Дефрагментация личности

В маленькой комнатке на кровати у стены, что с гобеленом изображавшим охоту на оленей, лежал молодой мужчина и не моргая смотрел как под белёным потолком шаркая крыльями летает муха.
В обычное время насекомое было бы непременно убито, но это была не просто муха. Она была одна из первых пробудившихся весной насекомых.
Скоро придёт весна, а после лето и тогда вернется в обыкновение ежевечернего сафари на мух.
Но сейчас мужчина просто смотрел и о чем-то думал...

За небольшим, но чистым оконцем предупредительно стукнула калитка, зазвенела цепь радостно прыгавшего дворового пса.
Мужчина сел на чуть скрипучей панцирной кровати и сощурился на полупрозрачную занавеску окошка.

С крыши непрестанно капало. Свинцовое небо было в разводах от весеннего ветра. А маленькие одноэтажные домики, что  на той стороне улицы, были почти недосягаемы за грязью сельской дороги.

В сенях послышались шаги, шелест снимаемой одежды и звонкий окрик женского голоса.
- Саша! Ты дома!?
- Я кто спрашивает? - в прихожую сквозь звонкие трубочки бамбуковой занавески шагнул мужчина. И улыбнулся чуть щетинистым лицом сидевшей на скамейке молодой женщине.
- Привет. Чем занят? - она уже без сапог поднялась ему на встречу.
- Маюсь от безделья, Светик, - его правая  рука обхватила женщину у талии и он привлёк её к себе. Пальто скользнув с плеч женщины  было услужливо подхвачено левой рукой Александра. - В общем "полный веснец"! - произнес мужчина и поцеловал супругу.


***

Свет большого окна наполнял кухню серым весенним светом. Над одной из конфорок закипала кастрюля, рядом грелась сковорода.
- Не люблю весну. - Меланхолично произнес Александр, глядя на свеженарезанную им для супа "будущую заправку".
- Не так сильно как я. - Безапелляционно заметила Светлана, отстраняясь от шипящей маслом сковороды.
- Да-а. Тяжело тебе.  - Взгляд поднялся по фигуре жены к потолку, где вокруг плетеного абажура кружила муха. На холодильнике мерно тикали часы.
- Зимой ещё ничего, - продолжала женщина, ссыпая в сковороду будущую заправку, - работы много зато все по домам сидят. Да и дорога тоже нормальная... Ой! - Женщина, обернувшись виновато улыбнулась и коснулась мочки уха. - Летом хорошо.
- А весной... Все болеют. И фиг до них доберешься.
- Угу. - Света селя на стул рядом с мужем. - Сельского врача ноги кормят.
- А мужа сельского врача, кормят руки  сельского врача.
- Да-ну, тебя. - Светлана, улыбнувшись поднялась и заглянула сперва в кастрюлю, а после взялась колдовать над сковородой.

Неожиданно послышался собачий лай. Супруги обернулись на дверь, взглянули на окно,  друг на друга. Лай дворового пса подхваченный его "коллегами" усилился и перерос во рваный тревожный гул.
- Я проверю.
Мужчина встал и вышел в прихожую, где вкинувшись в кирзовые сапоги, вышел во двор.
Дворовый пес, звеня цепью, надрывался в голос. Его лапы опирались на входную калитку высоких ворот. Лай чуть смолк лишь, когда пёс увидел рядом с собой хозяина в сапогах в трико с лампасами и тонком серо-синем свитере.
- Кто там? - крикнул Александр, шагая к воротам. С улицы послышалось невнятные всхлипывание. - Кто?! - хозяин отворял калитку, придерживая пса за ошейник.

- Зинаида? - удивленно произнес Александр. - С тобой чего?
Отстраняя пса, Саша вышел за ворота, где, всхлипывая, невнятно лопотала морщинистая, темнолицая с ввалившимися глазами женщина. Кутаясь в тонкую курточку, она переступала резиновыми сапожками по бетонной плите у ворот.
- Он совсем рехнулся. Дурак! Говорю "трепло". А он меня матом. Я его. Он кричит "уйду или повешусь". Я ему "только обещаешь"...
Женщина остановилась, пытаясь отдышаться.
Мужчина молчал.
- Помоги Саша. У него ружьё. Я боюсь. - Нетрезвая рука женщины указала на свинцовое небо над не дымящейся трубой.
- Беда с вами. Иди к Светке. И пока не вернусь, носа на улицу ни высовывай, уяснила?
Александр открыл калитку: - Полкан, свои! - и впустил сжавшуюся от страха женщину.

***

Преодолев местами скользкую местами подмерзшую "вечернюю" грязь Александр оказался у серой распахнутой калитки. Прошёл захламленный и грязный как сама дорога двор и ступил на порог.
- Семён! Керосин есть. - крикнул Александр из сени, чтобы предупредить о своём приближении.
- Сашка, ты? - ответил пьяный голос из темноты. - Пошёл вон!
- Ты охренел? - с ухмылкой произнес Александр, входя в дом.
В сумраке наступающего вечера и прохладной сырости весны на табуретке под крюком от люстры стоял человек.
Он держался одной рукой за крюк дабы не упасть, а второй норовил закрепить петлю из бельевой веревки.
- Ух.  Да ты никак вешаться собрался.
- А тебе чё?
- Молодец говорю. Мужик сказал - мужик сделал. Будет теперь Зинка знать.
- Ты... - хозяин чуть не упал, убирая носом с лица свой самодельный галстук, - ... Чего хочешь?
- Да, соли хотел у тебя попросить, да теперь думаю хрен с ним. Раз уж такое дело.
Огляделся и сел на небольшой табурет, что стоял около лавки.
- Ты, херли уселся? Пошёл вон!
- Пойду, пойду. Ты не переживай. Вот посмотрю как человек самоубивается и тут же уйду.
- Ты чё, идиот? - верёвка оказалась на крюке.
- Про меня забудь. Это твой час. Блистай.
- Чё, думаешь не повешаюсь? А? - Семён дернул, проверяя крепость узла, и теперь стоял, держась за верёвку качаясь словно бы в трамвае.
- А у тебя нет пути обратного. Уже всё готово, все в курсе. Причем давно в курсе. Надоел ты всем, короче.
- Чё. Думаешь, не повешусь?!
- Внимания захотелось. - будто сам с собой говорил Саша, - все мы любим внимание... Наверно, думал, как помрешь, как все плакать будут, как "хорошее" вспоминать, как пить за твою душу станут... Хрен ты угадал. Не нужен ты никому. А Зинка. Заплачет, конечно. Но не от потери. А оттого, что ей придется твоё обосравшееся тело снимать, мыть, одевать и организовывать похороны.
- Чего это обосранное?
- Известное дело. Человек перед смертью в таком положении обычно испорожняется. Дух испускать, слышал. - Александр ухмыльнулся.
- Свистишь.
- Тебе то какая разница. Это уже не твоя забота.
- Пошёл вон! Не буду я при тебе вешатся, гад. Не цирк, тебе.
- А куда ты денешься. Прогонишь меня, что ли? Хрен.  Ты и трезвый мне ничего сделать не сможешь. Да к тому же если ты попробуешь из петли выбраться, как есть упадешь... В общем давай раз уж навострился - шагай.
- И чё смотреть будешь?
- Конечно, буду... Всегда хотел посмотреть.
- Дурак что ли? - голос хозяина уже изрядно подсел.
- Наверно. Травма детства... Отец мой тоже. Всё стращал; мол "повешусь, чё будите делать". Сначала страшно было - мать в истерике, плачет, умоляет, говорит "о детях подумай"...
Так постепенно не то, что привык, а больше озлобился и решил, что жаль мне его не будет... А однажды во время очередной его пьяной выходки, мне тогда лет десять было, как заору...  "если ты повесишься, я твой труп ногами пинать буду, гад!..
Помню, меня всего аж затрясло, а потом ничего не помню.
- Уходи Сашка. Как есть повешусь.
- Да, вешайся уже. У меня ужин стынет. - Александр говорил, не сводя с хозяина чуть бесноватых глаз, а пальцы его едва заметно тряслись.

Хозяин колебался ещё с минуту, но после  то ли от неудачного движения  то ли решившись, теряет равновесие и с грохотом табуретки повисает в петле. Чуть покачиваясь, он стал стремительно синеть, подергиваясь в предсмертной агонии.

Александр поднялся и прошёл на кухню. Не спеша, отыскал нож. И вернувшись к висельнику, осмотрел на него несколько секунд и срезал веревку.

Семен захрипел, катаясь по полу, стал кашлять, хрипеть, исходить кровавой слюной, но вскоре остался лежать с широко распахнутыми глазами.



- Чё, скотина, - произнес стоявший над ним с ножом Александр, - отдышался?
И как пнёт самоубийцу грязным сапогом под дых.
- Подонок, - новый удар по бедру. - На! Гад, паскуда, мерзавец. - Человек корчился от ударов, скуля обезображенным в гримасе ртом. - Самое подлое предательство умереть вот так. Всем на зло. Получи! Тварь.  - Из рук с лязгом выпал нож.

Саша отступил. Его трясло. Лицо было пунцовое от гнева, глаза большие невидящие, а  руки белыми.

Он стоял, смотря в пустоту…чувствуя пустоту.вечернюю