Томашув

В том году мне несказанно повезло: я купил пластинку доселе неизвестной мне певицы Евы Демарчик. Песни на русском и польском языках, первоклассная поэзия, какая-то колкая, обжигающая музыка, совершенно нечеловеческий надрыв во внешне как бы неуверенном, словно спотыкающемся голосе певицы. Словом, ничего похожего ни на что ранее слышанное. Пластинка сразу же поставила меня в университете в центр общественного внимания: ни у кого такой не было. Я щедро делился приобретением с девочками нашего курса. У них от пения Демарчик, что называется, сносило крышу. Я впервые наблюдал, как ”за это можно все отдать…”. А с моей стороны было бы жестоко отказывать девочкам в столь небольшой любезности. Но и пользоваться преимуществом я не был намерен.

Уезжая после летней сессии домой, я оставил им пластинку под честное слово, но когда вернулся, оказалось, что пластинка заезжена до такой степени, что слушать ее было уже невозможно. Я не стал разбираться, чья была вина. На наклейке в центре пластинки я обнаружил следы дешевого портвейна и понял, что девчонки боролись с тоской проверенным русским способом. Я решил сохранить конверт с пластинкой, которой владел в общей сложности не более полугода, в основном из-за портрета певицы: строгая черно-белая фотография, лицо женщины проступает из густой темноты… Ни капли того, что мы сейчас называем гламуром. Искусство тоже бывает честным.

В одной из песен, помнится, были такие слова: "А может, нам с тобой в Томашув сбежать хоть на день, мой любимый?" Мелодия выворачивала душу наизнанку, как рвота выворачивает желудок, раздирала ее в клочья. В мрачную минуту одиночества я нередко вспоминал и ту мелодию, и эти слова, хотя очень долго не знал, что такое Томашув и где он находится. Потом кто-то из случайных собеседников, кому я рассказал о пластинке, пояснил мне, что Томашув-Мазовецкий — это захолустный польский городок, ничем не примечательный, какой-то не то транспортный, не то промышленный узел, пыльный и запущенный. Я специально не стал наводить справки, потому что у меня в душе существовал свой Томашув, как то место, куда можно сбежать, когда станет совсем невмоготу… Да, такое место необходимо каждому человеку, и неважно, что потом оказывается, что этот Томашув — чистая иллюзия, о чем ты всегда где-то в самой глубине души догадывался… И еще я постепенно понял, что, когда тебе хочется сбежать в Томашув, то совершенно неважно, куда ты бежишь: в Париж, или в Тамбов, или в реальный Томашув, потому что Томашув из песни и Париж — это одно и то же, то есть Париж — это и есть Томашув, и в конце концов — какая разница, куда и с кем бежать, если от себя все равно не убежишь?!