Дневник волка Часть 1 Глава 3 и 4

                Глава 3
    Признаюсь: я скулил как щенок, огибая знакомые деревья, двигаясь до боли знакомой волчьей тропой одиночки. Что я чувствовал тогда? Я долго подбирал слова, пытаясь найти верные. Ум же выдавал одни банальности. Поэтому приведу пример из одного письма, которое я писал, будучи способным контролировать свою кровь. “ Я посмотрел на тебя слезными глазами, облизнулся, будто снимая слезы, и скрылся в темном лесу своего холостятского одиночества, и там, пробираясь сквозь цепкие кусты красно-черной тоски, с разбегу прыгнул в реку своего отчаянья, где меня подстерегали подводные камни боли, один из которых, отточенный смертью, пронзил мне сердце, достиг души и безнадежно ранил ее так, что фантомные боли будут теперь преследовать меня даже после реинкарнации!”. Дешевые слова? Отчасти ты, читатель, прав. В них слишком много показного, да и отдают они банальностью сильнее, чем сама банальность. Я писал эти строчки с холодной душой, однако тогда, приближаясь к своей избе и готовясь к превращению, они звучали в моем мозгу как приговор, как молитва пастыря над усопшим. Одним словом, я был сломлен. Вера в то, что она меня любит исчезла, как небольшая дождевая лужа в лучах палящего солнца истины. Желание поиграть с самцом, абсолютное нежелание верить в мои чувства, попытки показать свое превосходство – вот истинные мотивы того танца на поляне. Меня раздирала тошнота, но все-таки я безумно любил ее…
   Но знал ли я что такое любовь?   Испытывал ли ранее похожие чувства? Сейчас я приоткрою дверь в другую мою, так сказать, человеческую жизнь. Исчезает деревня Логовка с ее хмурыми пейзажами, сибирским холодом и тоской, исчезает полное бессилие  по отношению к своей волчьей сущности; и появляется дорогой кабинет, уставленный по последнему слову офисной моды, появляется мой черный письменный стол и дорогой кожи мягкое комфортное кресло. Я поворачиваюсь в нем налево и вижу садовника, подстриживающего  кусты большими железными ножницами. Как у Шерлока Холмса, Ниро Вульфа и Эркюль Пуаро мой кабинет расположен на первом этаже. Впрочем, вру: Эркюль вроде бы был повыше, как, на мой взгляд, и книги старушки Агаты Кристи. К сожалению, или, к счастью, Гастингса нет. Я работаю один. Помощники нерасторопны и хотят только получать, и пословица “если что-то хочешь сделать хорошо, сделай это сам” стала моим профессиональным девизом. Зато есть секретарша. В этом я себе не отказываю. Вы, наверняка, меня неправильно поняли: личные отношения с делами у меня никогда не пересекаются, как две параллельные линии – аксиома. Слышу: кто-то спросил, как зовут. Люся. В этом простом сочетании четырех букв есть что-то завораживающее, не правда ли? Завораживающе-простое, как слово “секс” – тоже четыре буквы. Искать простые пути – быть простым человеком. Я не из тех. Не буду ходить вокруг да около и скажу прямо и без затей: Люся влюблена в меня. В связи с этим не могу не выделить ей местечко в моем повествовании –
  Моя рука поднимает трубку телефона, и очень ласково я прошу принести мне кофе. Вот уж точно знаю, что оно никогда не будет содержать что-либо, кроме кофеина. Проходят считанные минуты. Плавно открывается дверь – на пороге появляется Люся, держащая поднос, как икону; чашка иногда трясется, ее пухленькие губки слегка вздрагивают, в глазах блеск, в душе сладкая смесь тоски и радости. Жаль, что она моя секретарша, эта утонченная девочка с египетским профилем, держащая дамскую папироску в вопросительном жесте ладони, с красивыми карими глазами и аккуратным прямым носиком. Как он втягивает им воздух, когда я выхожу из кабинета, как смотрят эти глаза – взгляд преданного щенка. Я уверен, что если бы я сказал ей раздеться, то она, словно услышав пароль от ее подсознания, не спрашивая ничего и не задавая глупых вопросов непременно это сделала. Как тут не поверить в настоящую любовь? И все же я не верил, и даже в люсиной преданности мне чудилась обыкновенная женская похоть и желание заполучить дорогого мужа. Любовь для меня была в песнях и являлась неотъемлемым клеше жертв. Я не мог влюбиться.  “ Любовь  – это слабость добычи, - говорил мой отец, - пользуйся ей и развивай ее в них. У нас же нет любви – только страсть и похоть”. Уверен: сейчас возникло много вопросов. Стоит покинуть кабинет, как место заполучения средств для достижения цели, которая так желанно манит к себе, так сладко зовет, словно мелодичное пение сирены. Пища. Я говорил о ней. Наивно полагать, что получаю я этот жизненно необходимый элемент только в ресторанах, на фуршетах, званых обедах и, наконец, в холостятской квартире, сидя на кухне, с вилкой в руке и одиночеством в душе. После двадцати лет мне потребовалась и иная, ментальная пища, да простите меня за мистицизм и разговоры загадками. Раньше, как рассказывал покойный предок мой, о пище не стоило так беспокоиться, как сейчас. Среди нас были связные: те, кто могли подключиться к энергетике космоса и …  - одним словом, они питали ненасытившихся и неудачливых. Было это давно. Папа, опрокидывая стакан за стаканом, датировал события, кажется, 666 годом до рождества Христова. Какая память! Ведь каждый волк-оборотень бессмертен… Шутки в сторону: о сакральной судьбе моей стаи не трудно догадаться – нас подвергли жестокому истреблению! “ Был день, - как сейчас слышу слова отца, - свет бил в глаза, кто-то сдал наше убежище в Подмосковье…”, - далее он рыгнул, поставил стакан, и по комнате разнесся взрывной храп. Больше на эту больную тему я с ним не говорил. О том, как добывать ментальную пищу, я догадался сам – подсказало мое волчье сердце.
    Во истину, читатель, она ужасна! Огни дискотеки бьют мне по щекам и носу, дорогой коктейль сжат в руке. Я чувствую, что стекло скоро треснет от давления моей ладони. Вдалеке, извиваясь и показывая чудеса пластики, в короткой юбочке танцует херувим. Всполохами разлетаются  черные крючкообразные волосы. Жертва, читатель, жертва! Стакан все-таки трескается, но я ловок и ран нет. Под электронные звуки ритмичного танца, охватившего человеческую массу, моя сущность стремится к ней. Пропадает из виду замозолившая глаза пара – я протискиваюсь  сквозь тела. Тесно! Жажда растет! Я уже вижу ее очертания совсем ясно(Боже, сколько ей лет? Не дам и семнадцати): она в белой юбочке, на ее молочной шее играет маленький голубой кулон в виде сердца, и сердцебиение учащается. Какой-то парень(явно мне не ровня) уже подходит к ней, и я отталкиваю наглеца легким ударом ладони, когда его губы уже разжимаются, чтобы сказать слова, и задаю мой, читатель, элементарный вопрос: “ Потанцуем? “. Обычно ответ положительный. Бывают, конечно, строптивые, но такие лишь интересней и питательней. Больше нет смысла скрывать – ментальная пища это любовь жертвы с обязательным десертом в виде разбитого сердца. И вот клуб позади – она также меркантильна по своей сути, как и все женщины, дорогие заказы плавят ей мозги, заготовленные слова принимаются за чистую монету. И … Мрачное мерцание парковых огней, редкие звуки летящих машин, игрушечное позвякивание горящего красной подсветкой домофона. Мы в квартире. Она(у мелких жертв не может быть имени) уже во власти зеленого змея. Она очарована мной, и это непередаваемое ощущение обжигающей теплоты растекается по моим членам. Диван (люблю трудности). Ночь. Бурно-тривиальная любовь. Тонкие руки откидываются на подушку, и ладони слегка разжимаются. Что дальше? Естественно, разрыв! Так было с ней – и с многими другими, о которых после я даже не думаю, если только они не занимают высокий социальный статус. Она не занимала. Что скрывать подобные рассказы хранятся во мне, как книги в огромной городской библиотеке, и составляют целую сагу сердцееда. Может, взяться за мемуары? Когда-нибудь непременно…
  Хм. Правда, об одной неординарной истории невозможно не поведать – настолько интересна жертва ее… Звучит тройной удар деревянного молоточка – дело закрыто. Физиономия моя покривилась, лицо Светланы Анатольевны источало и вправду какой-то праведный свет. Тошнота. Я вышел. Она победила. И было бы в чем? Карманник, щипач, впервые попавшийся на этом деле. Прямых доказательств, как бы вы думаете, нет, косвенные составляли из себя убогую несвязную мозаику из трех полуразбитых стекол обстоятельств. И это все… Довольно преуспевающий адвокат упал на ровном месте, потерял свой имидж, рассыпался от дуновения. Клиенты исчезли, как тараканы после химической обработки помещения. Вереницей унижения мою жизнь пришли долги и, как это всегда бывает, нагрянули старые кредиторы с лицами солдат, совершающих расстрел. Мне пришлось переехать, заниматься малооплачиваемыми гражданскими делами – брань, мелкие склоки, разводы – ночной кошмар семейного кодекса. Как часто я вспоминал это прокурорское лицо?  Но не только поэтому, дорогой читатель, я решил отомстить, не только! Задача завоевать ее стала экзистенциальной в первую очередь потому, что более красивой мадам за всю свою юридическую карьеру я не видел – такие, чистые, с романтикой в глазах пропали в моей среде, вымерли – и о них слагали легенды, как, скажем, о галлах или гуннах. И как только я расправился со своими финансовыми проблемами, наступление началось… Были выяснены места ее довольно скучного досуга – почти каждую пятницу драмтеатр, почти каждое воскресенье кафе “Ностальгия” тем, кому за тридцать. Пошуршав по знакомым, я узнал, что она вдова, и эхо большой, сильной любви звучало в ней разрушительным резонансом, от которого могут сломаться любые ментальные мосты в новую жизнь. Однако что-то есенинское была в ней настолько доминантно, что она умела скрыть подноготную чувств, выкрикивающих междометия боли по прошлому. Да, это была интересная жертва! От нее исходило не городское тепло, сильная энергетика – то, что другие давно утратили, а она будучи коренной москвичкой как-то сумела сохранить… Я снял квартиру напротив ее окна(хотелось посмотреть на нее поближе) и приготовился к действиям. Объект первый и окончательный – кафе “ Ностальгия”. Мой строгий костюм не пришелся к лицу здешним барышням. Шелковый воротник белой рубашки имел слегка помятый вид платка; галстуков я не носил по моральным соображениям – цепочек по эстетическим. Несколько воскресений прошли под знаком задумчивого курения – она не приходила, а мелкая закуска не к лицу настоящему охотнику, принявшемуся за настоящую добычу. Я ждал знакомую мне незнакомку и верил в то, что Светлана Анатольевна озарит восточным светом обитель столиков и бойких официантов, пройдясь куда-нибудь в глубь с лицом омертвевшим – душой, пронзенной ледяными сталактитами. Конечно же, засада удалась: третье воскресение было отмечено ее приходом. На ней было шелковое бело-голубое платье и очки цвета майского неба. Я  ухмыльнулся. Разрушенная судьба на лицо: она погружала себя в отстраненный мир прекрасного прошлого. Одежда, странный почти бессмысленный диалог с официантом, заказ – коктейль “ Первое свидание”. Ничего примечательного в составе, и только боль в названии – повторить даже в ритме игры уже ничего невозможно. Не буду воображать, что я мачо – кафе в плане особей мужского пола оставляло желать лучшего и составляло какой-то полуспившийся инфантильный набор мужчин, наивно считающими себя молодыми людьми, где-то не заходя за двадцать пять. И мгновение, дуновение, вдохновение – я опустился на кожаный, высокий пуф рядом с ней. С  жигалкой я опоздал, как, впрочем, и с заказом: официант (видимо, альфонс) с видом победителя ставил перед завсегдатаем долгожданное пойло. Кафе грохнулось в быструю мелодию (какой-то летний хит). Всегда перед началом охоты я ощущаю некое чувство дискомфорта, если перед ней не разогрелся розовыми мыслями романтики. Не кривя душой, доложу, что тогда было именно так, и неуверенность интровертного паренька надела корону властвования над моим нервным состоянием. Да, читатель, я почти струсил. Она победила в зале суда, почему бы не победить и на любовном фронте. Очки упали на лаковою гладь барной стойки, мой взгляд упал на щуплого официанта, напоминающего энергичное насекомое. “ Первое свидание”, - сказал я с грустью. Он молча удалился. Светлана Анатольевна не обратила на меня ни малейшего внимания. Смотря на алкогольный ассортимент бара, я решил показать свою словесную челюсть с небольшим украинским акцентом:
- Быть мне богатым, - пробубнил я.
Прокурорша повернула свою прелестную голову влево и застыла, будто статуя гаргульи, неспособной к телодвижениям:
- Если мне не изменяет память, вам теперь не по карману такие заведения, - надменно сверкнув глазами, заметила приговоренная мной хорошенькая дрянь и вальяжно поднесла к губам вертикальный, длинный стакан.
- Времена меняются, - быстро ответил я и скрутил руки клубком, чтобы прикурить.
Она встряхнула белокурыми волосами (в знаке, что в жизни и такие гадости случаются) и взяла  дамскую папироску
- Не хотите ли вы сказать, что изменились сами? – Светлана Анатольевна подняла вверх тонкую бровь и уставилась на меня, будто считая, что такое выражение лица способно к телепатии.
Мои глаза наполнились едва уловимой влагой. Выражение прокурорского лица отбросило тень удивления, сменившаяся сначала на полуулыбку, после – на резкую, световой скорости гримасу отчуждения, далее лицо вообще окинула какая-то мимическая шизофрения, и, отвернувшись, Света( не буду так официален) тихо засмеялась.
 Однако из всего увиденного и услышанного я сделал вывод, что судейская бестия моя все-таки имеет ко мне интерес. Я предложил сесть за затемненный дальний столик для задушевной беседы. И мы разговорились! Она с высока выспрашивала меня о моей теперешней, скромной участи – я, изображая преданного пса, расстилался в ответах перед хозяйкой. И, Боже, как все же доверчивы женщины! Цветы – алые розы, в больших корзинах, бесконечные улики намеков, - протоколы признаний, прогулки под луной и объятья на парковой лавочке ( я дошел даже элементарных банальностей). И! Прокурор Светлана превратилась в clean angel . Впрочем, я утрирую: сначала она долгое время не верила – сомнения, сомнения, сомнения… Но мои преданные щенячьи глаза, бесконечные ухаживания, “подкуп” немногочисленных верных подруг. И… Я! Достиг с тягой бывалого анашиста, чего хотел.
   Вспышка фотоаппарата. Много народу. Разговры. Сожалею, но это не свадьба. По хорошо обставленной комнате ходит следователь – мой знакомый. Я еще не знаю о случившемся. Жду желаемого результата. Он подносит раскладушку сотового к уху и говорит заветные слова, и я чувствую, как мое тело переполняет непередаваемое блаженство насыщения. Такой сытости я еще не чувствовал никогда. Что было? Как я сделал это? Какой я негодяй! Отбросим нравственность и посмотрим на картину происшедшего. Мой план был очень дорогостоящим, но, в сущности, очень простым. Фотомонтаж, световые штучки. По почте “некий господин” отправил ей посылку, содержащую мои мины. Посылка пришла со скоростью локомотива… Эксперт(друг знакомого следователя и мой) говорил, что лицо покойной выражало: докладываю дословно: “Смертный вид смерти в предсмертных конвульсиях смертного”. Несуразица, однако, как передает выражение  ее лица, когда закрывали крышку гроба… Я увлекся. Начнем сначала: я заказал дорогой фотомонтаж, где моя персона в различных видах с рыжей бестией с большими, выразительными глазами и пухлыми губами. Итернетовская девочка получила детское прозвище “Рыжик”. А фокус в том, что на свету этот самый Рыжик исчезал, и оставался только я и письмо, которое содержало предложение попутешествовать (удар в ладоши!). Вероятно, все было так. Горела ее любимая зеленая библиотечная лампа. Вот мы – и “Испаньола”, заснятая в “Острове сокровищ”, в которой теперь ресторан-бар. Рыжик полюбовно обвила мою шею руками и сжала губки, изображая поцелуй. Мы – и Эйфелева башня. Мы – и  лазурный берег пляжа в Сочи. Мы – обнимающие баобаб… К сожалению, сердце не выдержало, и даты на фотографиях умерщвляли убедительностью. Она осенним листом легко заполнила место на полу, слившись со своей тенью. На освещенном лампой столе разлетелись фотокарточки. Через считанные минуты Рыжик и даты рассеялись – свет убивает ложь. Согласитесь: ведь можно было подождать эти несколько минут – я закатываюсь гомерическим смехом! – тогда все можно было выдать за шутку. Люди поспешны в выводах… Однако – к деталям: официальный диагноз не без романтики – разрыв сердца. Обнаружить фотомонтаж невозможно: я вложил слишком много средств в свое алиби. Различные письма и посылки, исходящие от меня, составляли целую гору нежности (говорю о частоте посланий – это было обычным для меня делом). И что же это значит? Это значит, что я в не подозрений, и нет, понимаете ли, у меня мотивов ее убивать! Начались долгие поиски виновного, которые зашли в тупик безысходности. “Очередной висяк”, - хмуро сказал друг-следователь императивным голосом, и мой лик надорвался скорбью. Уж это я умею. И …
  Кладбище. Как обычно пошел сильный дождь. Над моей идеальной прической нависал купол зонта – я ощущал падение каждой капли на его водоотталкивающую ткань. Стоял поодаль и мрачно смотрел на процессию. Все закончилось. Почему-то тогда я впервые почувствовал сожаление и испугался этого чувства… Безумно хотелось курить. Щелкнула зажигалка, и нервной струйкой втянулся сизый дым ( как странно, но только тогда он показался мне тяжелым). Грянула молния. Кто-то заохал, старухи запричитали, и по толпе хоронивших пронесся бес суеверия. Тогда  именно, именно тогда - в то пасмурное утро во мне что-то изменилось! Я вытащил из бежевого плаща платок, чтобы стереть пот от неясного напряжения. Вновь грянула молния! Картинка изменилась. Я вдруг стал духом или каким-то провидцем, который может смотреть на тысячи миль вперед, и голубой слегка влажный зрачок застыл в моей памяти незабываемым воспоминанием. Она стояла там – на кладбище, в это же время – над ее головой также мерцал черный купол, она тоже кого-то хоронила, безумно красивая, в черном кожаном плаще и прической а-ля Lilu.

                Глава 4
   И снова Логовка. Как звучит название одного кинофильма” Место встречи изменить нельзя”. Пробираясь уже известной тропой, периферия моего взгляда коснулась одного места. Почему у меня такие большие глаза?
   Это произошло несколько дней назад. Стояло утро. Я проснулся от раздражающего  скрежета вонючих валенок. Шел знакомый мне егерь Пафнутий. Помню деревянный стук и его громогласный голос: “ Просыпайся, город!”, - кричал егерь. Пафнутий мне не нравился. Он был стар, плохо одет ( шапка ушанка с дыркой в одном ухе и ватник) всегда слегка пьяный и до одури любопытный. Почему я приезжаю каждую зиму? Почему не пью и не пускаю в дом? Впрочем, все вопросы у него исчезали, когда он видел емкость с заветным содержимым – мутно-белый деревенский наркотик. Так произошло и в то утро: Пафнутий взял за молчание “белую”, но вдруг решил по-братски  поделиться информацией:
- Значит,недалеко от дома? – переспросил я.
- Да, там еще ветка рядом обломлена – сразу видно.
  Я прикрыл дверь, долго слушая хруст егеревских валенок…
    Забежал, поскуливая, в избу и упал на доски. Минута боли, и мои глаза поравнялись с окном, за которым начался бешеный снегопад. Невыразимо сильно болело плечо и где-то внутри то, что раньше пребывало в коме. Я оделся, начал убирать шерсть и заплакал, заплакал – пишу повторно это слово, поскольку я никогда за свою волчью жизнь не плакал! Соленые слезы, будто капли того кладбищенского дождя, падали на облупившиеся доски. Меня знобило, почему-то хотелось вернуться на лужайку и все исправить. Но что?! Разве я был хоть в чем-то виноват?! Шерсть вываливалась из рук, и в бессилии я сел на панцирную кровать, поприветсвующую меня скрипом. Словно разорванная подушка упал мешок с шерстью. Слезы! Я был убит с двух выстрелов  двустволки горя. Сначала физическая боль – затем нравственные страдания. В какой-то момент моя бесконечная любовь превратилась в ненависть и смешалась с кровью от раны. Задевший меня должен пострадать – такова диалектика, и нет места рассуждениям, нет места прощению. Есть только “да”или “нет”, но корректно, а третьего не бывает! И тут я посмотрел на откидной календарь. Не могу забыть дату: двадцать третье января –  начало заката зимы… Мои мысли окутали две темы, две категории, два конца одной палки – простите, за каламбуры и личные мелкофилософские рассуждения – Календарь. Рассказ егеря. И снова календарь. Полушария моего волчьего мозга выдали волчью мысль. Как ни странно она показалась мне забавной. Что в этом лукавого? Можно сказать даже поучительно. Но я все еще плакал, когда выводил небольшое четверостишье в накинутой телогрейке на голое тело и валенках, дожидаясь, когда печка, наконец-то, протопится:
Мне тебя нисколько не жаль!
Я сумею тебя разлюбить,
Очень скоро последний февраль
Белым волком не будет выть!
Глупость. Как говорил мой друг- следователь: “ Все проблемы человека от его собственной глупости.” Однако кто сейчас впадает в особенные нравственные рассуждения! Кто, в конце концов, не эгоист!
  Стемнело. Находясь в прострации раздумий, я бродил по комнате. То, что пребывало в коме вдруг заговорило на довольно странном доселе неслыханном  мной языке. Этот голос имел значительный вес в судебном разбирательстве по поводу дальнейших действий. Нежданно-негаданно во мне вдруг появился адвокат, чем-то напоминающий усопшую Светлану Анатольевну. “ Вздор!” – кричал прокурор. “ Голод замутил ей разум”, - мягко лаконично парировал адвокат. Судья, то есть я, вмещающий всех, и в то же время обособленный внимательно слушал, почесывая бороду. Резкий контраст между царским офисом и унылым вместилищем избы, с ее ободранным в сучках срубом, никак не давал мне сил поставить штамп решения. Я медлил с вердиктом. Впервые медлил! Что сделать: поверить адвокату и отложить заседание до выявления более веских доказательств или довериться уже проверенному прокурору, стать консервативным, положиться на судебный прецедент. Я искал ответа везде: почему-то больше в бытовых мелочах. В частоте падений капель воска на подсвечник, в бедрообразных переплетениях панцирной сетки, в количестве паутины, в окне… Кто-то пробежал – быстро, словно зимний порыв ветра, рассыпая ледяную пыль снега. Захотелось непременно посмотреть. Оделся. И через несколько минут стал движущейся частью картины окна, разглядывающей что-то на снегу. Вьюга пробирала до кончика хвоста и остервенело звенела в ушах, заметая следы(ритмический сбой). Но я разглядел эти вдавленности от подушечек ее рук, которые едва видимой вереницей уходили к снежно древесной массе леса. Итак, она была здесь! Ходила вокруг да около. Мой внутренний судья поставил точку и звонко захлопнул папку чувств. Я решился.
 Акт мести задумывался изначально как форма проучения, к тому же если определенное событие не произойдет, вовсе подлежало отмене. Это меня почему-то успокаивало. Вдруг нет этого сладкого клочка времени, момента триумфа. Выбранный буквально наобум промежуток слежки шептал о провале операции. Господи, да я сам хотел этого провала какой-то частью своей волчьей психеи, однако другая, проверенная, мечтала осуществить план с каким-то азартом чертового охотника, и я начал следить. В период слежки приходилось делать отметки на задней серой части откидного календаря – любовь делает человека очень рассеянным. Человека? Отдаю этот вопрос на суд читателя. Будь благосклонен ко мне. И вот сейчас перед вами лежит этот довольно потрепанный численник на спирале, обратная часть которого представляет из себя журнал записи проведенных мной исследований. Короткая заметка(мальчишеская): журналы ведут молодые люди, а девушки дневники. Но в моем случае это даже не журнал – записки, отметки, короткие мгновения блаженства видеть ее, запечатленные на картоне, ибо значимости им тогда я не предавал . Начнем:
 Понедельник
Утро сделало меня волком, и соглядатайствовать  пришлось в таком обличии. Бог охоты был на ее стороне, и моей радости не было предела, когда я видел ее сытой! И теперь всегда под моим заботливым взглядом она поглощала добычу. Но в понедельник цели своей я не достиг.
Вторник
Почему-то об этом дне хотелось бы рассказать  подробнее. На рассвете, согревшись стопкой “Absolut”, я продолжил наблюдение за ее домом, практически таким же ветхим и старым, как в представленным мной в начале моего рассказа, хате. Вот ее стремительная фигура побежала по направлению к застывшему озеру недалеко от деревни. Я часто замечал ее там, задумчивую и немного растрепанную. Совершив проминат туда-сюда около берега, она ложилась. Я мечтал лечь рядом! Сколько раз меня мучили мысли банально-мужского порядка. Дивные эротические, счастливые сны! Однако все было как-то не так, как с другими. Я не искал от нее ментальной пищи. Лжец! Вру даже на бумаге! – ведь робость охватила мои мышцы, ведь она отняла у меня былую хватку. Оказалось, что, частенько разыгрывая любовь, мачо совершенно не знал, что это такое.
  Простояв у дома несколько часов, я почувствовал, что рвущаяся из меня волчья сущность скоро станет действительной, и скрылся. Наблюдение пришлось продолжить, глядя на желтые когти на лапах. О, моя голубоглазая волчица с мягким белым мехом и хрупкой психикой своей выходкой ты все-таки возбудила во мне зверя! И я шел по ее следам и искал, искал момент.
  О чем думала она?
Среда
На третий день было решено заиграть с ней, такой стеснительной и робкой, не решающейся зайти ко мне в дом. Знаю! Но было в ее манере поведения что-то запретное, будто она знала что-то, чего не знал я, поэтому и не решался на контакт. Тропы мелькали под лапами перекрестками выбора. В этот день я решил бросить свою затею, но по инерции продолжал давать радость глазам видеть ее грациозные прыжки, все же частенько подумывая о вербальном контакте с ней прежде, чем осуществить задуманное. Абсурд! Не может быть и речи.
  О чем я думал тогда?
Четверг
В этот день мои нервы были на пределе: цель слежки не достигалась и лишь слегка поддразнивала смутными перспективами, например, как я тебя, читатель, по-снобски не сообщая сразу своих намерений, скрывая то, о чем  мы говорили мы говорили с Пафнутием, хотя ты, вероятно, все равно обо всем догадался. До смерти хочется рассказать об одном сладком моменте! Разрешаешь? Молчишь? Или, может быть, отрицательно мотаешь головой? Я знаю, что нет. С твоего позволения начну. Пожалуй, перед рассказом следует сказать слово “матабор”, которое вылетело, скажем, случайно – и осуществилось превращение. Так вышло: я не ворона, пейотных и других галлюциногенных наркотиков, содержащих грибы, не принимал и лишь хочу сказать, что, возможно, первоисточником книг Карлоса Кастанеды была сказка “Калиф аист”. Одерните меня. Я прошу, одерните меня! Вихрь леденящего ветра поднял шерсть дыбом, и мое горячее тело передернуло от холода. Бег согревает, и я побежал в известном направлении. Как в драме ее дом находился в начале Логовки – мой в конце. Как и она, я выбрал время визита более чем позднее. Каким был ее ночной life ? Меня это страшно интересовало, к тому же, быть может, именно ночь нужно было выбрать – впрочем, фантазии: она спала, но только не в этот сладкий четверг! Стараясь как можно меньше шуметь, белый волк забежал на участок, скрипнув почему-то открытой, приглашающей меня калиткой. Дом походил на огромное, покореженное чудище, непристойно выложившее покошенные сени. Я остановился. Гнездышко моей любимой, хоть столь и невзрачное расплылось, и теперь пред глазами стоял особняк. Дворец страсти и желания! Лапы затряслись от мгновенно возникшей и сразу же исчезнувшей нервной дрожи, которая попрощалась со мной холодком по спине. Идти? Конечно же, и снег зашуршал, и заволакивающая страсть затаскивала меня в дом. В потемках сарая(дверь в него была также открытой) я услышал позвякивание посуды и будто какой-то разговор, который подтвердил сквозящими фразами мое бесконечно огромное – во всю пасть! -  чувство через бич ревности. Но с кем? Когда с тобой происходят такие метаморфозы? Об этом волк даже не думал, и данная мысль догнала меня, когда я ворвался в ее обитель. Дорогой костюм от  Armani? Я вновь превратился? Ресторан? Cтранная обстановка для Логова! Прошел, осматривая себя и пялясь на лакированные ботинки. Она с райским светом нежности обласкала меня своими голубыми окулярами, сложив руки на белой скатерти. Улыбнулась. В  моей гортани зародился звук, желающий выразить удивление…
- Ничего не говори, - остановила она, - проходи и садись. Это сюрприз. Я прошу прощения за свой непозволительный, звериный поступок…
Она говорила что-то еще, но я не слушал. Сказка! Господи, я сплю. Такие вещи не случаются с волками.
- Это не сон, - влетел в ухо ее глуховатый слегка прокуренный голосок. Я устроила все это, чувствуя, что ты придешь. Ты отключился у меня в сарае. И там я переоде…
-Что? – издал я вопрос, будто повествующий о целом событии.
 Она вновь улыбнулась своими слегка пухлыми, нежными в трещинах(зоркий волчище!) губами, и голос-гипноз вновь оборвал меня:
- Знаешь, тебе  нечего стыдиться. Ну, проходи же. Я так долго все это готовила.
Что бы вы сделали? И я сделал тоже самое.Путь до отодвинутого решетчатого под гранит стула преграждал и в тоже время приглашал паркет, который составлял, кажется, какую-то картину (вроде, пляж, пальмы и плывущая вдалеке яхта), и ища новых сюрпризов в интерьере, я решил осмотреться. Стены, обитые красным деревом (когда она только успела!), густые бархатные шторы, которые были плотно задвинуты и ниспадали на паркет тканевым водопадом, печка, покрытая чем-то непонятным, исписанная будто настоящими ромашками. Отвлекусь – движение! Мне показалось, что за ней кто-то стоит, впрочем, это скорее всего нервное. И мои нервы успокоил голос:
- Я понимаю: это несколько удивительно. Но думаю: ты многого не знаешь о возможностях, наших возможностях, - и ее веки плавно опустились и вернулись в обратное положение.
Держите меня семеро!   Даже здесь, описывая все это, я не могу справиться с неким остатком виденных мною женских чар. Очаровывающая красотка! На ней было черное бархатное платье, по ткани которого неспешно ходила золотая цепочка, - иногда она ослепляла меня вспышкой роскошного золотого света, когда моя голубоглазая прелесть совершала мягкие чувственные повороты тела, разговаривая со мной, недостойным всего этого, убийцей, тварью, мерзостью, зверем:
- Я прощаю тебя! – завопило все мое существо голосом восторга.
Она сделала блаженное, полное радости лицо, и я чувствовал, что мой идеал еле сдерживает эмоции, чтобы не выскочить из-за столика. И как мне хотелось побежать к ней навстречу, и как восхищало меня ее лицо: эти волнистые изгибы бровей, эти миленькие, небольшие, чувственные губки, эта восторженность ее выразительных, прозрачно-голубых глаз, розовость щек. Я тривиален. Прост в описаниях, впрочем, еще скажу, что у нее была средней величины упругая грудь. Вероятно, невероятно точно бы сказала о ней моя секретарша Люся: гламурная куртизанка со страницы глянцевого журнала. Однако образ бы получился слишком поверхностный, хоть и привлекательный. Нет. Она была сама одухотворенность, искренность, как чеховская дама с собачкой – вовсе не хищной, звериной красотой обладала моя волчица с хрупкими проступающими косточками на запястьях, с изящно выделяющейся ключицей, притягивающей меня, притягивающе выглядывая из-под платья с большим декольте. Журнальной была только прическа(а-ля Марлен Дитрих); локоны напоминали изгибистые в разные стороны горки, по которым я не прочь бы был прокатиться, приземлившись на грудку… Минутку. Что-то потревожило мое зрение, какое-то движение наверху, и я остановился на полпути до столика, на котором стояла длинная, узкая ваза, напоминающая вытянутый граненый стакан с пышной красной розой и сказкой напротив. Я не против смотреть на нее целую вечность, но не уделить увиденному не толики внимания –это неуважение к объекту моей страсти, любви и восхищения…
Протяну триумфальную паузу, которая будет длиться ровно столько, сколько вы читаете это предложение – и вот! – Зеркала! Как много зеркал! Отражение моего лица смотрит на меня, повторяя любую мою мимику, словно множество мимов. И восторг переполняет до кончика хвоста. Но, вдруг поддавшись отливанию (в буквальном смысле), зеркала превращаются в стекла и за ними видны морские пейзажи: проплывающие медузы, сродни атомному взрыву, коньки и между ними пышногрудые русалки без бикини, которые танцем жестов, зовут меня в пучину моря: “ Эй, моряк, ты слишком долго плавал!” – пронеслась у меня в голове строчка из всенародно любимого киношного шлягера, после еще какие-то строчки и мысли, переливающиеся в моем мозгу всем спектром цветов, и черная мысль, появившись в виде огромного сома, двигающего усами, заставила меня не смотреть на потолок и даже слегка помотать головой, мордато отразившейся уже в боковом зеркале, вытянутым волчьим черепом. Я смотрел на себя в это зеркало, чувствуя, как безумный ужас, которого всегда одолевал теперь одолевает мной:
- Дурацкое зеркало, - прозвучал опиумный голос моей подруги, - оно показывает наши истинные лица.
- Действительно… зачем оно здесь. В нашем раю… - оторопело ответил я, смотря на свое отражение, раскрывающее пасть.
- Хватит слов, мой волк, иди ко мне!   
На этот призыв вряд ли кто-нибудь смог ответить отказом. Не успел я заметить, как мои ноги, руководствуясь уже подсознанием, донесли меня до предложенного стула, и я почувствовал жар ее тела, который блаженной лавиной растекся по моим членам через ее голубые глаза, на которых появились слегка стыдливые блики блеска.
-Официант, - позвала она заколдованным голосом, - принесите ужин.
 Из-за печки (чувства меня не обманывали) вынырнул импозантного вида мужчина средних лет при костюме и в бабочке. В руках он нес большие круглые подносы, накрытые железными куполами неизвестности. Исполнив свой долг, странный официант исчез в сенях, оставив у меня в душе смутное дежа вю по поводу своей личности. И вот одни… Так близко друг от друга, что можно услышать дыхание, дотянуться рукой! Но я попробовал использовать ногу, пустив ее в долгое путешествие под столом. Моя нога встретила ее туфлю, рыщущую в потемках подстолья и нашедшую свою добычу:
- Ты хочешь есть? – слегка нервно спросила она, отчего ее голос стал еще милее.
- А что ждет меня на тарелке? – интригующе переспросил я и заглянул в темноту под железным укрытием. Оттуда на меня уставился красно-черный кроличий глаз и, кажется, даже подмигнул. Меня вновь охватило чувство, что где-то уже этот кроль фигурировал. Я посмотрел на волчицу, медленно опустив крышку. Выражение ее лица было мне ответом. Мы выскочили из-за стола, как поджаренные, будто долго готовились на протвене собственных чувств, и теперь были готовы! Зазвучала музыка (источник неизвестен). Застучали беспорядочно каблуки. Упала граненая ваза: пальцы моей любимой неловко извлекли из нее розу, и в каком-то уже далеко не волчьем огненном трансе, я приблизил свое счастье к себе настолько, насколько это позволяла физика (обнял). “ И это танго, этот дом, и мы вдвоем, вдвоем, вдвоем”, - выстроились мои мысли в стихотворные строчки. Мы закружились по паркету избы. В глазах мелькали свечи и ее лицо, которое слегка наклоняясь к плечу, становилось длинным волчьим профилем с розой в зубах и снова моим, бесконечно моим, бесконечно любимым человечком. Она откидывалась и возвращалась ко мне, следуя ритму танца, мы резко поворачивали головы и вновь встречались глазами. При одном из таких головодвижений я извлек розу губ моей любимой, совершая легкий поцелуй. Как кольнули шипы розы! Какая страсть пронзила меня, сродни шипу перекушенного мной стебля… Падение бутона цветка, и мы слились в сумасшедшем, жадном поцелуе – концовке волчьего танго!
- В спальню! – сказала она коротко и четко, глотая воздух, едва освободившись из моих объятий.
Я не стал возражать. Именно это было моим сокровенным желанием – сюжетом множества снов…
Дверь у печки сначала не желала открывать под женским напором, и мужская, сильная рука сделала дело. Комната: кровать с белыми полукругами поручней, в углу, у окна, вертикальная в узорах стойка, заканчивающаяся горшком с каким-то цветком, обои – розовые, постельное белье – голубое, и все это так напоминало восторг, что от счастья я засмеялся. Она впорхнула в комнату. По пути к кровати тут и там взрывались петарды страстных поцелуев, словно предвестники бурного фейрвека в постели, который в развеселых праздниках наступает незамедлительно, и в нашем празднике тел начался очень бурно. Я, наконец, дал полную волю своим рукам. Моя волчица принялась стаскивать с меня костюм от Armani, при этом оторвав рукав пиджака, который поспешил покинуть пределы любовного побоища бегством на пол. Волчище был не менее страстен и разрывал ее черное платье, добираясь до бархатных тылов бюстовой кожи. В предчувствии неописуемых высот наслаждения я уже начал целовать ее в шею и на мгновение прикрыл глаза – или, быть может, они закрылись сами, словно сомневаясь в происходящем… И тут в этом блаженном любовном побоище, борьбе, бреду – я вдруг почувствовал сильнейшую боль в спине, которая холодными ползками добирается до грудной клетки. Глаза резко раскрылись, веки сделали свои возможные пять движений в секунду… Грудь! Господи, грудь! Из нее торчало острие ножа, как некое чудовищное предательство. Зрачки сфокусировались на расплывающейся партнерше. Но кто это? Моя волчица? Но почему она вдруг стала блондинкой?
- Что-то не так, любимый? – услышал я до боли, усилившей физическую, голос.
- Светлана Анатольевна, - хрипло произнес я и выскочил из постели с ножом в спине.
Откуда? Что это? Фокусы волчицы, - она не способна на такие жестокости. Думать было поздно: я чувствовал в себе позывы к превращению, которое было единственным спасением, черным выходом из дома смеси красоты и ужаса. Сознание свертывалось. Накатила слабость. “Нужно не умереть до превращения – тогда выживешь”, - твердил я сам себе. Дверь, открывшаяся чрезвычайно туго, открыла мне путь в аквариумный зал. Волей-неволей я посмотрел на массу сома. Он, представьте, мне подмигнул, улыбнулся, и по потолку расползлись зигзаги трещин. Раздался режущий треск, и вся вода хлынула на паркет. Кровавое тело сома и сонмы стонов русалок, исколотых осколками некогда дивного дна чертовски странного аквариума заставили меня остановиться  (дальнейшие описания, думаю, излишне) и в шоке смотреть на приближающуюся, раскачивающуюся из стороны в строну совершенно пьяную, дикую, дикую, беспощадную волну! На секунду мне показалось, что мое извивающееся от боли тело разделилось на тысячи волков, ищущих выход, но лишь одному из них улыбнулась блаженная удача… “Exit ”, - прочитал я табличку на двери. Открыть? Ну, не ждать же участи тургеневской собачки? Конечно же, я раскрыл дверь, и она мгновенно закрылась, словно попавшая под кратковременную силу сильного сквозняка. “ Спасен?” -  подумалось мне, и даже кинжальная боль притупилась. Однако довольно быстро по незамысловатому интерьеру (кровать, стойка, шторы) я осознал, что выход был приглашением на просмотр сцен непристойности, которые взвинтили во мне демона ревности. Стон. За ним еще один. После восхищение, кажется, банальное прошение о продолжении… Я подошел к краю кровати и обессилено оперся о спинку. О, как меня интересовали личности участников этого глумливого секса, этаких наслажденцев, ничего не подозревающих о своей дальнейшей судьбе! Неузревших ужас подобной атомной водяной волны. Пожалуй, интригующую паузу нужно было выдерживать именно здесь. Итак, партнеры, партнерыыы – моя волчица и щеголь официант! Если бы были силы, то скорее всего я предался бы крику. Но я даже не мог привлечь их внимание, и этот порнофильм мне полагалось досмотреть до конца. Почему я не умирал?! Волчица запрокинула голову и прикрыла глаза, официант, кстати, я узнал его: это был покойный муж Светланы Анатольевны, частенько дожидавшийся ее перед зданием суда на респектабельном  авто, действовал с особым усердием. Стремился довести партнершу до тех высот, тех оргазмов, которые не забываются женщинами годами, и воспоминания о них хранятся в памяти долго, долго, как некий потолок – седьмое небо. Не могу писать! Но если не закончу момента, будет белое пятно в моей повести. Что ж, когда ягодицы официанта прекратили мелькать у меня перед глазами, а обладатель чудовищных откинулся на подушку, и к обоим должно было вернуться зрение - и я, бедный я должен был быть хоть кем-то замечен, наконец, пощажен, избавлен… УЖАС, вообрази себе, читатель, самый свой сильный страх и возведи его в третью степень. Что получилось? Откуда у меня силы так черно шутить? Сам не знаю. Дайте набраться сил. Хорошо. Они обменивались впечатлениями. Этими жуткими словами “хорошо” и “холодок”, и только когда их голоса стихли, оба уставились на меня. Моя волчица дико захохотала – до сих пор у меня в ушах звенит этот колокольный хохот, как звон, сделавший горбуна глухим. А официант учтиво улыбнулся и спросил: “ Помочь!” Ответ родился во мне мгновенно, однако нож в спине – проблема для членораздельного воспроизведения речи. Он был догадлив, этот официант, и в чем мать родила спрыгнул с кровати и отправился извлекать нож. Далее: рывок, боль, тошнота.
  Пробуждение пришло ко мне от леденящего тело и душу холода. Слегка подвигал трясущимися лапами, которые казались абсолютно чужими, и открыл глаза. Весь запорошенный снегом я привстал и сразу же сильно закачался. Обвалами с меня сошли снежные массы. Лишь одна мысль волновала мой замутненный самогоном для Пафнутия разум, который вызвал у меня обширные галлюцинации: как вернуться домой. Возвращение представляло из себя полосу препятствий: калитка ее дома … Калитка! Значит, я лежал там на снегу, и она не вышла ко мне, не втащила в дом… Обернулся, поглядывая на снег, но обнаружил не только свои следы. Невыразимая тоска обрушилась на меня. Точка! Я сделаю то, что задумал во что бы то ни стало…
 До дома дошел с большим трудом, оставляя зигзаги нечетких следов
. Пятница.
Прочитав записи за четверг, можно предположить, что автор журнала, то есть я, мало того волк-оборотень, но еще и настоящий мазохист раз называет все то, что с ним произошло сладостным. Но в этой бредовой галлюцинации было столько сладких мгновений, столько истинного счастья и переживания какого никогда не было до нее в моей пустотной жизни, что я сомневаюсь в ее миражной природе. “ Что есть сон?” – задаю я сам себе вопрос: то наркотическое приключение или реальная действительность, и самогон для Пафнутия, как теперь выяснилось, являющийся сильнейшим галлюциногеном для волков, возможно, есть дверь в истинную реальность. Я посмеиваюсь и начинаю понимать: до какой степени бессмысленно мое существование и до какой степени несчастен автор этих строк. Однако ближе к теме: пятница ознаменовалась событием и далеко не погодного толка, какими богаты прочие личные записи. Я более откровенен, более открыт, пусть вульгарен, зато правдив. Не надо говорить, что скрытен, что тяну сюжетного, мурлыкающего кота за хвост и играю в литературные прятки. Не играю и докажу это словом: во-первых, пятничной записью мой журнал завершается: это связано с тем, что осуществляя длительную до вечера слежку (теперь уже без допинга), я достиг поставленной цели, и, во-вторых, сразу же приступлю к описанию дальнейших событий.
  Почти целую неделю, совершая проверку, пришлось провести в довольно странных приготовлениях: в соседней деревне я купил сначала махровый теплый платок, после поношенное совершенно выцветшее платье в плебейских мальвах, которыми побрезговала даже старая доярка, косо поглядывающая на меня, когда я с улыбкой рассматривал его, считая деньги. И завершал образ в дырах потертый тулуп, проверенный мной на способность согрева. Да, еще колготки – впрочем, не буду описывать. Оставалось ждать. И вот после всего одного дня изнурительных прыжков от сомнений до окончательного решения (очень скверного четверга) я выпрыгнул в пятничный туман. Отступать было нельзя. В конце концов, уже поздно – я вовсю бежал по тропе мести и гнева, и только капкан обстоятельств мог все изменить, в чем волчище сильно сомневался. Константа оказалось есть даже в бесконстантных вещах, так похожих на этот туманный день и мой волчий характер, напоминающий зубастую кромку леса, торчащую из белого меха сегодняшнего воздушного состояния. Отмечу, что нужный мне момент выпал практически на зенит дня, что способствовало успеху мероприятия. Моей функцией в нем прежде всего являлся задористый флирт, который впервые мне предстояло осуществить в своем истинном обличии. Я часто подсматривал за тем, как это делали обыкновенные волки и, можно сказать, познал теорию обольщения по-волчьи! И кровь запульсировала по венам, и бежать захотелось еще быстрее, чтобы поскорее увидеть ее домик – вот, собственно, и он. Калитка опять была открыта, видимо, она таким образом  придавала своему пристанищу вид всеми покинутого захолустья. Признаться ей это удалось: Пафнутий  не обнаружил новых жильцов в Логовке. Я перешел на кардующиеся движения, выверено переставляя лапу за лапой, готовый начать брачные игры. Представляю: какой смех могло вызвать данное предложение, если бы оно было сказано Николаем Дроздовым – уверяю: мой голос несколько грубее. Участок был полон снега, и только к двери тянулась тонкая дорожка истины из следов, как бы сказал археолог, утверждающий, что здесь была ( в нашем случае есть) жизнь. И какая! Жизнь такого же существа как я – белого, пушистого (ограничимся этими эпитетами). Калитка слегка скрипнула, и мне показалось, что сработала сигнализация. Остановлюсь, прислушаюсь, навострю ухо и нюх. Ничего. Слава Богу  - она не услышала. До ломоты в костях хотелось увидеть ее в человеческом обличии перед тем, как начнется задуманный мною флирт. Сквозь густой заслон все маскирующего тумана я добрался до ее окон – этих чудных теплых нор, ведущих к одной цели: узреть то, что называется счастьем. Подобно фокстерьеру пришлось совершить несколько прыжков, словно за мячиком, после лапы твердо уперлись в толстом слое снега деревянную губу ветхой рамы. Два моих зорких глаза с кровавым отливом уставились в избинские потемки. Ее будто не было, не существовало, как может показаться человеку, не познавшему любовь, что это прерогатива романов, фильмов с сентементами песен, а прагматичная действительность напрочь лишена этого чувства… Раньше я считал любовь слабостью жертв: этот рассеянный взгляд, постоянное желание увидеть, услышать, - почувствовать прикосновение, стремление, томление, избранного, неповторимого, - мучительно – жгучего огня, к которому тянутся, думают, вожделеют, желая согреться, однако сгорают до тла. Рассуждения слепца, который не способен полноценно видеть вспыхнувшего огня других, схожего с древними людьми, так свято верующими в то, что земля плоская. Такой обречен на движение в потемках, постоянно спотыкаясь о препоны судьбы, когда мог бы идти с зажженным факелом и видеть каждый камень, каждую ложбину, поворот и пропасть… У меня перед галазами вспыхнул синий огонь! После короткого моргания я понял, что ошибся: свет от мобильного телефона. Моя волчица заходила по избе, быстро заговорила; я хватал долетающие до меня фразы: “Да… Конечно, снова на Ямайке… На пляже, солнечная ванна полезна для…Почему не слышно шума моря и посторонних? У тебя что-то со слухом, Стелла… Вру?”. Она нервничала и говорила невпопад, и моей мечтой было увидеть ее проходящую мимо окна, вновь разглядеть на яву черты этого худого в утонченных линиях лица. Я был зол, но мечтал об этом. Судьба оказалась благосклонна и даже более этого: она остановилась в нескольких метрах от меня, встала рядом с окном. Прижала руку к талии и повела бедром, которое почти прикоснулось к стеклу. Сбылась мечта волка – я вновь мог разглядеть ее. Глаза пробежали по девичьему стану: особенно привлекал внимание прогал между коротким голубым свитером и белыми приспущенными брюками – этот нежный участок кожи, слегка обнажающий бедра. Она продолжала говорить, в чем-то убеждать какую-то Стеллу, смотреть перед собой, но лицо было скрыто в тени. Вдруг неожиданно для меня и, вероятно, для самой себя она заходила около окна так, как это бывает при сильном волнении или гневе. Я увидел быстрое движение руки – сотовый телефон полетел на кровать. “Началось, - выстрелил мой мозг мыслью, - мне не увидеть лица.” И перед глазами лишь  мелькали поочередно проступающие косточки бедер, вызывающие нешуточное напряжение в паху. Легкое головокружение и дрожь охватили меня – нужно было уходить, но я не мог оторвать лап, не мог не увидеть это необыкновенное зрелище – ее превращение. Раздался рев, показавшийся мне призывом о помощи, и в окно выглянуло волчье лицо. Дикий испуг заставил меня убрать уже приморозившиеся лапы. Я отскочил от окна и поспешил покинуть участок волчицы. Наступление предполагалось осуществить в лесу.
  Дайте-ка вспомнить. Похоже, туман из того дня окутал мою память и остается только ждать его рассеивания. И я ждал, притаившись в нескольких метрах слева от калитки (вспомнил). Почему-то довольно долго она не появлялась перед встречей. Из-за густого тумана я боялся пропустить ее выход, поэтому довольно часто принюхивался, ища в молекулах воздуха ее сладковатый запах. Вздох! – и вот ,наконец, я почувствовал его своими жадными ноздрями. Скрипнула калитка, и туман поочередно показал мне тело моей волчицы, словно та совершала танец с веером: сначала мелькнул хвост и задние лапы, сливающиеся с белой дымкой, после вынырнул и снова скрылся в тумане торс, в завершении волчица блеснула длинным черепом с голубыми глазами и побежала к лесу. Почему-то я занервничал. Вдруг она воспримет это слишком близко к сердцу? Что тогда? Молиться волчьим богам и предаваться воплям или подолгу выть на Луну? Шутка. Демоны гнева были во мне слишком сильны, добавляли азарта, и насчет нервов я соврал. Мои движения были четкими и быстрыми, чем-то напоминая поочередный хруст лап о снег, бег стал моим союзником, а туман задумчивым другом, скрывающим меня. Погоня в масштабе карты чем-то напоминала изгибистый коготь, конец которого словно указатель показывал, куда ушли белые волки. В течение его ( я не раз заметил) она увидела меня и, конечно, почуяла, однако не остановилась и виду не подала, как это она обычно делала раньше, но я был робок и стеснялся к ней подойти, довольствуясь слежкой. Теперь я осмелел, теперь я готов к встрече, как никогда! Ведь она так похожа на множество других ей подобных, и те же чувства (азарт, страсть, желание борьбы) были моими верными спутниками. И чего скрывать:  мы встретились…
  Я настиг ее в чаще, недалеко от роковой лужайки. Охота при таком тумане – дело бессмысленное, поэтому скорее всего она убивала время до превращения или ждала от меня каких-то действий. Девичья душа  потемки – откуда мне знать; я просто принялся исполнять задуманное. Флирт так флирт. Он начался с прыжка, которым я преградил моей волчице дорогу с видом “ куда спешишь” и по-собачьи завилял хвостом. Она остановилась. Странно, будто в смятении посмотрела на меня, и сделала небольшую борозду в хлопьях снега. Я оббежал вокруг березы, единственной очевидицей происходящего, щегольски (вы можете считать иначе) проскочил перед ней и застыл напротив. Глаза наши встретились также, как тогда за столиком в моем наркотическом сне. Так мы простояли почти минуту (считал про себя). После она потупила взор и опустила глаза, словно растаяла-таки перед моим взглядом. Вновь повела ножкой по снегу и, кажется, - неужели?!- я увидел движение ее хвоста. Сказать, что я был счастлив – значит, ничего не сказать. Господи, она все-таки была неравнодушна ко мне! Может быть, и закончить на этом? Но, поразмыслив, сложив все за и против, я (вернее темная моя сторона, одержавшая победу) решил продолжать. Она в смятении посмотрела на меня, если так можно сказать о волках, из-под лобья и присела. Даже в виде волка она была божественно красива. Как жаль, что мы не говорящие волки, а то я бы обязательно отпустил комплемент по поводу ее глаз. Может быть написать? На это-то я вполне способен. Я подошел поближе к ней и, помня насколько прошлые ее попытки следописи были неудачны, надавливая посильнее на снег, написал, на мой взгляд, коротко и ясно – “прощаю”. Она удивленно посмотрела на меня, и я уступил ей свое писарское место. Подошла, прочитала, и ее трогательный взор бросился и обласкал мое плечо. След от раны вовсю красовался. Как жалостливо она смотрела! Как увлажнились ее голубые глазки! Я был готов нажать на “chancel ” в ее намерениях, однако промахнулся и вновь ткнул в “ок ”. В конце концов, нельзя быть таким нерешительным, метающимся кабаном под взглядом хищника. Это идет вразрез с моей природой, сутью, предназначением. Впрочем, о последнем я не имел никакого понятия, поэтому решил покончить с самовопросами “плохо?” и “хорошо?” и из бесполезного философа превратиться в жесткого прагматика, точно знающего чего он хочет, и неуклонно движущегося к поставленной цели. А чего хочет такой человек ? Естественно, победы и, как правило, любой ценой. Поэтому на ее влажный взгляд, сильно скривив душой, я смог ответить тем же. Она высунула язык, выпуская пар, и ее глаза теперь были переполнены танцем радости, кокетливым и загадочным блеском. Неожиданно для меня моя радость вдруг побежала, я ринулся за ней. Как ни странно волчица начала задуманный мной спектакль сама, как какой-нибудь не в меру смелый заяц, который решается на обман. Может быть, и она задумала какой-нибудь трюк? Нет проще способа узнать, чем догнать ее, столкнуть в хлопья снега и забороть лапами, как это делают настоящие волки, так сказать, вернуться к корням. Я дал волю своим сильным мышцам. Перед глазами замелькали деревья, на которые я порой чуть не натыкался, но вовремя огибал. Вел меня мой верный друг нюх, подбивал на действия внутренний прокурор. Я не знаю, сколько гонялся за ней, но через несколько минут стало ясно, что она ведет меня к железной дороге недалеко от нашей деревни. Эта заметка подогрела интерес: возможно, действительно и у нее был какой-то дьявольский план, связанный с рельсами и несущимся железом. Однако догнать ее до того, как мы добежали до железной дороги, мне не удалось, как я не старался, и какие усилия не прилагал. Туман был и ее покровителем, белым одеялом на сладком теле вожделенной жены, которая неизвестно в каком виде тебя дожидается:  то ли в мягкой  шелковой сорочке, то ли без нее, а то и с дамским пистолетом наготове. Что же произошло? Я чуть не попал под вылетевший из сгустков белого дыма взревевший товарняк и отскочил обратно. Она успела проскочить. Черт, только бы не пришло ей в голову куда-нибудь убегать: это будет означать крах операции. Началось напряженное наблюдение за пролетающими, чопорными вагонами и валообразными цистернами, которые я встречал и провожал глазами. Монотонный шум стальных колес стоял у меня в ушах, который проникал в мое волчье сердце и заставлял нервничать и даже страдать приступами паранойи: мне стало казаться, что за мной кто-то тщательно следит, смотрит злыми хищными глазами. Я обернулся. Первым моим чувством был шок, что бывает, когда сильно ошпариваешься водой или вздрагиваешь от внезапного неожиданного вопля. Передо мной стоял, нет! – не чем-то похожий, а абсолютно идентичный мне волк! Двойник! Все в нем было от меня: нос, белый мех, хищные глазки, треугольники ушей и даже запах. Он пах также! Он был мной! Откуда он? Жаль, что я не мог спросить, да и вряд ли бы двойник понял, даже если бы использовал какой-нибудь невиданный волчий диалект. Это просто хищный зверь, неразумное животное, которое вдруг оскалилось, показало мне клыки и зарычало. Я отшатнулся и чуть не попал под поезд. Что сделал? Решил ответить тем же. В свое рычание я вложил столько злобы, смешавшейся со страхом попасть под поезд, что звучало оно, по-видимому, очень убедительно. Двойник заскулил и скрылся в тумане. Победа. Или же все-таки беда, какое-то предвестие? Было некогда размышлять. Товарняк отстучал своим последним вагоном, и рядом с обледенелыми кустами я увидел мою волчицу. Та выжидательно смотрела на меня, ее глаза интригующе блестели. Я медленно зашел на железнодорожный путь и рванул к кустам. С гудком удаляющегося поезда погоня продолжилась. Она металась между деревьями, описывая восьмерки, все дальше и дальше увлекая меня в чащу. Нагнать ее было не просто, но это еще больше разогревало меня. И разум подсказывал, что надо торопиться – иначе дело не выгорит. Я приложил неимоверное усилие и у четверки кровавоягодных рябин нагнал ее. Начались так называемые брачные игры: борьба лапами, перепрыгивания через друг дружку и мягкие покусывания. Готов признаться, что мне это даже понравилось, и я впервые касался вожделенного тела. Продолжалась эта “катавасия” недолго: очень быстро роли поменялись, и я вдруг так неожиданно для нее прекратил волчьи ухаживания и заспешил к железной дороге. Что ей оставалось делать подожженной моими ласками? Мы бежали назад, преодалели железнодорожные пути, вернулись к лесам, прилегающим к Логовке, и все ближе и ближе приближались к моему дому. Догнать меня у нее так и не получилось, поэтому проследовали мы до нужного, очень мнемогеничного  для меня места, как два белых вихря…
   Вот он тот момент и место, к которому я вел ее и тебя, читатель, втягивая в литературную интрижку в начале главы. О чем мы говорили с егерем Пафнутием? Сейчас сей диалог станет известен. Я увидел обломанную ветку и остановился. Моя волчица в миг меня догнала, и мы покатились по снегу. Слава Богу – обошлось! Вновь завязались брачные игры, а я приближал их местодействие все ближе к обломанной ветке, точно зная чего мне в этих играх делать нельзя, а именно: очень резких движений… Быстро мы приблизились к заветной точке. Я все же рискнул – перепрыгнул через нее и начал ждать ответного задористого прыжка. И она прыгнула! Раздался многочисленный хруст веток, и моей волчицы не стало. Нельзя так плохо думать о мне: она не умерла – свалилась в волчью яму. Пора, думаю, раскрыть карты… Итак, егерь предупреждал о вырытой, кстати, для меня волчьей яме и предостерегал: говоря, чтобы  без оружия я из избы не показывался, так как он уже много раз замечал, понимаете ли, около моего дома белого волка. Так было установлено место, а время… хотя не стоит вот так сразу всего себя раскрывать – и в волке должна быть тайна… После ее провала я сразу побежал в дом за одеждой, благо он был близко. Там я превратился. Значит, по моим расчетам, которые я так тщательно проводил, наблюдая за ней почти две недели, волчица еще не приняла человеческого облика, но вскоре должна была принять. Именно этот промежуток между превращениями мной так долго отслеживался. Быстро одевшись, я выбежал с кульком купленной мной одежды и побежал к волчьей яме. Также мгновенно пронеслась дорога до заветного места, хотелось поскорее почувствовать себя победителем. Вот та самая береза, обломанная ветка-метка и шорохи. Она еще не превратилась, и внизу, из дна ямы, доносился звук от неустанного движения – обреченные на провал попытки выбраться. Я медленно подошел к краю и посмотрел вниз. Волчица вперила в меня дикие, затравленные, сумасшедшие глаза и начала превращаться. Впервые я увидел, как это происходит с другими. Сначала резко опала шерсть, и тело начало стремительно расти, будто бы его накачивали воздухом. В течение этого роста происходили плавные изменения в частях тела – особенно быстро в конечностях и черепе. Они начали стремительно вытягиваться, принимать человеческую форму – вообщем такое я не раз видел в фильмах ужасов, однако даже сейчас, после многочисленных собственных превращений, мне казалось это чем-то фантастическим и паронормальным. Стало немного страшно, но желание увидеть ее обнаженной не отпускало мое зрение от зрелища. Прошли последние секунды превращения, как короткие мгновения в ожидании бурной любви, и я получил, что хотел. Она глубоко дышала, набирая полной грудью воздух; глаза ловили поднимающийся и опускающийся позвоночник, соскальзывая ниже и ниже. Однако после секундного размышления я решил поступить как истинный джентльмен: плавно бросил тюк с одеждой ей в яму и отвернулся. Туман. Тишина. Еле слышное шуршание в яме, после оттуда раздались крики: “ Негодяй, тварь, чудовище! Как ты мог!” Я стоял и слегка кивал головой. Она продолжала: “ Как я могла поверить тебе, скотина. Здесь же холодно, грязно! Господи, что ты мне притащил!”. Я улыбнулся. На какое-то время крики стихли. Дама одевалась. Волчище все также продолжал стоять, презрительно ожидая: “ Подай мне руку!” -  раздалось из-за спины. Нехотя я обернулся и помог ей выбраться. В этом дырявом тулупе, платье и валенках она очень сильно смахивала на подвыпившую доярку. За помощь эта доярка наградила меня сильнейшей пощечиной и побрела прочь – со спины она мне чем-то напоминала ете, и я очень сожалел о том, что не взял с собой сотовый телефон со встроенной видеокамерой.