Последние главы романа. Нам это дано, а вам?

 Дописаны последние главы романа. Прошу читателей извинить меня, но дней через пять-шесть я вынужден буду снять тексты. Подписан договор с издательством на его издание, как и на роман "Под взглядом вождя".
Спасибо всем, кто прочитал.

*** Глава 25 ***  «Тик- так, тик-так» - тикают часики и пролетают годики.

В детстве и даже в юности, мы не замечаем, как они пролетают. Торопим время. Глупцы. Подсчитываем, а сколько же нам будет в круглом - двухтысячном году. О, это так далеко и, наверное, неправда, быть такого не может! Вдвойне глупцы. Спохватываемся значительно позже, но, увы -  «поезд уже ушёл».

Я взрослел,  в волосах родителей появилась первая седина. Старела и жившая рядом с нами, собака. Разве я замечал всё это тогда? Да нет, конечно.

Уже несколько лет, как  Рекса была без  щенков. Но ежегодные свидания, дважды в год, продолжались неизменно. Весной он появлялся недельки на две, они неспешно убегали в «своё дикое поле», дарившее им столько радости и счастья все эти годы. Прогулки становились всё короче, собаки больше  времени проводили на «своём месте» - на тротуаре перед нашим домом. Распластавшись на брюхе, уложив крупную голову на передние лапы - Верный. Рядом, плотно прижавшись к нему и положив морду ему на загривок - Рекса. Разбегались по домам только на короткое время – поесть и опять возвращались на место.
Появлялся пёс на недельку и летом. Все прошлые годы в это время он обычно знакомился со своим потомством.
Ведь всё это было. Так, что же это такое? Рефлексы, привычка? Они - собаки, а мы - люди, как это можно объяснить?

В тот год, нашу семью взбудоражило и встряхнуло одно событие. Моя сестра, учившаяся в вечернем техникуме, уже не один год встречалась с сокурсником. Дело житейское, история простая, типичная. Короче, наша Галка забеременела. Девушка она взрослая, самостоятельная. Вроде бы ничего страшного. Пора и семью создавать. Но оказалось, что не так всё просто. В планах парня и его родителей данный жизненный этап не значился. Помню, что отец и мать, даже нанесли визит в ту семью, пытаясь уладить взаимоотношения. Ничего не вышло. Родители парня гнули свою линию: « Я, не я, и хата не моя. А если даже и моя, то сыну надо учиться дальше – поступать в институт, какая тут может быть семья и ребёнок»?
Плюнув под ноги этому «прыщу», и, сказав пару «ласковых слов» его родителям, отец увёл маму из той квартиры. Домой вернулся злой, как «пират». Сестре сказал: «Плюнь, разотри и забудь. Рожай, сами вырастим и воспитаем».
Вот так, у них появился первый внук, а у меня племянник. Всё произошло так, как сказал когда-то отец. Вырастили и воспитали, слава Богу, нормального человека. В следующем году ему уже исполнится,  аж пятьдесят лет. Вот как годики летят. «Тик- так, тик- так».

Родился он зимой - в декабре. Роды были преждевременными. На свет появился слабеньким. Выхаживая его, первые месяцы  даже на улицу не выносили. Появление малыша в семье, естественно, не прошло мимо внимания собаки. Она его ещё не видела, но отлично слышала. Не раз замечал, когда ребёнок капризничал и плакал в доме, собака садилась под окна комнаты и напряжённо вглядывалась и прислушивалась, поставив уши торчком. В тёплые мартовские денёчки, когда снег уже начинал подтаивать, с малышом начали выходить на  прогулки. Сестра или мама гуляли во дворе, ходили с ребёнком в близлежащие магазины и рядом всегда бежала Рекса. Чутко прислушивалась к каждому писку, доносившемуся из ватного кулька. Использовала малейшую возможность заглянуть -  кто же там пищит. Закутанного в ватное одеяло, укрытого поверх ещё моей старой шубейкой ребёнка, укладывали в коляску, и он спал на улице под окнами дома. Собака занимала свою позицию рядом. Стоило только малышу заворочаться, закряхтеть, как она вскакивала и совала морду в коляску. Если ребёнок начинал капризничать, или плакать, стрелой мчалась на веранду, поднимала лай и начинала царапать входную дверь. Так у собаки появились новая забота, обязанность, к которым она относилась с полной ответственностью и видимым удовольствием. Видно, она считала его своим щенком. Это надо было видеть, как она радовалась, когда ей позволяли заглянуть в свёрток с ребёнком. Собачий нос морщился, верхняя губа слегка поднималась, хвост бешено молотил, она просто вся вибрировала от радости.

После декретного отпуска, сестра не вышла на работу. Мама запретила ей отдавать ребёнка в ясли. Пришлось взять расчёт. Больше года она просидела дома с сыном  на руках. Но продолжаться долго, так не могло. Сестра рвалась на работу, родители работали, я школьник. Пришлось озаботиться поисками приходящей няньки. С большим трудом, но нашли.

Деревенская, высокая, жилистая, угрюмая старуха. Вот такая нянька появилась у моего племянника. А что делать? Выбора-то не было.
Появление постороннего человека в семье, да ещё с таким сумрачным характером, было встречено собакой неодобрительно. Она ревновала её к ребёнку. Ох, как она ревновала! Года за полтора, что бабка была у нас в няньках, я не видел от собаки ни одного доброжелательного взгляда в её сторону. Приглядевшись немного к старухе и отлично понимая поведение собаки, мама предупредила как-то женщину: «Вы с Рексой поосторожней. Видите, она ревнует вас, не вздумайте замахнуться на собаку, или не дай бог ударить, беды не оберёмся».
- Так привяжите её, собака должна сидеть на цепи,- заявила старуха.
- Она никогда на цепи не сидела и сидеть не будет. Она у нас умница. Просто так, без причины, ничего не сделает. Но и вы, будьте добры, учтите, что я вам сказала.
Бабка недовольно фыркнула.

Я учился в старших классах, уходил в школу к восьми утра, родители на работе. Нянька с ребёнком и собака, оставались дома одни. Что там могло между ними происходить мы не могли знать. Но однажды, я случайно, застал такую сценку.

Был конец мая, последние школьные денёчки. Теплынь. Возвращаюсь из школы, подхожу к калитке. Вижу, белокурый карапуз, сидя в траве, возится с игрушками. Рекса лежит здесь же, между ребёнком и крыльцом, на котором сидит нянька. Собака «стрельнула» в мою сторону ухом, чуть скосила глаз и продолжает рычать в сторону бабки, которая что-то зло ей выговаривает с крыльца, не видя ещё меня. Хлопнула калитка, старуха замолчала. Собака, приветливо помахивая хвостом, бежит ко мне - приветствует. Вот и всё, вроде ничего особенного, но ясно, что в наше отсутствие, между собакой и старухой неприкрытая вражда. Когда мама пришла с работы, рассказал ей. Она вздохнула и ответила:
- А что делать? Есть же люди, кто не любит собак, боятся их, вот нам и не повезло. Понимаю, что они враждуют. Отказаться от этой и искать другую няньку!? Так, где же её найдёшь? Времена не те, не идут люди на такую работу. Помнишь, сколько мы эту  искали? То-то и оно! Хорошо хоть собака у нас умная.  Потерпим немного ещё, пусть ребёнок немного подрастёт, окрепнет, а тогда можно и в садик отдавать. Вот так и терпели старуху -  мы и собака.
Вспоминаю, пишу о некоторых эпизодах из того времени и даже сейчас, уже с седой головой, стыдно за некоторые свои поступки. Стыдно перед племянником, который, как это ни странно, но помнит тот случай. Стыдно - перед памятью о собаке. Да, да, можете смеяться и ухмыляться, но мне стыдно. Сейчас не принято, не модно стыдиться вообще чего либо. Но делайте поправку. Я родом-то из другой страны - «сделан я в СССР».

Было это летом, наверное, уже на каникулах, после девятого класса. Короче, я в то время - почти взрослый лоботряс. Мы с племянником одни дома. Четырёхлетний малыш играет с любимой резиновой игрушкой – маленьким  зайчонком («с дырочкой в правом боку») на траве, перед домом. Я сижу на крыльце, Рекса, чуть ниже меня, на нижней ступеньке. Наблюдаем за нашим «одуванчиком». Почему «одуванчик»? Да потому, что его очень долго не стригли, с самого рождения.  Волосы у племянника, были белыми-белыми и весь в завитках, ну точно, как шапочка у этого незатейливого цветка. Сейчас, как у черно-бурого лиса. Смоляной, с густой проседью.
Года два до этого, на нашей улице, у всех мальчишек были «самострелы». Ружьё, выпиленное из доски «вагонки» с прорезью. Резинка, стрела, в общем, всё, что надо для стрельбы. Но мы выросли и, как-то всё, отошло в прошлое. Но в тот день, меня, как чёрт дёрнул.

Вытащил из какого-то угла «самострел», зарядил стрелой. Взял у малыша, его любимую игрушку. Поставил зайчишку в траве и метров с десяти стал стрелять. Стрела попала в игрушку. Жалобно пискнув, зайчишка упал, отлетал в сторону.
Наблюдая, за этим безжалостным «расстрелом» своего любимца, малыш горько заплакал. Это переполнило чашу собачьего терпения. Рекса вскочила, подбежала к зайчишке, взяла его в пасть и принесла малышу. Последний раз, жалобно хлюпнув носом, он замолчал. Собака, не глядя в мою сторону, вернулась на ступеньку и с тихим ворчанием легла. Только потом подняла голову и «одарила» меня таким взглядом, что я его явственно помню и сейчас. Это был взгляд не собаки, а - матери. Сколько же в нём было укора! И её ворчание я сейчас могу перевести: «Что же ты делаешь, дубина!? Ребёнка до слёз довёл. Что, больше заняться нечем»?
Да, мне стыдно даже сейчас, за слёзы малыша, за укоризненный взгляд, любящей меня, и любимой мной собаки. Мне стыдно.
Можете смеяться - бог с вами.

*** Глава 26 ***  Им это дано, а нам?

Прошёл ещё один год.

Весной отец получил письмо от брата. Дядя Коля писал, что в адлерском районе города Сочи начинается строительство крупнейшего в стране пансионата, а параллельно с основным строительством, приступают к закладке  жилых домов для сотрудников. Отца приглашали на должность главного энергетика пансионата и гарантировали получение квартиры в первом же сданном жилом доме. Письмо заканчивалось примерно так: «…Ты уже не мальчик, пора перебираться с семьёй на юг, хватит по стройкам мотаться». Через месяц отец уехал один. Я учился в десятом – выпускном классе и мама не позволила меня срывать со школы. Потом буду поступать в институт и, к этому времени всё прояснится, как и где будет жить наша семья. Отъезд отца собака восприняла очень спокойно, он так часто уезжал и возвращался, что она привыкла к его отлучкам из дома.

Конец весны и начало лета – это горячие деньки подготовки к экзаменам в школе. В этот период пришло письмо от отца. Он писал, что сестре надо срочно приезжать в Сочи и устраиваться на работу в пансионат. Медлить нельзя, так как начинается набор работников и заложен фундамент следующего дома. Гале надо устраивать свою жизнь, и есть хорошая возможность получить отдельную  квартиру. Сестра начала собираться в дорогу, а маме пришлось уволиться с работы, чтобы смотреть за малышом.

Отъезд второго члена семьи Рекса восприняла напряжённо. Собака не понимала всего, но чувствовала, что в привычном, отлаженном годами укладе и ритме жизни происходят серьёзные подвижки. К чему они приведут, она не могла знать и с каждым днём всё больше нервничала. Крутилась и тёрлась у ног, вопросительно заглядывая в глаза хозяев. Только спросить не могла:
- Что случилось, что происходит?
Провожая сестру к машине, успокоилась только тогда, когда поняла, что ребёнок остаётся в доме.
«Если малыш здесь, то, и мать скоро вернётся», - рассуждала собака, провожая машину до ближайшего поворота улицы.

Прошёл, пролетел месяц напряжённых выпускных экзаменов. Отгремел выпускной бал. Закончилась беззаботная школьная вольница. Наивный и самонадеянный выпускник, собрался в Москву поступать только в тот институт -  куда он хотел. И как не отговаривала его мать, и не предостерегал в письмах отец, он упрямо рвался к своему первому в жизни «столу» о который она – жизнь, в итоге, смачно приложила его. Выбила всю юношескую дурь.

Мой отъезд вызвал у Рексы панику. Собака привыкла, что на футбольные тренировки и в школу я выходил из дома со спортивной сумкой, а в то утро вышел с чемоданом в руке. За короткое время до этого она проводила отца и Галку, они уходили из дома с чемоданами и до сих пор не вернулись. Старая собака не на шутку разволновалась. Крутилась у ног и, встав на задние лапы, положила передние мне на плечи. Тихо скуля, начала вылизывать лицо, а в умных глазах тоска и немые вопросы:
- Ты куда, зачем, вернёшься?
За воротами ждала машина, а она не хотела меня отпускать. Подбежала к калитке, зло облаяла шофёра и встала поперёк, загораживая мне выход. Присел на корточки, начал гладить собачью морду, шептал успокаивая:
- Рексюня, родненькая, я вернусь, я ненадолго. Сам не осознавая того, в тот раз, я не обманул собаку. Маме пришлось взять её за ошейник.
Машина тронулась, я оглянулся. Они стояли у калитки. Мама удерживала Рексу за ошейник, а она рвалась следом за мной, хрипло лая.

На вступительных экзаменах в институт недобрал одного балла. Ужасно расстроенный и обиженный на весь мир, через месяц возвращался домой. Никто не подсказал мне, что можно взять справку о полученных экзаменационных оценках и отнести её в другой профильный институт Москвы, где проходной балл был значительно ниже. Как говорится – «поезд ушёл».

Мой «скорый» в ту, теперь такую далёкую  ночь, остановился у тускло освещённого перрона Бугульмы.

В кузове попутки добрался до своего города. Стукнул по кабине шофёра, попросил остановиться в центре. Выпрыгнул из кузова и вручил водителю обещанную «трёшку». Свернул с освещённой центральной улицы и пошёл наискосок через квартал барачной застройки. Темень хоть «глаз коли». Глухая ночь. Все окна темны и только вдалеке на перекрёстке тусклое пятно света. Вот на него и шёл, стараясь что-то разглядеть под ногами, чтобы не вляпаться в лужу. Но вот мрачный район остался за спиной. От  перекрёстка начинался наш район. Длинная улица освещённая фонарями в стиле «кобра». Слева - пожарная часть, забор и корпуса больничного городка. Справа - высокая ограда, молодого ещё тогда, парка. Минут двадцать хода и я дома. Далеко впереди на тротуаре в пятне фонарного света что-то мелькнуло. Затем ещё в одном всё ближе и ближе. Пригляделся и понял, что навстречу мчится собака. Неужели Рекса?

Ну, а кто же ещё? Только она могла так бегать. Молча, вытянувшись в струнку, мощными толчками лап бросала тело вперёд, как в молодости. Поставил чемодан на асфальт, присел на корточки, вглядываясь и ожидая. Собака мчалась на меня, а я шептал:
- Рекса, Рексюня, как ты меня услышала, почуя…
Закончить реплику мне не позволила. Чуть притормозила, скребя когтями лап, по асфальту и бросилась мне на грудь, радостно скуля. Мягко толкнула лапами и грудью, заваливая на спину. Шершавым языком принялась вылизывать лицо, радостно лая. На мгновение, отскакивала и опять бросалась ко мне. Обхватив собаку за шею, я  шептал ей, уговаривая:
- Всё, всё Рексюня, хватит. Изваляла меня всего. Как ты меня учуяла?! Всё моя хорошая, идём домой.
Встал на ноги, начал отряхивать брюки, рубашку, а Рекса носилась вокруг меня, возбуждённо подвизгивая.
Только сейчас заметил стоявшего в нерешительности посреди проезжей части мужика с палкой в руке. Видно ночной дежурный из пожарной части. Подхватывая с тротуара чемодан, крикнул ему:
- Всё нормально, это моя собака. Видите, как встречает?
Покачав головой, пожарник пробурчал:
- А я смотрю, летит на тебя псина, подумал, вдруг бешеная?
А оно вон как. Это ж надо, откуда примчалась, хорошая собака, видно любит тебя.
И уже поворачиваясь в сторону открытой двери «пожарки», глубокомысленно закончил:
- Оно и понятно, собака ведь.

Прошло месяца два. Приближалась осень, а если вернее и что более важно для меня - осенний призыв в армию. Отец писал из Сочи, что в доме, где нам дают квартиру, начались отделочные работы. Уходить в армию из города, в который, скорее всего после «дембеля» не суждено вернуться – глупо. И мама вновь упаковывает чемодан, теперь мой, отправляя в Сочи к отцу и сестре.

Минули десятилетия, но сцену прощания с собакой помню отчётливо до сих пор и особенно, её глаза. Глаза, назвать которые собачьими, язык не поворачивается. Столько в них было любви и безысходного отчаянья. Она не могла повлиять на что-либо, но чувствовала сердцем, что мы больше не увидимся. Не лаяла, не скулила, просто вылизывала мне лицо, как когда-то в детстве сбитые в кровь коленки. Обняв Рексу за шею, совершенно искренне веря в свои слова, шептал:
- Рексюня, я скоро вернусь, приеду. Маме надо помогать с переездом, вещи собирать, контейнер и прочее. Приеду и заберу тебя.
Эх, молодость зелёная! Знать бы тогда, что мы можем только предполагать, а где-то в космосе, на неведомых скрижалях уже всё расписано и решено. Кому, что и как.

Она не бросилась с лаем за отъезжающей машиной – нет. Наоборот, опустив хвост, тихо отошла на так любимое ими с Верным место. Легла на тротуаре, положив голову на вытянутые передние лапы. Наверное, у собак, как и у людей, бывает такое после стресса, когда лапы не идут. Лежала и неотрывно наблюдала за мной, пока я прощался с мамой и племянником. Садясь в машину, махнул ей рукой. Чуть сморщив нос, она приподняла верхнюю губу в улыбке и слабо обмахнулась хвостом, а вот глаза…Глаза преданного существа жили, как бы отдельной жизнью и столько в них было всего…недосказанного, что невольно ком подкатил к горлу. Уверен, что эти жёлтые глаза собаки в одном ряду с глазами и помыслами моих близких, сопровождали, оберегали и помогали мне во всех последующих десятилетиях. Не позволили совершить многих глупостей и оберегали от бед.
Машина скрылась за поворотом улицы. Улицы, где осталось детство.

Подхватила, закружила на новом месте беззаботная юность. Месяцы пролетали как дни. Получение квартиры, по независящим от нас причинам несколько затянулось. И вот уже весенний, по-летнему тёплый сочинский май на пороге. В этот месяц и «загремел» я на три года на Черноморский флот.

Теперь жёстко прихватила чётко расписанная по минутам флотская жизнь моряка - «салаги» первогодка. Оставляя совсем мизер свободного времени только ближе к отбою, когда уже лёжа в койке, умножаешь триста шестьдесят пять дней на три и от полученного числа – становится дурно.

В июле пришло очередное письмо от мамы. Она рассказывала, что только теперь вся семья собралась вместе в Сочи, но без Рексы. Я не поверил своим глазам. Перечитал это место в письме ещё раз. В глазах защипало. Достал сигарету и пересел подальше от ребят, чтобы не заметили моё состояние. Дальше мама объясняла, что не могла поступить иначе. Отца и Галю не отпустили с работы и, ей пришлось одной заниматься переездом. Хорошо хоть Петрович помог с грузовой машиной и контейнером.
Собака в жизни не знавшая, что такое цепь, поводок и тем более намордник, просто не перенесла бы этого. А потом дорога в поезде и жизнь на четвёртом этаже. Зачем мучить собаку, привыкшую жить вольной? А здесь всё привычно, всё знакомо. Будку перенесли к бабе Нюре на тёплую веранду. И последний мамин довод:
- Да, и Верный её здесь. Как их можно разлучить? Ведь они всю жизнь вместе.
Рассказывала, как ревела в голос, прощаясь с собакой, а Рекса слизывала слезинки с её щёк. Как в последний момент, резко крутнувшись на месте, вырвала ошейник из рук бабы Нюры, бросилась за машиной. Ослабла от бешеного бега в конце улицы, как раз напротив двора Верного, села на асфальт и завыла, подняв морду к небу. Выла так страшно, как никогда прежде.

Дочитав до конца, незаметно для приятелей промокнул рукавом «голландки» набежавшую слезу. Встал и, бормоча под нос:
- Ничего, всего три года. После дембеля поеду и заберу её.
Эх, этот юношеский максимализм. Я тогда даже не посчитал, сколько лет исполнилось Рексе в тот год. Забыл рассказ отца, как надо считать собачьи годы, относительно человека. А если бы вспомнил, то понял, что три года для собаки – это очень много. Получается, просто успокоил совесть таким решением и продолжал служить.

В начале осени «почтарь» вручил мне толстый конверт. Почерк мамин, но почему такой пухлый? Держу в руках, а в голову тихо вползают разные тревожные мысли. Чувствую, что-то случилось. Тревожно стало на душе.

Вторая половина дня – субботы. Банный день, стирка, затем обед всё это прошло, впереди свободное время. Вскрывать конверт и читать письмо в кубрике при ребятах не хотелось. А верней, чувствовал, что нельзя этого делать. Сунул весточку из дома в карман. Заглянул в сигаретную пачку, пересчитал и бросил остатки в тумбочку, взял с собой не начатую. Пошёл с глаз долой на горку за баней, где на растяжках полощется на ветру выстиранная флотская форма. Перекатил большой гладкий камень ближе к кустам на солнышко и сел. Конверт положил рядом на траву. Не решался, вот так сразу вскрыть его, останавливало предчувствие. Закурил и, оттягивая встречу с  неизбежным стал бесцельно оглядывать привычную панораму севастопольской бухты, открывающуюся с пригорка.

Внизу чуть правее Троицкого причала, на «банках», стоит артиллерийский крейсер «Суворов», превращённый в учебно-тренировочный центр с вместительной казармой для моряков. Плавбаза «Гаджиев» и эсминец. Чуть дальше ГРЭС, а там уже и рукой подать до Инкермана, чьи хатки белеют на взгорье.

Пыхтя дизельком, рейсовый катерок, не заводя швартовы, аккуратно ткнулся бортом  в  причал, принимая на борт группку наших ребят, спешащих в город на танцы.  Через бухту напротив - Северная сторона. Белая пирамидка памятника у кромки воды напротив взорванного входа в штольню. В годы войны в ней был лазарет. Эвакуировать всех раненых не успевали и матросы сами взорвали вход в  штольню, не желая попасть в плен к фашистам. Выше на холме корпуса училища подводников – «Голландия». Чуть в стороне темнеет громада памятника морякам с линкора «Новороссийск».

Окурок «Примы» обжёг пальцы, отбросил его и потянулся за письмом.

Тетрадный листок, сложенный вдвое плотно исписан маминым почерком. И рядом ещё один. Крупные, корявые буквы прыгают в разные стороны – это ещё от кого? Начинаю разбирать кривые строчки и понимаю, что это послание бабы Нюры из Татарии моей маме. Несколько предложений читаю перескакивая через слова. Натыкаюсь на непонятную и страшную фразу: «Шура, а вот Рексы наверное, уже нет». Как обухом по голове! В первое мгновение хочется вскочить и заорать дурным голосом:
- Бабка, ты что, о чём ты? Ополоумела старая!
И тут же, то предчувствие, которое появилось вместе с толстым конвертом, начинает обдокивать меня. Тянет холодные ручонки к горлу, щекочет глаза. Отбрасываю листы с каракулями, вскакиваю и тяну руку к очередной сигарете. Теперь почти ничего не вижу, картинка в глазах смазана. Это ещё не слёзы, а просто какая-то корёжащаяся прозрачная плёнка застилает всё. Полное опустошение и отупение на несколько минут и только чья-то холодная рука гладит по спине, а слабый, но удивительно въедливый голосок шепчет:
- Так оно и есть.

Баба Нюра писала: «Шур, ты помнишь, как она проводила тебя до поворота? Возвращалась назад тихо, еле трусила и по привычке подошла к своей калитке, села. Сидит и смотрит на калитку, уж я и не знаю, сколько она так сидела, но долго. Окликнула её. Она как бы очнулась, повернула голову. Тихо так пошла ко мне. Прошла на веранду и легла. А в это время Верный-то, что вытворял?! Лаял сердечный, аж до хрипа, а она, хоть бы голос подала! Я уж ей и то, и сё. Покушать принесла. Водички свежей. Хоть бы шелохнулась, голову подняла. Нет. Как лежала, положив голову с закрытыми глазами на передние лапы, так и лежала. Только чуть хвостом поведёт по полу. Спасибо, мол, бабка и всё на этом. И так два дня. Ничего не ела, только воду пила. У меня, глядя на неё, сердце захолонуло. Плеснула себе в стаканчик для успокоения…»

Читать было тяжело, слёзы мешали. Как в детстве, шмыгал носом и вытирал глаза рукавом. Продолжил разбирать бабкины закорючки:

« На третий день, утром это было, раненько ещё, на улице никого. Смотрю, вышла Рекса со двора. Тихо так пошла вдоль эаборов в тот конец улицы, где Верный её на цепи сидит. И ведь тихо так кругом, не одна шавка не тявкнет, а вижу, что бегут они во дворах, по ту сторону штакетника, а не гавкают на неё. Ох, Шур, страшно мне как-то стало. Халат набросила и выскочила на улицу, встала у калитки, наблюдаю».
«Дошла она до его двора и села напротив. Мне-то слышно хорошо всё было. Что уж он там вытворял!? Он и лаял, и скулил, и визжал, ну как щенок малый. А она -  сидит, не шелохнувшись, только смотрит на него и слегка так хвостом тротуар подметает. Вот ведь жизнь проклятая. Мы всё говорим, что они собаки мол. А вот она – любовь! Многие  ли среди нас, такой похвастаться могут, я уж про верность и говорить не буду. Обзавидоваться можно.
Долго она так сидела, минут пять, не меньше. Встала и перешла на противоположный тротуар. Тихо так пошла в сторону вашего дома. Когда поравнялась со мной, я её позвала. Она как будто и не слышала, только ухом слегка повела в мою строну. Чуть задержалась у вашего дома, постояла и пошла дальше в сторону дороги и поля.

А что делалось в это время на другом конце улицы, во дворе у Верного, так и слов нет, чтобы описать. Как он завывал, лаял, хрипел и гремел цепью. Потом вроде затих на минутку. Смотрю, калитка распахивается и он «летит». Язык вывалил и «галопом» за Рексой. Затем появился его хозяин в одних трусах и в тапочках на босу ногу. Подошёл ко мне, не здороваясь, встал рядом. Смотрим во след собакам. Верный догнал Рексу в самом конце улицы. И вот так бок о бок, рядышком, они неспешно побежали через пустырь. Присели на обочине дороги, пережидая машины, перебежали и скрылись в «своём поле».

На мужика-то страшно смотреть было. Хотела успокоить его, говорю:
- Да не расстраивайтесь вы так, они в это поле, какой уж год бегают «любовь крутить», вернутся.
Он так посмотрел на меня…вздохнул и отвечает:
- Это другое, она приходила к нему прощаться, а он не может без неё. Я отстегнул его от цепи. Он вылизал меня всего, такого с ним никогда не было. Прощался со мной. Двенадцать лет они вместе, это не малый срок для собак. Вот так и ушли рядышком не «любовь крутить», а умирать ушли вместе. Им это дано, не всем конечно, но дано от Бога.
- Собака поняла, что не нужна больше людям, а новые хозяева ей не нужны. Потеряла интерес к жизни. Впервые за все годы пришла сама к Верному.
- Не вернутся они!
А у самого голос-то дрожит, махнул так горестно, нагнул голову и направился к себе. Смотрю ему в спину и вспоминаю, что он лет на пять моложе меня. А ногами шаркает как старик древний. Никогда раньше за ним такого не замечала. Во как!  Отошёл он от меня метров на десять, не более и тут вдруг началось. Первым начал тихо так подвывать Пулька, следом подключились остальные собаки, не громко, но выли все. Хозяин Верного остановился, обернулся ко мне, обвёл рукой вокруг, как бы говоря мне:
- Слышишь мол? Все прощаются, хоть и друзьями были не великими.
Только тогда поверила я ему, у самой, аж мурашки по коже. Убежала в дом.
Вот так то, а мы считаем, что лучше их всё понимаем и знаем. Оказывается, они не хуже нас – людей понимают и неизвестно ещё, кто лучше?

И всё же надежда у меня была, Шура, вдруг он ошибается? Уж больно собак жалко. Обошла всех дружков Альки твоего, рассказала всё. Просила, чтобы обошли они всё поле, покричали, поискали собак. Они ходили, искали до самого вечера, до темноты. Говорили, что всё излазили, под каждый куст заглядывали, дошли аж до опушки леса. Нет нигде! Как растворились! А может быть другое Шур? Ведь сказал же он: «Что им от Бога это право дано». Они-то в отличие от нас – безгрешные. Как знать?!

Ох и наревелся я, в тот день, спрятавшись от всех на севастопольском холмике. Это была  моя первая большая утрата в жизни. Последние детско-юношеские слёзы.
Впереди – взросление.


Вместо эпилога.


Конец октября последнего года тысячелетия. Мой любимый Питер.
Приехал оформлять пенсию в самые «прелести» поздней питерской осени.

Уже несколько раз до моего приезда выпадал снег. Всё замерзало, подтаивало и опять замерзало. И ветер – холодный, промозглый.
Надо ехать в военкомат за справкой для Собеса. Остановился у наших друзей, живших рядом с бывшим «нашим домом». Кольцо троллейбуса «рукой подать», но в тот раз он убежал от меня прямо из-под носа. Ерунда, просто надо пройти по диагонали через молодой Полюстровский парк и уже на проспекте Металлистов сесть на другой троллейбус. Иду по тропинке, постоянно оскальзываясь на ледяных неровностях, минуя небольшие лужицы. День тёплый, солнышко пробилось сквозь облака. Но это Питер, где погода может измениться несколько раз на день.

Так и получилось. Выходил из военкомата, уже пряча лицо в поднятом воротнике куртки от пронизывающего ветра со снежной крупой. Доехал вновь до перекрёстка и вышел. «Рогатый вагон» убежал прямо, предоставив мне возможность ждать на ветру нужный мне номер троллейбуса, или ещё раз пройтись по скользким тропинкам. Первый вариант отпадал. Транспорт ходит плохо и неизвестно, сколько его можно прождать. Перебежал улицу и вошёл в голый по-зимнему парк.

Иду, больше смотрю под ноги, чем по сторонам. Доносится собачий лай. Вот теперь поднимаю голову. Впереди, метрах в пятидесяти молодая девушка выгуливает собаку. Пригляделся и сердце  «сладко» заныло. До чего же пёс похож на Рексу из моей молодости!

Чёрная спина с белым «галстуком» на загривке, рыжеватые подпалины на ляжках, пушистый рыже-белый хвост. Все лапы в белых «носочках». Девушка смеётся, держит в высоко поднятой руке собачий поводок, крутит  им, дразня собаку. Пёс приседает, а затем, сильно оттолкнувшись, прыгает вверх, пытаясь достать ремешок. Девушке весело, а пёс вновь и вновь прыгает.

Он заметил меня первым, развернулся в мою сторону, чуть припал на передние лапы, прижал уши. Хозяйка быстро присела, протянула руку с поводком к ошейнику, но опоздала. Пёс рванулся и уже мчит на меня.

Копия! Господи, точная копия. Белая грудь, белая стрелка, начинающаяся между ушей и плавно переходящая на нос. А как бежит! Просто стелется над землёй вытянувшись в струнку. Звонкий девичий крик, полный страха и отчаянья полоснул воздух аллейки:
- Рекс, нельзя! Рекс, фу!
И ещё раз.
А он летит на меня, делая вид, что не слышит команды. У меня сжалось сердце. Нет, не от страха. Его совершенно не было. От воспоминаний. Пусть он Рекс, но на меня сейчас, как когда-то давно мчалась Рекса. Как и тогда присел на корточки – поджидая собаку.

Вывалив влажный язык и прижав уши, он начал тормозить за несколько метров, выбивая лапами небольшие фонтанчики брызг из оттаявших ледяных ложбинок. И сел, принюхиваясь, тяжело дыша. Коричневые с рыжеватым брови, а в жёлто-зелёных глазах вопрос:
- Ты кто?
Только вопрос и ни капли злости. На вопрос нужно отвечать:
- Здравствуй, моя красавица, умница ты наша, иди ко мне.
И я протянул руку в сторону пса.
Девушка, ещё не добежавшая до нас, увидела моё движение, испуганно закричала:
- Нельзя! Укусит!
А он уже встал и потянулся мордой ко мне. Позволил погладить нос, лоб и даже потрепать слегка по белому загривку.
Но вот хозяйка  подскочила к нам, ежесекундно оскальзываясь, рискуя растянуться на ледяной дорожке. И всё охает  и причитает:
- Ой, мамочки! Что вы делаете? Нельзя. Он укусит вас, он никому не позволяет гладить себя!
Опять постаралась пристегнуть поводок к ошейнику. Пёс отпрянул и начал с весёлым лаем носиться вокруг нас.

Мы стоим друг против друга. В её глазах теперь больше растерянности и недоумения, чем страха. Спрашивает, теребя в руках поводок:
- Не пойму, что происходит? Он же никого не признаёт, кроме меня. Его хорошо выучили. Рекса  нельзя гладить, а вы… Он вам всё позволил…
Повернулась к собаке и, глядя, как пёс резвится, удивлённо, даже с нотками какого-то разочарования и обиды в голосе, закончила фразу
…и ещё резвится как щенок?
- Вот видите, бывает и так, - ответил ей.
- У вас, наверное, есть собака и он учуял это, - выдвинула версию девушка.
Засмеялся и ответил ей:
- Вы правы, но только не есть, а была и очень, очень давно. Более сорока лет тому назад. И совершенная копия вашего красавца. У вас Рекс, а у меня была Рекса.
Она округлила глазки и по-детски отрицательно повела головой, говоря:
- Ой, не надо, не верю, чтобы после стольких лет … и, почему такое странное имя?
- Как хотите, можете не верить, но так было. А имя…с именем всё просто, но это очень длинная история.
Девушка позвала собаку:
- Рекс, иди ко мне, давай ошейник.
Пёс шаловливо глянул на хозяйку, мотнул головой и перебежал на мою сторону.
- Что же это такое творится?! – удивлённо воскликнула хозяйка.
И тихо, обиженно добавила:
- Предатель.
- Что вы! Зачем? Так нельзя говорить о собаке. Предавать и обманывать, это наша - человеческая «привилегия», а им этого не дано. Зато дано многое из того, что не додали нам.

Вы не обижайтесь на него и не бойтесь, он сейчас немного проводит меня, мы с ним пошепчемся и, он вернётся к вам. Всего метров двадцать - вон  до конца аллейки.
И повернувшись к собаке спросил:
- Правильно, Рекс?
Пёс повёл ушами и приподнял верхнюю губу в улыбке.

У последней лавочки остановился, смахнул ледышки, присел на край. Он стоял рядом. Умные и такие знакомые глаза внимательно смотрели  на меня. Забываясь, невольно прошептал:
- Здравствуй, Рекса, ты простила меня? Знаю - простила, ты не могла не простить.

- А тебе, псинка, спасибо! Спасибо за то, что не облаял злобно, не вздыбил шерсть на загривке, не шарахнулся от меня. Признал во мне нормального человека, а не труса и подонка, от которого надо держаться подальше.
Спасибо за такую оценку.
Теперь беги к хозяйке, домой, не будем её волновать.

Махнул рукой в сторону  девушки. Весело гавкнув, пёс припал на передние лапы и сорвался с места. Отбежал немного, обернулся и помчался дальше.
Уже сворачивая на другую аллею, ведущую к дому, обернулся.  «Рекса» бежала рядом с девушкой и вдруг обернулась. Я помахал рукой.
- Прощай!
Ветерок донёс в ответ  весёлое:
- Гав-гав.

                *****