Подружка эмо

ПОДРУЖКА ЭМО
 
Оказывается, в Африке есть племена, целые деревни абсолютно белых людей- альбиносов. Представляете, черты лица как у чернокожих соотечественников, а кожа, волосы, ресницы – все светлое. И вот с этими уникальными африканцами происходят невообразимые беды: их детей крадут бандиты с целью продажи органов на магические снадобья. Я глубоко вздохнула и выключила телевизор – жестокая передача. Вот это у людей проблемы!
Я Настя, мне двенадцать, живу в селе с мамой, братиком Лешей и отчимом дядей Вовой, и мы абсолютно счастливы! Находясь под впечатлением от просмотренной телепередачи, бегу в мамину комнату, кидаюсь родненькой на шею.
– Настенька, – гладит мои волосы ласковая рука. И все страхи уходят восвояси.
– Настька, готовь на стол, – кричит вернувшийся с работы дядя Вова. Мама ждет ребенка, ей нельзя лишний раз напрягаться, поэтому пришлось избавить ее от забот по дому.
Крупными кусками нарезаю на сковороду сало, вбиваю полдесятка яиц, режу белый хлеб.
– Леха, а ты сбегай за пивком, папке надо расслабиться, – братик послушно надевает курточку.
– Дядь Вов, я сама куплю пива, у Леши температура.
– Папкой, папкой зови меня, Настена. На-ка деньги, пару пива холодного купи, а на сдачу конфет возьми, – дядя Вова протягивает «десятку».
Они с мамой живут вместе чуть больше года. «Папкой», как Владимир Иванович требует себя величать, называть его язык не поворачивается. Слишком много было за мою сознательную жизнь этих «пап»: Юра, Костя, Гриша, Петя и даже Махмуд. А мама одна, настоящая, любимая, самая красивая, только не везет ей с мужьями: Юра дрался, Костя пил до чертиков, Гриша в тюрьму сел, Петя утонул, Махмуд исчез.
Дядя Вова вроде ничего, пьет не часто (через день), не дерется, работает. А когда за пивом посылает, всегда разрешает сдачу себе забрать.
Иногда гривен 5-7 можно отложить.
Я собираю на мобильный телефон, почти у всех в классе есть, а у меня нету. Но скоро обязательно появится: в свинке-копилке насобиралось почти двести гривен! Да еще тетя Света, мамина сестра, сегодня из России приезжает, она всегда нам с Лешкой деньги дает.
Поджарив яичницу,быстро одеваюсь и бегу в сельмаг.
– Две бутылки пива и конфету на палочке, – леденец отдам Лешке.
– Бери сдачу, Настенька, – я сгребаю мелочь, ставлю пиво в пакет и слышу как продавщицы начинают шептаться  мне вслед:
– Бедный ребенок, все на ней, пожалели бы, как тень ходит.
Лидка решила не рожать, Володька против.
– Так срок у нее большой, поздно аборт делать.
– Искусственные роды будут, уже договорено все.
«Лидкой» зовут мою маму…
…Я бежала домой, чтобы все выяснить, хотя, скорее всего, мне послышался этот странный разговор или речь шла о другой Лиде…
Возле нашего двора остановилось желтое такси с шашечками.
– Настенька, иди целоваться будем.
– Тетя Света, ты приехала, вот так радость!
На столе высился большой красивый торт с кремовыми розочками и кусочками шоколада, умопомрачительно пахнущая курица-гриль, и, о чудо – ананас, бананы и еще какие-то диковинные фрукты, которых я даже на картинке не видела.
Было вкусно, радостно, по-семейному. Дядя Вова шутил, сыпал тостами, подливал женщинам шампанского. Казалось, празднику не будет конца.
И тут я все испортила, неожиданно для себя брякнув:
– А что такое искусственные роды?
Тетя Света поперхнулась шампанским, дядя Вова громко кашлянул, мама изменилась в лице. Над столом повисло гнетущее молчание.
– Настя, Леша, идемте покажу, какие подарки вам привезла, – тетя Света обняла Алешку за плечи, взяла меня за руку и поспешно вывела из комнаты, плотно прикрыв дверь.
– Где же сумка с подарками? – наигранно пела тетка.
Лешке достались ролики и гоночная машинка с пультом дистанционного управления. Мне же тетя презентовала обалденные джинсы с низкой талией как у наших школьных модниц и сапожки на каблуках.
– Ух ты, Настенька, ты как Бритни Спирс, – протянул завороженно Лешка, когда я примерила обновы.
С зеркального отражения смотрела модная красивая, почти взрослая девушка. А если распустить волосы и подвести глаза…Тени тетины золотистые, немного румян, пудры. Какую же помаду выбрать: розовую или коричневатую? Можно включить плойку и накрутить локоны. На школьной дискотеке все бы выпали. А Игорек из седьмого класса, который называл меня малолеткой, устыдился бы и пригласил  на медленный танец. Я сделала погромче телевизор и стала двигаться перед зеркалом под западную музыку.
Именно из-за громкого звука никто не услышал как мама ссорилась с дядей Вовой, как она горько рыдала а после этого заперлась в зале и наглоталась снотворного…
Что за лекарства стали причиной бессознательного состояния мы узнали по надписям на трех пустых пузырьках.
Дальнейшее происходило как в кошмарном сне: мама не приходила в себя, была очень бледная, редко хрипло дышала, по телу периодически пробегали судороги, а изо рта выделялась белая от порошка пена.
Тетя Света увела испуганного, температурящего Алешку к соседке, а мы с дядей Вовой выглядывали скорую.
Медики измеряли давление, слушали пульс, делали укол в вену.
– Мы забираем женщину в реанимацию, у нее глубокая кома.
Я смотрела как мамочку с кровати перекладывают на носилки и почему-то вспоминала бедных африканских альбиносов…
…В приемном отделении городской больницы дежурный врач, узнав о беременности, долго ругался:
– Дура набитая, себя трави, хоть удавись, а о ребенке подумала бы, через три месяца рожать.
– Рожать Лидка не собиралась, – пробубнил дядя Вова, – на завтра договорено искусственные роды проводить, деньги –то уже заплачены.
– А почему так затянули, раньше нельзя было думать, аборт сделать…Господи, девочку выведите, – схватилась за голову, увидев меня.
– Я уже взрослая, мне двенадцать.
А дядя Вова, глядя на лежащую без признаков жизни маму, попросил врачиху:
– Вы это…Лидку спасите, пожалуйста, а его – указал он на округлый живот, – его не надо. Дура ты, Лидка. Договорились с акушерами, сестра специально из России приперлась…
– Дядь Вов, – раздался мой, почему-то незнакомый для самой себя голос, –– Когда мама меня рожала, тетя Света тоже специально приезжала…
– Да ты выйди, девочка, - санитарка грубо схватила мою руку и вытолкала за двери.
– Вот это у людей детство, – раздалось сочувственно вслед.
Я вышла в больничный дворик, села на лавочку под козырьком, ежась от зябкого вечера и отчаянно стараясь не думать о происходящем и услышанном. Надо отвлечься и вспомнить что-нибудь приятное.
Еще вчера все было хорошо: мы с мамой делали уроки, потом пекли печенье-розочки (это когда тесто перекручиваешь на мясорубку и из дырочек вылезают толстые шнурки, а потом их слепляешь в кучу в форме цветков), вечером все вчетвером смотрели «Бриллиантовую руку» и хохотали над нерадивым Семеном Семеновичем..
То ли от холода, то ли от всего пережитого за этот вечер меня вдруг затрясло со страшной силой: дрожали руки, ноги, громко отбивали чечетку зубы.
– Что за малая на нашем месте колбасится? – Ко мне приблизились три странного вида девушки, совсем взрослые, лет пятнадцати-шестнадцати.
– Это не ваше место, это больница, реанимация.
– А малая борзая. Так можно и по фейсу схлопотать.
– Да не трогай ее. Кет, мы же не гопота отстойная, – вмешалась высокая длинноногая брюнетка с пирсингом в губе.
Впрочем, все три девушки были черноволосые, похоже, крашенные, с прямыми, торчащими вверх и в сторону налакированными прядями. Глаза у каждой густо подведены черным карандашом. Даже я в свои двенадцать, с полным отсутствием знаний о макияже, живущая в забитом селе, краситься так сочла бы дурным тоном – слишком вульгарно, в стиле Эльвиры – повелительницы тьмы.
– Чего тебя трясет, ребенок? – спросила высокая, садясь рядом и неожиданно заботливо обняв меня рукою за плечи.
– На, покури, легче станет.
– Не курю.
– Тогда глоточек сделай. Вот, умничка. Это хороший коньяк, успокоит, согреет.
Легче не стало, но зато развязался язык и я рассказала этим дамочкам с ведьминскими черными хищными когтями обо всех своих проблемах и несчастьях.
– Сколько таблеток выпила матушка? – спросила Кэт.
– Таблеток 50-60.
– Фигня. Не боись, откачают. Желудок промоют, они-то и всосаться в кровь за такое короткое время не успели. Ну, частично. Капельницу поставят. Точняк, откачают.
– Откуда ты знаешь?
– В этом деле Кэт – профессионал.
– Ладно, проехали. Как тебя зовут, несчастье?
– Настя. А вас?
– Я Мизари, это Кэт, мелкая – Анька.
– А вы сатанистки? – робко интересуюсь.
Девчонки переглядываются между собой, ухмыляются и отвечают:
– Нет уж, мы точно не сатанистки. Ну все, малая, ты нас порядка утомила.
– И в твоем возрасте пора, наконец, вылезти из розового платья и очков и понять, что тебя жестоко развели, когда родили на свет. Жизнь – конкретное попадалово. В одной детской книжке сказано: «Это все взрослые придумали про счастливое детство. Бывает только счастливая взрослость». Теперь ты в этом убедилась.
– А как делают искусственные роды?
– В деталях не знаю, – нахмурилась Мизари, – где-то читала, что это когда ребенка вытягивают из тела беременной по кускам… Ну ты, Настек, не трясись. Может, это я что-то напутала, я не уверена. Вот дура, наплела девчонке страхов…
…Дверь приемного распахнулась, оттуда вышел дядя Вова с сигаретой в зубах.
– Настя, едем домой. Маме капельницу поставили, говорят, легче стало после промывания желудка.
– Она не умрет?
– Не должна. Мы вовремя «Скорую» вызвали. Поехали домой, ночь на дворе. Будем попутку ловить, автобусы уже не ходят.
– Настена, – из темноты вырисовалась длинная черная фигура Мизари, – возьми вот мой номер телефона.
– Звони, если что…Это мобильный, всегда при мне.
– Не позвоню, не с чего и не откуда, – сухо отвечаю и беру дядю Вову за руку. Мы идем к трассе ловить машину.
– Настя, подожди, – Мизари догоняет. Протягивает свой крошечный, черный, со стразами телефон. – Возьми. Я тебе сама позвоню, номер знаю, – и убегает в темноту.
– Странная у тебя подруга, как ведьма. Осторожней, а то в секту заманит и за границу продаст в проститутки. Или, того хуже, на органы.
…На следующий день в школе я нервно ерзала, никак не могла сосредоточиться, все время думала как там мама и что будет с моим еще не родившимся (да и родится ли?) братом или сестренкой.
А посреди алгебры вдруг зазвонил телефон Мизари, даже не зазвонил вовсе, загремел на весь класс похоронным маршем, да так неожиданно и зловеще, что все ребята вздрогнули.
– Извините, – пробормотала я и попросилась выйти.
Звонила конечно же хозяйка мобильного.
– Настен, я себе новый купила, ты первая, кому номер даю. Звони, если что, – и отключилась.
…Дома ждал неприятный сюрприз: тетя Света в срочном порядке отбыла домой в Россию – с мужем случилась какая-то болезнь. Самое обидное, Лешку она забрала с собой и мне придется жить вдвоем с дядей Вовой, пока мама не вернется с больницы.
Насчет «вдвоем» я погорячилась: в кухне кроме отчима сидели еще четыре незнакомых мужика. На столе были разложены газеты, на которых «гости» разделывали вонючую тюльку, отрывая рыбные головы от туловища и складывая в кучку. Неровными кусками лежал хлеб, от огромной луковицы откусывали по очереди, заедая седоватый самогон из трехлитровой банки. Курили свою тошнотворную «Приму» прямо здесь, на кухне, стряхивая пепел на так старательно вымытый мной накануне пол.
– Дядя Вова, что, это за бардак вы здесь развели! – говорю с обидой в голосе.
Отчим смотрит стеклянными глазами, словно не узнает, а друзья гогочут:
– Видишь, как доця строит тебя! Стерва вырастает.
– Мы же к маме хотели ехать, я из школы отпросилась пораньше, а вы весь пьяный…Вот свинюга.
Мужики заливаются безумным смехом, а дядя Вова багровеет, хмурит бесцветные брови, сжимает кулаки:
– А ну вон отсюда, шавка сопливая, старшим она грубит, перед гостями позорит. Вон!
– Сам уходи, я у себя дома.
– В интернате будешь у себя дома. Пошла отсюда, гнида, – он хватает со стола большой разделочный нож и обезьяньими прыжками приближается в мою сторону.
Становится страшно, я хватаю куртку, сумочку и выбегаю прочь.
Долго бегу, слыша за спиной частые тяжелые шаги, потом понимаю, что это сердце колотится в ритме сумасшедшего галопа.
С бега перехожу на шаг, пытаясь восстановить сорвавшееся дыхание. Остановилась, закашлялась, осмотрелась по сторонам: вокруг было голое поле, до трассы всего ничего – каких-то два – три километра. Главное, успеть до наступления сумерек.
Денег немного есть – на проезд в два конца хватит, а на все остальное…
Очень хотелось пить, есть да и просто согреться и полежать, укутавшись одеялом. Уроки не выучены, завтра контрольная, колготки протерлись, сапожки вымокли насквозь.
Сейчас главное проведать маму, все остальное второстепенно. Об этом я подумаю позже.
…Дежурный врач сообщил, что состояние мамы «стабильно тяжелое», но «прогноз в общем-то благоприятный", «что же касается беременности, то о чем-то говорить сложно, но сердцебиения плода прослушиваются четко», «проведать больную нельзя, всякие посещения в отделении интенсивной терапии запрещены». Потом выскочила старенькая санитарка, на швабре которой флагом развевалась тряпка, и стала орать, что после меня «будто танком грязным по белому кафелю проехали, убирайся, сволочь».
Пришлось по-быстрому ретироваться, чтобы не попасть под горячую руку фурии.
Идти было некуда, и я решила позвонить загадочной Мизари, ночевать на улице не хотелось.
– Настена, жди возле входа в больницу, через пять минут я приеду.
И правда вскорости у ворот остановилось такси, с которого приглашающим жестом махнула моя спасительница.
– Ты знаешь, у меня дома жуткие проблемы – отчим напился и выгнал, тетка с братом уехали в Россию…
– Решено, оставайся у меня.
Это ненадолго. Врач обещал, что скоро мама поправится…
– Да, о чем разговор, ты никому не помешаешь. Люди должны помогать друг другу, – Мизари подмигнула густо обведенным черной подводкой глазом.
Жила девушка в роскошном двухэтажном доме с маленьким стадиончиком, тремя гаражами, оранжереей. По двору бегали четыре огромных лохматых пса зловещего вида, но при виде хозяйки они радостно завиляли хвостами и весело заскулили.
– Бедняжка, у тебя ноги совсем промокли. Быстро в ванную, попарься, а я подыщу кое-что из одежды.
«Кое-чем» оказались черные джинсы с розовым блестящим поясом, черная с капюшоном кофта с кошачьим черепом на груди, тепленькие шерстяные носки и милые плюшевые тапочки в виде забавных кроликов.
– Пошли ужинать, – Мизари внесла в комнату низенький журнальный столик с большой тарелкой бутербродов, двумя чашками чаю с молоком и полной вазочкой шоколадных конфет и печенья в форме ракушек.
– Сейчас девчонки придут, – и включила на полную мощность музыкальный центр.
– Слушай, какая тяга, – Мизари мечтательно закатила глаза. Лично я «тяги» не ощутила. Какой-то парень с надрывом в голосе пел, что жизнь жестокая, люди его не понимают и что на земле существует лишь холод и одиночество... но пусть никто не переживает, потому что всех примирит и успокоит смерть.
– Ну как? – с восторгом спросила Мизари по окончании песни.
– Здорово, – соврала я, чтобы не обидеть, – Только мне надо уроки делать, завтра контрольная.
– Школа – отстой, – поморщилась хозяйка и оставила меня наедине с учебниками и тетрадями, а сама пошла к воротам встречать Аньку и Кэт.
До глубокой ночи они крутили ужасные записи, горячо обсуждая вопросы одиночества, безразличного общества, добра и зла, жизни и смерти. Сначала хохотали, потом рыдали, успокаивая друг друга.
– А эта малолетка – Настя, она сухарь какой-то, – прожурчал сквозь сон голос Кэт, - я бы на ее месте вся обревелась, на стены лезла бы, локти кусала, из нее же слезинки не выдавишь.
– Ты же эмо, а она…Все в себе держит, может в душе такие страсти кипят, что нам и не снилось, – Мизари вроде как заступилась.
…С утра пораньше я сложила постель, приняла душ, надела мрачные одежды Мизари и отправилась в огромную кухню готовить для всех завтрак – оладьи по маминому рецепту.
– Кто это здесь хозяйничает? – раздался незнакомый женский голос. В дверном проеме появилась длинноволосая девушка, такая шикарная и ухоженная словно сошедшая с обложки глянцевого журнала.
– Вся в черном, понятно, Машкина подружка. Взять бы тебя, ребенок, и выпороть, чтоб всякие глупости не слушала. Эмо,блин.
– Я не Эмма, я Настя. Хотите оладушек?
– А ты забавная, Настя. Вот, что я тебе скажу: беги от этих дурочек, нечего с ними якшаться. Ходят как вороны в черном, музыку отвратную слушают, бред несут про смерть. И болтают, что настоящие эмо больше 24 лет не живут. Анька эта вены резала, таблетки глотала, чудовище. Беги, девочка, пока не поздно.
– Я бы с вами еще пообщалась, но мне пора в школу, автобус скоро, а ехать в село.
– Бедный ребенок. Давай я тебя отвезу, все равно весь день ерундой занимаюсь.
В школу мы ехали на красивой серебристой иностранной машине. По дороге Юля (она оказалась мачехой Мизари) рассказала, что ей в жизни очень повезло. Приехала она из забитой деревни и в первый же день встретила прекрасного богатого мужчину, это была взаимная любовь с первого взгляда. Недолго повстречавшись, они сыграли шикарную Свадьбу. Золушка в одночасье получила все: и благородного принца и роскошный замок, и серебряную карету. Единственным обстоятельством, которое портило прекрасную сказку, была несносная дочь мужа от первого брака, вечно мрачная девочка – эмо Маша, хмурая как туча и ее отвратительные «отмороженные» подружки.
Так золушка – Юля неожиданно сама стала мачехой, всего на четыре года старше своей падчерицы.
Муж все время был в командировках, и Юлина жизнь стала постепенно превращаться в ад. Маша прогуливала школу, грубила, курила, приводила домой подруг, включала громкую музыку, не являлась ночевать, безвкусно одевалась, сделала пирсинг, вульгарно красилась, намекала на суицид, который обязательно совершит.
– Настенька, послушай меня, не дружи с Машей. Ты еще маленькая, общайся с ровесницами…, – напоследок посоветовала Юля.
– Обратите внимание, дети, на Настю Кротову. – Марь Ванна встретила меня гневным взглядом, – Что за внешний вид, при живой матери в черное вырядилась как монашка. Иди-ка, дорогая, домой и переоденься. Как не стыдно на литературу в таком виде? Гоголь в гробу перевернулся.
Меньше всего хотелось идти домой: дядя Вова с дружками наверняка ужрались до психоза. И я отправилась к нашему участковому Василию, очень молодому, добродушному, несмотря на огромный рост и широкие плечи.
– Здравствуйте, Василий. Проводите меня, пожалуйста, домой. Отчим пьяный и злой, а я хочу забрать свои вещи.
– Знаешь, дружище, наверное, твоему дяде Вове придется собрать свои вещи, а ты иди на уроки. После школы – сразу домой, никто тебя не обидит.
– Меня выгнали за внешний вид.
– Нормальный внешний вид, сейчас многие так ходят. Кризис, дружище.
Василий отвел меня в школу, завел в класс. Марь Ванна в отместку вызвала меня к доске и попросила описать образ Манилова из «Мертвых душ». За молчание влепила жирную «двойку»
– Вот такие как ты, Кротова, и загубили Россию. Гоголь второй раз в гробу перевернулся.
После уроков я пошла домой. Как и обещал участковый, отчима и его дружков в помине не было, остался лишь стойкий запах перегара, объедки и бычки. После долгой уборки захотелось прилечь и хоть немного вздремнуть.
И приснился мне чудный сон: я иду по узенькому деревянному ветхому мостику, который угрожающе скрипит при каждом осторожном шаге, голова кружится, страх сковал грудь железным обручем, а внизу – грязное озеро с мутной водой, в котором щелкают зубами свирепые крокодилы, поджидая несчастную жертву, хлещет дождь, сверкает молния, гремит гром. Мостик загорается, назад дороги нет, и все против меня. В ногу впивается ржавый гвоздь, еще мгновение, срываюсь и лечу в озеро к голодным, кровожадным крокодилам.
Но тут кто-то сильный подхватывает меня и как пушинку выносит на берег. Гром затихает, прекращается дождь, из-за облака выглядывает солнце, а через синеву неба раскидывается разноцветная сияющая радуга.
– Ты кто? – спрашиваю я спасительницу (а она – юная, чем-то похожая на меня девушка, белокурая с ясно-синими глазами, которые словно изнутри светятся)
– Надежда. Твоя сестра. Все будет хорошо.
Проснувшись, я вопреки утреннему разговору с Юлей, после визита в больницу пошла к Мизари. Какое-то нехорошее предчувствие не оставляло меня...
 Такое уже бывало и раньше перед тем как случится беда: сердце тарахтит загнанной птицей, руки дрожат, влажнеют…
Перемахнув через высокий забор, погладив уже знакомых собак, оказываюсь внутри дома, встретившего зловещей тишиной
– Мизари! Мизари, ты здесь? – кричу заглядывая в каждую дверь. И везде пусто. Пауки страха ползут по спине. Вдруг чувствую как к ногам приближается теплый ручеек: в гостевой ванной горит свет. С силой дергаю дверь: открыто. Пол залит водой, смешанной с чем-то похожим на…
Кровь! Я вскрикиваю: в низенькой ванне скрючившись сидит голая Мизари, голова повисла на грудь, а на обоих предплечьях несколько десятков глубоких багровых порезов из которых ручьями стекает темная кровь
Лицо девушки было мертвецки- бледное, с синюшными губами, беззащитное и совершенно безжизненное.
Я попробовала найти на шее пульс: еле-еле билась маленькая жилка. Закрутив воду, начинаю приводить Машу в чувства: бью по щекам, растираю уши, даю найденный в аптечке нашатырь.
– Не хочу жить, – вдруг стонет она.
– А тебя никто не спрашивает! – кричу в ответ и даю пощечину.
Дальнейшее напоминает недавний кошмар с мамой: люди в белых халатах, капельница, носилки, леденящий душу страх и отчаяние.
В хирургическом отделении врач больше часа зашивал многочисленные раны, а я в нетерпении бродила по длинному больничному коридору.
Наконец дверь операционной распахнулась и вышел хирург в заляпанном кровью халате. Глаза были какие-то отрешенные и усталые, а на лбу блестели бисеринки пота.
– Доктор, – позвала я, – как там Маша?
– Ты сестренка, что ли? Потеряла Мария много крови. Слабая, давление низкое... постгеморрагическая анемия.
– Она будет жить?
– Не будет. В таком психологическом состоянии, депрессии, она снова совершит суицидальную попытку и не факт, что в следующий раз ее спасут. Если человек не хочет жить, то никакая медицина не сможет заставить захотеть. Это вот здесь, – доктор постучал пальцем по голове.
– Поверь моему опыту, девочка, тот кто однажды попытался свести счеты с жизнью, обязательно доведет свое намерение до конца. Это вирус, одержимость, называй как хочешь.
После этих слов стало по-настоящему страшно: во сто крат страшней, чем в тот вечер, когда мама наглоталась таблеток, когда пьяный дядя Вова бросился на меня с ножом, когда я нашла Мизари в окровавленной ванной.
До разговора с доктором казалось, что все худшее уже произошло, можно глубоко вздохнуть, отбросить кошмары прошлого и жить дальше. Неужели врач прав, и в будущем и мама, и Мизари вновь попытаются что-то с собой сделать... что, если следующая попытка станет роковой? Тогда я потеряю близкого человека…
Случается в жизни так, что в один момент все меняется и обретает смысл, глаза словно открываются и начинают видеть. То, что раньше казалось важным и значительным, кажется жуткой ерундой, отодвигается на задний план или отвергается вовсе.
Я Настя, мне двенадцать, и в моей жизни появилась миссия: стать ангелом – хранителем для двоих близких людей, защитить их от самих себя, помочь полюбить жизнь.
С мамой все было проще: постепенно здоровье налаживалось, она просила у всех прощение за необдуманный поступок.
– Знаешь, Настенька, скоро у нас в семье появится маленький ребенок, осталось лишь немного подождать.
– Это здорово! Уверена, будет девочка. Я знала, что моя сестренка уже является для мамы ангелом- хранителем и не допустит повторному появлению бесов самоубийства.
Когда на земле есть человек ради, которого стоит жить, никакой суицидальный вирус (как объяснил врач Мизари) не сможет разлучить нас и заставить покинуть эту странную планету.
И если у мамочки глаза светились с каждым днем все ярче, то девочка – эмо Маша угасала, словно маленький свечной огарок на ветру.
Она ни с кем не общалась, отказывалась от еды, газет, книг, проигнорировала даже свои ранее любимые музыкальные диски.
Это действительно настораживало, было видно, что Маша больше не играет роль разочарованного в жизни грустного подростка, она действительно стала таковой, больше не нуждаясь в гротескном мрачном макияже и черных одеждах, подчеркивающих скорбный образ.
Отец поместил Мизари в платную психиатрическую клинику в отделение неврозов. В Vip палате с яркими веселыми обоями на стенах стоял большой аквариум с золотыми рыбками, на широком подоконнике – цветы в пластиковых горшочках и клетки с болтливыми желтыми канарейками. Я очень любила здесь бывать –кормить рыбок, наблюдать за ними, слушать чириканье неугомонных птиц.
Маша же была ко всему равнодушна она неподвижно сидела у окна и смотрела в одну точку, не реагируя на все, что не относится к этой ее точке.
Месяц спустя моя мрачная подружка стала прогуливаться по тенистому больничному садику. Все свободное от домашних хлопот время я проводила с ней, рассказывала о своих проблемах в школе с историей (никак не могла исправить «тройку»), о том, что жду- не дождусь, когда мама родит ребенка.
Маша слушала без интереса, но я все равно болтала без остановки.
Девушка заметно оживала, когда мы подходили к пруду и кормили булкой толстых диких уток. Другие пациенты клиники (их было не больше десяти человек) тоже собирались у воды, это было негласным местом сбора.
Среди этих людей я давно приметила высокого темноволосого парня с красивым лицом средневекового рыцаря (именно такие герои встречаются в исторических фильмах). «Рыцарь» весь светился грустью и отчаянием. Маша выглядела как его сестра.
Они были бы красивой парой, – однажды подумала я и решила навести справки о грустном молодом человеке.
Звали «Рыцаря» Богданом. Был он как и Маша из обеспеченной семьи, в клинику попал после неудавшегося суицида на почве неразделенной любви.
Что им богатым все неймется? Я бы ни за что не стала вены резать из-за любви…
В мире еще столько непонятного. Для меня. Единственное было ясно, что Маша и Богдан встретились в психиатрической клинике неслучайно.
– Маша, смотри, какой парень красивый, – часто обращалась я, кивая в сторону печального Богдана Мизари пожимала плечами и отмалчивалась.
– Молодой человек, а хотите я угадаю как вас зовут, – приставала я к «Рыцарю».
– Мне все равно.
– Вас зовут Богдан!
– Я знаю, – тускло отвечал.
– Вы из богатой семьи. А я экстрасенс, знаю будущее.
– Таких малолетних экстрасенсов не бывает.
– Бывает. У меня дар, от бабки достался.
– Ну и что же у меня будет? – насмешливо спросил Богдан.
– Любовь у тебя будет, вот что. Ее будут звать Мария и вы встретитесь 13-го числа этого месяца в 13:00
– Что за чертовщина, пробормотал парень.
– Не, это на счастье, вот увидишь, – заверила я.
– Детка, мы в дурдоме, сюда счастье не заглядывает, – парировал Богдан.
– Счастье не заглядывает, а приходит и не в дом, а в сердце.
Он вдруг улыбнулся и с интересом посмотрел на меня:
– Тринадцатого, говоришь…
С Мизари все было сложнее. После полуденного приема пищи она смотрела на свою злополучную точку. Подозреваю, что такая вялость была спровоцирована еще и успокоительными таблетками, которые пациентам раздавали после еды.
Тринадцатого числа без десяти час я стала тянуть Машу к пруду с утками под предлогами покормить проголодавшихся птичек оставшимся бубликом. Она вяло поупиралась, но в конце- концов согласилась.
Дальше было дело техники (нехитрый план придумала заранее) С дальнего края пруда, спуск к воде был в меру крутой, легкая подножка, и бедная Маша с плеском хлопнулась в холодную воду.
На часах как раз было тринадцать ноль-ноль.
– Человек тонет! – заорала я.
По моим расчетам в этот момент на горизонте должен был появиться Богдан, и как настоящий рыцарь спасти тонущую.
Она влюбится, он влюбится согласно прогнозу хитрой гадалки, все счастливы, здоровы. Занавес.
Но план мой с треском провалился. Мизари громко матерясь и отплевываясь сама вылезла из воды. Внешне выглядела не очень (грязные потеки никого не украшают), зато прорезался голос, появились эмоции на лице. Еще через час она заявила, что хочет посмотреть «Бриллиантовую руку», а уж после этого веселого фильма и вовсе стала живее многих живых. Мы ели мороженое, играли в компьютерные игры, разгадывали кроссворд.
Кстати, Богдан в тринадцать ноль-ноль столкнулся с медсестрой Галей, и теперь вовсю за ней ухаживает, а мне заговорщически подмигивал.
…Маша оживала на глазах. Она становилась хорошенькой жизнерадостной девушкой, черные мрачные одежды постепенно вытесняли модные красивые вещи. Вскоре врач сообщил, что выписывает пациентку и рекомендует всей семьей съездить куда-нибудь к морю.
– Настенька, а поехали с нами, – предложили хором Машин папа и мачеха Юля, – ты нам как родная, – махнем в Крым, увидишь, тебе обязательно понравится.
К морю очень хотелось, да так, что аж слезы выступили на глазах.
– Нет, не могу. Скоро мама родит, ей нужна будет помощь. К тому же в школе проблемы, по литературе…Гоголь, «Мертвые души».
И они уехали без меня «Мертвые души» я в конце концов одолела, благополучно написала сочинение, Марь Ванна едко заметила: «Можешь, Кротова, когда хочешь. С ленью борись, лень – твой враг».
И вот пришло время маме рожать. По традиции из России приехала тетя Света с подарками. Главным из них был приезд Лешки – как же долго не виделись, целую вечность!
Еще одним сюрпризом было появление дяди Вовы с букетом розовых гвоздик и в абсолютно трезвом виде.
– Лидка, прими меня. Я, это… закодировался. Вот. С тобой хочу быть, ребенок родится наш, кровинушка.
Потом ко мне повернулся, взял за руку, опустился на колени и вдруг заревел:
– Прости меня, Настенька, прости, доченька.
– Да что вы, дядя Вова, не плачьте, – испугалась я и почувствовала, что нет на него зла, даже обиды, лишь жалость какая-то, – встаньте, все нормально. Маму не обижайте.
– Чтоб мне провалиться, если обижу! – воскликнул он, а потом добавил:
– Папкой, папкой зови.
Ранним утром, перед самым рассветом появилась на свет моя сестра – Надежда. Теперь я точно знаю, что все будет хорошо. Счастье – не приходит в дома, больницы, дворцы или замки. Счастье приходит в человеческие сердца. Его не бывает мало, чем больше ты отдаешь своего душевного тепла другим людям, тем теплее становится.
Я Настя. Мне двенадцать. И я счастлива.