Туфли

(Из цикла «Искушения»)
 
Что там Гоголевский Вакула со своими царскими волшебными черевичками… Вот это были туфли! Строгие элегантные лодочки превосходной кожи на высоком каблуке в красивой коробке. Скажете, ничего особенного?
По меркам сегодняшнего дня – наверное… Но в начале 60-х годов прошлого века в азиатской провинции великой советской страны, для маленькой девочки, которая хоть и была по  всеобщему мнению ребёнком необычайно взрослым, умным и развитым, эти туфли были ошеломляющим чудом. Журналов мод, даже убогих отечественных, там не было, не говоря уж о заграничных, женщин, одетых хорошо и со вкусом – единицы… Она видела такие туфли, вот так близко – протяни руку, и можно погладить нежную глянцевую кожу – первый раз в своей маленькой жизни. И стояла очарованная, не сводя глаз, почти поверив, что это сказочное счастье уже принадлежит её маме… А мама счастье своё отвергла, у неё тряслись руки и губы, она пила сердечные капли, остро пахнущие валерианой и нервно разговаривала с бабушкой:
   - Да как же ты не понимаешь, они оскорбили меня! Это же взятка! – горячо говорила она.
Бабушка как всегда сдержанно и чуть надменно со своей несогбенной спиной и с гордо поднятой головой отвечала снисходительно и спокойно:
   -Оскорблением можно считать слова и действия только равных тебе людей. Всё остальное – пустое и не стоит внимания, - говорила она, почему-то совершенно упуская из разговора сами туфли.
   Девочка волновалась. Во-первых, очень беспокоилась за маму, а во-вторых, казалось ей, ещё был шанс, потому что эти самые ОНИ не уходили, всё стояли группой у калитки и что-то обсуждали между собой. В-третьих, очень тревожило слово «взятка». Оно было непонятным и каким-то грязным, как половая тряпка. Взятка-тряпка… Рифмовалось не очень и вносило в маленькую голову ещё больший сумбур. Что может быть общего у этой гадости и чудесных туфель…? Ведь ОНИ много раз повторяли, что это подарок, что это от чистого сердца. Нет, тут явно что-то не складывалось. Девочка пошла к себе в детскую, из окна которой видна была калитка, и эти люди за ней. Она страстно желала, чтобы мама передумала и согласилась, и была бы такой ослепительной в новом, сшитом бабушкой крепдешиновом платье, и в этих туфлях… и может быть, даже накрасила губы. Мама осталась непреклонной и больше не вышла во двор. Люди у калитки потоптались ещё какое-то время, и ушли вместе со сказочными туфлями в нарядной коробке. Девочка плакала от горя и, уже уснув, долго всхлипывала во сне. Она не могла знать, что это было самым настоящим искушением, одним их тех, которые в жизни случаются довольно часто. Как не могла знать и того, что у её мамы за всю жизнь так и не будет подобных туфель…
…Много лет спустя, уже старенькая мама приехала к своей дочке, живущей в Ленинграде, в гости, чтобы оглядеться и детально обсудить переезд «насовсем» в северный город . Они гуляли по Невскому, и мама что-то довольно громко рассказывала своим хорошо поставленным голосом. Тут сзади их окликнули:
   -Ой, извините, Любовь Владимировна, если не ошибаюсь? - спрашивала, широко улыбаясь, какая-то бойкая женщина.
Мама растерянно кивнула и всматривалась в лицо женщины, явно не узнавая её.
  -Я училась у вас… как услышала ваш голос, так сразу и вспомнила, как вы на лекции говорите: «Сатира Кантемира…»… это забыть невозможно, -  возбуждённо говорила незнакомка и, внимательно оглядев маму с дочкой, продолжала, - вы не помните меня? Я на заочном училась… Мы ещё туфли вам принесли, а вы нас выставили… Вся группа очень удивлялась…
   -Да, да, - усмехнулась мама, - туфли – это было незабываемо… как и «Сатира Кантемира»…
   -И для меня – тоже, - добавила дочка.
               
                ***
Ну, вот и отгадка. Моя мама, Любовь Владимировна Богомолова, больше сорока лет преподавала в Самаркандском государственном университет (СамГУ) на факультете русской филологии. Большую часть времени она читала лекции и вела практические занятия на очном отделении по двум дисциплинам – русской литературе XYIII века и методике преподавания литературы в школе. Какое-то время преподавала и вечерникам. А уж студенты- заочники – неизменный тяжкий удел почти всех вузовских преподавателей. Народ чрезвычайно ушлый, практичный и нахальный. Большинство из них  были уже вполне устроены в жизни, часто вовсе не по специальности, знания им были не нужны, нужен был только диплом о высшем образовании. Самым ходовым приёмом для получения по облегчённой схеме зачётов и экзаменационных оценок были подарки преподавателям. Кто делал их поврозь – состоятельные директора каких-нибудь торговых баз, кто - коллективно, скидываясь на «подарок» всей группой и используя связи по части «доставания дефицита». А поскольку дефицит был практически тотальный, возможности для творчества были неисчерпаемые. Преподаватели того поколения по-разному реагировали на такие подношения. Были непреклонные, но были и те, кто спокойно брал. Не собираюсь никого осуждать. Просто вспоминаю…
   Помню, как мама часами просиживала над контрольными работами, в основном это были конспекты уроков.  Периодически она взрывалась от негодования, сетуя на бездарность, безграмотность, а то, и на в наглую списанные работы. С экзаменов, которые сдавали заочники, приходила особенно расстроенная и усталая. Она, будучи человеком знающим и ответственным, никак не могла смириться  со «стилем» учёбы заочников. И часто говорила, что спасаться от назойливости их «благодарностей» ещё хуже, чем бегать от чадолюбивых родителей во время вступительных экзаменов. Зато, если среди заочников встречались дельные студенты, мама говорила о них с большим уважением и симпатией. Прежде всего потому, что это были уже взрослые люди, которым очень непросто было сочетать учёбу с текущими заботами жизни.
   Я, в свою очередь, тоже сталкивалась со студентами-заочниками. Но это была совсем другая история, другой уровень людей и другое соотношение студент - преподаватель. Будучи аспиранткой факультета журналистики,  я должна была участвовать в приёме экзаменов. И у заочников – тоже. Не знаю, как они справлялись с академическими дисциплинами, вроде «Истории русской журналистики», но поскольку все они были журналистами-практиками и уже хорошо знали своё дело «не по учебникам» и изнутри, я оказывалась в довольно смешной роли экзаменатора. Экзамен по курсу «Теория и практика партийно-советской печати» профессионалы сдавали зелёной аспирантке, витающей к тому же, в совершенно иных эмпириях…
Я вспоминаю те ситуации совершенно безо всякого удовольствия…Хорошо, что их было немного...