Последняя песня жаворонка

   Степан Иванович Шаршавин завелся с утра.

   - Доконали... Замонали в конец! - горячился он, плюясь на пол. - Подъем, увеличение, улучшение!.. Что улучшают, не понятно. Сотни деревень вымирают, как динозавры. Кому они мешают, хоть убейте, не пойму? По мне, это какая - то продуманная диверсия.

    Он бегал по избе из угла в угол и матерился трехэтажным матом... Клял руководителей всех рангов. То сядет за стол и колотит по столешнице обеими руками. Потом опять взвивается, как ужаленный, и продолжает костерить чиновников:
    - Планомерно, гады, изгаляются над нашим братом! Сживают со своей Земли - матушки! Мешаем кому - то, как бельмо в глазу! Вот ведь зараза, хуже чумы!
   
    На его веку деревню поднимали, обновляли, возрождали, оздоровляли много раз. Сейчас взялись за оптимизацию здравоохранения и образования, которая снова бьет бедного селянина колотушкой по башке. Позакрывали школы, медпункты и лыбятся во весь экран телевизора! Деревню как сунули лицом в лужу, так и лежит, бедная, не брыкается.

    Всю жизнь Степан Иванович прожил, вот уже скоро восемьдесят лет, в деревне, получившая свое имя от вихлястой, как порванная струна, речки Опарка. Здесь жил его отец Иван Николаевич, мать Анна Васильевна и множество родственников. По обе стороны речушки толпилось более сотни добротных домов. Была начальная школа, клуб, медпункт, магазин, ферма. маслобойня, шерстобита, да разве все перечислишь. Все работали в колхозе "Заря".

    Справное было хозяйство, хотя и небольшое. Многие крупные хозяйства затыкали за пояс по урожайности и по надоям молока. Теперь деревня - матушка погибает на глазах. Ферма пустует памятником разрухе. Водопровод, построенные при советской власти, не фурычит. Зачем вода, решили современные правители, раз буренок нет. Выручает скважина на берегу зарастающего небольшого пруда. Когда - то нефть искали - не нашли, а скважина осталась, из которой потихонечку бежит хорошая питьевая водичка.

    Большинство жителей пенсионеры. Могутные люди работают где попало. Часть в городе, часть в психбольнице, в четырех километрах от деревни, в уничтоженном пионерском лагере. Остальные слоняются по деревне да глушат суррогатную водку, брагу и фанфурики.

    Поражает Степана Ивановича и то, что по телевизору часто говорят о зарплатах врачей, учителей, военных, а о селянах и не заикаются. Боятся, что - ли, озвучить вопиющую несправедливость? Оказывается, защитников деревенского люда не наблюдается: пусть сдыхают, не велика беда!

     Много лет сверлит мозг Степана Ивановича идея или схема восстановления деревни. Писал в разные инстанции, ходил на прием к местным начальникам с этой задумкой, но в ответ - ухмылки и равнодушие.

     Суть в том, что в каждой деревне или селе пруд пруди безработных. Сгоношить небольшую бригаду и заняться сначала ремонтом старых домов, а потом строить новые на этих же одворицах. Построить канализацию для каждого дома или общую. Пробурить скважину. Таким же макаром возродить заброшенные деревни. Возле каждой деревни построить фермы на то количество голов, сколько могут обеспечить их содержание жители этой деревни.

      Где брать стройматериалы? Везде! В лесной местности - дерево, в горной - глина, щебень, на равнине - земля, по которой ходим. Не исключать, конечно, кирпич, панельные блоки из современных материалов. Отопление делать печное и водяное. Не забывать о дорогах.

      Постепенно вокруг этих деревень оживут земли, восстановятся покосы и заросшие бурьяном поля. Земля начнет светиться и радовать своей щедростью. Россия будет молодеть, а не хиреть, как сейчас.

      Степан Иванович живет один. Его любимая Настенька уже два года на погосте. Два сына живут в городе. Приезжают в выходные дни обихаживать огород. Внук живет в этой же деревне, но на другом конце.

      Выглядит Степан Иванович бодро. Его рослую полную фигуру не спутаешь ни с кем. Лицо одутловатое, с вздернутым носом. Брови пушистые, широкие, с проблеском седины. Бороду не отращивает; скоблит через день да каждый день, как говорят. Видимо, это и молодит его. Волосы густые, с белесой побежалостью и зачесом на правую сторону.

      После семилетки работал в МТС учетчиком. Потом простым колхозником - куда пошлют. Затем выучился на механизатора широкого профиля. Несколько лет бригадирил в своей деревне. Землю любит до самозабвения! Всегда говорил: "с родной земли - умрет, но не сойдет. Мать добра для своих детей, а Земля - Матушка для всех людей", только вот ценить разучились в последнее время! Он и родился - то в поле, мать, так сказать, в подоле принесла.



                2

        Где - то около обеда Степан Иванович вышел во двор. Закрыл двери добротного хлева, в котором когда - то зимовали корова, овцы, свиноматка: совместному житью и мороз не страшен. Сейчас шаром покати, никого нет. Всех под нож пустил после смерти жены. Да и кто в нынешнюю пору скот держит? Почти никто. Прошлый  год худо - бедно в стаде девятнадцать коров было, а ныне осталось три. Овец вообще нет. Только несколько коз болтается на привязи. Кур и то уничтожили.

        Степан Иванович погладил теплые крыши пустых ульев, выставленных под навесом в аккуратный рядочек, и подошел к Дружку. Он заискивающе вилял хвостом и ждал, когда ему погладят подбородок, за ушами, поскребут пальцами возле хвоста. Он балдеет и поворачивает свой зад то в одну сторону, то в другую...

        - Дружочек, ты со мной не пойдешь. Понял? Я один сегодня прогуляюсь. Ты уж не скули, потерпи маленечко, - уговаривал Степан Иванович собаку. - Ты у меня самый умный, самый верный "человечек".

        Дружок, не мигая, смотрел на хозяина как бы говоря: "Понимаю, понимаю, скулить не буду, хотя и скучно одному".

        - Я быстро! - обратился он снова к Дружку и вышел за ворота.

        Обычный летний день. Не жарко. По небу небольшими кусочками ваты плавают белесые облака. Иногда они выстраиваются в ровную линию и теряются за лесистым увалом.

        Степан Иванович сошел с бетонки и спустился к речке. Она без умолку тараторила с прибрежными ивами и ольхами, пьющими нападкой холодноватую водичку. Кое - где она бурлила небольшими водоворотами и устремлялась слиться с более крупной рекой Сайгаткой, впадающей в Каму.

        У домика, возле дороги, на крылечке и на завалинке сидели безработные мужички, разговаривая больше матьками, чем словами. К вечеру кто - то из них будет спать, не отходя от винной точки. Другие, покрепче, шатаясь из стороны в сторону, будут пытаться доковылять до дома.

       - Куда навострился, Степан Иванович? - громко спросил мужик лет тридцати пяти. Плечистый такой, коренастый, но, по голосу слышно, уже поддавший.
       - На кладбище! - пошутил Степан Иванович. - Так сказать, с доставкой на дом. Потом корячится не надо. Закопал и - все дела!
       - Дык, тришкино горе, это совсем в другую  сторону, - поддержал шутку другой мужик с усмешкой.
       - Не боись! Я через Шаберды...Была когда - то такая деревня. Вы о ней и слыхом не слыхивали...Затопило ее, родненькую. Вам не стыдно амбар - то подпирать? Страда! Горячая пора, а вы пиво дулите да суррогат глушите!
       - Ты, Степан Иванович, как с Луны бабахнулся! - недовольный упреком, ответил тот же мужик. - Поля давно ёкнули, заросли чертополохом! Так что страдовать негде. Возле ларька как - то сподручнее и, главное, более надежно.

        Степан Иванович не стал больше рассусоливать с мужиками, а поднялся выше по взгорку степановской дороги. Он ещё не вполне сознавал, зачем идет по этой дороге. Но какая - то незримая нить тянула в сторону родного поля. Поля, где они с Настенькой когда - то провели самую счастливую ночь. Где он заявил криком о своем появлений на свет.

        Белым покрывалом полыхнули воспоминания далеких юношеских лет...Они встали перед глазами большой картиной, хотя и не яркой, но живой...

        В тот вечер были переиграны все деревенские забавы. Перепеты знакомые песни, закончились танцы. Оставалась последняя игра - "Воры". Это завершающая игра всех молодежных вечеринок в то время.

        Парни и девки вставали в два ряда, и кому не хватало пары, шел посередине  и хлопал по плечу или просто прикасался к тому, кто нужен играющему в данный момент, и пускался наутек. Догоняющий должен догнать убегающего игрока и вернуться на место. К концу игры почти никого не оставалось. Все парами разбегались по укромным местам решать любовные или еще какие - то дела. Некоторые уходили домой, провожая девушек.

         В ту вечеринку Настя коснулась руки Степана и понеслась, как вихрь, по дороге в деревню Степаново. Как ни старался поймать её - не получалось. Она сбросила тряпичные баретки и снова неслась вперед во все лопатки. Запыхается, заскочит в придорожный березняк, подождет немного, когда Степан ближе подбежит, и снова вспархивает, как перепелка из - под ног, и летит дальше - дай Бог ноги.

        Она и одета - то была в коричневатое, с бурым оттенком, ситцевое платье. На голове, как помнится Степану, желтоватая косыночка.

        -Настя, хватит дурью маяться! - кричал он вдогонку. - Че ты, как наскипидаренная! Я уже еле ноги волочу...а тебя леший несет и несет куда - то. Остановись! Взбалмошная!

                Смилостивилась Настя, остановилась. Отвернулась в сторону и притихла нахохленным воробышком. Когда Степан подошел, она резко развернулась и прильнула к его груди. Она что - то непонятное бормотала сквозь всхлипывания, а потом только выдавила:
        -Люблю я тебя, Степушка!

        Степан на это признание отвечал поцелуями, называя ее Настенькой, Настеной, Настюшей. Два любящих сердца слились в один тукающий звук. Звук этот вылетал из груди и уносился куда - то вверх,в небо, к Богу. Они тоже летели вслед за радостным звуком их сердец. Потом не хватало воздуха, перехватывало горло, но они все равно обменивались какими - то восклицаниями, вздохами, признаниями в любви. Им казалось, что мир - это они, а все остальное не существует... Они долго - долго, неуклюже шли боком маленькими шажками, боясь расцепиться, беспрестанно целуя друг друга.

        Когда восток заполыхал бледно - красным полушалком, вернулись домой.

        Отец Настеньки, Семен Николаевич, встретил дочку вдвое сложенным ременным чересседельником.

        -Где шлялась всю ночь? Я тебе покажу, паскуда! Молоко на губах не обсохло, а туда же лезешь, тварь бесхозная!

        Успел Семен Николаевич огреть дочку разика два по мягкому месту. Она убежала в огород. Залезла там на черемуху и сидела, пока отец не успокоился.

        Когда отец, матерясь, ушел в избу Настя убежала на ферму кормить свинушек, так и не позавтракав.
 
        Вспоминая, Степан Иванович не заметил, как дошел до поля, и остановился у небольшого заветного холмика, где они с Настей обнимались до сумасшествия. Тут и случилось самое главное, что должно было произойти между парнем и девкой.

        Степан Иванович любил это поле, похожее на большое блюдо, по краям которого лесная каемочка зелени. Чтобы не посеял здесь, всегда росло, как на дрожжах.

        Всю жизнь эта Земля - Матушка с Лесом - Батюшкой не подводили крестьян, выручали как могли: хлебом, грибами и ягодами. Вокруг пели всякие разные пичужки на все голоса, создавая изумительную гармонию природы.

       Сейчас смотрит Степан Иванович на это поле - слезы брызжут из глаз. В горле ворочается комок и сердце щемит острой болью. Поле заросло дурманом, мелколесьем, татарником и репьем. испохаблено лесовозами, изрыто тракторами трелевочниками вдоль и поперек. По опушке лес искорежен, переломан и упирается "танковыми" ежами в небо. Сохранившиеся елки стоят понурыми, как провинившиеся угланы. Птиц не слышно. Загробная тишина. Степан Иванович не выдержал этой мертвечины и опустился на небольшую кочку. Затем лег ничком и разбросал в стороны руки. Ему хотелось обнять Землю и засунуть за пазуху, как любимую кошечку. Хотелось обогреть, приласкать, погладить, вдохнуть живительной влаги, чтобы она ожила, затрепетала и заговорила своим языком - отдавая людям добро, тепло и радость. Он в сотый раз убеждался, что это никому не надо. Понастроили церквей на каждом шагу, в которые новые русские заходили отмаливать наворованное у народа. Отмолили - и забыли.  Лучше бы десяток деревень возродили. Тогда бы Бог отблагодарил за содеянное добро. Теперь, как говорится, провались земля и небо, с заграницей проживем. За баксы тухлятиной накормят, и то ладно - не умрем!

         Степан Иванович повернулся на спину и стал разглядывать небольшие лоскутки плывущих по небу облаков. Природа как - то настороженно притихла, словно кошка перед броском за добычей...Вдруг услышал жаворонка. Удивился! Давно они покинули наши места, а тут на вот тебе - появился серый предвестник. Раньше говорили, он колосок к колоску манит. Поднимает его и землю опевает...Вспомнил, видать, свою Родину. Прилетел, а тут и хлебов - то никаких не растет:тютеньки, нету!

         Запел сначала тихими, жалобными трелями, а потом зарыдал громкими переливами и всхлипываниями. Степану Ивановичу показалось, что он зацепил его нитью песни и поднял. Понес по окружности  поля, как бы показывая: вот что твои сородичи сделали с нашим родненьким местом. Смотри, смотри - не отворачивайся. Ты же человек! Мог бы защитить, не дать срамить Землюшку Родную! Что она вам сделала? Только добро несла, а вы, варвары, испохабили свое же жилье.

        Степан Иванович вроде бы что - то отвечал в оправдание, шевеля оканемевшими губами. Просил прощения у Земли, у этой маленькой, сверлящей небесную синь птички...Потом нить песни оборвалась - и  все смолкло...

        Вечером внук нашел Степана Ивановича в поле, с распростертым крестом руками. Голова повернута к жаворонку, который тоже лежал мертвый, с растопыренными крыльями.