Глава 1. Детство

На фотографии учительница первая моя - Софья Степановна (Чимкент, 1950г)

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

      Я родилась в 1938 году в семье сосланных в город Чимкент Казахской ССР врагов народа, куда отец был переправлен по этапу с урановых рудников из местечка Чибью Коми АССР. У родителей к тому времени было два сына 16 и 7 лет и появление долгожданной и очень желанной дочери они восприняли как божий дар или награду за несправедливые обвинения… В ссылку, в 1936 году вместе с родителями попала и бабушка по материнской линии, бывшая барыня – дворянка, дочь дворянина и крепостной крестьянки, воспитанная в институте для благородных девиц-сирот, в связи со смертью своих обоих родителей в возрасте 28 лет.
Через два года семья ссыльных пополнилась ещё и мной - дочкой. Московские родственники не оставляли семью репрессированного брата своей заботой и присылали из Москвы не только продукты, но и одёжку для детей и взрослых. Поэтому моё раннее детство  с полным основанием можно назвать счастливым и я росла капризным ребёнком, не понимающим слова нет. Но в 1940 году родилась моя младшая сестрёнка и «халва» закончилась… А через год начилась Война…
     Воспоминания о раннем детстве приходят ко мне отдельными вспышками или картинками в радужном свете, несмотря на то, что по записям моей мамы в дневнике, который она вела с первого дня моего появления на свет, я была очень больным ребёнком и постоянно «умирала». Меня пичкали красным стрептоцидом  (других лекарств тогда не было), я переболела малярией, глистами, ветрянкой и прочими детскими болезнями, да ещё повредила нижнюю челюсть, прыгая на кровать c панцирной сеткой…
В 1940 году бабушка втайне от родителей решила меня окрестить, а родители побрили, чтоб укрепить волосы по совету соседа узбека. Я этого конечно не помню, но знаю - по фотографии и дневнику мамы… Ребёнок не может осознать и понять горя взрослых, поэтому наше детство в любом случае вспоминается розовым, прекрасным и интересным…
    Вот мы с сестрёнкой бегаем босиком по арыкам, а потом окунаем свои ноги по-щиколодку в горячую пыль чимкентских  грунтовых дорог и бежим домой… Вылетаем из дома на звук пролетающего на ним «кукурузника», машем руками и кричим: «Женя! Женя летит!»…. Наш старший брат с первых дней Войны был стрелком - радистом и мы мечтали, что он однажды прилетит к нам в Чимкент…
    Военное время вспоминается смутно ощущением постоянной тревоги, какой-то глобальной угрозы и беззащитности. В 1941г семья пополнилась эвакуированной из Ленинграда сестрой мамы с двумя детьми, а в 1943 – ещё одной бабушкой по линии отца  его сестрой, обе бежали из г.Сталино, где жили «под немцами» и были абсолютно седые с постоянно трясущимися головами…Во время Войны даже в Чимкенте, в глубоком тылу, хлеб выдавался по карточкам, маленькими чёрными кусочками, очереди за хлебом растягивались  на 2 квартала, куда мы c сестрёнкой сопровождали свою бабушку… Однажды бабушка упала там, споткнувшись о камень, и сломала ключицу, я очень испугалась и мне было очень жалко плачущую бабулю…
     Наша мама карточек на хлеб не получала, в связи с тем, что не работала: учителем ей быть не разрешили, а рабочие специальности были ей не под силу…Чтоб не голодать и прокормить большую семью и детей отец посеял на огороде пшеницу, горох, маш, даже сахарную свёклу, для обеспечения детей сладким. Брат с 10 лет трудился на огороде, а потом подключились и я, и младшая сестрёнка.
    Война для нас была очень далеко и не понятна, но тревога взрослых передавалась и нам, детям. Вспоминается карта не стене, где маленькими флажками на булавках отец отмечал продвижение войск, голос Левитана из репродуктора, разговоры взрослых о возможности применения отравляющих газов… В снах это претворялось в видения бомбёжек на наш дом и появления облаков газа рядом с кроватью…В военное время в Чимкенте выдалась холодная зима с морозами, поэтому приходилось топить в доме печки, ну а в качестве топлива использовался кизяк и нам с сестрёнкой и бабушкой приходилось собирать по всему Чимкенту навоз. На свою «охоту» мы выходили ежедневно, наша бабуля с ведёрком и совочком, а мы с детской лопаточкой бегали по дорогам за проходящими лошадьми и ишаками и караулили момент испражнения… Надо было поторапливаться, т.к не только мы охотились за навозом…Дома навоз месили вместе с глиной и делали лепёшки – кизяк, которые после высушивания были вполне калорийным топливом. Наша квартира находилась в доме-бараке из самана, переоборудованном под квартиры из здания лечебницы бывшей верблюдоводческой станции, без электрического освещения и водопровода. Воду  брали из глубокого колодца на территории машинно-экскаваторной станции (МЭС), которая и была организована на месте верблюдоводческой станции, а наш отец был там главным инженером. По стенам порой ползали скорпионы, а одного я даже обнаружила на пелёнке, которая укрывала спящую двухлетнюю сестрёнку….
     Вспоминается почтальон – девушка Маргарита с большой сумкой через плечо, прихода которой весь двор МЭС ждал с тревогой и напряжением, а иногда, после её посещения, раздавались крики и причитания женщин, получивших известие о гибели на Войне мужа, брата, или сына…
     В военное время мы, дети, получали сладости (конфеты, пряники и какао) только по праздникам – на Новый год или день рождения в качестве подарка, одежда была латанная-перелатанная, особенно чулки, которые постоянно протирались на пятках,  бабушка их штопала и даже меня научила. Стоило что-то попросить у мамы, она говорила: «Вот кончится Война, купим новые чулочки, а конфеты и сахар будут каждое воскресенье…». Поэтому у меня сложилось чёткое понятие о Войне, как о монстре, забирающем у родителей все силы и деньги…
     Калорийную еду (белки) детям обеспечивали несколько кур, возглавляемых красавцем Петей – петухом, который почему-то гонялся за нами и пытался клюнуть. Моей сестрёнке было два или три года, когда однажды петух сбил её с ног и, запрыгнув на грудь ребёнка, «решил» выклевать её глаза. Ирочка инстинктивно закрыла глаза ладошками, а я заорала «благим матом» призывая из дома бабушку. Картина залитого кровью лица сестрёнки врезалась в мою память на всю жизнь, как и белое лицо отца, когда я влетела в его кабинет и закричала, что наш петух заклевал Иру! Расстояние по двору от нашей квартиры до «офиса» МЭС составляло примерно 150 метров, и я вероятно установила в то время мировой рекорд по скорости преодоления этого расстояния ребёнком в возрасте 5-ти лет. Петух «наградил» мою сестрёнку двумя шрамами на всю жизнь – над бровью около правого глаза и на щеке под левым глазом. Ирочка поплакала, когда раны смазывали йодом, ну а петуху отрубили голову…
    Наши родители и обе бабушки столкнулись с тяготами жизни и несправедливостью с малых лет и были можно сказать смертельно больными людьми:
 - Отец,  отравленный ипритом в Первую мировую войну,  со шрамом на лице от оспы, постоянно мучился приступами стенокардии;
- мама с расширением аорты была приговорена местным врачом к моментальной смерти, если поднимет таз с водой и постоянно получала микроинфаркты;
- бабушка Александра была больна раком матки и очень мучилась постоянными болями, изжогой, а под конец, когда метастазы дошли до мозга, адскими острыми болями в голове, заставлявшими её вскрикивать;
- вторая бабушка Елизавета, прибывшая к сыну (моему отцу) из оккупации, была слепой и слегла, у неё начались пролежни, и она потеряла силу воли, чтоб встать с постели…
    Жизненный опыт наших родителей не позволял им баловать своих детей и заставлял воспитывать нас  ответственными за себя, не бояться ни насекомых, ни мышей, ни собак, ни тёмной комнаты и не просить поблажек. В памяти осталось ощущение неприятного жжения на ногах, когда их мыли перед сном тёплой водой с мылом, а полученные от бегания босиком по арыкам  «ципки» и трещины реагировали на мыло…
Воспаление горла, ангину бабушка лечила у нас керосином, смазывая гланды тампоном, смоченным этой отвратительной жидкостью, порезы, укусы насекомых немедленно смазывались йодом, поэтому свои небольшие травмы и болячки мы старались скрывать и укусы ос замазывали глиной, что здорово помогало без йода.

     Наш отец в Чимкенте был очень уважаемым человеком, даже начальство из рядов ВКП(б) ценили и уважали «врага народа» за его образованность и работоспособность и организаторские способности. В то время в качестве калькулятора или счётной машинки использовались канцелярские счёты с костяшками, которые лежали на каждом столе, а мой отец носил с собой в кармане логарифмическую линейку и на любых совещаниях у начальства моментально мог ответить на любой вопрос и подсчитать стоимость работы. Ну а простые люди – «народ» Чимкента называли отца аксакалом за абсолютно белую «шевелюру» и приглашали на свадьбы детей в качестве свадебного генерала…
    Однажды в знак особого уважения к отцу и в благодарность за помощь по перевозке вещей, соседи – большая семья узбеков пригласили отца с супругой и дочками к себе на плов. Была зима, соседи жили в глинобитном доме без печей. В довольно большой «главной» комнате мебель отсутствовала, пол был покрыт ковром из кошмы, а  центре  стоял очень низкий (высотой не более 15 см.) круглый стол, вокруг которого лежали красивые, расшитые узорами подушки. Нас рассадили вокруг стола и сказали, что ноги можем спустить под стол, в круглое отверстие, где внизу печка. На столе стоял круглый поднос с ароматным пловом и стояли пиалы с чаем. На всю жизнь осталось ощущение необыкновенного комфорта нашим израненным ножкам и божественный вкус плова.
   

    Очень отчётливо помню день Победы… Я в то время часто болела и лежала в кровати с температурой, соблюдая «постельный режим», а в комнату вбежала мама, которая смеялась и плакала одновременно и, целуя меня, повторяла одно: «Победа, победа, война кончилась!». Моя реакция на её сообщение насмешила маму, потому что я её спросила: «Значит завтра у нас будут новые чулочки и много конфет?»….
    Но жизнь наша с окончанием Войны изменилась и даже очень сильно в лучшую сторону. В дом провели электричество, отец купил приёмник и проигрыватель и любимые пластинки можно было слушать не трудясь… Родители купили поросёнка и 2-х баранов. Чёрного поросёнка назвали Бетти, а на меня и сестрёнку возложили обязанность по её «выпасу» около арыка, вдоль дороги. Целыми днями мы сидели около дома и караулили свою свинку. Наш сосед – старый узбек расширил арык около своего двора, поставил небольшую запруду и арык превратился в небольшой пруд, в котором жили лягушки и было много головастиков. Нам очень нравилось сидеть около арыка, вылавливать головастиков, слушать пение лягушек и жаб и лепить за глины лепёшки и колбаски…
Баранов назвали Яшка и Борька, Яшка был черный, а Борька рыжий с белым подбрюшьем и очень красивыми, грустными глазами с длинными ресницами.
Рано утром мимо нашего нашей МЭС по дороге, ведущей за город, шёл пастух – «частный предприниматель» и собирал со всех дворов баранов, которых хозяева выгоняли на улицу. Вечером мне поручали забирать наших баранов и заводить в сарай. Борьку я обожала, разговаривала с ним иногда и даже целовала в нос! А 1-ого сентября 1945г меня отправили в школу.
    В то время в Чимкенте была одна школа-десятилетка в двухэтажном здании, где учился мой брат. Мальчики и девочки учились в разных классах. Школа находилась в центре города, на единственной мощёной булыжником улице им.Ленина, примерно в 300 метрах от нашей МЭС. Из Москвы прислали для меня туфли и очень красивое драповое пальтишко красного цвета, бабушка сшила для меня форму из коричневого кашемира и два фартука – чёрный и белый, а также портфель из мешка. Портфель-сумка застёгивался на красивую пуговицу, а «крышечку» бабушка вышила мулине букетом из анютиных глазок…
     Я была счастлива, мне всё нравилось, в первый же день я обрела новых подруг, городских девочек, которые сильно отличались от моих уличных друзей мальчишек и девчонок нашего «захолустья», и я решила проводить домой свою новую подругу после окончания уроков. До сих пор в глазах стоит бледное, взволнованное лицо мамы, которая стояла на пригорке в начале главной улицы Чимкента и вглядывалась вдаль. Мама никогда не ругала меня, даже не шлёпала, хотя я была довольно капризным ребёнком и не отличалась послушанием, она нашла замечательный способ наказания – запирала меня в сарае или погребе, где могла обо мне не волноваться. Я могла просидеть там долго и не просила прощения потому, что мне там нравилось, особенно в подвале, где было темно, сыро и прохладно. Сквозь щели в крышке погреба или двери сарая проникали тонкие полоски света, в которых светились и летали пылинки, а по под ногами пробегали мураши, мышки и паучки… Через некоторое время мама открывала крышку погреба и спрашивала: «Не будишь больше капризничать?», протягивала мне руку и выпускала на волю…Я бежала во двор к котятам, цыплятам, пряталась от сестрёнки в арыке межу помидорными рядами, или садилась около муравейника и пыталась разгадать, куда они бегут и что едят…
      Бледное лицо мамы было для меня страшнее всех наказаний, к тому времени я хорошо знала, что она становится бледной в время сердечного приступа, когда она, оторвавшись от грядок или кухни, ложилась на скамейку или тахту во дворе, закрывала глаза, а на бледном лице проявлялся голубоватый треугольник…
Поэтому после этого случая моей провинности, я  уже никогда на задерживалась после занятий в школе и бежала прямиком домой, чтоб маму не волновать. Первый класс в моей памяти остался в виде постоянных пропусков занятий по причине различных заболеваний. В результате я окончила  учебный год практически без оценок и меня оставили на второй год.
Перед зимой, чтоб не «травмировать» нашу психику гибелью любимых животных, мама договорилась с соседом – старым узбеком который за голову и шкуру согласился разделать наших баранов у себя во дворе за непроницаемым глинобитным дувалом… а мы не поняли, что в приготовленном плове едим своего Борьку…
     На следующий год  родители сочли целесообразным перевести меня в школу - четырёхлетку, которая находилась в 50 метрах от нашей МЭС. Школа «обитала» в одноэтажном  здании из самана, классы были смешанные, мы учились вместе с мальчишками.  где учились все мои уличные друзья – дети экскаваторщиков и шофёров. На следующий год в эту же школу записали и мою сестрёнку. Некоторые детишки ходили в школу босиком, из-за отсутствия обуви. Занятия проходили в три смены. У всех были чернильницы – непроливашки, самодельные портфели или сумки, сидели по 3 человека за партами, с наклонной доской и отверстиями для наших чернильниц. Форму в нашей школе первые годы не носили, но дисциплина учеников была беспрекословной, как и уважение к учителям…
     Родители наградили меня умением любить и обострённым чувством справедливости, да ещё мама возложила на меня ответственность за младшую сестрёнку  и подчинение брату… Таким образом я попала между молотом и наковальней: не смела перечить брату, заботилась о сестрёнке и очень их любила, а ещё разрывалась между бабушкой и мамой и родителями во время их ссор. Не отдавая отчёта в своих словах, измученные работой и невзгодами взрослые часто использовали меня, как любимую дочку и внучку. Мама часто посылала меня за отцом в пивную, а при обиде на него или свою мать могла сказать: «Скажи своему отцу или скажи своей бабушке…»
      Наши умные родители и бабушки воспитывали в нас – детях, уважение к старшим и людям любой национальности и любого социального положения. Наша бабушка Александра, воспитанная в институте для детей-сирот дворянского происхождения, отличалась большой аккуратностью и чистоплотностью, она рассказывала, что в классах, где они учились и жили, над каждой дверью висел «лозунг»: Чистота – лучшая красота. Мы не смели даже прикасаться к белоснежной постели нашей бабушки, но кроме чистоты рук, ушей, одежды, она научила нас с детства к чистоте помыслов и своей совести, а также никогда не считать себя лучше кого-то…
      Тогда, в военные годы, в маленьком захолустном Чимкенте мы все были равны – все бедные, голодные, плохо одетые, но щедрые на дружбу и взаимное уважение. Когда родители купили для нас двухколёсный велосипед, мы с сестрой выходили покататься на улицу, то сразу образовывалась очередь из всех детишек нашего общего дома и двора МЭС. Мы устанавливали расстояние или норму проезда для каждого и строго соблюдали  очерёдность. Хорошо помню, что мне никогда не приходило в ум, что велосипед наш, и я могу прокатиться на более длинное расстояние…
     Наши родители, получившие образование ещё до Революции и по призыву В.И. Ленина в 20-е годы стали учителями, прекрасно понимали ценность образования для своих детей. В то время не было телевидения, кинотеатры в Чимкенте были под открытым небом, и мы редко могли попасть на вечерний показ, поэтому основной упор на развитие нашего образования родители делали на периодическую печать и книги. Они выписывали газеты, журналы, приучали нас к чтению, а также изготовили на бумаге развивающие игры, квартет писателей, квартет композиторов в которые играли с нами в выходные дни и вечерами. На стенах висели географические и политические карты и мы с сестрёнкой играли «в города и страны», загадывая на карте какое-нибудь название. Я со школьными друзьями по совету мамы «ставила» в нашем дворе спектакли (Сказка о царе Салтане и тому подобное). А потом родители приглашали во двор всех соседей и маленьких детей сотрудников МЭС, и мы чувствовали себя настоящими артистами... Нас очень рано научили фотографировать и буквально заразили этим увлечением, которое отнимало очень много времени и сил, фотографический процесс был в то время очень сложный и трудоёмкий, а нам хотелось запечатлеть на фотографиях всех друзей и знакомых...
Теперь, на старости лет, я понимаю, что наши родители и бабушки были для Чимкента вроде Декабристов «во глубине сибирских руд» и население не считало их своими врагами, а любило и уважало.
     Отец часто уезжал в командировки на объекты по строительству каналов в по территории Южно-Казахстанской и Кзыл-Ординской областей и мы всегда ждали его возвращения с нетерпением. Он всегда привозил из командировок для нас – детей и семьи вкусные подарки, вернее еду для семьи. На день рождения моей сестрёнке он привёз мешочек с грецкими орехами ( примерно с 1 кг) и мы с ней не смогли устоять и почти всё сразу раскололи и съели! Ночью у сестрёнки случилась рвота, а грецкие орехи с тех пор она видеть не может. Однажды отец привёз мешок пшеницы, которая оказалась зараженной долгоносиком и нам пришлось перебирать зерно, прежде, чем отнести на мельницу. Бабушка и мама, в качестве стимула или награды читали нам по очереди  Тургенева, Толстого и другие умные книги.
     Перелистывая старые фото-альбомы, вспоминаю нашего соседа – Ивана Лихота, который пришёл с войны с красавицей женой Наташей и её 5-летнем сыном Валеркой. Дядя Ваня – шофёр грузовика в МЭС, остался в моей памяти очень красивым и интеллигентным человеком, несмотря на отсутствие высшего образования... Однажды я пошла за водой из колодца и с воодушевлением крутила ручку, поднимая ведро с глубины 10 метров, но дядя Ваня, качая головой, вытащил ведро и повёл меня домой, где упрекнул брата, что девочкам нельзя позволять  поднимать такие тяжести...
Вечером я спросила маму – почему мне нельзя ходить за водой? Мама улыбнулась и сказала, что дядя Ваня пошутил и девочки сильнее, чем мальчики...
     Прекрасно помню свою первую учительницу старенькую и добрую Софью Степановну.
Коллектив МЭС, вернее мой отец, в то время её главный инженер, поддерживали школу, как могли, а мама и бабушка помогали учителям своими консультациями. Кроме этого, они, увлечённые фотографией, постоянно фотографировали наши классы и учеников, и раздавали всем фотографии ко всеобщему восторгу.
В послевоенное время школьников привлекали к сбору хлопка, колосков на колхозных полях. Хорошо помню поздней холодной осенью огромные кучи с нераскрывшимися замёршими коробочками хлопка в школьном дворе, из которых мы вынимали маленькие комочки ваты с семенами хлопка. Нас – детей, рассаживали вокруг куч прямо на землю, а мы работали и пели, соревнуясь с соседней «кучей», верее классом.
      
    Мой средний брат и младшая сестрёнка родились весной под знаком Тельца и с рождения обладали признаками лидера или начальника. К тому же они были более здоровые, красивые и сильные и вызывали во мне восхищение и невольное подчинение…
    Брат учился в 7 классе, когда я пошла в первый, он увлекался фотографией, приводил в наш дом своих школьных друзей, они пели, танцевали под наш граммофон, играли в крокет, карты, много шутили и казались мне «небожителями», а девочки – королевами. Брат привлекал меня и сестрёнку к приготовлению реактивов для фотопечати, мы качали «ванночки», фильтровали растворы и всячески старались ему угодить, а он делился с нами полученными в школе знаниями по астрономии, физике, химии и проч. Однажды он умудрился показать нам ртуть, разбив бабушкин градусник, а я даже полизала ртутные шарики! Брат любил петь, знал наизусть много оперных арий, романсов с наших пластинок и любил учить стихотворения из школьной программы вслух, декламируя их с пафосом. Бабуля часто говорила, с долей юмора: «Артист ты, Витенька!». Ну, а я слушала своего брата буквально с открытым ртом. До сих пор помню из М.Горького: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает, а Уж подумал: Летай иль ползай, конец известен…» Однажды, когда брат учил какую-то поэму Маяковского, временами забывая какое-то слово, я ему подсказала, а потом «выдала» поэму от начала до конца без запинки, чем привела в восторг и брата и родителей. С тех пор они меня выставляли меня, как развлечение для своих гостей. Для меня это было страшным испытанием, я стеснялась, боялась сбиться или забыть слово и буквально страдала, но отказать родителям не могла, а им очень хотелось похвастать «выдающимся» ребёнком…
      Вероятно, повышенное внимание родителей ко мне в какой-то мере возбуждало ревность со стороны брата и сестры, а задатки лидерства не позволяли признать зачатков моих способностей. Чтобы я не возгордилась и не решила, что умнее их, ни в детстве, ни в дальнейшей жизни я ни одного раза не услышала от сестры и брата слов одобрения или похвалы. Пользуясь моей любовью к ним и подчинённостью, и брат и сестра меня часто ругали, обзывали, считали глупой кривлякой, а главное руководили…
 По требованию сестрёнки я залезала на урючину и воровала через забор сливы из сада соседей, или початки кукурузы с колхозного поля, а брат посылал меня с любовными записками к своей девушке под строгим требованием не проговориться родителям, что он с ней встречается… Нравы в то время были совсем другие, девочки хранили свою невинность до свадьбы, а родители мальчишек воспитывали в них ответственность перед любимой. Я была уверена, что они лучше меня, но комплекса неполноценности у меня не возникло и со временем я даже научилась огрызаться и придумала такой ответ:
«Ах, вы конечно, лучше, чем я, но если бы не было таких плохих, как я, то и вас – хороших, никто бы не увидел без фона нас – плохих..».

    Город Чимкент, расположенный в зоне полупустыни, отличался очень засушливым и очень жарким климатом, в июле, августе стояла такая температура, что невозможно было заснуть и иногда нас накрывали мокрой простынёй, а ещё устраивали ночёвку на плоской глиняной крыше сарая.
     Я лежала на спине, а над крышей возвышался купол чёрного южного неба с миллиардами звёзд... Брат, знакомый с астрономией, по школьной программе и своему увлечению, рассказывал нам с сестренкой о созвездиях, млечном пути, луне... Я, уже знакомая с арифметикой, спросила брата: « А сколько на небе звёзд?» Он сказал – миллион! Но если ты попробуешь сосчитать до миллиона, то тебе понадобится 3 года! Естественно, я решила попробовать, но вскоре заснула и больше к этому вопросу не возвращалась, но любовь и тяга к чёрному звёздному небу осталась у меня на всю жизнь... В то время в школе изучали астрономию, а  астрология была не известна, но с раннего детства я, благодаря брату, узнала название созвездий и местонахождение полярной звезды...
    Через 20 лет, работая в изыскательской партии в пустынях Казахстана,  я уходила на ночь со своей раскладушкой в пески, за барханы, чем очень удивляла всех членов партии (как ты не боишься?!), и погружалась в путешествия по небу...
   
     Несмотря на тяжёлое военное время, голод, гибель мужей и сыновей на Войне, люди в послевоенное время продолжали проявлять любовь и сострадание к ближнему, даже врагу. Помню как в кинотеатре, после просмотра военных кинофильмов весь зал буквально рыдал, а на фильмах «В семь часов вечера после войны», «Кубанские казаки» и др.оптимистических кинолентах военного и послевоенного времени, смеялся и плакал от веры в лучшую жизнь…
      Хорошо помню вечерние посиделки и застолья в выходные и праздничные дни, когда у нас собирались друзья родителей, такие же репрессированные – жены, сёстры врагов народа или сами «враги» и пели, рассказывали остроумные и совершенно невинные анекдоты, от которых дружно смеялись… на вскидку вспоминаются:
- Что такое кит? – Это килька, доплывшая до коммунизма;
- В палате больных мужчин все анекдоты уже выучили и решили для краткости их прономеровать, а больные просто кричали: №5 и т.д…А палату зашла сестра, в это время один из больных выкрикивает: №3! Сосед ударяет его по щеке и говорит: Как смеешь при женщине!...

     После войны МЭС получила новые грузовые машины, пополнилась тракторами и экскаваторами, а руководству «пригнали» легковой автомобиль эмку из Герани. Во дворе МЭС собралось всё детское население, впервые увидевшее легковой автомобиль. Отец решил устроить для нас праздник и сказал шофёру прокатить детей по одному кругу во дворе. Первой рядом с водителем уселась его мать, а на заднее сиденье посадили меня и сестрёнку. Как только авто тронулось, передняя дверь распахнулась и бабка выкатилась прямо под колёса... К счастью машина тут же встала и женщина благополучно вылезла из-под колёс... На этом катание закончилось, отец, отвечающий за технику безопасности на предприятии понял свою ошибку и разогнал всех по домам.

    Когда я научилась писать – выводить буквы на бумаге, меня потянуло на «творчество»…. Родители были рады моему увлечению и купили для меня толстые общие тетради, карандаши и репродукции картин – Шишкина, Айвазовского и др, которые вдохновляли меня на рассказы и сказки…Отец в это время работал на строительстве Большого Каракумского канала, и первым моим сочинением в 4-м классе школы была былина про строительство канала…За неё я получила пятёрку с +! В памяти сохранилась только одна строчка – «всё пески да пески во той стЕпи лежат, всё пески да колючи кустарники…»
   Со временем к зданию нашей школы пристроили ещё 3 классные комнаты и она превратилась в семилетку. В 5-м классе у нас появились молодые учителя разных предметов, среди которых я запомнила учителя математики – корейца маленького роста, который сразу учуял мои математические способности и даже задавал на уроках отдельно для меня более сложные задачки, помню свой восторг и чувство счастья, когда находила правильный ответ. Учитель меня хвалил и обещал, что со временем я буду победителем математической Олимпиады…
     В качестве учителя по литературе и русскому языку в нашу школу прислали очень красивую молодую девушку из Ленинграда.  Она задала нам написать первое сочинение про свою комнату…. Я спросила: А можно не про свою? И, конечно, получила её согласие.
   Я долго старалась над своим сочинением под названием «Дом лесника», прочитала маме – она похвалила, и я на следующий день тянула руку, чтоб дали прочесть вслух на уроке литературы…
    Окончив читать я с долей высокомерия ожидала пятёрки, но услышала от молодой учительницы обидные слова – из какой книги я списала, да ещё фамилию кого-то из писателей, о котором я тогда ещё не слышала… А потом она добавила, что после уроков пойдёт к нам домой поговорить с моей мамой. Дома моя учительница решила, указать маме на мой плагиат, объяснив, что в 5-м классе ребёнок не может ТАК писать сам! Но мама показала ей толстые общие тетради с моими рассказами, написанными ещё карандашом, и я получила свою пятёрку!
     Мама решила записать меня в спортивный кружок на летние каникулы для «закалки», я к тому времени болела меньше и была очень шустрой, гибкой и хорошо прыгала в высоту. Наш тренер сразу обратил на меня внимание и сказал, что будет растить из меня чемпионку по лёгкой атлетике. Но, увы, при медосмотре в школе мне был поставлен диагноз – порок сердца и посоветовали ограничить физические нагрузки, да и сама я почувствовала, что не могу пробегать стометровку, сил хватало только на 60 метров, после чего звенело в ушах и темнело в глазах…

    В 1952 году свой срок ссылки родители отбыли и отца пригласили в столицу Казахстана г.Алма-Ату в институт Казгипроводхоз. МЭС  выделила два грузовика Газ-51, для переезда своего главного инженера в столицу вместе с вещами. На две машины уместилось всё наше добро, вся наша семья и два котёнка. Брат в то время уже учился в КазГУ в Алма-Ате, а обе бабушки уже умерли. Я распрощалась со своими школьными друзьями и со щемящим чувством расставания с любимым городом, двором, домом, курами и огородом устроилась в кузове рядом с сестрёнкой…