Мистико-реалистический роман, главы 17 - 24

Глава 17



Природа подарила сельским жителям ещё одну возможность реализовать свои планы по скорейшему обогащению в виде сухой погоды, под эгидой каковой можно было без напряга выдернуть созревший урожай на поверхность земли, просушить его и, частью ссыпать в погреба, частью реализовать на рынке.
Все деревенские не преминули данной возможностью воспользоваться. На скорейшее обогащение, правда, никто не рассчитывал, но кормовой безопасностью обеспечились почти все.
Жорка Прахов и Константин Матвеевич Сакуров, в отличие от односельчан, планировали немного иначе. То есть, от представившейся возможности обогатиться они увиливать не собирались. И пусть это была смешная возможность и в принципе не такая, какая представилась в своё время Абрамовичу или Вяхиреву, тем не менее, ни Жорка, ни Константин Матвеевич упускать её не хотели.
Короче говоря, свою картошку Жорка Прахов выкопал за четыре дня. Её у него оказалось четыре с лишним тонны. Сакуров, имея две руки против одной Жоркиной, ковырялся пять дней и вырыл только две с половинной тонны.
- Блин, нехилая работёнка, - кряхтел Константин Матвеевич, ёжась под задубелой коркой рабочей одежды и дымя полюбившимся самосадом.
- Это тебе не мандарины собирать, - ухмыльнулся Жорка, смоля дорогой сигаретой. Приятели, оставив позади картофелеуборочные работы, сидели на крыльце Сакурова, осенённого кронами ракит и одного дуба. Листва на деревьях украсилась дополнительной расцветкой наступающей осени, лёгкий ветерок шуршал ею и ворошил редкие павшие «первенцы» на пожухлой траве вдоль просёлка и между его убитыми колеями. В прозрачном воздухе слышались скупые птичьи голоса, и призрачно отсвечивала паутина. Жоркина жена уехала на свой оборонный завод, где ожидалась свежая партия американцев, повадившихся шастать в бывший Советский Союз за бывшими советскими секретами бывшей советской оборонки. Учительница тоже собиралась отвалить, но на днях, поскольку начало учебных занятий демократы не отменяли, и начало учебного года планировалось на первое сентября. И, пока не поджимало, учительница торчала в деревне, ожидая крутого зятя, когда тот соизволит подъехать и вывезти тёщу. А пока, синенькая и сухонькая, то есть, тощая, мелкая и крашеная из седой бабки в голубую Мальвину, учительша ползла в сторону общественного колодца мимо перекуривающих Жорки и Сакурова.
- Здравствуйте, Валентина Алексеевна! – почти синхронно поздоровались Жорка и Сакуров. Жорка приветствовал старую грымзу иронично, Сакуров – почтительно.
- Здравствуйте, - ответила учительница таким страдальческим голосом, словно не за водой шла, а за напившимся в жопу мужем, классическим борцом тяжёлого веса, который застрял в кулуарах партии Черномырдина «Наш дом Россия».
«Надо помочь», - подумал добрый Сакуров.
- Сиди, - сказал Жорка.
- Слушай, чего ты такой непримиримый? – удивился Сакуров.
- Я не непримиримый, я просто не люблю хитрожопых, - возразил Жорка и посмотрел в сторону околицы, где упирался над производством своих дел старый навозный жук Мироныч. Сегодня ожидался очередной забой созревшей тёлки, и Мироныч хлопотал о достойной встрече пастухов, которые сейчас едва виднелись вдали за околицей вместе со своим стадом. Впрочем, о «художественной» части встречи уже позаботился Семёныч, закупив два литра водки, а Мироныч прибирался дома, где планировалось застолье. Другими словами, бывший директор бегал из дома в погреб, пряча разные «ценные» вещи, а заодно готовил тару для длительного хранения почти дармового мяса.
Дело в том, что в начале лета кто-то подарил бывшему директору щенка неизвестной породы. Этот щенок жрал всё, что плохо лежит у односельчан, потому что сам Мироныч щенка нормально не кормил, и у него ничего плохо не лежало. Но щенок, невзирая на кормовую недостаточность, рос, как на дрожжах, в два месяца превратился в приличную собаку и скоро от непреходящего голода стал завывать так, что стал беспокоить даже глухую бабку Калинину и грачей. Грачи раньше времени слиняли на юг, а Виталий Иванович высказал Миронычу недовольство, и старый сквалыга стал выдавать две бутылки своего дрянного самогона пастухам в обмен на то мясо, которое появлялось в процессе разделки очередной тёлки, но не пригодилось бы ни для какого приготовления в виде нормальной человеческой пищи.
Иначе говоря, за две бутылки дрянного самогона рачительные пастухи выдавали Миронычу такое же дрянное «мясо» типа внутренностей вместе с коровьим говном, головы вместе с рогами, копыт и прочего неликвида. Но Мироныч и тут оказался в прибытке: говно он старательно удалял, а из кишок, требухи и прочего неликвида делал тушёнку, которую ел сам вместе со своей Азой Ивановной, а часть отправлял своим многочисленным детям-бизнесменам в Москву и бывший Ленинград. Выросшему же щенку доставался суп из рогов и копыт. Поэтому он продолжал выть, доставая не только одну бабку Калинину, но даже жителей неблизкого Лопатино. И продолжал тырить любую, плохо лежащую, жратву у односельчан.
Мироныч тоже не избегал данной участи, потому что по старости иногда забывал заготовленное для тушёнки неликвидное мясо в разных местах, а щенок, если находил его, сжирал всё подчистую. Поэтому перед всяким очередным забоем Мироныч и хлопотал, готовя запирающуюся тару, в которую он потом складывал очищенное от говна и шерсти мясо и спускал в колодец до той поры, когда его (мясо для будущей тушёнки) можно будет вывезти хозяйственной Азе Ивановне.
Но Дик (так звали щенка) и тут успевал.
Он умудрялся тырить мясо из запирающейся тары в те редкие моменты, когда тара была ещё не заперта и стояла на срубе колодца. В такие моменты Дик очень спешил, поэтому иногда опрокидывал незапертую тару вместе с тем мясом, которое не успевал стащить, прямо в колодец. Мироныч, находя тару опрокинутой в колодец, а очищенные от говна кишки, плавающими на его поверхности, сильно возмущался. При этом он винил всех, но только не Дика, в каком-то вредительстве. Но особенно доставалось Жорке, снискавшем нелюбовь старого навозного жука к себе за то, что он раньше всех раскусил его истинную паскудную сущность.
- Тебя послушать – так все в нашей деревне хитрожопые, - заметил Сакуров. – А хитрость – это всего лишь одно из проявлений человеческого ума. Так зачем из-за неё судить всякого?
Учительница в это время дотащилась до колодца, с мученическим видом сняла крышку, и надолго замерла, словно набираясь сил перед неизбежным подъёмом ведра из колодца.
- Хитрость – это адаптированный животный инстинкт, - веско возразил Жорка. – Поэтому для меня всякий хитрец вроде Мироныча и учительницы – примитивные обезьяны.
- А что тогда есть человеческое сознание? – машинально спросил Сакуров, с состраданием наблюдая за учительницей.
- Сознание – суть качественно новый продукт эволюции, - безапелляционно заявил Жорка. Его безапелляционность граничила с той его прямолинейной убийственностью, с которой он когда-то решал некоторые дела своего недавнего боевого десантного прошлого. В том смысле граничащей, что в новой жизни он никого не убивал, в то время как в прошлой кое-кого убивать ему приходилось.
- Я тебя, Жорка, конечно, уважаю, - пробормотал Сакуров, - но…
Он затушил бычок в специальной банке и отправился помогать учительнице. Жорка устроился на скамейке крыльца Сакурова поудобней, приготовившись смотреть и слушать происходящее перед ним действо со всей внимательностью трезвого русского человека.
- Давайте я вам помогу, Валентина Алексеевна! – предложил Сакуров.
- Ах, Костя! – жеманно возразила учительница. – Не стоит… Я и сама…
- Да ладно, - грубовато прервал учительницу Сакуров и поднял ведро из колодца, наполнил ведро учительницы, затем поднял ещё, наполнил другое её ведро, подхватил их и потащил к крыльцу избушки столичной дамы. Поставив вёдра возле двери, Сакуров хотел откланяться, но не тут-то было.
- Костя, если вас не затруднит, мне нужно ещё пять вёдер, - огорошила Сакурова учительница.
- Да, конечно, - с готовностью согласился Сакуров и побежал выполнять задание.
- Это ей помыться сегодня надумалось, - во всеуслышание прокомментировал Жорка. – А то немытой встречать гостей ей негоже…
Учительница злобно зыркнула на Жорку, а Сакуров, пробегая мимо приятеля, посмотрел на него укоризненно.
- Ах, Костя! – снова запричитала учительница, когда Сакуров притащил положенное для помывки престарелой Мальвины количество вёдер воды. – Вы такой добрый… Не то что… А вот мне бы ещё…
- Что? – развесил уши Сакуров.
- Вы не могли бы помочь выкопать мне картошку?
- Э-э, - ответил Сакуров, оглянулся на Жорку, посмотрел на учительницу, изображающую всю скорбь земли русской, которую могут оставить без учительского энтузиазма, и заткнулся.
- Может, - отозвался Жорка. – А заодно отремонтировать туалет, замазать печку и способствовать реформе российского образования.
- Мне ещё надо спилить вот это ужасное дерево, - не обращая на Жорку никакого внимания, сказала учительница и показала на нехилый американский клён тридцатилетней давности.
- Видите ли… - пробормотал Сакуров, с тоской прикидывая свою покладистость по отношению к учительской нахрапистости.
В это время подал голос Дик. Последнее время Мироныч стал сажать его на цепь, от чего щенок неизвестной породы злей не становился, но жрать ему от этого хотелось ещё больше. В том смысле, что он не мог бегать по деревне и тырить пропитание у зазевавшихся селян.
- Мироныч! – заорал Жорка. – Покорми собаку!
- А я его кормил, - не замедлил с ответом старый навозный жук.
- Когда?
- Вчера!
- Чем?
- Пельменями с редькой!
Жорка загоготал на всю деревню, а Сакуров вспомнил, что Мироныч и его обещал угостить фирменным блюдом – пельменями с редькой. В своё время Сакуров отмолчался, потому что даже по своей нынешней бедности не мог оценить достоинства такого блюда, как пельмени с редькой. Наверно потому, что в Сухуми Сакуров не едал даже редьки, не то, что пельменей из неё.


Картошку учительнице Сакуров копать не стал. А когда старая грымза выползла на свой участок по соседству с Сакуровским, и принялась с видом кончающейся на арене Агнии ковырять землю, Константин Матвеевич просто убрался с одного огорода на другой. Ему было жаль пожилую женщину, но ещё больше Сакуров верил Жорке и своей интуиции. Поэтому, забив на жалость, Сакуров успел ссыпать часть картошки в погреб и произвести кое-какие ремонтные работы в сарае и прочем подворном терминале. И так, за хлопотами, он и думать забыл о предстоящем мероприятии, если бы ему не напомнили.
- Костя! - заорал Семёныч, когда стадо появилось на подходе к северной околице деревни. – Готовь вёдра!
Надо сказать, что по устоявшейся традиции (благодаря стараниям Семёныча) забой скотины, которая паслась возле Серапеевки, всегда происходил с некоей вальяжной помпой. То есть, пастухи делали минимум работ, без производства которых забой мог просто не состояться, а всё остальное – жители деревни. Вернее, Семёныч и его близкие друзья. Раньше в процессе присутствовал Жорка, но нынче он выпал из обоймы, и его место занял Сакуров. Рядом с ним крутились Семёныч, Петровна и Варфаламеев.
- Готовлю, готовлю! – засуетился Сакуров, старясь не смотреть на Жорку, насмешливо наблюдающего предзабойную суету.
- Варфаламеев! – надрывался Семёныч. – Где простыня?!
- Да я…
Всякий раз после помывки свеже убиённой тёлки требовалась простыня, чтобы обтереть обмытую тушу. Безотказный Варфаламеев перевёл почти все свои простыни, и решил пойти в отказ.
- Что – я?! – голосил Семёныч. – Уже сейчас забивать будут, а ты!
К тому времени пастухи загнали стадо в загон и, науськивая собак, пытались отделить от стада приглянувшуюся им тёлку. Когда тёлку отделили, здоровяк Мишка накинул на неё петлю и подтащил к одному из кольев ограды, внутри которой стояло стадо. Витька взял в руки кувалду и ахнул тёлку промеж рог. Тёлка упала на передние ноги, а Мишка сноровисто перерезал ей горло. Тёлка забилась в судорогах, а Мишка с Витькой, когда тёлка затихла, принялись её свежевать.
- Воду! – орал Мишка.
- Воду! – орал Витька.
- Костя! – орал Семёныч.
- Костя! – орала Петровна.
- Бегу, бегу! – отзывался Сакуров, таская вёдра с водой.
- Почему воду не подогрели? – орал Витька.
- Почему воду не подгорел?! – орала Петровна.
- Эх, Костя! – укорял Сакурова Семёныч.
- Я вас умоляю! – суетился рядом Мироныч. – Внутреннюю брюшину не проколите, а то требуха будет навозом пахнуть!
- Да, это может не понравиться Дику! – подсказывал Варфаламеев.
- Где простыня?! – рычал Семёныч.
- Да я, Семёныч…- оправдывался Варфаламеев.
- Где простыня?! – орал Витька.
- Так ты ж, Витёк…- пытался оправдываться Варфаламеев.
- Что – Витёк?! – заводился пастух.
- Что – Витёк?? – пузырилась Петровна.
- Нет у меня больше лишних простыней! – с отчаянием кричал Варфаламеев.
- Ну, нету, так травкой оботрём, - сладким голосом возражал Мишка.
- Эх, Петя! – поднимал голову к небесам Витёк, тащивший с места забоя всё, что могло пригодиться в хозяйстве его скрупулезной бабы.
- Да ладно, травкой оботрём, - успокаивал Мишка.
Он рвал траву, мочил её в ведре и обтирал освежёванную тушу. Витёк только делал вид, что помогает. Семёныч, Петровна и Сакуров старались вовсю. Варфаламеев разводил руками. Мироныч суетился рядом, следя, чтобы не потревожили внутренности. Дик, посаженный на цепь во внутреннем дворе избы Мироныча, выл страшным голосом. Собаки, приписанные к стаду, вели себя достойно.
Мишка умело обтёр тушу и в считанные полчаса разрубил её. Мироныч начал возиться рядом с зеленоватой кучей потрохов, из которой впоследствии получалась тушёнка для него с Азой Ивановной и их многочисленных детей-бизнесменов в Москве и Санкт-Петербурге. Семёныч раскладывал рубленые куски по кучам. Большая куча предназначалась для нужд загибающегося колхоза, пытающегося оформиться в акционерное общество нового типа, средняя куча предназначалась пастухам, маленькая – деревенским доброхотам. Самое хорошее мясо лежало в средней куче.
- Хорошо бы всё это сложить в мешки, - сказал Мишка.
- Да, не мешало бы, - поддакнул Витька.
- Варфаламеев, где мешки?! – подала голос Петровна.
- Так я в прошлый раз…- заикнулся Варфаламеев и посмотрел на Витьку.
- Чо ты всё на мене косяки кидаешь, а?! – решил изобразить из себя крутого Витька.
- Петь, дал бы ты ему в ухо, - посоветовал подканавший к загону Жорка.
- А, Жорка, здорово! – осклабился Витька.
- Привет, хмырь, - хмыкнул Жорка. – Чё, Мишаня, какие дела?
- Да вот, управляемся, - уклончиво ответил здоровяк. – Мироныч! – обратил он на себя внимание старичка, наполовину засунувшегося в телячьи внутренности. – Так мы пошли к тебе?
- Да, конечно, - возразил Мироныч, - только Дика не отвязывайте…
- О чём базар! – взмахнул руками Мишка.
Компания подхватилась, Петровна поволокла ведро с мясом домой, Варфаламеев с Сакуровым своё мясо рассовали по карманам, а Семёныч побежал впереди всех. Он пинком распахнул дверь в избушку Мироныча, где на столе стояло угощение, а Дик надрывался в сенях.
- Чо это за порода? – в который раз спросил Мишка у Витьки, проходя мимо Дика, пытавшегося тяпнуть за лодыжку всех без исключения.
- Это не овчарка, - авторитетно и не в первый раз ответил Витька. Одновременно он вытащил из-за голенища сапога широкий разделочный нож и полоснул Дика по ошейнику. Полоснул Витька профессионально. Он не поранил собаку, но надрезал ошейник капитально. Дик поднатужился, ошейник разошёлся и, пока компания входила во внутренние покои избы Мироныча, Дик делал ноги в сторону телячьих потрохов и Мироныча, сидящего в них. Стадо, мимо которого скакал Дик, тревожно мычало, собаки, приписанные к нему, лениво тявкали, Мироныч, занятый разделкой потрохов и подсчётом экономии своих многочисленных детей-бизнесменов из двух столиц за счёт питания домашней тушёнкой вместо итальянских ресторанов, не чуял никакой опасности. А Дик, здоровенный семимесячный щенок неизвестной породы, нёсся строго по назначению. Настигнув цель, Дик хватанул телячий желудок, наполовину освобождённый от содержимого, и рванул в поле. Мироныч выскочил из оставшихся потрохов и побежал за Диком. Добежав до первой кочки, Мироныч упал, а Дик уселся рядом и стал пожирать желудок.
- О-хо-хо! – надрывался Мишка, наблюдая сцену из окна избушки Мироныча.
- Э-хе-хе! – вторил ему Витька, устроившись сзади «командира».
- Прошу к столу, - хлопотал Семёныч, с неудовольствием смотря на две бутылки дрянного самогона Мироныча.
«Мне здесь, по большому счёту, делать нечего», - прикидывал Сакуров, имея в виду тот факт, что за свои труды свои два кило мяса он получил, а пить ни экс-директорскую дрянь, ни водку Семёныча он не собирался.
«Как это хорошо – вести трезвый образ жизни», - почти искренне подумал бывший морской штурман и с искренним состраданием посмотрел на Варфаламеева, изображающего благоприобретённый идиотизм в условиях среднерусской глубинки.
- Жорка, - спросил он соседа, - ты здесь собираешься?..
- А фигли? – вопросом на вопрос ответил контуженый Жорка. – Посижу маненько…
Иногда Жорка любил щегольнуть диалектизмом, хотя почти всегда говорил правильно.
- А ты не забыл?.. – снова не закончил своего вопроса Сакурова.
- Костя, что за базар? – удивился Жорка. – Телегу я уже нашёл, завтра поедем за мешками, послезавтра отваливаем в Мурманск.
- Так я пойду домой? – спросил Константин Матвеевич.
- Да побудь ты с нами, - возразил Жорка. – Расслабься. Даже если пить не собираешься – прими участие в беседе. Это же интересно? Правда, коллега?
Коллегой Жорка называл Варфаламеева, имевшего косвенное отношение к тем воздушно-десантным делам, к коим когда-то был причастен Жорка Прахов.
- Слушай, Константин, - не замедлил откликнуться Варфаламеев, - всё забываю спросить: как твоя сакура?

Глава 18



Сакура прижилась вполне, но её вид пока ни о чём не говорил. Другими словами, из такой, какой она была сейчас, из неё впоследствии могла получиться и всамделишная сакура, и обыкновенная вишня. Но теперь у Сакурова оставалось совсем мало времени, чтобы переживать по поводу того или другого. Зато в теме переживаний за собственную безопасность и прочее благополучие образовался новый «сюжет»: после поездки в Рязань Семёныч ходил по деревне важный, как индюк, и говорил намёками, из чего любой не дурак мог понять, что Семёныч в компании с Жоркой Праховым и Костей Сакуровым (себе Семёныч отводил хоть и туманную, но главную роль) провернули какую-то такую рискованную операцию, из-за чего теперь Угаровская мафия, которую Семёныч с Жоркой и Костей основательно поимели, могла в отместку замочить всю деревню, не пощадив даже престарелую бабку Калинину и сумасшедшую Петровну.
«Всё, Петровна, - злорадно потирал руки поддатый Семёныч, - кранты тебе однозначно…»
Семёныч очень уважал Жириновского и использовал в своей речи некоторые крылатые словечки и целые выражения, запускаемые в оборот самым гениальным паразитом от политики, какого когда-либо знала история.
«Ты чё меня пугаешь, козёл? – огрызалась безбоязненная Петровна. – Поди, лучше, воды принеси…»
«Ага, сейчас! – зловредничал Семёныч и шёл доставать Гришу. – Ну, что, сосед, готовь киселя для поминок…»
«А я помирать пока не собираюсь», - отмахивался Гриша, стрелял у Семёныча сигарету и убирался в огород.
«Жорка! – орал Семёныч и грёб в другой конец деревни. – Поехали в город!»
«Отвали, - кратко возражал Жорка, выдавал Семёнычу на литр водки и что-то ему тихо выговаривал. – Понял?»
«Ну, ты меня не пугай!» - хорохорился Семёныч, забирал деньги, заводил тачку и, позвав Варфаламеева, отваливал в Угаров.
«Как бы он нас, того…» - говорил Сакуров, подходя к Жорке.
«Не боись, - успокаивал его Жорка, - к тому же большинство наших деревенских его давно не слушает. А если слушает, то всерьёз его басни не воспринимает».
«За большинство деревенских я с тобой согласен, - возражал Сакуров, - но вот Мироныч с Мишкой могут подгадить изрядно…»
Сакуров достаточно изучил и своих односельчан, и прочих представителей великого русского народа, каковые представители регулярно околачивались в Серапеевке, поэтому знал, что многим им было по барабану враньё Семёныча. Ещё Сакуров понял, что в России вообще не принято нормально слушать друг друга, поскольку всякий русский, даже набитый дурак, имел что сказать, имел собственное, отдельное от других, мнение, владел собственной системой моральных ценностей, обладал личным набором этических норм, поэтому как, находясь в центре собственного мироздания и имея, что сказать, почти любой русский (даже набитый дурак) мог нормально слушать другого русского? Хотя, если речь шла не просто о выслушивании бреда соплеменника, а о молчаливом ожидании награды за терпение в виде выпивки и закусона, то почему нет? Тем более что бред можно было пропускать мимо ушей, а выпивку с закусоном – строго по назначению.
Однако не все русские отличались философским похреновизмом к мнению ближних своих, но часть их (русских, и Мироныч с Мишкой, в том числе) имела гнусную привычку собеседников таки выслушивать, чтобы затем потрафить ещё одной гнусной привычке русского человека – подгадить ближнему своему. Другими словами, люди вроде Мироныча с Мишкой не только проявляли похвальную любознательность в части чего бы то ни было, но, мотая на ус всё услышанное, никогда не оставляли без своего гадского внимания такие сомнительные детали и «шершавые» поверхностные факты, какие требовали дополнительного анализа и вспомогательных размышлений в свете похвального же стремления напакостить рассказчику. Короче говоря: если классификация того, что вывалил неосторожный вышеупомянутый рассказчик в кругу таких русских людей, как Мишка или Мироныч, соответствовала возможной реализации исконно русской привычки подгадить ближнему своему, то такие люди обязательно гадили.
«Эти – да», - соглашался Жорка, и невольно обращал свой хмурый взор в ту сторону, где маячила избушка Мироныча, и откуда доносился вой матереющего, но хронически голодного, щенка. За избушкой старого сквалыги, прозванного Жоркой домиком Тыквы, логично простиралось почти бескрайнее поле, где паслись пока ещё акционерные тёлки под присмотром Мишки и Витьки. Жорка, посмотрев в известном направлении, сплёвывал и добавлял:
«Такой возможности, чтобы устроить подляну, эти никогда не пропустят. Но я принял меры, и именно им Семёныч ничего не скажет».
«Что ты принял?» - уточнял Сакуров.
«Да я его припугнул, что собираю протоколы всех гонок по линии «Париж-Дакар», - сообщал Жорка.
«Иди ты!» - изумлялся Сакуров.
«Нормально! Пусть теперь думает, под каким соусом подать своё анонимное в этих гонках участие. И почему после победы в них он так и не рассекретился. А пока придумает…»
«Но ведь никто итак всерьёз не воспринимает именно это его враньё!?» - восклицал Сакуров.
«Но он же этого не знает!» - восклицал в ответ Жорка.


- Да нормально сакура, - встряхнувшись от мимолётных мыслей, ответил Варфаламееву Сакуров.
- Слушай, Константин, ты картошку в мешки запаковал? – перебил намылившегося поговорить на японскую тему Варфаламеева Жорка.
- Да, - кратко возразил Сакуров.
- Это хорошо. Потому что водила подвалит завтра в пять утра. Короче: будь готов. А за кота не переживай – моя его покормит…
- Неплохо бы, - согласился Сакуров.


Жорка с Сакуровым отвалили из Серапеевки в семь с лишним. Жоркина жена просила кормильца не пьянствовать, а Сакуров переживал по поводу отсутствия кота: как это он придёт домой, а хозяина нет? И пусть Константин Матвеевич оставил открытой форточку в спальной, всё равно на душе было неуютно. Да ещё односельчане постарались. Все откровенно посмеивались над вояжем Сакурова и Жорки, все каркали про неприятности коммерческого свойства в условиях разгула чисто российской демократии, а Петровна так откровенно обругала приятелей мудаками. Семёныч прилюдно урезонил супругу, но в резонах его прослушивалась откровенная фальшь. Один Виталий Иванович напутствовал приятелей доброжелательным взмахом руки, а Варфаламеев, подлец, пока грузовик с Жоркой, Сакуровым, водителем и картошкой проезжал по деревне, даже не вышел.
«Спит, наверно», - подумал Сакуров.
- Спит, наверно, - сказал Жорка и снова послал Мироныча в известное всем русским, и не только им одним, место. Старый хрыч встал затемно и, пока приятели грузили картошку на борт, путался у них под ногами и говорил, что помогает. Теперь Мироныч бежал за медленно ползущим грузовиком и напоминал Жорке, что тот должен непременно привезти из Мурманска старому навозному жуку палтуса. В смысле: должен Миронычу за его утренние труды.
- …Дело было в шестьдесят первом, - на ходу рассказывал Мироныч тот эпизод из своей директорской жизни, когда он руководил каким-то разрезом в Мурманской области.
- Мироныч, иди в жопу! – вопил Жорка. – А ты не можешь ехать быстрее? – орал он на водилу.
- А куды по таким ухабам быстрее? – возражал хозяин ЗИЛ-130-го, кургузый мужичок в современных разноцветных шмотках и с какой-то подозрительно кривой физиономией. – И ваще: я больше сорока в час не езжу…
- Чево-о? – сатанел Жорка, а Сакуров тревожно думал о том, что не успели они выехать из деревни, а дело уже пахнет скандалом.
- Может, я поведу? – предложил бывший морской штурман.
- Щас, - скалился водила, - так я тебе руль и дал. Ладно, если бы машина была казённой, но она ведь теперя моя личная, приватизированная…
- Ты, козёл, только попробуй ехать по трассе со скоростью сорок километров, - не отставал Жорка. – Ведь эдак мы будем тащиться, будем… Ах, ты, сука! – осенило Жорку, и он схватил водилу за кадык.
Бывший воин-интернационалист договаривался о повремённой оплате плюс пять литров самогона собственного изготовления. Дело в том, что с приходом к власти демократов водка и прочее алкогольное питьё вплоть до баночного пива в Угарове появились, но население, памятуя сухую ненавистную горбачёвщину, перешло на комбинированную оплату своего труда. То есть, раньше население принимало оплату только в виде крепких напитков, а теперь перешло на деньги, но и про напитки, памятуя про недавнее гнусное прошлое, не забывало. Другими словами, за пять литров собственного самогона Жорка был спокоен в том смысле, что именно столько ему выдала его жена. А вот как быть с повремённой оплатой труда разноцветного водилы, каковая могла вырасти от расчётной при предполагаемой средней скорости движения семьдесят километров в час до неизвестной при объявленной скорости движения кургузым водилой в сорок километров? В общем, таких денег у Жорки могло не оказаться, потому что какой русский водила упустит шанс ободрать ближнего своего, если для этого надо всего лишь ехать тише и дольше?
- Ты чё дерешси? – кряхтел водила, норовя укусить Жорку за руку.
- Да я тебя вообще придушу! – рычал Жорка. – Падла…
- Слышь, отец! – встрял Константин Матвеевич. – Освежиться не желаешь?
- Желаю! – возразил водила и таки тяпнул Жорку своими гнилушками.
- Какого хрена его ещё освежать?! – рявкнул Жорка и дал водиле в глаз. – Поворачивай назад! Никуда я этим гандоном не поеду…
- Слушай, Жорка, успокойся! Ты ведь сам его нашёл!
- Мне его Семёныч рекомендовал! Какой-то дальний его родственник…
- Ну, так тем более пусть освежится! – увещевал Сакуров.
- Так мне обратно ехать или освежаться? – нарочито равнодушным тоном поинтересовался водила.
- Освежаться! А потом садись посерёдке и отдыхай. А я поведу. Хорошо?
- Нехорошо.
- Хорошо-хорошо. А я тебе за удовольствие рулить твоим грузовиком за каждые пятьсот километров пол-литра выставлю. Договорились?
- Ну, если за каждые пятьсот ещё пол-литра, то я и сам могу быстрее ехать, - рассудил разноцветный дальний родственник Семёныча с подозрительно кривой физиономией.
- Убить тебя, гада, а не добавлять за скорость, - проворчал Жорка.
- Всех не убьёшь! – победно возразил водила, выдул граммов триста Жоркиной самогонки и погнал так, что только любо-дорого.


Москву миновали по объездной и до Питера катили без приключений. Водила исправно дул самогон, харчился за счёт клиентов и скорость поддерживал приличную, а иногда даже превышал. Менты, надо отдать им должное, к старенькому грузовику не цеплялись, и на них не пришлось потратиться ни разу. По ночам, чтобы сократить время следования до места назначения, за руль садился Сакуров и гнал грузовик дальше на север, пока водила храпел, а Жорка клевал носом возле правого окошка. Жорка, кстати говоря, к самогону не притрагивался, и Константин Матвеевич всё больше укреплялся в своей надежде на удачную, вопреки карканью соседей, коммерцию.
«Как-то там мой однокашник? – вспоминал Сакуров одного своего давнишнего приятеля, распределившегося после окончания мореходки в Мурманский трансфлот. – Хорошо бы он оказался на месте, а не в рейсе…»
Какая им с Жоркой может быть польза от старинного приятеля Сакурова, который мог его и не помнить, Константин Матвеевич точно не знал, но, думая хоть о каких-то связях в городе, где им с Жоркой предстояло выступать в роли залётных купцов, Сакурову делалось легче.
«Чёрт его знает, - прикидывал он и моргал фарами, переключаясь с ближнего света на дальний и таким нехитрым способом призывая встречную машину вести себя прилично, - может, он уже и не моряк, а какой-нибудь депутат. Или даже целый заместитель мэра или ещё кого-то там… Если, конечно, он всё ещё в Мурманске…»
Встречный грузовик, когда Константин Матвеевич снова включил дальний, свой дальний свет послушно выключил и метров сто ехал навстречу Сакурову с ближним светом. Затем, не доезжая метров десять, снова врубил свои фары.
- Сволочь! – выругался Константин Матвеевич и сбавил газ, ведя машину почти вслепую. Когда он проморгался, то увидел, что подъезжает к какой-то деревне. Сакуров ещё сбавил газ, и на малой скорости объехал бензовоз, торгующий любым разбавленным горючим круглосуточно, о чём гласил транспарант над кабиной. О том, что горючее разбавлено, в транспаранте не значилось, но Сакуров об этом просто знал. На границе Московской и Тверской областей им уже пришлось заправиться, и теперь грузовик пердел так, словно объелся хреновым горохом. Вообще, бензином теперь торговали все. Некоторые местные жители стояли вдоль оживлённой трассы с молочными бидонами, некоторые – с трёхлитровыми банками. Многие, из-за отсутствия обочины или из-за чисто русской грязи на них, стояли прямо на дороге. Как этот бензовоз.
- Сволочь! – обругал Сакуров хозяина бензовоза, в который, не проморгайся он вовремя, вполне мог врезаться. Константин Матвеевич въехал в деревню и покатил по абсолютно неосвещённой улице ещё медленней, опасаясь задавить какую-нибудь коммерчески настроенную старуху. Их, несмотря на поздний час, торчало до дюжины на обеих сторонах проезжей части. Хоронясь от осенней ночной прохлады, старухи кутались в платки, повязанные крест накрест поверх спортивных курток с капюшонами. А торговали они сигаретами «Мальборо», презервативами «Кантон» и пивом «Очаковским». Помимо перечисленного, старухи могли предложить пирожки с сомнительной начинкой и червивые грибы.
- Демократия, - бормотал Сакуров, миновал деревеньку и снова принимался моргать фарами, потому что девять из десяти встречных машин сами вырубать дальний свет не хотели.
- Козлы, - бормотал Сакуров и прижимал педаль газа до упора. Впереди, сколько хватало глаз на освещённом пространстве дорожного полотна, путь лежал по прямой, как стрела, трассе, с двух сторон которой темнели стены почти девственного леса. Константин Матвеевич был опытным водителем и, даже временами ослеплённый фарами встречных машин, мог гнать на приличной скорости вперёд по прямой дороге без подъёмов и спусков. Но их пока, если верить автомобильному атласу и отсутствию специальных знаков, не предвиделось. Равно как и поворотов. Хотя менты могли оказаться где угодно. Но грузовик дальнего родственника Семёныча не мог развить даже предельную скорость до такой, за какую могли придраться менты.
- Это какой-то железный мерин, - продолжал бормотать Сакуров, замечая скорость на спидометре в районе семидесяти пяти.
- Чё? – спросонок спрашивал Жорка.
- Нормально, - возражал Константин Матвеевич.
- К утру в Ленинграде будем? – поинтересовался Жорка, отпихнул хозяина грузовика и закурил.
- Будем.
- Хорошо бы его проскочить до полудня, пока тамошние демократы после ночных упражнений отсыпаться будут, - сказал Жорка.
- Каких упражнений? – машинально переспросил Сакуров, внимательно вглядываясь в мерцающую приближающимися фарами даль.
- Всяких, - объяснил Жорка. – Что, думаешь легко реформировать такую махину, как бывший Ленинград? Одну только казённую собственность поделить чего стоит. А если учесть, что делёж должен произойти между такими братанами, которые за двадцать баков готовы друг другу горло перегрызть, то… А проблемы скорейшего возрождения таких передовых явлений, как проституция с наркоманией? Ну, и ещё, наверно, не всем улицам вернули их исторические названия...
- В общем, нелегко приходится нашим демократам, - поддакнул Константин Матвеевич и невольно сосредоточил всё своё внимание на встречной фуре, пытающейся обогнать какую-то иномарку. – Блин!
Сакуров много поездил по Абхазии, Грузии и прочему Закавказью, где автомобилисты любили ездить не просто лихо, но чересчур лихо. Однако такого свинства, как ночная езда с включенным дальним светом в условиях встречного движения, Сакуров не помнил. Тем более Константин Матвеевич не помнил таких тупых обгонов на большой скорости в аварийной близости со встречной тачкой, которая даже на обочину не могла нормально убраться, потому что именно в данном месте на «нужной» обочине виднелся ряд куч то ли песка, то ли щебня. Сначала Сакуров хотел сбросить газ и хотя бы так попытаться избежать столкновения, но потом передумал и продолжил движение на прежней скорости. Фура тоже продолжила своё движение, гудя обгоняемой иномарке и моргая фарами Сакурову. Иномарка принципиально летела на прежней скорости, а Константин Матвеевич мельком глянул на Жорку. Тот продолжал курить, как ни в чём не бывало, и не обращал никакого внимания на экстремальную дорожную ситуацию. Водила продолжал храпеть, портя воздух в кабине запахом хреновых чебуреков и перегара.
«Ну, и что?» - с каким-то снизошедшим фаталистическим спокойствием подумал Сакуров, наблюдая совершенно невероятное ускорение фуры и её спасительный манёвр в минимальном просвете между радиаторами иномарки и встречного грузовика.
«Круто!» - невольно восхитился Сакуров, наблюдая виртуозный заход фуры на свою сторону с филигранным поступательным и раздельным движением тягача и прицепа. Встав на место, водитель фуры победно протрубил какой-то замысловатый матчиш, обдал иномарку копотью и попытался от неё оторваться. Иномарка обиженно что-то тоже проклаксонила и – Сакуров видел это в зеркало заднего вида – тоже прибавила газу.
«Да, это моя страна Россия», - подумал Сакуров.
- Выпить, - очнулся к тому времени водила и выпростал из кармана руку со стаканом.
- Пей, - буркнул Жорка, достал из бардачка походную фляжку и насыпал водиле сто пятьдесят. Разноцветный дальний родственник Семёныча треснул дозу, перекурил и, не интересуясь подробностями движения, снова захрапел.
- Силён, - прокомментировал Сакуров, имея в виду тот факт, что за четырнадцать часов езды хозяин грузовика успел выжрать три литра ядрёного Жоркиного самогона.



Глава 19



Проблемы начались после Питера. То есть, вокруг него. Другими словами, как ни хотелось Жорке и Константину Матвеевичу прокатиться по самому красивому городу страны (водила на красоту логично забил), они не рискнули лезть на рожон перед лицом питерских гопников, поделивших город на районы и трясших за проезд по своим новообразовавшимся вотчинам любых транзитников. В общем, они покатили по окружной, а за руль с утра присел хозяин грузовичка. Он, как положено, опохмелился, на ходу закусил дрянным чебуреком, купленным в комплекте с другими ещё в Кашире, и, прижимая педаль газа почти до упора, принялся повествовать о своей службе в армии, где он водил трактор, приписанный к хозвзводу. Жорка сквозь зубы матерился, Сакуров пытался заснуть. И, когда они уже собирались свалить на Петрозаводский тракт, их прижала к обочине какая-то подержанная иномарка.
- Ну, вот, - буркнул Жорка, а Сакуров стряхнул с себя остатки дрёмы, - специально через Питер не попёрлись, так эти нас и здесь достали.
- Эти – кто? – уточнил Сакуров.
- Эти – это интеллигентные братаны господина Собчака, питерского мэра, - объяснил Жорка и полез из кабины на выход. Водила вопросительно глянул на Сакурова, Сакуров отрицательно мотнул головой. Он понял, что водила, час назад опохмелившийся, теперь желает догнаться.
- Здравствуйте, - очень вежливо приветствовал Жорку один из интеллигентных братанов известного культурного господина с высшим образованием и даже учёной степенью. Сакуров, придерживая дверь открытой, разглядел пассажиров иномарки. Один имел лошадиную физиономию и взгляд исподлобья, а его лоб отличался величиной, характерной для крайних умников или обыкновенных дегенератов. Второй смахивал на бывшего преподавателя высшей школы самой последней демократской формации: кучерявый, развязный, с проницательным весёлым взглядом. Третий лицом походил на Иуду, но тощего и длинного. Четвёртый был никакой. Водила иномарки остался в кабине.
- Здравствуйте, - также вежливо ответил Жорка, - какие проблемы?
- Никаких, - интеллигентно осклабился кучерявый, - всего лишь небольшая дорожная пошлина.
Сакуров вспомнил Угаровских гопников, посмотрел на этих и неожиданно проникся к землякам симпатией: те, в отличие от этих, выглядели много корявей, но никакой реальной угрозы собой не представляли. В то время как эти…
- Сколько? – кратко поинтересовался Жорка, также по достоинству оценивший вид нынешних.
Кучерявый, продолжая улыбаться, сказал. Жорка крякнул и послал кучерявого на три буквы. Лошадиный сделал шаг в сторону Жорки, а Сакуров соскочил на обочину и встал рядом с Жоркой. В руке Константин Матвеевич держал монтажку. Лошадиный недобро усмехнулся и моргнул никакому. Никакой достал из плечевой кобуры всамделишную пушку и наставил её на Жорку, а иудообразный движением фокусника извлёк откуда-то свайку, удобную для прокалывания баллонов.
- Лучше заплатите, - миролюбиво предложил кучерявый.
- Может, действительно лучше заплатить? – чувствую бессильную злость, спросил Сакуров. Он понимал, что пушка в руках отморозка, готового палить на поражение, может легко свести на нет их с Жоркой «платонический» энтузиазм.
- А потом прикажешь толкать машину до Мурманска? – усмехнулся Жорка.
- Если нет денег, можете рассчитаться товаром, - предложил иудообразный. – Что везёте?
- Картошку, - процедил Жорка.
- Четыре мешка по пятьдесят килограммов, - быстро пересчитал стоимость дорожной пошлины в натуральное выражение иудообразный.
- Пять, - поправил его кучерявый и тотчас словоохотливо объяснился: - Я вас штрафую за нецензурную брань в общественном месте.
- Козлы, - возразил Жорка. На что лошадинообразный стремительно приблизился к Жорке и провёл какой-то эффективный приём дзюдо, после чего Жорка взмахнул ногами и грохнулся на спину. Сакуров по достоинству оценил приём, но ещё больше ему «понравилась» холодная расчётливость этого головастого дегенерата: он подошёл к инвалиду Жорке именно с той стороны, откуда меньше всего мог ожидать какого-либо противодействия от бывшего десантника. Константин Матвеевич рефлекторно дёрнулся к Жоркиному обидчику, но никакой повёл пушкой в его сторону, и Сакуров снова замер.
- Так что, будете платить? – напомнил иудобразный, поигрывая в руке свайкой. – Или...?
- Берите, чёрт с вами, - разрешил Сакуров. Он был подавлен, но не настолько, чтобы самому сгружать картошку для этих культурных козлов.
Пока шли переговоры, чуть впереди них встал ещё один грузовик и ещё одна иномарка. Несколько аналогичных пар проехали мимо, но ехать им предстояло ровно столько, сколько потребовалось бы иномарке с другими интеллигентными братанами нынешнего мэра бывшего Ленинграда, чтобы прижать преследуемый грузовик к обочине. Справлялись с работой они легко, словно и не устали, помогая своему шефу в таком трудном деле, как переименование бывшего Ленинграда в нынешний Питер.
- Возьмём? – весело спросил кучерявый своего головастого кореша. Тот исподлобья зыркнул на Сакурова и молча кивнул. В общем, парни они оказались не гордые.


Облегчившись на двести пятьдесят килограммов (интеллигентные братаны мэра Питера педантично взвесили «пошлину» новомодными электронными весами), приятели покатили дальше. Водила молчал, словно воды в рот набрал, Сакурову было не до сна, а Жорка снова матерился, щупая спину.
- Ушибс-си? – прорвало водилу. В его голосе звучало тайное злорадство.
- На дорогу смотри, - зарычал Жорка, - а то я сейчас тебя ушибу!
«Как бы он не запил», - с тревогой подумал Сакуров.
- Да я смотрю, - не испугался водила. – Освежиться бы?
- Перед Петрозаводском, - лаконично отрезал Жорка.
- Да ты чо? – возмутился водила. – Побойси Бога…
- Сам-то ты его боишься? – спросил Жорка.
- Эх! – воскликнул водила и с огорчения выжал из своего рыдвана все восемьдесят пять.
«Молодец! – мысленно похвалил Сакуров сначала Жорку, а потом водилу. – Эдак мы будем в Петрозаводске уже к обеду…»


Подумав так, Сакуров, наверно, всех их сглазил, потому что через сто километров лопнул ремень компрессора. Первое время после этого водила пытался ехать без тормозов, но вскоре встал и, проклиная свою долю, полез под капот. Запасного ремня у него не оказалось и пришлось тормозить доброхотов. Доброхоты тормозили нехотя, а за ремень, если таковой у них оказывался, просили тройную цену. Пришлось отдать ещё два мешка картошки. И, пока суд да дело, время перевалило за полдень, до Петрозаводска оставалось ещё черт те сколько, а водила завёл старую песню насчёт освежиться. Хорошо ещё, он не требовал сводить его в какую-нибудь придорожную харчевню, потому что ему очень нравилось закусывать пережаренными вонючими чебуреками.
- На, пей, чтоб ты треснул! – сказал Жорка, водила треснул дозу, съел чебурек, потом минут двадцать сидел в кустах, пердя на всю округу и комментируя процесс выхода экскремента с приличествующими случаю народными шутками и прибаутками.
- Ну, как тебе наш фольклор? – ухмыльнулся Жорка. – Где б ты услышал такой в своём Сухуми?
- Почему это он ваш? – машинально возразил Сакуров, имея в виду тот печальный факт, что он, Константин Матвеевич, тоже русский. Вернее – наполовину. Одновременно Сакуров ощутил острую тоску, навеянную той мыслью, что вот жил он раньше в замечательной советской Грузии, и не ведал своего счастья. То есть, ведал, но не полностью, потому что раньше ему это счастье казалось просто нормальной жизнью.


В Мурманск приехали, если считать от момента завершения ремонта компрессора, в четыре утра на следующий день после следующего. Последние пятьсот вёрст достались Сакурову, потому что никто не доверил бы пьяному рулиле в разноцветных шмотках пилить по сопкам. К тому же по ночам он спал. А Сакуров, привыкший в своё время гонять на собственной «волге» по горам, тем не менее, устал, как собака. Поэтому, прибыв в Мурманск и поставив машину в удобном месте возле центрального городского рынка, путь к которому подсказал какой-то ночной прохожий, Сакуров заснул, а Жорка заступил на дежурство. Он сошёл на условный асфальт стоянки и стал бдительно охранять грузовик, имея в виду вездесущих ворюг, промышляющих чем бы то ни было. В семь утра Жорка разбудил Сакурова с водилой, водила остался сторожить грузовик с картошкой, а односельчане отправились искать милицию. В восемь часов они проникли в паспортный отдел ближайшего отделения, и тамошний начальник выдал им данные бывшего однокашника Сакурова за сравнительно небольшой гонорар. В гонорар входила и оплата телефонной услуги. То есть, Константин Матвеевич позвонил своему однокашнику прямо из кабинета паспортного милиционера. Трубку подняла жена и сообщила, что приятель в рейсе. В это время кто-то позвал жену приятеля басом, и жена приятеля поспешила отделаться от Сакурова, сославшись на убегающее молоко.
- Нету дома, - слегка расстроенным голосом сообщил Сакуров.
- Что ж, будем выкручиваться сами, - сказал Жорка, и приятели поспешили на рынок. Там они покормили водилу, заплатили за место и вкатили грузовик через специальные ворота для большегрузного транспорта. Рядом с воротами имелся специальный ряд, водила там припарковался, Константин Матвеевич сходил за весами, и торговля началась. Местные брали картошку охотно, потому что цену Жорка с Сакуровым не задирали, а корнеплоды выглядели очень прилично. Особенно по сравнению с той польской ерундой, которой торговали местные спекулянты. Водила мирно спал в кабине, торговля продолжалась, но вскоре на рынок прибыли местные рэкетиры и всё пошло коту под хвост. Дело в том, что местные рэкетиры, беря в пример семью главы ново образовавшейся РФ и их ближайших сподвижников, хотели разбогатеть также легко и быстро. Поэтому трясли рыночных тружеников по повышенной таксе. При этом не отличали спекулянтов от честных крестьян. Труженики прилавка, надо сказать, не возмущались, и возмещались на покупателе. Возмущаться начал один Жорка. Сначала, правда, он пытался договориться миром. И, когда к грузовику с мирно дрыхнущим водилой подканали три местных богатыря из бывших спортсменов (ещё трое делали вид, будто прогуливаются рядом), Жорка сделал пришибленный вид и в ответ на требование выдать определённую сумму заискивающе забормотал на каком-то совершенно невозможном сленге, смеси деревенского и блатного жаргона.
- Да вы чо, братаны? Это жа почти половина всего таго, чо я, в натуре, выручу.
- Мы тебе не братаны, - с откровенным презрением прервал Жорку один из местных рэкетиров, - гони бабки или отваливай с рынка.
- Да вы чо, граждане? – плаксиво возразил Жорка и попытался апеллировать своим убогим видом к близстоящим коммерсантам, но те только злорадно ухмылялись.
- Ну? – повысил голос один из рэкетиров, суровый малый конкретно спортивного вида в хороших полуспортивных шмотках.
- Но я же, чёрт возьми, не спекулянт, - нормальным голосом сказал Жорка, - и за место я уже, мать вашу, заплатил!
Сакуров, правильно оценив речевую перемену приятеля, незаметно снял с торгового столика полукилограммовую гирьку.
- Даю тебе десять секунд, - деловито предложил рэкетир и сделал знак своим, - время пошло.
- Ребята! – попытался использовать последний мирный довод Жорка. – Помимо того, что я честный крестьянин, я ещё и инвалид Афганистана. Могу предъявить удостоверение.
- Твоё время кончилось, - бесстрастно доложил рэкетир, а Сакуров перехватил гирьку поудобней и метнул её в этого выродка, яркого представителя нового поколения россиян, убеждённых сторонников методов Абрамовича, Чубайса и братанов Шохиных. Сначала Сакуров хотел размозжить башку этого представителя, но в последний момент рука дрогнула, и гирька угодила рэкетиру в грудь. Спортивный малый хрюкнул и прилёг возле Жорки. Но его место с бывалой оперативностью заняли сразу трое подельников и принялись окучивать Жорку. Ещё двое пошли на Сакурова.
Сначала Жорка показал себя молодцом: он начисто вырубил одного одним только ударом своей единственной левой в подбородок. Но местные рэкетиры воспользовались передовыми технологиями, против которых Жорка не смог противостоять. Один из местных стремительно вытащил из штанов газовую пушку и выстрелил в Жорку. Жорка, теряя сознание, намертво схватил одного рэкетира своей клешнёй, и стал валиться с ним на землю. Другие принялись отдирать своего товарища от Жорки, но затем дружно плюнули на это дело и принялись пинать Жорку ногами, как придётся.
Сакуров в это время отмахивался столиком от «своих». Те тоже оказались при технологиях. Вернее, при одной на двоих. При этом тот, который ею владел, не замедлил свою гадскую технологию применить. И Константин Матвеевич вполне мог последовать примеру Жорки, но его спасал столик, выставляемый перед лицом во время выстрелов. Да и стрелять много рэкетиру не пришлось, потому что схлопотал он по голове тем же столиком и прилёг отдохнуть, предусмотрительно прикрыв телом свою нервно-паралитическую пушку. А Сакуров доломал столик о голову другого рэкетира и, пользуясь суматохой, незаметно освободил от газового пистолета первого бандита. Освободил, но применять пистолет не стал, а сунул подальше под одежду.
К тому моменту водила проснулся и высунулся из кабины понаблюдать за происходящим. Коммерсанты тоже проявляли любопытство, но чисто между делом, не переставая заниматься с клиентами. Клиенты, навидавшись всякого, особенно на зрелище не пялились. Зато конфликтом заинтересовались менты. Они собрались невдалеке количеством три и выжидали.
«Чего они ждут?» – думал Сакуров, продолжая рубиться с рэкетирами. Его переполняла злость, силу за время сельхозработ он накопил достаточную, и, как не были тренированы местные спортсмены-вымогатели, Константин Матвеевич уделал по очереди всех. Особенно ему пришлось повозиться с последним. Тот израсходовал все заряды, поэтому Сакуров бросил на землю уцелевшую столешницу и схватился с рэкетиром врукопашную. И в пять минут его окончательно успокоил. Когда Константин Матвеевич победно огляделся, а затем с вызовом посмотрел на выжидающих ментов, он понял, что всё ещё впереди. В том смысле, что главные неприятности впереди.
Сакуров затравленно посмотрел по сторонам, затем случайно опустил взгляд и увидел невдалеке от своих ног сточный трап. Константин Матвеевич тронул ногой решётку трапа и сдвинул её в сторону. Затем он незаметно спустил трофейную пушку под одеждой вниз, затолкал её в щель и ногой задвинул решётку трапа на место.
«Хрен его знает, какая под этим трапом дыра», - мелькнуло в его голове. Одновременно Константин Матвеевич вспомнил о второй пушке, но больше он ничего не успел. Менты, до этого изображавшие сторонних наблюдателей, стремительно подтянулись к месту и принялись действовать согласно обстановке и демократическим переменам. Они взяли свои дубинки наизготовку и стали колбасить ими Жорку и Сакурова. Константин Матвеевич ожидал всего, чего угодно, но только не дополнительного избиения. А Жорка к тому моменту начал очухиваться, он попытался встать, но ему не дали.


Очнулись Жорка и Сакуров в обезьяннике какого-то отделения Мурманской милиции. Причём очнулись почти одновременно. Оба валялись на грязном заплёванном полу, и по ним почти что не ходили другие обитатели обезьянника.
- Блин! – воскликнул Жорка и встал. При этом он невежливо пихнул какого-то местного завсегдатая. А когда тот попробовал окрыситься, Жорка так зарычал на завсегдатая, что тот забился в угол, заткнулся и мысленно заказал не рыпаться остальным завсегдатаям. Затем встал Сакуров. Он тоже что-то пробормотал, огляделся по сторонам, оценил стоящего посередине обезьянника Жорку и жмущихся в углу четырёх субъектов, нашёл свободное место на лавке и присел.
- Курить нету? – спросил он Жорку, щупая голову. Судя по тому, что он мог щупать, руки у него были целы. Судя по тому, что прощупывалось, голова тоже.
- Были, - сказал Жорка и похлопал себя по карманам.
- Угощайтесь, - залебезил один из местных и протянул Жорке пачку «беломора».
Жорка, знакомый с русскими блатными нравами, вытряхнул из пачки четыре папиросы, две дал Сакурову, одну сунул за ухо, вторую в рот и, не поблагодарив доброхота, угрожающе процедил:
- Ну?
Доброхот услужливо чиркнул спичкой и дал прикурить. Сначала Жорке, потом Сакурову. Константин Матвеевич хотел сесть поудобней и зацепился о чьи-то ноги, торчащие из-под широкой лавки.
- Разлёгся тут, – недовольно проворчал он.
- А это ваш, - с готовностью подсказал доброхот с «беломором».
- Какой ещё наш? – недружелюбно возразил Жорка, усаживаясь рядом с Сакуровым и пытаясь заглянуть под лавку.
- Потому что его с вами притащили, - объяснил доброхот. Жорка с Сакуровым переглянулись и одновременно взялись за ноги, торчащие из-под лавки.
- Я это, я! – обозначился их земляк, водила собственного грузовика и дальний родственник односельчанина Семёныча.
- А ты чего здесь делаешь? – одновременно удивились Жорка и Сакуров.
- Да вот, замели до кучи, - словоохотливо объяснил земляк, вылезая из-под лавки. – Выпить нету?
- Издеваешься, - ухмыльнулся Жорка. - Только я не понял: тебя-то за что?
- А хрен их знает. Какие-то пушки требуют.
Сакуров, Жорка и водила машинально повернулись в ту сторону, где за решёткой обезьянника происходила милицейская суета. На той стороне мастерски матерились и пинали какого-то свидетеля. Свидетель орал, что ни черта не видел, а какой-то милицейский голос советовал своим коллегам закругляться, потому что не их это дело, снимать свидетельские показания.
- Интересно, почему пушки? – тихо спросил Сакуров, имея в виду тот факт, что он спрятал только одну пушку.
- Ты меня спрашиваешь? – удивился Жорка. – Я лично помню только одну пушку, но очень смутно.
- Газовых волын было ровно две штуки, - принялся объяснять водила. – Это я от ментов знаю, потому что меня, в отличие от вас, они взяли по-хорошему. Ну, всего два раза дубинкой по спине дали… В общем, привели сюда и давай пытать: куды, говорят, твои земляки пушки дели, которые были у местных товарищей, которые плату собирали?
- А откуда менты знают, что у местных товарищей вообще были пушки? – удивился Сакуров.
- Вот этого они мне не сказали, - с сожалением возразил земляк и попросил: - Дайте закурить хоть…
- На, кури, - сказал Жорка и поинтересовался: - Как тебя звать?
Дело в том, что за время пути от Серапеевки до Мурманска они так и не удосужились познакомиться.
- Николай, - солидно представился земляк и с удовольствием вдохнул дым папиросы.
- А что тебе менты ещё говорили? – поинтересовался Сакуров. Его интерес вытекал из законного любопытства человека, которому те же менты не успели сказать ничего.
- А чо они мне говорили? – удивился Николай, жадно затягиваясь дымом. – Сначала сказали, чтобы вылезал из кабины. Ну, это после того, как вас успокоили. Потом по спине два раза дали… Ну, про это я уже говорил… Потом сказали, чтобы шёл с ними. А вас за руки – за ноги и – в мелодию. (32) А потом, я видел, они стали помогать тем, которых вы положили.
- Как – помогать? – машинально переспросил Константин Матвеевич.
- Натурально! Поднимать с земли, с боков грязь отряхивать и всё такое. Ну, и разговаривали с этими, которых вы отметелили, очень любезно.
- Теперь понятно, почему они так о пушках хлопочут, - буркнул Сакуров.
- А то ты сразу не догадался, что это одна банда, - проворчал Жорка.
- А чего ты под лавку залез? – вспомнил Сакуров.
- А кто его помнит? – удивился водила. – Они ведь меня здесь подопрашивали – подопрашивали, а потом тоже по голове дубинкой дали. От расстройства, что ли, что я ничего интересного не видел? Ну, а потом, наверно, сюда кинули. А под лавку я, наверно, залез в бессознательном состоянии…
«Понятно, - подумал Сакуров. – Одно интересно: куда вторая пушка делась? Неужто покупатели подобрали?»



Глава 20



В ментуре Сакуров и Жорка Прахов не задержались. Не стали мурманские легавые держать и дальнего родственника Семёныча Николая. В общем, вечером дня такого-то все трое тусовались невдалеке от входа в казённое учреждение, где сотрудники знают своё дело туго, а в специальной клетке сидят плохие люди. Конечно, вышеупомянутые сотрудники могли кантовать плохого Жорку (Сакурова или Николая) дольше, но земляки и товарищи по несчастью быстро смекнули, что с ментами, озлобленными нежеланием госчиновников достойно индексировать их зарплату (речь идёт о зарплате ментов, а не госчиновников), спорить лучше чем меньше, тем лучше. Они (Жорка, Сакуров и дальний родственник Семёныча) и не стали. А за пистолеты пришлось рассчитаться натурой. В том смысле, что менты кому-то позвонили и велели каким-то людям забрать с такого-то грузовика такой-то груз. И, как только какие-то люди позвонили ментам назад и сообщили, что такой-то груз оприходован, добрые российские менты отпустили троицу восвояси.
- Выпить бы, а? – нерешительно спросил Николай.
- У тебя деньги есть? – в свою очередь спросил Жорка.
- Были, - вздохнул Николай и показал глазами на вход в казённое учреждение.
- У меня тоже были, - сказал Жорка и посмотрел туда же. Затем сплюнул и добавил: - Это хорошо, что мы на дело в рванье поехали, а то бы…
- Блин! – вздрогнул Сакуров, представив их таких же, но ещё босиком и без верхней одежды. Российские менты быстро адаптировались в новых условиях и последнее время, чтобы удовлетворять свои аппетиты, не брезговали ничем. Так, помимо денег, они сняли с Жорки часы и даже вытащили у него все сигареты, благо Жорка курил такие сигареты, которые стоили хороших денег. Впрочем, и часы Жорка носил не фабрики «Зим». Насчёт часов он, кстати, заикаться разумно не стал. Как и насчёт денег.
- Надо машину с базара забирать, - предложил водила.
- Блин! – воскликнул Жорка. – Мы же заплатили только за место на базаре и только до шести вечера, а сейчас…
Жорка машинально глянул на пустую руку и снова сплюнул.
Сакуров, прислушиваясь к организму, не получившему обед и дожидающегося хотя бы позднего ужина, предположил:
- Уже часов восемь, не меньше.
- Блин! – ахнул водила. – Мать твою! И бензином мы последний раз заправлялись…
- Вот именно.
- Ладно, погнали быстрее на рынок, может быть…
- А чо может быть?
- Нет, будем здесь околачиваться и причитать. Короче – валим отсюда чем быстрее, тем лучше.
- Жрать охота, однако.
- У тебя в бардачке ещё пара чебуреков осталась.
- Точно!


До рынка добирались пёхом чуть больше часа. И там вступили в переговоры с охраной. Охрана, почуяв поживу, загнула нехилый выкуп. Жорка зачем-то стал торговаться. Водила просился хотя бы проведать грузовик, имея в виду раздобыться чебуреками, которые протухли прежде, чем были проданы.
- Не положено! – сурово возражал хорошо поставленным командирским голосом какой-то бывший пехотный офицер, переквалифицировавшийся в базарного охранялу. – Вы исчерпали лимит оплаченного простоя в условиях рыночной площади, поэтому…
- Чтоб ты сдох, - в сторону ругался Жорка, а торговаться принимался Сакуров. Он не понимал, зачем это делает, но цену сбил. И тут вмешался Николай.
- Слышь, командир, не знаешь, кому можно грузовик продать по-быстрому?
Командир сделал стойку и в его глазах-пуговках, отражающих свет осветительных фонарей, вспыхнул дополнительный алчный огонёк. А Сакуров и Жорка с изумлением уставились на водилу.
- Тебя сколько раз менты по голове стукнули? – прошипел Жорка.
- А чо? – спросил водила.
- Ты знаешь, сколько сейчас тебе этот гнус предложит? – ещё больше понизил голос Жорка, отводя водилу от служебного входа в злополучный рынок.
- Догадываюсь, - возразил водила.
- Так какого хрена?
- А чо делать? Один хрен эта гнида без денег машину не выпустит.
- Ну, придумаем что-нибудь. Можно, например, домой позвонить, чтоб выслали денег.
- Ты за какие шиши звонить собираеш-си!? – слегка повысил голос водила.
- У Кости тут баба знакомая живёт.
- Где?
- А хрен его знает! – упавшим голосом возразил Жорка. Дело в том, что они с Сакуровым узнали только номер телефона его однокашника.
- Ну вот, позвонили! – плаксиво резюмировал водила.
- Может, в милиции подскажут? – неуверенно предложил Жорка.
- Ага! – злорадно воскликнул водила. – Мало ты получил в этой милиции?
- Чёрт! Что же делать?
- Завтра рассчитаемся, - встрял в переговоры Сакуров. – Одну газовую пушку я спрятал в сточную дырку возле машины.
- Иди ты! – дружно ахнули Жорка и Николай.
– Так давай, попробуем её достать прямо сейчас! – шёпотом предложил Жорка. – Фигли нам ждать до завтра? Достанем и толкнём этому упырю…
Жорка мотнул своей контуженой головой в сторону охранника, всем своим видом изображающим живой коммерческий интерес к возможной сделке.
Сакуров и сам подумывал о том же, но не хотел говорить раньше времени. Теперь, когда речь зашла о продаже грузовика, время пришло. Можно было взять пистолет (если, конечно, и его никто не спёр) и попробовать поторговаться с тем же охранником. То есть, попросить у него разрешения выкатить грузовик и немного денег на бензин. Ну, и чтобы осталось хотя бы на хлеб. И всё по размышлению Сакурова выходило хорошо (за исключением такого расклада, когда пушку кто-то мог уже спереть), но его смущало одно обстоятельство, из-за которого он и предлагал отложить дело до завтра. Дальний родственник тоже имел в виду это обстоятельство. То есть, заворожено на него пялился. А именно: на надпись, гласившую, что после закрытия рынка его территория охраняется собаками, за поведение которых администрация коммерческого предприятия ответственности не несёт.
- Ну?! – нетерпеливо переспросил Жорка.
- Ты сюда посмотри, - дёрнул его за пустой рукав Николай. Жорка повёл взглядом по сторонам, некоторое время шарил им по обшарпанному забору ещё советской покраски, по мощёному подъезду и хилым деревцам, насаженным вдоль него. Затем посмотрел наверх, на мрачное северное небо, обещавшее то ли очень холодный дождь, то ли очень мокрый снег. И лишь потом заметил надпись, намалёванную в таком месте, чтобы её мог освещать фонарь, поставленный у служебного входа.
- Чёрт! – прокомментировал он надпись.
- Я слышал, нынешние хозяева рынков собак своих на бомжах тренируют, - подал голос Николай, стуча зубами от холода, голода и жестокого похмелья. Ну, и контузия от милицейской дубинки сказывалась.
- Это как? – спросил Сакуров и тоже начал дрожать.
- Ну, отлавливают бомжа пожирнее и запускают его на свою территорию, - начал объяснять Николай. – А потом начинают травить его собаками.
- У-ух! – встряхнулся Жорка.
- А ещё я слышал, - продолжил свои страшилки Николай, - что нынешние хозяева рынков своих собачек теми же бомжами и кормят. Из экономии, значит…
- Господа! – подал голос охранник. – Вы мне сделали предложение или не сделали? А то я спать пошёл…
- Минуточку! – возразил Жорка и посмотрел на Николая.
- Я до утра не протяну, - сказал Николай. Сакуров молча с ним согласился.
- Ну и что? – спросил Жорка.
- А ничо. Грузовик-то я в кредит взял, - раскололся дальний родственник Семёныча. – В общем, я ещё за него ни рубля не внёс…
- Так-так-так, - начал соображать Жорка.
- Поэтому в накладе не останусь, если толкну его сейчас за любые деньги, а вы потом за грузовик заплатите.
- А почему это мы одни должны за него платить? В смысле – погашать твой кредит? – по инерции возразил Сакуров, хотя про себя был готов на всё, лишь бы забиться в какую-нибудь тёплую харчевню.
- А потому, что вы мне ещё ни черта не заплатили за то, что я вас с вашей картошкой в Мурманск привёз, - объяснил водила.
- Это я нас сюда привёз, - чисто принципиально буркнул Сакуров. – И за это Жорка ещё тебя всю дорогу водкой поил. А сколько закуси на тебя перевели?
- А может, всё-таки подождать до утра? – предложил Жорка. Бывший десантник лучше своих земляков переносил трудности, а дополнительные контузии его контуженой башке не вредили. В общем, Жорка, в отличие от Сакурова и водилы, не стучал зубами и не трясся ни от холода, ни от голода, ни ещё от чего-то там.
- Сдохну на хрен! – молитвенно сложил руки водила.
«Аналогично», - мысленно поддержал водилу Константин Матвеевич.
- Хрен с вами, - буркнул Жорка, - но базарить буду я.
- Сделай милость! – обрадовался Николай.
- В общем, грузовичок мы решили продать, - подошёл к охраннику Жорка. – Что имеешь предложить?
- Грузовичок, конечно, дерьмо, - с порога в зубы начал хаять бывший явный военспец, - если я, конечно, тот имею в виду.
- А какой ты имеешь в виду? – уточнил Жорка.
Бывший военспец описал, Жорка утвердительно кивнул головой.
- Так что ты имеешь за него предложить? – напомнил контуженый односельчанин Сакурова.
Охранник, чисто по-купечески изгаляясь, назвал цену. Жорка только крякнул. Константин Матвеевич не поверил своим ушам. Хозяин грузовичка изображал постороннего человека.
- Сколько ты за него должен? – поинтересовался Сакуров у водилы.
Водила сказал.
- А когда кончается срок погашения кредита?
Водила сказал.
«Что ж, - прикинул Константин Матвеевич, - если инфляция к тому времени не сбавит темпа, то получатся чистые копейки…»
Придя к столь утешительной мысли, Сакуров параллельно констатировал, что лично им с Жоркой темпы инфляции по барабану, поскольку от них (темпов инфляции) не прибавится ни пенсия у Жорки, ни пособие по безработице у Сакурова, которого он не получал. Другими словами, отдавать им придётся за грузовичок почти сегодняшнюю реальную стоимость, десять процентов которой предлагал им ушлый охранник, бывший типичный советский военспец эпохи позднего застоя и первых лучей прожектора перестройки.
- Так дело не пойдёт, - пошёл в отказ Жорка.
- Не прибавлю не рубля, - проявил похвальную твёрдость охранник.
- Чтоб ты сдох, - пожелал ему Жорка.
- Да я ещё, пожалуй, поживу, - не обиделся бывший военспец. – Соглашайтесь, ребята. Я же знаю, что вам край, поэтому могу сбавить.
- Но деньги нам нужны прямо сейчас, - сказал Жорка, гипнотизируемый двумя парами голодных глаз. Впрочем, Жорка и сам был не железный. В смысле, выпить он хотел страшно. Ну, и закусить.
- Так это не проблема, - бодро ответил охранник и достал из кармана новомодный комок денег, перетянутый резинкой от бигудей.
- Чёрт с тобой, слюнявь! – махнул рукой Жорка, а Сакуров почувствовал, что сейчас захлебнётся голодной слюной.


Когда рассчитались за грузовичок, охранник свистнул собак, пересажал их на цепь и повёл троицу к месту стоянки. Там он присмотрел за троицей, пока те забирали кое-какие вещи, а потом проводил до выхода. Короче говоря, доставать газовый пистолет Сакуров не рискнул. А водила, подлец, первым делом сожрал чебуреки и не предложил даже полчебурека ни Сакурову, ни Жорке. Конечно, они и сами бы отказались есть такую тухлятину, но отказываться просто не пришлось.
Покинув территорию рынка, Сакуров, Жорка и отчаянно рыгающий экс-водила кинулись ловить такси или какого-нибудь частника. Между делом дальний родственник Семёныча потребовал деньги.
- Какие деньги? – угрожающе спросил Жорка.
- За грузовик, вот какие, - бесстрашно пояснил экс-водила.
- И ты сам потом выплатишь кредит? – уточнил Жорка.
- Не-эт! – хитро возразил ушлый земляк. – Кредит обещал заплатить ты.
- Я что-то не пойму: ты дурак? – удивился Жорка.
- Чево это я дурак? – обиделся экс-водила. – Ты деньги давай!
- Хорошо. Вот тебе твои деньги. И чтоб я тебя больше не видел. Понял?
Сакуров в это время остановил тачку и стал спрашивать, за сколько хозяин тачки отвезёт их в ближайшую харчевню.
- Так я вас сегодня угощу, - предложил дальний родственник Семёныча, - а потом ты кредит заплатишь. Как обещал, между прочим.
- Там тебе тачку поймали, угощайся сам, гнида. Костя, пошли отсюда.
- Что случилось?
- Да что ты, Жорка, прямо, как не родной? – засуетился земляк. – Ведь я же вас не только угостить хочу, но и билеты купить. Ведь надо нам всем домой ехать?
- Езжай один.
- Что случилось? – повторил вопрос Сакуров.
- Пошли отсюда, - повторил Жорка, - потом объясню.
- Эй, так мы едем? – подал голос мурманский извозчик.
- Да ладно тебе, Жорка, - перепугался Николай. – Бери все деньги назад, если ты такой гордый.
Говоря, он незаметно отщипнул от вороха несколько бумаг и спрятал их под одежду. К слову сказать, этот дальний родственник Семёныча за всю свою жизнь далеко ездил один только из армии, потому что туда его отвезли. Но какие тогда были времена? Смешные и скучные были времена, когда кассиры ездили за зарплатой рабочих и служащих в трамваях, а в любое советское учреждение можно было зайти пописать или попудрить носик. Теперь же, когда демократы распоясались не на шутку, а убить человека из-за денег стало, что высморкаться, катиться одному из Мурманска в Угаров было страшновато.
- Что, ладно?! – заорал Жорка. – Ты кончай меня доставать, понял! Давай деньги, урод…
- Чево это я урод? – снова обиделся экс-водила. – Грубый ты человек, Жорка…
- Так что, поехали? – уточнил мурманский извозчик, когда троица погрузилась в его сильно подержанный драндулет.
- Поехали, родной, только быстрее, - попросил его Сакуров.


Грузовичок пропили за ночь.
Начали в кабаке, потом перебрались на хату к какой-то гулящей местной бабе. Сначала эта баба была совсем одна, и как она оказалась за столиком Сакурова, Жорки и Николая, никто из троих толком не помнил. Но эта баба как-то всем сразу понравилась, земляки наперебой её угощали, и все трое наперебой целовались с ней на брудершафт. А когда наступило время закрытия кабака, где-то полпервого ночи, баба пригласила земляков для продолжения банкета к себе домой.
- Надо было сразу ко мне идти! – визгливо говорила она, обнимаемая по очереди то Николаем, то Жоркой. – Сколько денег зря на ресторанную наценку перевели!
- Ерунда! – орал пьяный Николай, не потративший ни копейки своих денег. – Сколько той жизни! Ты, кстати, одна живёшь?
- Одна. Муж сидит, а мать в больнице.
- Это хорошо, - потирал руки Николай.
«Чего ж тут хорошего?» - думал Сакуров, стараясь идти ровно по хреново освещённым улицам крупного российского портового города. Идти, правда, далеко не пришлось. Баба жила в трёх кварталах от кабака в двухэтажном деревянном доме. Квартиру она занимала двухкомнатную. Там, действительно, никого не оказалось. Прибывшие расположились в большой комнате и продолжили банкет. Водку и закусь они приобрели по пути из кабака. Брали и того, и другого с запасом, но не рассчитали. В три ночи (или утра) вернулся из тюрьмы муж гулящей бабы. И вернулся не один, а с четырьмя корешами. Чуть позже них из больницы припёрлась мать бабы. Её сопровождали две женщины и один мужик неопределённого возраста. Наверно, представители медперсонала. Муж бабы не стал судить супругу строго за присутствие в квартире посторонних мужчин, но навалился на водку. Его кореша тем более не стали бузить, но водку жрали тоже исправно. Мать бабы вообще слова лишнего не сказала, а один из представителей медперсонала даже предложил посылать его за дополнительной водкой, когда прежняя кончится. Жорка сорил деньгами, как семечной шелухой, а Николай схлопотал от мужа бабы за излишнее к ней внимание. Сакуров пил водку наравне со всеми, но в его голове нет-нет, да и образовывалась мысль насчёт того, а чем же всё это кончится?


Глава 21



Кончилось тем, что в десять утра их всех выгнали из дома гулящей бабы, которую они все трое якобы сняли в кабаке. Выгнали со скандалом, а инициировала скандал якобы больная мать бабы. Проснувшись раньше всех, она посовалась по квартире, не нашла, чем похмелиться, и начала орать. При этом она не стеснялась в выражениях и отдельных словах, под конец договорившись до прямых угроз физического насилия над тремя какими-то бродягами, которые дрыхнут в её квартире. Под тремя бродягами якобы больная мать гулящей бабы подразумевала Сакурова, Жорку и хитрожопого дальнего родственника односельчанина Семёныча.
«Надо линять из этого гадюшника», - подумал Сакуров, окончательно просыпаясь. Рядом с ним на полу спали Жорка, Николай и муж бабы. Сама баба ругалась в кухне с одним из корешей мужа. Медперсонал и остальные кореша отсутствовали. Одни, наверно, ушли на дежурство в больницу, откуда сопровождали пациентку, другие, очевидно, отбыли в места заключения.
- Ну, чё разлеглись? – продолжала скандалить мать бабы. – А ну, валите отсюда, а то щас участкового вызову!
«Как же башка болит», - подумал Сакуров.
- Заткнись, старая швабра! – рявкнул, проснувшись, Жорка.
- Это кто тут старая швабра?! – завизжала изобиженная мать бабы.
- Ты, это, не тронь тёщу, а то худо будет, - прокряхтел муж бабы.
Жорка молча накатил мужу в ухо и тот заткнулся. Но расходившуюся пациентку неизвестного медучреждения успокоить было не так просто. Она, продолжая визжать, сдёрнула со стены пустую книжную полку и поехала на Жорку. В это время Николай встал на четвереньки, схватил озверевшую тётку за ноги и опрокинул её на спину. Упав, тётка затихла, а Николай подхватился и крикнул:
- Полундра!
- Да, надо смываться, - поддержал Николая Жорка и толкнул Сакурова. Константин Матвеевич, стеная, оторвал туловище от жёсткого ложа и, шатаясь, направился к выходу. Шёл он еле-еле, цепляясь ногами за пол в комнате и прихожей. Поэтому успел услышать, о чём ругалась гулящая баба с одним из корешей её мужа.
- Ты, чё, сволочь, опять решил нахаляву мной попользоваться? – вопила баба.
- Да ничего я тобой не пользовался, - добродушно отбрехивался кореш.
- А какого хрена мы с тобой голые в ванной валялись? – не отставала баба. – Ты чё, думаешь, я совсем дура? Поэтому, давай, гони расчёт за те два раза и этот!
- Да ладно, куплю я тебе бутылку водки…
- Я тебе чё, дешёвка подзаборная? Купишь две!
- Танька! – подала голос очухавшаяся мамаша. – Наших бьют!
- Ты долго? – спросил Жорка. Он, было, выскочил на лестничную площадку, но решил вернуться посмотреть, чего так долго тормозит Сакуров. К тому времени Танька и задолжавший ей за услуги специфического свойства кореш мужа вылезли в коридор. Взбодрённые призывом пациентки неизвестного медучреждения, намерения они имели самые агрессивные. А Сакурову осталось три шага до спасительной двери. Жорка моментально оценил ситуацию и посоветовал Сакурову:
- Костя, сунь им по разу на прощание и – ходу.
- Не могу! – почти беззвучно воскликнул Сакуров. Его тошнило от одного только процесса черепашьего движения, а мысль о возможных более активных действиях ввергала его просто в паническое отчаяние.
- Понял, - сказал Жорка, пихнул Сакуров к двери и пошёл навстречу воинственной парочке.
- А-а! – воодушевился кореш мужа гулящей бабы, увидев перед собой всего лишь одного однорукого инвалида. Сначала он предусмотрительно следовал за своей подругой, но теперь решил её по-джентльменски обойти. Но не успел. Жорка быстро примерился и, не разбирая полов, ахнул гулящую бабу в пятак прямым левым. Баба ойкнула и повалилась на кореша мужа, а потом они оба хлопнулись о пол.


Выскочив на улицу, Жорка и Сакуров сначала не обнаружили Николая, но затем увидели знакомую фигуру в некотором отдалении от дома с дурной репутацией. Таковая репутация о месте их с Жоркой и бывшим водителем пропитого грузовичка ночного пребывания, во всяком случае, утвердилась в сознании Сакурова. За Жорку и Николая в этом плане он поручиться не мог.
- Эй, катитесь сюда! – позвал Сакурова и Жорку Николай. Он уже успел стрельнуть три сигареты, одну курил сам, а две предложил друзьям по несчастью.
- Давай, шевели копытами, - сказал Жорка, - на ходу покурим.
- Как мне хреново, - возразил Сакуров, трясущимися руками беря сигарету.
- Не то слово! – бодро отозвался экс-водила. – Деньги остались?
- Какие деньги! – махнул рукой Жорка. – Если какие и оставались, то наверняка обчистили. Это хорошо, что вся одежда цела…
Сакуров невольно посмотрел на ноги – обуты ли?
- Знаю я это сучьё, - поддержал Жорку Николай. – Вот такие бабы ходят по кабакам, прикидываются одинокими, завлекают дураков, а потом их обчищают. А если дураки попадаются богатые, то таких могут и поубивать.
- Есть такое дело, - согласился Жорка.
- А вчера вы этого не знали? – спросил Сакуров.
- Почему ж не знали, - рассудительно возразил Николай. – Что мы, полные дураки?
- Вот именно, - поддакнул Жорка и ускорился. Бывший интернационалист вёл приятелей в сторону рынка, где Сакуров спрятал газовый пистолет.


Газовая пушка, к счастью земляков, оказалась на месте. Достать, правда, её было трудно. Кругом толкались покупатели, помощники спекулянтов, мусорщики и прочие рыночные проходимцы. Да ещё Николай зудел под руку насчёт того, что первым делом после реализации заветной пушки надо будет опохмелиться.
«Да, не мешало бы», - вторил Николаю неунывающий Жорка, попавший к дальнему родственнику Семёныча в долговую кабалу на довольно круглую сумму.
«Хрен вам, а не похмелиться», - думал Сакуров и продолжал кружить возле памятного трапа. Хорошо ещё, погода стояла сухая, и трап не плавал в воде. После нескольких кругов они кое-как между собой договорились, заняли почти круговую оборону у трапа, Жорка с Николаем прикрыли Сакурова, а тот сделал вид, будто завязывает шнурки. Так, сидя на корточках, он засунул руку под трап и убедился, что пистолет на месте.
«Есть», - моргнул он Жорке, и Жорка облегчённо вздохнул.
- Доставай, - нетерпеливо велел он, не забывая бдительно присматриваться к случайным людям. Но вчерашних рэкетиров среди них не наблюдалось. Менты отсутствовали тоже. А если кто-то из них шатался по рынку под прикрытием, то это было очень качественное прикрытие.
- Чё, есть? – вмешался Николай.
- Есть, - буркнул Сакуров, спрятал пистолет под одежду и выпрямился.
- Так пошли отсюда быстрее, - заторопился Николай.
- Теперь надо подумать, кому её толкнуть, - стал соображать на ходу Жорка
- А чё тут думать? – засуетился Николай. – Я тута очень приличную забегаловку видел…
Забегаловка в виде просевшей палатки стояла в центре огромной лужи, неизвестно откуда взявшейся (погода стояла сухая), а к её входу вели условные мостки из распластанной картонной тары. На входе красовалась рукописная титульная доска, и на ней значилось, что палатка – это ресторан «Норд-Ост-Маркет» и, поскольку это ресторан, то в нём действуют ресторанные наценки. О наценках хозяева палатки заявляли, очевидно, после того, как им надоело выкидывать из «ресторана» тех забулдыг, которые предполагали освежиться под просевшим тентом за нормальные деньги. Заявляя о наценках, хозяева также сильно рисковали в плане антирекламы собственного заведения, но неистощимая жажда населения свела эти риски на нет.
- Ты чё, дурак? – осадил Николая Жорка. – Здесь пушку пропивать нельзя, тут нас могут запросто взять за жопу. Надо поискать другой кабак… За пределами рынка, то есть…
- Ребята, вы, вообще, домой собираетесь? – кротко спросил земляков Сакуров.
- Домой? – хором переспросили Жорка и Николай.
- Да, домой, - повторил Константин Матвеевич. – Только я не имею в виду тот дом, где мы сегодня ночевали.
- Да, вообще-то… домой… домой-то надо… но опохмелиться не мешало бы… - стали чесаться земляки.
- Ребята! – горестно воскликнул Сакуров. – Больше всех похмелиться надо мне, а вам…
- А что – нам? – опять хором переспросили Жорка и Николай.
- Да вам с любого бодуна хоть бы хны! – с откровенной завистью сказал Константин Матвеевич, имея в виду бодрые телодвижения земляков и их цветущие, в отличие от его, Сакурова, физиономии.
- Обижаешь! – возразил Николай.
- Костя, ты чё? – участливо поинтересовался Жорка.
- Ничё. Мы идём на вокзал.
- Ну, на вокзале тоже буфет имеется, - не стал спорить Николай.
- Точно, - согласился Жорка.


До вокзала пришлось тащиться пешком.
Сначала троица хотела прокатиться зайцами на общественном транспорте, но там – в транспорте – оказался такой злобный кондуктор, что земляки как сунулись в автобус, так оттуда на той же стартовой остановке и высунулись. Следом за ними на землю упал какой-то ветеран какого-то производства, пытавшийся из-за отсутствия денег проехаться за счёт своего ветеранского удостоверения до городской поликлиники. Однако проехаться ему не дали, но надавали по шее и спустили на землю, пообещав засунуть ветерану в задницу его сраное удостоверение, если он ещё раз с ним попадётся.
- Ну, что ж, пойдём пешком, - бодро молвил ветеран и похромал в свою поликлинику.
- Может, стоит подождать следующий автобус? – спросил ветерана Жорка, не столько убоявшийся кондуктора с водителем, а сколько – возможности снова угодить в Мурманский мусоропровод.
- Зачем? – удивился ветеран.
- Может, там кондуктор с водителем не такие звери? – от нечего делать не отставал Жорка, тем более что им было с ветераном по пути.
- Эх, паря! – старомодно воскликнул пожилой мурманчанин. – Капитализм на дворе, поэтому теперь все друг другу звери.
- Так уж все? – продолжал расспрашивать Жорка.
- Ну, совсем за всех я тебе не отвечу, но из этого автобуса меня ещё по-доброму выставили.
- Что ты говоришь? – удивился Жорка.
- Точно! Позавчера меня из другого номера выкидывали, а со мной – ещё одну старушку. Так она, горемычная, прямо мордой в асфальт врезалась. Я, значит, упал удачно, встал себе и пошёл. Иду и оглядываюсь: жива ли старушка? Но ничего: живучая оказалась, зараза… Вот только с морды всю кожу ободрала…
Ветеран слегка запыхался, но даже в таком запыхавшемся состоянии явно выказал неудовольствие по поводу того, что старушка не крякнула, лишив тем самым такого же горемыку, как она сама, сильного впечатления.
- А с ногой что? – участливо поинтересовался Жорка.
- Подвихнул, когда на замёрзшей луже подскользнулся, - словоохотливо объяснил ветеран.
- А вторая ничего, здорова? – также участливо спросил Жорка.
- Ничего, здорова.
- А давай я её у тебя вырву? – предложил Жорка.
- Это ещё зачем? – не испугался ветеран. – Это чтобы, значит, тебе не было обидно за то, что ты с одной клешнёй, а я с двумя ногами?
- Соображаешь, - ухмыльнулся Жорка.
Так, за разговорами, земляки в компании пожилого мурманчанина добрались до городской поликлиники. Там они тепло с попутчиком распрощались и ещё часа полтора канали до вокзала. Тачку земляки благоразумно тормозить не стали, потому что это только в развитых капстранах принято брать попутчиков за так, а в недоразвитых – строго по таксе. Впрочем, в России и при советской власти, когда человек человеку был официально друг, товарищ и брат, попутчиков на дармовщину не сильно жаловали.


На вокзале землякам повезло: от первого пути первой платформы отправлялся скорый поезд «Мурманск – Санкт-Петербург».
- Через двадцать минут отправляется! – радостно сообщил Сакуров, бегло просмотрев расписание.
- Ага, - рассеянно ответил Жорка, тормозя взглядом на вокзальном буфете, вокруг которого царило повышенное оживление. Николай тормозил своим взглядом там же. А оба они успели определить наличие в данном буфете крепких освежающих напитков. На столиках, во всяком случае, стояло пиво и характерные, ставшие модными в последнее время, пластиковые стаканчики.
- Ага! – передразнил Жорку Сакуров. – Погнали к поезду.
- Зачем? – забуксовал Жорка, выделяя неизбежную слюну непохмелённого человека на вызывающий вид пива и вышеупомянутых стаканчиков.
«Эх, Жорка!» - жалостливо подумал Сакуров и. не говоря лишних слов, потопал на перрон.
- Костя, Костя! – затормошил Сакурова Николай, оглядываясь на буфет.
- Ладно, не скрипи, - проворчал Жорка и поспешил за приятелем на перрон, - авось, в поезде поправимся…


Двадцать оставшихся до отправления минут Сакуров суетился вдоль поезда «Мурманск – Санкт-Петербург». Он решил не полагаться на Жорку и Николая в деле успешной посадки на транспорт, способный вывезти их хотя бы из этой северной глухомани в места более цивилизованные, где имеются оживлённые автомагистрали, и курсирует электричка, на входе в которую не проверяют билеты. Поэтому Константин Матвеевич бегал от вагона к вагону и присматривался к проводникам. Время отпусков кончилось, а стремительная инфляция сожрала все финансовые припасы жителей Крайнего Севера, поэтому желающих прокатиться на поезде, где стоимость билетов индексировалась с упреждающим коэффициентом, было в два раза меньше обычного. Другими словами, проводники скучали, заранее подсчитывая убытки от недопроданного спитого чая, окаменелого сахара и прошлогодних сухарей. И их меркантильные рожи совсем не нравились Константину Матвеевичу, и он бежал дальше, пока не нашёл такого работника компостера и водогрейки, который ему приглянулся. Этот, который приглянулся, торчал возле общего вагона в гордом одиночестве, и рядом с ним не наблюдалось никакого движения. Лицо данный железнодорожный фрукт имел обтекаемое, взгляд – приветливый.
- Здорово, земляк, - не очень уверенно приветствовал Сакуров проводника, памятуя тот печальный факт, что на земляков большинство русских реагирует крайне вяло.
- Здорово, - процедил «земляк», и его взгляд утратил былую приветливость. Впрочем, вид Сакурова с приятелями, исключающий возможность щедрой оплаты проезда в общем вагоне без билетов, не заслуживал никакой приветливости. Одно только презрение и издевательское превосходство. Короче говоря, машинально брякнув ответное приветствие, проводник, сдуру названный Сакуровым «земляком», взялся заготавливать короткое энергичное выступление в новомодном стиле «фьюжин», эдакую ядрёную смесь нецензурной брани с вагоновожатым юмором. Ну, и плюс вышеупомянутые презрение с издевательским превосходством.
Но, готовясь смешать просителей с говном и грязью, а затем, если те станут проситься Христа ради дальше, вызвать наряд милиции, проводник слегка ошибся. В общем, Сакуров и его приятели оказались не совсем неплатёжеспособными безбилетниками.
- Нам нужно до Ленинграда… - начал Сакуров.
- Санкт-Петербурга! – рявкнул проводник, выказывая свою истинную демократскую сущность.
- Какая хрен разница, - разозлился Сакуров. – Могу предложить за проезд нас троих в твоём гадюшнике на колёсах и кое-какие деньги в придачу вот это…
Константин Матвеевич украдкой показал проводнику пушку. До отправления оставалось минуты две. Жорка с Николаем топтались рядом.
- Чё, газовая, что ли? – изобразив чисто купеческую незаинтересованность, уточнил проводник и протянул руку.
- Руки убрал, - процедил Сакуров, ненавидя проводника за одно только своё желание пообщаться с этим гандоном, как с земляком и человеком. Одновременно в голову бедного сельского труженика пришла умная мысль насчёт семантики и этимологии слова «земляк». В том смысле, что для большинства русских это слово чисто этимологическое без всякой семантики.
«Какая-то этимология», - с неудовольствием подумал Сакуров, прикидывая, где это он подцепил такое слово? Наверняка от Петьки Варфаламеева…
- Ладно, до Питера довезу, - снова сделался приветливым «земляк».
- А деньги? – спросил Сакуров.
- Какие деньги? – заныл проводник. – Зарплату задерживают, семье есть нечего…
- Ну, тогда отдыхай, - сказал Сакуров и, чувствуя, что в нём всё обрывается от перспективы грядущего безнадёжного ожидания, сделал вид, что собирается отвалить. Одновременно он так посмотрел на Жорку с Николаем, что у тех на минуту замёрзли языки.
- Да ладно кочевряжиться, - засуетился проводник, - садись, в вагоне перетрём. Эти с тобой?
Проводник показал на Жорку с Николаем.
- Со мной. Только ты сначала колись насчёт денег, а потом…
- Да отправляемся же! Ну, дам я тебе немного денег. А если ты насчёт жратвы до Питера хлопочешь, то я вас покормлю и…
«Земляк» навскидку определил состояние попутчиков Сакурова, правильно отличил сивушный перегар переговорщика от запаха свежесъеденного люля-кебаба под мозельское прошлогоднего урожая и добавил:
- …И освежу. Водку употребляете?
Не успел Сакуров что-либо ответить, как почувствовал, что его сейчас затопчут его земляки.
- Употребляем! – заверил проводника Жорка, схватил Константина Матвеевича за правую руку и потащил его к входу в тамбур вагона.
- Да кто ж её, заразу, не употребляет? – причитал Николай, хватая Сакурова слева.
- Места-то есть, земляк? – суетился Жорка.
- Пустой вагон!
- Ну, спасибо тебе, братан, вот выручил! – радовался Николай.


Поезд тронулся и все четверо засунулись в купе проводника. При более тщательном рассмотрении оказалось, что пушка качественная, чисто западногерманского производства, и такие стоили немало. К тому же пушка была при почти полной обойме. Тем не менее, братан кинул земляков почти втрое. А за водку попросил, соответственно, тройную цену. Сакуров хотел возмутиться, но ему не дали и – понеслось. Сначала освежились (Сакуров тоже выпил) довольно паршивой водкой, которую стали делать демократы взамен советской качественной, потом поели концентратов и продолжили. Проводник, забив на обязанности, завис вместе с земляками. Вперемешку с водкой хлебали холодный чай, хрустели сухарями и снова трескали водку. Когда лимит был исчерпан, к компании присоединились какие-то бродяги, подсевшие в Полярных Зорях. Бродяги промышляли металлом, и деньги у них водились. Жорка рассказывал про свои институты, двое из бродяг тоже когда-то где-то учились, поэтому разговор клеился, Николай пел похабные частушки, а Сакуров бегал блевать в сортир. Потом их всех (и пьяного проводника в том числе) чуть не ссадил на какую-то станцию возле Петрозаводска наряд милиции. Пришлось апеллировать бригадиру. Но потом как-то всё само собой рассосалось, наряд милиции выговорил себе контрибуцию в размере трёх бутылок водки и полу-ящика просроченных концентратов, а бригадир присоединился к пьянствующим. А Сакуров уже спал и видел какие-то несуразные сны. То он метался между железнодорожных путей, по которым сновали устрашающие составы. То его пытался задушить муж давешней гулящей бабы. То он дрался в Мурманском застенке с какими-то мордоворотами. А когда Сакурову приснился его дом в Сухуми, Константин Матвеевич заплакал во сне и проснулся.
- Костя, Костя! – тряс его за плечо Жорка. – Вставай, через полчаса Питер.
- Да, надо сдать бельишко, забрать у проводника билеты для авансового отчёта, почистить зубы и – с вещами на выход, - балагурил один из бродяг.
- Какое бельишко? – не понимал Сакуров, украдкой утирая мокрое от слёз лицо рукавом куртки.
- Шуток не понимаешь, земляк? – гоготал бродяга и пытался стащить за ноги какого-то мужика с третьей полки.
- А ну, положь на место, - бузил мужик.
- Положь, положь, пусть спит, - нарисовался проводник, - это бригадир.
- Ты деньги взял? – с трудом ворочая опухшим от чёрствых сухарей языком, спросил Жорку Сакуров.
- Взял, - успокоил его Жорка.
- Сколько?
- Хватит. У меня в Питере сослуживец есть, у него одолжимся.
- Блин!
- Да ладно, не кряхти.
- Чё, на посошок? – предложил проводник.
- Дык лимит, тово, - возник Николай.
- Да всё оплачено, земляки! – весело возразил давешний бродяга.
- Ой! – сказал Сакуров, слез с полки и пошёл снова блевать в сортир.
- Чё-то он какой-то не такой, - подозрительно заметил другой бродяга.
- Он наполовину японец, - объяснил Жорка, в то время как проводник наполнял стаканы.
- А, японец!
- Ну, это другое дело…
- Надо сказать, слабый народ, эти японцы… - вразнобой загомонили бродяги, а среди их голосов прорезалась веская сентенция проводника:
- И русско-японскую они у нас ни хрена не выиграли, это всё большевистское враньё, чтобы царскую власть обосрать!
«Идиоты», - мысленно возразил Сакуров и вошёл в сортир, воняющий в натуре перегаром.



Глава 22



Когда земляки в компании с бродягами сошли с поезда и попрощались, оказалось, что денег у Жорки ровно столько, чтобы всем троим один раз позавтракать, и съездить на любом питерском транспорте в один конец. Такси и частный автотранспорт к категории «любой» в данном случае не относились. Один конец в данном конкретном случае определялся границей Питера, поскольку выехать за её пределы средства приятелям не позволили бы. Ну, разве что они не стали бы завтракать.
Когда Константин Матвеевич узнал об их финансовом состоянии, озвученном неунывающим Жоркой, у него заболел живот. То ли от нервов, то ли от болезненного недавнего промывания желудка в виде попеременного вливания в него отвратительной новой русской водки и исторжения из желудка оной.
- Да, Жорка, - с трудом молвил Сакуров, маясь желудком, - бизнесмен ты хренов.
Он вспомнил, какие они с Жоркой строили радужные планы на фундаменте их совместного капитала, заработанного от реализации мурманской селёдки, и ему стало ещё хуже.
- Ну, чё ты, Костя? – не обиделся Жорка. – Сейчас не получилось, потом что-нибудь выйдет. Не боись!
«Да, конечно», - подумал Сакуров и, как человек ответственный, стал прикидывать свои возможности насчёт своего долевого участия в погашении Жоркиных долгов. Но ничего хорошего не прикидывалось: лишней картошки у него на продажу почти не осталось, а от реализации на местном Угаровском рынке морковки больших барышей не ожидалось. В Москве морковка стоила в три раза дороже, чем в Угарове, но возить её в Москву из-за засилья столицы спекулянтами не представлялось возможным. Причина такой невозможности лежала на самой поверхности вонючей российской демократской действительности: ведь если всякая крестьянская собака станет таскаться в Москву со своими овощами, то на что тогда прикажете жить тамошним спекулянтам и московским чиновникам, которых спекулянты реально подкармливали? Подкармливали за свою полную безнаказанность в сфере любой рыночной деятельности в пределах столицы, области и других крупных российских городов, каковая деятельность приносила им сверхприбыли от реализации овощей, закупаемых у бедных российских крестьян по известной, беспрецедентно заниженной, цене.
- А вот водочку, водочку не желаете? – подкатилась к землякам какая-то предприимчивая питерская старушка.
- Дык это, - сглотнул слюну Николай и посмотрел на Жорку. Денег у них, в принципе, на две бутылки водки хватило бы.
- Нет, - твёрдо сказал Жорка. – Вы меня здесь подождите, а я в ментуру заскочу.
- Зачем в ментуру? – испугался Николай.
- Попробую взять питерских ментов на их культурности, - объяснил Жорка, достал своё ветеранское удостоверение и шагнул в сторону дверей с характерной титульной доской, указывающей на присутствие по ту сторону дверей опорного пункта железнодорожной милиции.


В опорном пункте Жорка пробыл недолго. Ровно столько, чтобы успеть представиться и назвать однополчанина. Менты, услышав реквизиты известного питерского бандита и начинающего бизнесмена, прониклись к Жорке уважением и выводили его всем составом. Одни просили замолвить словечко, другие совали Жорке деньги, небольшие, но достаточные для найма такси. Жорка благосклонно принял деньги и обещал замолвить словечко.
- Так, куда старуха с водкой запропастилась? – спросил Жорка, когда менты отвалили. Сакуров, услышав про Жоркин интерес, понял, что на такси они сегодня никуда не поедут.
- Тута я, тута, - подкатилась старушка, всем своим видом исключающая сходство с коренными питерскими жительницами. Скорее всего, данную старушку недавно выписал из деревни какой-нибудь разбогатевший бывший лимитчик. И данная старушка, не желавшая в силу своей крестьянской практичности сидеть на шее сына в качестве нахлебницы, промышляла собственным делом. То есть, спекулировала водкой, каковую не лучшего качества приобретала в разных местах за дёшево, а толкала, как получится.
- Четвертинки есть? – кратко осведомился Жорка.
- Есть, милок, есть, - заверила Жорку старушка.
- Тогда одну четвертинку и одну нормальную, - сказал Жорка. – Сколько?
Старушка назвала цену, и выяснилось, что получалось у неё нехило.
Жорка рассчитался, нормальную бутылку убрал под куртку, а четвертинку протянул Сакурову.
- Нет! – инстинктивно взмахнул руками Константин Матвеевич.
- Ты это чево? – обиделся Николай, стараясь одновременно смотреть и на четвертинку, и на нормальную бутылку, спрятанную Жоркой.
- Ничего, - огрызнулся Жорка. – Или я должен к однополчанину с пустыми руками идти?
- А, ну это понятно, - нехотя согласился Николай и принял четвертинку. Он воровато сковырнул пробку с горлышка, как-то специально изогнулся и выдул водку в три булька.
- Как? – поинтересовался Жорка, а Сакуров почувствовал характерный желудочный спазм и схватился за живот.
- Ничего, - просипел Николай. – Закусить ба…
Жорка купил три традиционно вонючих чебурека, земляки перекусили и решили ехать до Невы, где возле Дворцового моста жил Жоркин однополчанин, на троллейбусе. Билетов они покупать не стали, поэтому возле Пассажа их накрыли контроллёры. Жорка отмазался удостоверением, Сакуров отмазался как сопровождающий инвалида, а вот Николая согнали.
- Братцы, братцы! – вопил Николай, припуская по тротуару за медленно ползущим троллейбусом. – Чё мне теперь делать-то?
- Да, что ему делать? – проникся христианским сочувствием Сакуров.
- Тут рядом, - отмахнулся Жорка. – Если не дурак, пусть бежит за троллейбусом.
Николай оказался не дурак. Вернее, не настолько дурак, чтобы растеряться и остаться на том месте, куда его спустили бдительные контроллёры. Он бежал за транспортом, на каждой новой остановке заглядывал в салон и спрашивал, не вышли ли контроллёры?
- Нет, ещё не вышли, - успокаивал его Жорка, и Николай продолжал трусить дальше, в то время как контроллёры, числом трое, выясняли отношения в разных концах троллейбуса с другими зайцами. Эти зайцы имели вид более платёжеспособный, чем разноцветный дальний родственник Семёныча, и с ними имело смысл работать в надежде вытряхнуть из зайцев штраф. Поэтому контроллёры тормозили в салоне, и пытались получить хоть какие-то деньги, потому что от этих денег напрямую зависела их зарплата. В противном случае – если безбилетники откажутся платить – контроллёры грозили препроводить их в ближайшее отделение транспортной милиции. Но культурные питерские зайцы свои права знали туго и без адвокатов никуда идти не собирались.
- Ты раньше был в Питере? – спросил Сакурова Жорка.
- Нет, - ответил Сакуров.
- Ну, и как тебе северная столица? – поинтересовался Жорка.
- Фигня. Если честно, я не думал, что Питер такой грязный город, - сказал Сакуров.
- Раньше тут было гораздо чище, - заверил его Жорка.
- Ещё далеко? – спросил Сакуров, с состраданием наблюдая за Николаем. Троллейбус к тому времени переезжал по диагонали какую-то площадь, и дальний родственник Семёныча, чтобы не отстать, соскочил с тротуара и нёсся за троллейбусом по проезжей части, увёртываясь от иномарок и прочих транспортных средств. В одном месте ему повезло, и он зацепился за аварийную лесенку позади троллейбуса.
- Сейчас выходим, - ответил Жорка на вопрос Сакурова, они сошли на остановке, и Жорка позвал Николая: - Слезай, приехали.
- Я не знаю, куда тут ГАИ смотрит, но ездют местные безобразно, - принялся возмущаться дальний родственник Семёныча. – Нет, ты видишь, что человек за троллейбусом бежит, так на хрена его подрезать?!
- Безобразие, - сочувственно поддакнул Сакуров.
- Так, сейчас сюда, - сориентировался Жорка. Имея в арсенале наводку ментов и собственные сведения о бывшем Ленинграде, сделал он это (сориентировался) довольно быстро.
- Куда? – переспросил Сакуров, любуясь на шпиль Петропавловки и Дворцовый мост.
- Сюда, - с сомнением повторил Жорка и объяснил своё сомнение несколько двусмысленной фразой: - Вообще-то, раньше в этих домах жили представители бывшей ленинградской элиты или просто коренные блокадники, а Васька, сколько мне известно…
Васькой звали бывшего однополчанина Жорки Прахова. К его дому за номером таким-то приятели канали минут десять, пока не упёрлись в заново отделанный фасад подъезда дома, построенного на набережной Невы напротив Васильевского острова ещё во времена Николая второго кровавого. А может, ещё раньше. Этот подъезд выгодно отличался от других, куда ещё не въехали представители новой питерской элиты, евроремонтовским шиком, зеркальными окнами и изящными камерами наблюдения на входе, возле которого теснилось с полдюжины иномарок.
Подканав, Жорка по-хозяйски ткнул в кнопку домофона.
- Вам кого? – послышался удивлённый голос.
- Василия Кострова, - небрежно обронил Жорка. – Доложите, что здесь Георгий Прахов.
Минуты три домофон молчал, а тот, кто им «рулил», наверно, с невменяемым изумлением разглядывал на экране видеомонитора опухшего от беспробудного пьянства разноцветного Николая. Впрочем, на Жорку и Сакурова тоже стоило посмотреть.
- В вы ему кто? – уточнил, наконец-то, невидимый наблюдатель.
- Слушай, ты доложи хозяину, что здесь Георгий Прахов, только сделай это немедленно. Иначе, если я доберусь до твоего хозяина без твоей помощи, тебе потом не поздоровится.
Невидимый промолчал, а спустя пять минут из подъезда выкатывался сам Василий Костров в компании охранников. Это был крупный наголо обритый мужик в деловом костюме, плохо скрывавшем внушительные бицепсы и наметившийся животик. Под пиджаком костюма бритый имел десантный тельник, его шею украшала непременная золотая цепь, а на каждый палец был надет перстень.
«Ничего себе», - только и подумал Константин Матвеевич, мимолётно задумавшись на тему впечатления от вида однополчанина Жорки Прахова: то ли он испытал тревогу, то ли надежду?
Николай, наверно, ни о чём таком не думал. Он, разинув рот и схватившись обеими руками за нижнюю челюсть, заворожено разглядывал Василия Кострова.
- Братишка! – басил в это время Василий Костров и обнимал Жорку.
- Ты поаккуратней, не поломай бывшего сержанта, - кряхтел в ответ Жорка. Охранники, числом четверо, бдительно вертели стрижеными головами.
- Чего мы стоим?! – спохватился Василий. – Пошли ко мне!
- Эти двое со мной, - напомнил Жорка.
- Эти? Ну, так пусть тоже заходят.
- Не видать нам, Костя, здесь обеда, - шепнул на ухо Сакурову Николай, озираясь на богатую лепнину новых русских сеней, освещаемых антикварными бра из чистейшей бронзы. (33)
- Не боись, авось на кухне покормят вместе с прислугой, - также шёпотом съерничал Сакуров, а про себя подумал, что остаться без обеда Николаю будет больней его, потому что аппетит он набегал изрядный.


Обедом их всё-таки покормили. Но перед обедом пришлось протащиться по всей квартире бывшего однополчанина Жорки Прахова. Хорошо, в офис заходить не стали. Дело в том, что Василий Костров, продолжая выражать радость по поводу встречи однополчан, не спеша потащил их наверх семиэтажного дома. Охранники, числом четверо, бдительно топали рядом.
- Тут у меня всякие менеджеры делами занимаются, - небрежно объяснял бывший десантник, минуя первые два этажа, - тут у меня отдел собственной безопасности…
Компания поднималась этажом выше.
- … А тут я живу…
Компания поднималась на четвёртый этаж.
- Семья-то большая? – участливо спрашивал Жорка.
- Да один я! – отмахивался Василий Костров.
- Не тесно? – продолжал выражать участие Жорка.
- Видали?! – радостно гоготал Василий Костров и хлопал по плечу ближнего охранника, от чего тот слегка приседал. – Шутник! Всю жизнь шутит. Мочил духов – шутил, подыхал – шутил. И вот теперь тоже: взялся откуда-то на мою голову и снова шутит!
Хозяин грозно смотрел на своих охранников, и те тоже начинали гоготать.
- А ты чего такой нарядный? – наконец-то поинтересовался Василий, когда компания достигла фонаря, переоборудованного из бывшей художественной мастерской в шикарную бильярдную с камином и буфетом. О том, что раньше здесь была изостудия, напоминал неистребимый запах олифы и красок. Сакуров легко распознал специфические запахи, а Николай, увидев буфет, снова остолбенел с разинутым ртом, снова схватившись за нижнюю челюсть обеими руками.
- Да это я бизнесом занимался, - легко признался Жорка.
- Би… - начал, было, переспрашивать Василий, но затем, оценив юмор ситуации, схватился за живот и согнулся пополам от нового приступа смеха. Охранники тоже схватились за животы и тоже согнулись, весело хохоча и продолжая зыркать по сторонам подозрительными взглядами.
- Садитесь, чего мы стоим? – простонал Василий и махнул рукой в сторону группы кресел. – А ну, расскажи, как это ты бизнесом занимался?
- Пусть водила расскажет, - кивнул на Николая Жорка, - у него смешней получится. Только налей ему чего-нибудь.
- Водила? – переспросил Василий. – Извини, братишка, но я что-то не видел машины, на которой вы приехали.
- Так обо всём по порядку, - возразил Жорка. - Да, кстати, - спохватился он, достал бутылку водки и поставил её на бильярдный стол.
- Это что?! – снова загоготал Василий.
- Что – что? – удивился Жорка. – Водка.
- Где брал? – спросил Василий.
- На вокзале.
- Уберите её! – взмолился Василий и посмотрел на одного из своих телохранителей. – Уберите… В музей демократии…
Николаю в это время поднесли фужер рома, тот чинно выпил и принялся рассказывать. У него получилось, действительно, смешней. Хозяин помирал от смеха, охрана веселилась вместе с ним. Когда Николай дошёл то того места, когда приятели пропивали грузовичок, с хозяином чуть не случился удар. Жорка с Сакуровым тоже выпили. Жорка – коньяка, Сакуров – виски. Николай попросил ещё рома. Выпив, он начал повествовать о том, как героически вырубил зловредную мамашу гулящей бабы и тем самым спас компаньонов от неизвестно каких неприятностей.
- Она, значит, нацелилась на Жорку! – взахлёб верещал дальний родственник Семёныча. – А тут я! Ну, думаю, кранты моему дорогому корешу. Чё, думаю, делать? Нет, думаю, не позволю, чтобы моему дорогому корешу пришли кранты. В общем, встаю я в свой полный рост…
Хозяин взвыл, Жорка усмехнулся, Константин Матвеевич сморщился.
- …И грозно говорю этой бабе. Зачем, дескать, ты это на моего дорогого кореша нацелилась?
Слово «дорогого» Николай повторял с особенной любовью, преданно глядя на Жорку, его благополучного однополчанина и здоровяков-охранников. На Сакурова Николай не смотрел и продолжал рассказывать, а Константин Матвеевич подумал, что где бы и когда он послушал таких сказочников, как Семёныч и этот дальний его родственник? В Сухуми, во всяком случай, подобные экземпляры не водились.
- Ой, не могу! – махал руками хозяин. – Есть будете?
- А как же! – с готовностью воскликнул Николай.
- Тогда пошли в столовую…


Войдя в столовую, Николай третий раз замер в немом экстазе в привычной позе. Но потом быстро вышел из экстатического состояния, уселся за стол и принялся закусывать. Ел он, надо отдать ему должное, культурно, и даже салфетку положил на колени. Но пил без меры и через двадцать минут трапезы, упав головой на стол, вырубился. В руках он продолжал удерживать нож с вилкой, но салфетка с колен сползла на пол. Хозяин, надо отдать ему должное, не обратил на «выходку» гостя никакого внимания и продолжал беседовать с Жоркой. Вернее, повествовать о своих делах. Вернее, жаловаться на неурядицы любого российского бизнеса, где всякая собака норовила помешать честному бандиту стать честным капиталистом.
- Пойми меня правильно, братан, - бузил слегка поддатый однополчанин Жорки Прахова, - не век же мне с волыной и кастетом по Питеру бегать и барыг рэкетировать. Нет, правильно?
- Ясное дело, - соглашался Жорка, - да к старости оно и не к чему.
- Это к чьей старости? – хотел, было, завестись хозяин прикинутого подъезда.
- Не бери в голову, - урезонивал Жорка, - продолжай.
- А ну, пошли все вон на хрен! – рявкнул Жоркин однополчанин, и его охрана послушно испарилась. Сакуров не тронулся с места, но хозяин подъезда даже не посмотрел на него. – Слушай, ты мне друг? – спросил он Жорку.
- Ясное дело, - согласился Жорка.
- Надо одну бабу завалить, - доверительно сообщил Василий, а Сакуров вздрогнул. Ведь слушать такое – дорогого стоит. Ладно, Жорка друг этого известного питерского бандита, но на хрена ему, Сакурову, становиться свидетелем каких-то тёмных и кровавых разборок?
- Нет, бабу не могу, - пошёл в отказ Жорка. – Ты же, Вась, меня помнишь: я баб и детей даже за речкой не трогал.
- Но это такая баба! – не отставал Василий, а Сакуров посмотрел на мирно спящего Николая и подумал, не симулировать ли и ему полную отключку?
- Нет! – стоял на своём Жорка. – Мне подавай мужиков, президентов там, министров. На худой конец могу взяться за депутата.
Василий некоторое время молчал, потом, оценив юмор, захохотал, а Сакуров расслабился.
- А чё это за баба такая, что для её уборки тебе потребовалось мне в жилетку плакаться? – поинтересовался Жорка. – У тебя же целый этаж занят под отдел твоей собственной безопасности?
- Э, брат! – значительно поднял брови Василий. – Я и сам раньше думал: обыкновенная тупая, наглая и жадная тля, которая составляет мне конкуренцию. И которую задавить – как два пальца об асфальт. А она…
- Слушай, а чё у тебя за бизнес? – своевременно спросил Жорка.
- Элитный жилфонд реставрирую, - сообщил Василий.
- Всё правильно: ты же в армию после СПТУ (34) призвался, - вспомнил Жорка. – Ну и как платят?
- Шутишь? – обиделся Василий. – Знаешь, какое бабло в этом деле крутится? Сейчас богатых людей в Питере, как собак нерезаных. И всем подавай эксклюзив в центре города в домах не раньше девятнадцатого века. А рабсила нынче – копейки. Видал, сколько мужичья с котомками из бывших колхозов в город на заработки бежит? Так что при правильной постановке дела…
- Ясно, - сказал Жорка. – Дела, значит, у тебя, шоколадные.
- Да, но…
- Чё – но?! Подумаешь – какая-то одна баба. Ладно, если бы их был целый батальон. В общем, не жадничай.
- Тебе легко говорить…
- Слышь, Василий, я тут со своим бизнесом маленько издержался, а мне ещё до Рязани ехать. Да вот этих… компаньонов везти. Не выручишь?
- Чё, бабки нужны?
- Да.
- Сколько?
- Штук пять зеленью.
«Батюшки!» - мысленно изумился Жоркиной наглости Сакуров. Он знал, что до Угарова их всех устроила бы сумма в двадцать раз меньшая.
- Не базар. Когда отваливаешь?
- Прямо сейчас.
- Нет, ты чё? Погостил бы, – стал уговаривать Василий, но особенной твёрдости не проявлял.
- Не могу, дела.
- Ну, дела – так дела, – легко согласился Василий.



Глава 23



Пошла на убыль первая декада сентября. До полного очарованья прощальной поры, некогда воспетой классиком, оставалось ровно столько, сколько накаркали синоптики в этом году, но всё равно погода удалась на славу, поэтому природа в виде ясного неба и слегка позолоченных зелёных насаждений смотрелась успокаивающе приятно. Но ещё большую приятность создавал тот незамысловатый факт, что начало пышного природы увяданья ты наблюдаешь с собственного огорода, а не с хмурых дебаркадеров северного портового города или украшенных конями, фонарями, львами и голыми мужиками Питерских мостов и набережных. Как бы то ни было, Сакуров любовался природой и доделывал кое-какие осенние дела на своём участке. Он собирал картофельную ботву в кучу, обрезал разросшийся на границе с вековухами клён, маленькие ветки тоже сносил в кучу, а толстые откладывал в сторону, чтобы затем использовать для растопки. С севера на юг потянулись первые косяки. Улетающие птицы кричали что-то печальное, а Сакуров, задрав голову, провожал стаи увлажнённым взглядом. Время от времени он подходил к разросшейся за лето сакуре и любовно трогал её листки, также отмеченные осенней печатью.


С момента возвращения их с Жоркой в деревню прошло пять дней. Всё это время жизнь в деревне била ключом. Начать с того, что по приезде Жорка с Сакуровым наткнулись на грандиозную пьянку. Как выяснилось позже, Семёныч уехал в столицу почти следом за приятелями, получил там очередную пенсию, спонсировался у сына и приехал обратно, притаранив три торта и ящик новомодного среди российских алкашей спирта. Вокруг него тотчас собралась какая-то непотребная компания из залётных, приставать к которой не захотел даже Петька Варфаламеев, и пьянка началась.
Надо сказать, экономика Семёныча являлась предметом зависти почти всех его знакомых. Мало, его спонсировал сын, вливая в бюджет бывшего почётного столичного таксиста (тайного гонщика, засекреченного парашютиста и запасного космонавта) энные суммы, Семёныч и сам имел (помимо пенсии) кое-что со своей симпатичной синекуры в виде ночного сторожа акционерного стада. При этом Семёныч умудрился захапать сразу две синекуры: на одной он сидел сам, на другую устроил Петровну. Денег, правда, им последние два месяца не платили, обещая рассчитаться осенью зерном, тем не менее, это была прибыльная работа, поскольку на ней Семеныч не надрывался, а зерно годилось и на продажу, и на натуральный обмен, и на прокорм какой – никакой живности. Когда Семены запивал – а такое случалось с ним регулярно – он тем более на своей синекуре не надрывался, взваливая необременительные обязанности на хрупкие плечи шестипудовой Петровны. И бедная женщина, матерясь басом на всю деревню, утром отпирала ворота загона (снимала со столбов четыре жерди), а вечером запирала.
Ещё в обязанности ночного сторожа акционерного стада (бывшего колхозного) входил текущий ремонт загона, внутри которого парилось около трёхсот недокормленных тёлок самого игривого возраста. Но Семёныч забил на текущий ремонт, поэтому некоторые тёлки по ночам вырывались на волю и паслись в Жоркином огороде. Иногда они забредали в сад к Миронычу, а иногда к Сакурову. Остальная деревня отдыхала, а Мироныч ходил жаловаться Сакурову на Жорку: зачем-де тот расшатывает у него морковку.
Сначала Сакуров долго не мог понять, в чём дело, а когда понял, не выдержал и послал старого кляузника в жопу. Тот не обиделся и пошёл жаловаться на Сакурова Жоркиной жене, зачем-де её сосед разбрасывает свежее коровье говно в его саду.
В общем, когда приятели вернулись в деревню из своего вояжа, Семёныч гудел в летней кухне. Его собутыльники исправно жрали спирт и громогласно восхваляли достоинства хозяина застолья. Иногда кто-нибудь из собутыльников убегал за угол кухни, чтобы, не чинясь и не мудрствуя лукаво, справить там разную нужду. И, когда Сакуров с Жоркой въезжали в деревню в нанятой легковухе, собутыльники Семёныча успели загадить сотки три целины за летней кухней гостеприимного селянина. Из окна наёмной телеги, правда, такие подробности приятели не разглядели, но обо всём по порядку…


Начать с того, что Жорка принялся транжирить деньги однополчанина сразу с момента их получения. Но первым делом он сдал три штуки баков Сакурову на хранение, а Николаю сказал, что взял у однополчанина только тысячу долларов. Вторым делом разбогатевшие односельчане решили закрыть вопрос насчёт переодеться, потому что это без денег бродить по северной столице в обносках нормально, а с деньгами – неприлично. К Кардену, в общем, не пошли, но обновились в экспроприированном питерскими буржуями Пассаже. И даже Николай получил бейсболку с утеплёнными наушниками. Затем земляки погрузились в поезд и, слегка освежаясь, покатили домой. Освежаться по-настоящему им не позволяла благоприобретённая осторожность, усиливаемая жуткими рассказами посторонних людей о новомодном веянии в деятельности железнодорожных ментов, каковые менты вступили в сговор с предприимчивыми вагоновожатыми. Последние сдавали загулявших пассажиров первым, те обчищали загулявших вплоть до приглянувшихся шмоток и носильных вещей в своих станционных отделениях, а потом, когда вагоновожатые возвращались обратным рейсом, отстёгивали им комиссионные.
Короче говоря, от Питера до Москвы и от неё до Угарова земляки ехали почти сухими. Зато в Угарове решили оттянуться по полной программе. И, когда Николай заснул в Угаровском ресторане, положив лицо в блюдо с тройным студнем, Жорка и Сакуров пошли нанимать лимузин, чтобы с помпой въехать в деревню. Но лимузины в Угарове не водились, поэтому обошлись помятой вольвой. Загрузили её водкой и покатили.


Докатившись на съёмной тачке до Жоркиного крыльца и достав из неё себя и водку, приятели наткнулись на Мироныча. Тот первый прибежал встречать соседей и потребовал якобы обещанного палтуса. Жорка послал старого жлоба в жопу, тот привычно не обиделся и стал жаловаться Жорке, что у него опять кто-то расшатывает его морковку и носит в сад свежее коровье дерьмо. А так как Жорка с Сакуровым отсутствовали, то теперь Мироныч подозревал в данных злодеяниях учительницу, недавно приезжавшую со всей своей полуинтеллигентной шоблой из Москвы на выходные.
«Я бы скорей подумал на вашу жену, - говорил старый навозный жук, глядя на Жорку ясным взором, - но её в это время тоже не было в деревне. Ей срочно зачем-то понадобилось уехать, поэтому вы, Костя, должны мне за то, что я два дня кормил вашего кота…»
Кот в это время тёрся о ногу хозяина и, услышав откровенное враньё Мироныча, возмущённо фыркнул.
Затем Мироныч рассказал всё о мероприятии у летней кухни Семёныча, и об остальных односельчанах. Затем он сел приятелям на хвост, Жорка отпер избушку и, пользуясь отсутствием жены, компания зависла. Позже к ним присоединились Гриша, Виталий Иваныч и вернувшийся с базара Петька Варфаламеев. Потом Жорка зазвал какого-то военного, болтающегося мимо его дома то с ведром, то с лейкой. Военный кочевряжиться не стал, но его встретил в штыки Мироныч. Оказалось, что этот без году увольняемый в запас подполковник близлежащей к Серапеевке артиллерийской части занял кусок якобы полосы отчуждения сразу за огородом Мироныча. Может быть, он занял бы другой кусок якобы полосы отчуждения, положенной быть под высоковольтной линей электропередач и вдоль неё, но все свои участки серапеевцы обрабатывали вплоть до лесопосадки, каковая лесопосадка произрастала между железкой и высоковольткой. Мироныч же не обрабатывал даже свой огород, не говоря уже о какой-то полосе якобы отчуждения, тем не менее, он возненавидел военного за одно только его присутствие на его – Мироныча – земле, а не какой-то там (как утверждал военный) полосе отчуждения. В общем, Мироныч требовал контрибуцию. Военный, оказавшийся тоже ещё тем жуком, делал вид, что не понимает притязаний старого мерзавца. Водку, правда, военный пил исправно, беседовать с низшими по званию чинами не чурался, а когда Мироныч полез на него с кулаками, просто удрал.
«Я на него в суд подам!» - не унимался Мироныч.
В это время пришли пастухи. Витька молча навалился на халявную водку, а Мишка, которому военный обещал подарить фуражку-эксперименталку, стал орать на Мироныча, почему он такая сука и не даёт жить хорошему человеку, который загодя (за год до увольнения из рядов РА) устраивается в плане реализации продовольственной программы. Мироныч, было, полез на Мишку с кулаками, но Мишка не стал деликатничать и дал старому хрычу в ухо. Мироныч улетел в угол, где и провалялся до конца пьянки, и все думали, что он помер.
Потом Сакуров, памятуя о своих кошмарах, взял бутылку водки и ушёл домой. Там он переоделся и отправился в огород поработать. Вечером Константин Матвеевич вскипятил два ведра воды и. как следует, помылся. Затем выпил стакан водки, закусил и лёг спать. Ночью ему ничего не приснилось, а утром Сакуров встал рано и первым делом отправился в огород. Он обнаружил свежие следы присутствия тёлок на своём участке и подумал, что местами огород удобрять не придётся. Одновременно Константин Матвеевич услышал Жорку, посылающего надоедливого Мироныча в жопу. Как выяснилось, старый навозный жук вовсе не помер, но встал ни свет – ни заря, и теперь предъявлял Жорке обвинение в расшатывании морковки и разбрасывании свежего коровьего дерьма на участке бывшего директора.
«Я думаю, вы это с учительницей по очереди делаете», - отчётливым старческим тенорком скрипел Мироныч.
«Уйди, на хрен, а то я за себя не ручаюсь!» - орал Жорка.
«Сейчас Мироныч намекнёт Жорке, что неплохо бы похмелиться», - подумал Сакуров.
«Вы вчера, между прочим, напоили меня какой-то водкой, от которой у меня совершенно невозможно болит голова», - не замедлил проявиться в теме опохмелки Мироныч.
«Если хочешь поправиться, так и скажи!» - возразил Жорка.
«Я не говорю, что я хочу поправиться, но утверждаю, что вы меня вчера отравили», - нудил Мироныч.
«Короче: пить будешь?» - снова заорал Жорка.
«Буду», - неожиданно быстро согласился Мироныч. Наверно, понял, что дуру гнать хорошо, но надо и меру знать.
«Костя!» - позвал Жорка.
«Ай?» - отозвался Константин Матвеевич.
«Давай ко мне!»
«Петьку позвать?»
«Конечно!»
Сакуров вышел на улицу, хотел повернуть налево, но услышал голос приближающегося Варфаламеева:
«Костя, ты не в курсе, Георгий уже проснулся?»
«В курсе, проснулся».
«А ты не в курсе…»
«В курсе. Есть».


Сакуров освежился. Потом работал в огороде, потом снова немного выпил, хорошо поел, снова работал и так далее. Пока не заснул и снова не увидел никаких снов.
«Привыкаю, наверно?» - подумал он рано утром следующего дня. Но затем выяснилось, что это они с Жоркой, перед тем, как нанять в Угарове легковуху, купили водку ещё советского производства. На сей счёт их просветил военный, оказавшийся Владимиром Григорьевичем. Этот военный командовал в своей части дивизионом, но большую часть времени проводил за огородом Мироныча и болтался по округе, отчего много чего знал. В частности, он рассказал Жорке с Сакуровым, что именно в тот день, когда они прибыли из бизнес-поездки в Угаров и нанимали там легковуху, в Угарове все казённые торговые точки реализовали запасы спиртного, оставшиеся от проклятого режима.
«Так вот оно в чём дело», - прикинул тогда Сакуров и решил, что будет пить до тех пор, пока не кончится советская водка. А потом снова завяжет. Потому что сны – это, конечно, интересно, но сны, похожие на глюки с назойливо повторяющимися персонажами и единой сюжетной линией, - это совсем наоборот. В смысле: кому на хрен нужны такие сны? Если, конечно, такое смотрит не мазохист-шизофреник.
«Нет, мне это точно не надо», - мысленно спорил Константин Матвеевич, продолжал выпивать, закусывать, работать и не видеть никаких снов.


На третий день после приезда Жорка с Сакуровым продолжали пьянствовать. Мироныч, Мишка, Витька и Гришка сидели у них на хвосте. Последнее время Жорка стал кидаться на халявщиков. Он почти за так дал Витьке в ухо, а Мишке пообещал откусить нос. В тот день в деревню притащился Николай. Он освежился у дальнего родственника и расслабленной походкой направился в другой конец деревни. Но ещё раньше него к Жорке прибежал посланец из параллельно пьянствующей компании, чтобы выполнить наказ Семёныча и пригласить в летнюю кухню Мишку с Витькой. Мишка с Витькой ушли, и взамен них явился Николай. Он выпил за здравие хозяина отдельно, за компаньонов вкупе и стал требовать возвращения долга. При этом намекал, что знает, сколько на самом деле Жорка взял у своего однополчанина.
«Откуда?» - подумал тогда Сакуров.
А Жорка насовал Николаю горячих, спустил его с крыльца и велел приходить за деньгами за неделю до окончания срока погашения кредитной задолженности.


Сегодня, на пятый день после возвращения из бизнес-тура, Жорка продолжал гудеть. Семёныч с компанией тоже продолжали. Жоркина жена отсутствовала, Петровна была на месте. Константин Матвеевич, почувствовав ослабление состояния лёгкого опьянения, решил догнаться. Он машинально поворошил носком сапога край древесной кучи и пошёл к Жорке. Не успел Сакуров подняться на крыльцо бывшего интернационалиста, как услышал вопль Петровны.
- Караул! – вопила жена заслуженного таксиста РСФСР.
- Что там случилось? – пробормотал Сакуров, машинально скребя подошвами сапог о скобу и оглядываясь.
- Что там опять случилось? – спросил Жорка, не очень твёрдо появляясь на крыльце.
- Караул, помогите! – продолжала вопить Петровна и бежала к северной околице. На её вопли из своей избы выполз Гриша, но Петровна даже не посмотрела на потомственного браконьера и понеслась дальше. Гулко бухая нехилыми ножками по убитой деревенской улице, она протягивала руки конкретно в сторону Сакурова и Жорки Прахова.
- Это она нам, - сообразил Жорка, соскочил с крыльца, скомандовал «за мной!» и рванул навстречу вздорной супруге не менее вздорного односельчанина.
«Да, дело наверняка серьёзное», - уже на ходу подумал Константин Матвеевич, припуская за Жоркой.


Угощая незнакомых халявщиков, Семёныч не скупился. Он потчевал их от души всем, что имел. А имел он хорошо. Часть закуси Семёныч хранил в ведре, а ведро спускал в колодец. Попив спирту, Семёныч стал слепнуть на оба глаза, но спьяну не обращал на это тревожное медицинское явление внимания. Тем более что собутыльники на глаза не жаловались. Так, почти сослепу и почти на бровях, Семёныч полез в колодец, чтобы достать новую порцию закуси. Однако чего-то не рассчитал и свалился в колодец головой вниз. Падая, Семёныч сшиб ведро и воткнулся в воду. Один из его собутыльников позвал Петровну, потом халявшики похватали со стола в летней кухне оставшийся спирт и дали ходу. А Петровна обнаружила в колодце пускающего пузыри Семёныча и оперативно подняла кипеж.


Жорка и Сакуров сориентировались на месте почти моментально. Жорка помог Сакурову засунуться в колодец, откуда торчали ноги Семёныча, возле которых болталась оборванная верёвка. Сакуров засунулся, привязал конец верёвки к ногам вздорного односельчанина, а потом с помощью Жорки из колодца вылез. Затем они вдвоём вытащили из колодца Семёныча. По всем нормальным расчётам Семёныч должен был дать дуба. Но чудом не дал. Жорка грамотно качнул односельчанина, из Семёныча вылилось с полведра воды, он очухался и попросил спирту.
- Эй, ты меня видишь? – подозрительно спросил Семёныча Жорка.
- Петь, ты что ли? – не узнал Жорку Семёныч.
- Это спирт, - прокомментировал Жорка и позвал Петровну: - Слышь, Петровна! Звони срочно Вовке, пусть приезжает и увозит папашу в больницу. А то, неровён час, останется твой кормилец слепой.
- А ты чё, доктор? – заволновалась Петровна, до этого бегавшая вокруг и причитавшая. К месту происшествия стали подтягиваться соседи. Женщины ахали, мужики перекуривали. Кто-то предлагал попарить Семёныча в баньке. В чьей конкретно - не говорилось. Кто-то требовал с Семёныча магарыч всей деревне за чудесное спасение. Семёныч продолжал требовать спирт. Мироныч обещал позвать какого-то местного знаменитого доктора, который задолжал Миронычу за то, что Мироныч в своё время помог ему устроиться с охотничьим билетом. Ко всему прочему, старый хрыч являлся почётным членом местного охотничьего общества.
- Петровна! – заорал Жорка. – Ты или сами беги на станцию, или дай номер Вовкиного телефона Петьке…
Варфаламеев, в отличие от других соседей, молча раздевал Семёныча и растирал сухой тряпкой.
- Чё ты мне всё указываешь, дурак?! – визжала неблагодарная Петровна.
- Пошли отсюда, Костя! – не выдержал Жорка. – Эй, все слышали?! – обратился он к односельчанам. – Если Семёныча срочно не отвезти в хорошую больницу, он ослепнет на хрен!
Петровна вытаращила глаза, захлопнула рот и побежала домой за номером телефона сына. Затем Петька Варфаламеев рванул на станцию, а Петровна поволокла ругающегося мужа домой. Женщины продолжали ахать, мужики – перекуривать. Гриша принялся рассказывать случай из своей браконьерской жизни, когда он подстрелил куропатку, а она, зараза, упала на лёд речки возле самой полыньи. Чтобы не обломиться вместе со льдом в полынью и не потерять куропатку, рачительный Гриша забросал добычу снежками, а потом дождался сильных морозов и таки выковырял из рукотворного сугроба свою кровную куропатку.
Другие односельчане тоже стали вспоминать разные случаи с утопленниками, русалками, водяными и обществом охраны отдыха трудящихся на воде. Сакуров с Миронычем в это время помогали Петровне. Сакуров делал дело молча и хватал Семёныча за руки, потому что пьяный односельчанин норовил дать кому-нибудь куда придётся. А Мироныч путался под ногами и тихо увещевал Петровну насчёт местного знаменитого доктора, который задолжал Миронычу чёрт-те когда, долг отдавать не собирался, но Бог с ним, потому что теперь можно будет посчитаться, ведь не сможет же доктор, давший клятву Гиппократа, отказать заболевшему Семёнычу? В общем, пусть Петровна не сомневается, но пусть Вовка привезёт из Москвы патроны, которые стали ужасно дорогими. Потому что если бы это был простой доктор, а то целое местное медицинское светило, которое задолжало бедному пенсионеру за… В общем, сволочь.


Жорка оказался прав и, если бы Семёныча вовремя не отвезли в нормальную столичную больницу, ходить бы Семёнычу до конца дней своих со специальной палочкой. Но обошлось. И Семёныч, вовремя и так далее, ослеп только на один глаз вместо двух. Чем не могли похвастать несколько сот тысяч россиян, «коллег» Семёныча по неумеренному употреблению модного в те времена бельгийского спирта марки «Ройал». Этот спирт тогда вовсю везли в Россию тогдашние российские коммерсанты. Особенно старались заслуженные советские спортсмены и ветераны Афганистана, выклянчившие у российской демократии право на беспошлинную торговлю импортным бухлом самого отстойного качества. Им помогали академики, сотрудники бывшего КГБ, отставные комсомольцы и прочие льготные категории коммерсантов. А россияне жрали всякую дрянь и нахваливали времена, когда отпала необходимость стоять в трёхкилометровой очереди, чтобы капнуть крепким на вечное пожарище, полыхающее почти в каждой русской душе. И, радуясь возобновлению пьяной жизни, почти никто из россиян не задумался над тем: а зачем Миша Горбачёв сначала устраивал потешную борьбу с пьянством, а потом сдал страну торговцам всякой алкогольной отравой?
В общем, Семёныча увезли в Москву в тот же день, когда его вытащили из колодца Жорка Прахов и Сакуров. Вместе с Семёнычем удрала в Москву Петровна. А Сакуров удачно встал на должность ночного сторожа местного акционерного стада. А потом оказалось, что и Мишка с Витькой собрались в отпуск. То есть, и пасти стадо выходило Сакурову. Причём пасти выходило целый месяц, потому что стадо угоняли на тёплый постой только в середине октября. Короче говоря, с кормами для будущей скотины у Сакурова складывалось удачно. Да и деньги когда – никогда бывший колхоз заплатить обещал. И получилось так, что не было счастья, да несчастье помогло.



Глава 24



Когда сынок Семёныча Вовка отвалил на своей иномарке от южной околицы с захворавшим папашей и вздорной мамашей, на южной околице (точнее: в избушке Мироныча) началась очередная пьянка-гулянка. Присутствовали (помимо хозяина) Жорка, Сакуров, военный и Варфаламеев. Чуть позже к пьянствующим присоединились пастухи. При этом – в процессе присоединения – случилось два конфуза. Сначала Жорка спустил с крыльца Витьку, потом на военного накинулся Мишка. Сначала, правда, Мишка приветствовал военного довольно радушно:
- О, какие люди! – запел он, игнорируя остальную компанию. Одновременно Мишка кинул на стол свёрток с закусью и литровой бутылкой ядрёного самогона собственного изготовления. Витька в это время топтался возле дома Мироныча и заглядывал в окна.
- Здравствуй, Михаил, - солидно приветствовал вошедшего военный. Мироныч, смирившийся с тем, что не видать ему никакой контрибуции от новоявленного скваттера, злобно зыркал на сцену свидания бывшего передового колхозного скотника и без году подполковника запаса.
- Растут ваши рейтинги, растут, - с добродушным пренебрежением сообщил Мишка, оглядев свысока остальную честную компанию. – Раньше вы пьянствовали под командованием всего лишь майора, а вот теперь вас возглавил целый полковник.
- Подполковник, - вякнул пьяненький Мироныч. Остальные, и военный, поправлять Мишку не стали.
- Садись, Михаил, - пригласил Мишку военный, за что получил ещё один злобный взгляд в свой адрес со стороны Мироныча. Дело в том, что военный, так же, как Мироныч, угощался на халяву.
- Фуражку принёс? – как бы невзначай спросил Мишка, усаживаясь рядом с военным.
- Нет, Миша, не получилось, - заюлил военный, что при его комплекции (был он не меньше Мишки) выглядело несколько карикатурно.
- Как – не получилось? – стал багроветь Мишка. Военный пообещал ему фуражку ещё две недели назад, и вот уже третий раз отговаривался какими-то обстоятельствами, в силу которых доставка обещанной фуражки откладывалась на неопределённое время. В принципе, такие форменные фуражки нового образца уже появились на местном рынке, но они кое-что стоили.
- Да тут, понимаешь, комиссия на складе, а у меня стрельбы на носу, да жена на работу никак устроиться не может, - стал докладывать действующий подполковник рядовому запаса.
- Какая комиссия?! – заревел Мишка. – Эти эксперименталки уже второй месяц как на базаре. А анадысь я узнал у одного куска (35), что последняя партия как раз с твоего склада! Что, жалко одну принести, как обещал?!
Мишка редко употреблял диалектизмы, лишь в минуты крайнего раздражения, каковая скоротечная крайность свидетельствовала о его вздёрнутом состоянии. О чём – о вздёрнутом состоянии – в свою очередь свидетельствовала вторая пустая пластиковая бутылка, бережно упакованная в давешний пакет. Витька, нервно заглядывающий в окна избушки Мироныча, свидетельствовал о собственном крайнем огорчении в виду временной невозможности продолжать освежаться нахаляву.
- Враньё! – пошёл в отказ военный, явно замешанный в реализации последней партии ходового армейского барахла. – К тому же я тебе ничего не обещал!
- Что?! – пуще прежнего взревел рыжий здоровяк.
- А у меня участок самовольно занял? – поддал жару Мироныч, понявший, что пришло его время.
Витька в это время скрёбся в прихожей. Дик, не перестававший завывать на разные голоса во всё время пьянки и последнего представления, вдруг стих, затем он ворвался в единственную комнату, прыгнул на стол, цапнул полбатона чернухи с куском сала в придачу и рванул в полуотворённое окно. Мишка, не обращая внимания на всеобщее лёгкое смятение, продолжал реветь, Мироныч, не обращая внимания на потерю части закуси, которую он не выставлял, продолжал подзадоривать Мишку собственными претензиями на вторжение военного в его владения. Витька, освободивший Дика и прошмыгнувший в банкетный зал вслед за щенком, успел хватануть стакан и уже тянулся к закуси, одновременно примериваясь задницей к свободному месту за столом. Жорка молча встал, взял Витьку за воротник и пинками погнал на выход. Витька отнёсся к Жоркиному демаршу настолько философски, что даже стал на ходу закуривать. И, когда Жорка дал ему последнего пинка, спуская профессионального халявщика с крыльца, тот уже вовсю дымил папиросой.
- А я тебе поверил! – разорялся Мишка. – А ты оказался настоящий подполковник! Кепку зажал, сука…
- А я ему говорю: зачем вы у меня пол-огорода заняли? – не унимался Мироныч, подсев поближе к Мишке и пакету с обильной деревенской закусью. – А он на меня ноль внимания: копает себе, сажает, поливает, по другой половине моего огорода ходит…
- Да какого пол-огорода? – пытался отбрехиваться военный. – Это я полосу отчуждения занял…
- …Помидоры выращивает, и хоть бы мне предложил, - стоял на своём Мироныч, выуживая из пакета с Мишкиной закусью кусок варёного мяса. – А мне ведь много не надо: дай пять вёдер и – ладно.
- Вот именно! – орал Мишка. - Что, помидоров старичку пожалел? Поди, он много съест!
- Да, всего-то пять вёдер, - поддакивал Мироныч, сноровисто прожёвывая варёную говядину голыми дёснами. Разумеется, старый хрыч владел вставными челюстями, но так как делал он их у какого-то знакомого доктора в счёт покрытия какого-то давнишнего долга (в смысле – это доктор задолжал Миронычу), то знакомый сделал челюсти так себе. В смысле: коль за работу не платят, а требуют сделать её в счёт каких-то мифических долгов, то пошла она в жопу. И теперь Мироныч мог пользоваться дармовыми челюстями только на показ. Он продолжал доставать доктора, требуя доделать работу, а доктор советовал Миронычу подтачивать челюсти рашпилем самостоятельно. Что называется – подгонять «по вкусу» и без отрыва от производства. Чем Мироныч и занимался. Он выклянчил у Семёныча подходящий напильник (свой, ещё «трофейный» инструмент, Мироны щадил) и стал подгонять челюсти. Иногда Мироныч пробовал их, что называется, на зуб, и после этого дня два ходил с перекошенной физиономией, горько кляня знакомого доктора в частности и всё неблагодарное человечество в целом.
- Каких пять вёдер? – отгавкивался военный. – Я сам всего три ведра собрал.
- А ещё у него картошка посажена, - ябедничал Мишке Мироныч, - на моём, между прочим, участке. Вот пусть половину урожая отдаст мне.
- А, так ты ещё и картошку посадил на его участке?! – голосил Мишка. – Скотина! Наглец! Жлоб несчастный! Что, не мог собственный участок купить?! Теперь вот только посмей не отдать Миронычу половину урожая!
- Я посчитал – мне десять мешков причитается, - подсказывал Мироныч.
- Десять мешков?! – взмахивал руками военный, занявший на задах огорода старого сквалыги полторы, от силы, сотки. – Нет, ты дед, совсем охренел!
- Он ещё и оскорбляет! – подзуживал Мшку Мироныч.
- Ты зачем старичка оскорбляешь?! – орал Мишка, а военный, продолжая махать руками, вылезал из-за стола и делал ноги. В прихожей он разминулся с Витьком. Витёк успел перекурить и решил под шумок занять место военного. Жорка, слушая Мишку с Миронычем, веселился от души, поэтому просмотрел появление профессионального халявщика.
- Костя, ты подзаработать не хочешь? – неожиданно спросил Мишка неожиданно душевным голосом, а Сакуров так сразу и не понял, что Мишка обращается к нему: такой разительной оказалась смена интонаций акционерного пастуха.
- В смысле, вместо Семёныча с его супругой стадо посторожить? – сделал стойку Сакуров.
- Ну, это само собой, потому что кроме тебя я это дело никому доверить не могу…
Мишка значительно посмотрел на Жорку и продолжил:
- …Даже Гришу не хочу приглашать, хотя он имеет опыт работы с молодняком на откорме…
- Спасибо, - поблагодарил Мишку Сакуров, теряясь в догадках на предмет таинственных ходов чисто русской Мишкиной души страстного стяжателя, показного доброхота и профессионального горлопана.
- …Потому что, Костя, людям помогать надо, а ты в таком положении…
- Спасибо, - снова поблагодарил Сакуров, а Мишка расплылся в довольной улыбке.
- …В общем, с завтрашнего дня я в законном отпуску…
- И я! – вякнул Витька, опасливо косясь на Жорку.
- …В общем, выходит тебе, Костя, за двоих наше стадо пасти. Да ещё за двоих это стадо по ночам сторожить. Деньгу огребёшь – и-и!
- Что, ваше акционерное общество стало деньгами зарплату платить? – насмешливо поинтересовался Жорка, бесцеремонно откупоривая Мишкину бутылку. Варфаламеев с любовью смотрел на Жорку, Мироныч изображал попранную артиллерийскими сапогами крестьянскую справедливость.
- Зимой, когда продаст урожай, обязательно заплатит, - убеждённо сказал Мишка, подставляя свой стакан под свою бутылку. – Но кое-что можно получить уже в следующем месяце… зерном, разумеется.
- Зерном – это хорошо, - согласился Сакуров, следя за тем, чтобы щедрый Жорка не насыпал ему больше половины стакана.
- Тебе за этим зерном даже не надо будет в Лопатино ехать, - сообщил приятную весть Мишка, - я его тебе сам привезу, потому что людям помогать надо, а ты, тем более, в таком положении, что…
- Ты привезёшь, - ухмыльнулся Жорка, поднимая свой стакан. – Зерно этого урожая в свои закрома ссыплешь, а Косте привезешь то из своих старых запасов, что крысы не доели. Ась?
- Ну, зачем же, - не смутился Мишка.
«Если бы здесь был Семёныч, он обозвал бы Жорку некультурным человеком», - ни к селу, ни к городу подумал Сакуров и выпил свою дозу. Самогон ударил по организму обжигающей вонючей волной, и Константин Матвеевич потянулся за салом.
- Тоже мне, добренький выискался, - не отставал от Мишки Жорка. – Скажи: гараж строить собрался, вот и намылился в отпуск, пока белые мухи не полетели. А Витьке вообще весь год в отпуске бы сидеть, да баба не позволяет.
- А вот бабу мою ты не тронь, - заерепенился Витька.
- Что?!
- Бабу, говорю, не тронь, а то, в самом деле, чево ты, Жорка, постоянно против мене и бабы моей баллон катишь? – искательно залебезил Витька.
- Засохни, гандон, а то не поленюсь ещё раз тебя с крыльца спустить.
- Вот именно, - встрепенулся Мироныч. – Повадился угощаться на халяву. А ещё у меня морковку расшатывает, и коровьи лепёшки во двор подбрасывает. Я каждый день в них вляпываюсь… Между прочим, уже две пары новых итальянских кроссовок испортил…
Сакуров поперхнулся салом, а Жорка заржал. Варфаламеев тоненько хихикнул и спросил:
- Одна пара – это, наверно, та, о которую я сегодня споткнулся и чуть голову не расшиб?
Приятели, Жорка, Сакуров и Варфаламеев, дружно посмотрели в прихожую, где валялась задубелая обувь старого хрыча Мироныча. состоящая из обрезков резиновых с кирзовыми сапог и валенок.
- Так ты будешь работать? – спросил Сакурова Мишка.
- Да, с тебя, между прочим, причитается, потому что ты и за меня целую месячную зарплату получишь, - напомнил Витька, закуривая очередную папиросу.
- Я тебе так причтусь, что будешь на пару с Миронычем вставные челюсти подтачивать, - пообещал Жорка. – Благодетели хреновы… Короче: чтоб завтра с утра тут был зоотехник. И, пока я не увижу договор, никто ваше вонючее стадо пасти не будет. Я ясно выражаюсь?
- Ты так, значить? – обиженно запел Мишка. – Тогда пусть Гришка за двоих сторожит.
- А вот сторожить будет точно Костя, - возразил Жорка, - потому что эту работу ему Семёныч завещал.
Семёныч, разумеется, ничего такого Сакурову не завещал, но откуда было об этом знать Мишке? Ему мог бы наябедничать Мироныч, но и он ничего не знал.
- Что значить – завещал? – по-бабьи заголосил Мишка. – Это, абось, не частная лавочка, а целое акционерное общество. Кого назначит, тот и будет работать.
- Семёныч у вас официально устроен? – поставил вопрос ребром Жорка.
- Официально, - согласился Мишка.
- Больничный ему ваше общество оплатит?
- Больничный? – растерялся Мишка.
- Да.
- Ну, так это…
- Ага! Ваше общество, прежде чем официально назначить на работу Гришу, должно будет потом оплатить больничный Семёнычу. А так как ни одна ваша акционерная собака и не подумает оплачивать никаких больничных, то вашему обществу будет выгодней считать, что Семёныч продолжает, как ни в чём не бывало, работать. То есть, в виде того, кого он завещал, а не того, кого назначит пастух Мишка в ущерб интересам акционерного общества.
- Ну, ты это… тут наплёл, - стал отдуваться Мишка.
«Ещё бы, - одобрительно подумал Сакуров. – Всё-таки недаром Жорка два института завалил».
- Итого, - сказал Жорка, - или завтра с утра приезжает зоотехник с договором, или вы по-прежнему пасёте своё вонючее стадо.
Жорка знал, что свободных нормальных людей, способных пасти акционерное стадо, в акционерном обществе нет. А тех забулдыг из бывших колхозников, болтающихся без дела между Лопатиным и Угаровым, акционеры не захотят нанимать сами.
- Да когда ж этот договор составят!? – заныл Мишка. – Это ж завтра опять придётся целый день пасти, а у меня уже полкуба раствора заказано…
- А раньше ты о чём думал? – усмехнулся Жорка. – Ничего, завтра с утра встанешь пораньше, разбудишь зоотехника и – составляйте договор. Контора, я знаю, у вас с семи работает. Только не напортачьте – я всё сам проверю и, если что не так, будешь с засохшим раствором упражняться…