Завещание помещицы продолжение 3

Глава IV. И тайное становится явным. 

    Устав от бесплодных поисков чугунного люка, Бекетов не стал терять время попусту и решил воспользоваться интернетом, чтобы определиться с датой пожа-ра. Хоть какой-то шажок вперед. Дождавшись, когда Юля с Мишей уснут, он при-ник к старенькому ноутбуку и тут же провалился, потонул в безграничном ин-формационном болоте.
Вот ведь дьявольское изобретение - интернет! - предлагающее из-под полы весь мир в обмен на скрытое, вроде бы незначительное подчинение воли. И сколь-ко человеческих душ поглотил этот всезнающий, самодовольный хаос, скольких поглощает и теперь? А поглощение-то добровольное, сам юзер-пользователь не осознает того, чего он лишается, сладость пребывания в виртуальных дебрях вполне заменяет ему радости биологического существования. Как в рекламе – по-купайте чипсы со вкусом сыра! Так и в интернете – живите жизнью со вкусом жизни!
Бекетов вбил в строку поиска ключевое слово “великий уфимский пожар”. Информационное болото вспучилось, ожило, закипело множеством решений. Интернет сообщал, что за всю историю в Уфе было, по крайней мере, четыре крупных пожара - в 1696, 1759, 1816 и в 1821 году. Первые два отпали сразу – в XVII-XVIII веках посад преимущественно был сосредоточен внизу, возле реки, где был укреплен кремль. А Бекетов видел пожар в верхнем городе, которого тогда не могло быть. Кстати, и уфимский кремль по сведениям из инета просуществовал лишь до 1759 года, когда от удара молнии вспыхнула Михайловская башня, и кремль выгорел практически полностью. После чего и встал вопрос постройки верхнего города. Остались две даты – 1816 и 1821. Какая из них?
Бекетов ходил по кухне, попивая холодный кофе, а в голове крутилась мысль – надо еще раз пройтись по городу, осмотреть ближайшие траншеи. Бекетов по-смотрел на часы – полвторого ночи. И тут он вспомнил, его словно пронзило - именно в это время вчера он и свалился в злополучную траншею. И люк был на своем месте.
Пяти минут хватило Бекетову, чтобы собраться и добежать до той самой траншеи, с которой все началось. Люк был на своем привычном месте. Бекетов лихорадочно и облегченно вздохнул. Путешествие продолжилось.

- Так что с усадьбой-то, мил человек? – спросил человек, сидевший на бро-шенных розвальнях.– Подчистую сгорела али что-нить осталось? Родные-то живы?
Пожар в городе утихал, языков пламени почти не было видно, но струи дыма поднимались там и тут, напоминая о приключившемся несчастье. По разрушенной огнем улице, больше напоминающей теперь проселочную дорогу, тянулись подводы – на уцелевших лошадках, испуганно шарахающихся от всякой дымившейся головешки, враз оказавшиеся без жилья уфимцы вывозили за город детей, стариков, оставшийся скарб. Жить предстояло начинать заново.
- Да как вам сказать, - начал было Бекетов.
- Понимаю, - ответил человек. – У меня вот тоже, - погорелец смахнул слезу, - да что говорить. Пришла беда – отворяй ворота. Я ведь за рекой был, когда все началось, покосные луга смотрел. Очнулся к вечеру, когда почитай все сгорело. Ни дома, ни скотины. И семья пропала. Вот ведь как бывает, мил человек.
- Никогда ничего подобного не видел, - дрогнувшим голосом произнёс Беке-тов.– И как могло случиться, что весь город сгорел?
- Ну не весь, мил человек, не наговаривай. Вон сколько еще осталось! – улыб-нулся через силу человек. - Отстроится Уфа, не пропадать же городу. Вот мои бы отыскались, да, видимо, не судьба.
- Степан! – донесся до собеседников женский голос, слабый, тихий, но этого хватило, чтобы человек вскочил и, беспомощно озираясь, во весь голос закричал, - Агафья? Ты? Вы живы?
Из вереницы тянувшихся подвод отделилась женщина с малолетним ребен-ком на руках, погорелец бросился к ней. Тут же к отцу с криками, тятя нашелся, кинулись, побежали еще трое босоногих ребятишек. Проезжающие, оборачива-ясь на них, крестились, кто-то вздохнул, слава Богу, нашлись, а кто-то уронил сле-зу, вспоминая своих близких, потерянных при пожаре.
- Где ж вы были? – бормотал Степан, обнимая жену и ребенка, - я ведь уже было простился с вами, думал, так и проживу век бобылем. Господи, счастье-то какое! Где ж вы были, а?
- Это ты где был? – в сердцах выговаривала мужу Агафья, - пропал за рекой и поминай как звали. Чо ж так долго не объявлялся? Горим, а тебя нет и нет. Самой пришлось справляться. Вон, пегого спасла, барахлишко кое-какое, а струмент не успела, уж не серчай.
- Да Бог с ним, со струментом-то, главное, нашел я вас, - твердил как заведен-ный Степан. – Струмент наживем. Руки, ноги целы, наживем. Агафья, а как Ники-тушка? Испужался, небось? Маленький мой, подь на руки, не бойсь, Никитушка!
Светловолосый мальчик послушно перебрался с теплых маминых ладоней на крепкие отцовские руки.
- Это я тебя нашла, упрямец нижегородский, - просияла Агафья. – Никитка ничего, не испужался, подрослый уже, четвертый годок ему. Ну, подержи, коли хочешь. Эх, Степан, Степан, кормилец ты наш!
- Тять, а хлебушка у тебя нет? – дернул Степана за штанину ребятенок лет се-ми в длинной до пят мужской рубахе. – С утра во рту ни крошки не было. А, тять? Дай хлеба!
- И мне, и мне, - запросили остальные.
- Что ж вам дать-то? - растерялся Степан, - ведь нет ничего у меня.
Из толпы вышел угрюмый черноволосый человек в запыленной дорожной накидке и кожаном картузе и протянул Степану большую краюху хлеба.
- На, ребятишкам подай. Глядеть больно.
Степан краюху взял, сказал, спасибо, и отдал старшему сыну Петру, который все это время стоял поодаль и молча наблюдал за происходящим.
- Поровну дели. Да смотри, Никитке оставь. Понял?
Петр деловито отломил половину, протянул отцу.
- Это много, - улыбнулся Степан.
- Это тятя, вам с матерью. Ну, и Никитке тоже, - пробасил Петруша.
- Все равно много, - ответил Степан. И, выбрав хлебную мякоть, слепил из нее человечка и подал Никитке. Мальчик зачарованно смотрел на странную игрушку, пока Агафья насильно не сунула ему мякиш в рот. Никитка довольный зажмурил глаза. Вкусно!
Вторая половина хлеба была вмиг уничтожена другими детскими ртами.
- Теперь куда, Степан? – спросила мужа Агафья.
- Туда, куда и все, - ответил Степан. – За реку. У меня там шалашик есть. Го-лавликов наловлю, будет, чем детишек побаловать. Пойдем, Агафьюшка.
- А как переправляться будешь? – усмехнулась Агафья. - Пегого, что ль, тоже на лодчонке повезешь?
- Пегого на этой стороне оставим, - рассудил Степан. - Петруша посторожит. Рыбки я ему доставлю. Голодным не останется. Пошли, что ли.
- Пошли, - согласилась с мужем Агафья.
Процессия тронулась, а Бекетов, чувствуя, что с уходом Степана рвется по-следняя ниточка, связывавшая его с прошлым, крикнул:
- Степан, погоди уходить!
- Да, мил человек, - отозвался, останавливаясь, Степан. - Видишь, у меня ра-дость – обрел я родных-то. Нашлась моя Агафья. А ты, как я погляжу, один. Не тужи, мил человек, все образуется.
- Какой нынче год, Степан?
Бекетов понимал, что задавая вопрос, он навлекает на себя лишние расспро-сы, может, даже неприятности, но ничего другого ему не оставалась делать. На-добно было у очевидца узнать, в каком году приключился великий уфимский по-жар.
- Горе память забрало? Понимаю, со мной то же бывало, - покачал головой Степан. – Сейчас посчитаю. Никитка в семнадцатом родился, а ему четвертый нынче пошел, значит, на дворе двадцать первый. Точно, двадцать первый. Одна тысяча восемьсот двадцать первый год от Рождества Христова. 
- Так значит, 21-ый? – воскликнул Бекетов. – У меня было два варианта – 16-ый или 21-ый. Выходит, 21-ый. А ты не ошибся часом, Степан?
- Что ж, я, рождения Никитки не помню, младшенького своего? Обижаешь, мил человек.
- И в мыслях такого не было! Вот тебе крест! – и Бекетов, прежде не крестив-шийся, неожиданно для самого себя перекрестился. - А скажи, Степан, император в Уфу приезжал?
- Кто приезжал, какой анпиратор? – недоумевая, спросил погорелец.
- Степан, ты идешь? – крикнула Агафья. – Оставь попутчика, видишь, он не в себе.
- Ну, Александр первый? – продолжал настаивать Бекетов. - Русский царь, российский? Вспомнил?
- А, Ляксандр, царь, – догадался, наконец, Степан, чего от него хотят, и радо-стно сообщил, - не, он в Петербурге проживает, чо ему к нам ездить.
- Так я и думал! – успокоился Бекетов. – Он прибудет в Уфу в 1824, через три года, это уж я знаю. Спасибо, Степан! Храни тебя Бог! Счастливой дороги!   
- И тебе всего хорошего, мил человек, - раскланялся сердечно погорелец. – Желаю и тебе найти своих родных. Бывай! Иду, Агафья, иду.

Ну, вот всё и прояснилось, год уфимского пожара установлен. И не по каким-то там письменным источникам, зачастую недостоверным и путаным, а напрямую - из уст очевидца. Вот если бы так писать диссертацию, цены бы ей не было. Тут не то, что за кандидатскую, за докторскую можно садиться. Всякая научная работа тогда только имеет ценность, когда под ней солидная документальная база – события, факты, свидетельства очевидцев. Только зачем ему это все? Зачем он здесь, в Уфе 1821 года, кто его перенес сюда и для чего? Какое отношение имеет пожар к зарождению городов на южном Урале?
И снова, как вчера, как в тумане Бекетов увидел, как летит по улице запылен-ная дорожная карета, угрюмый бородатый возница хлещет, что есть силы, уста-лых изможденных лошадей, и женская головка из-за занавески внимательно на-блюдает за ним…   

Дома Бекетова ждал сюрприз. Открывая дверь, он столкнулся с Юлей. Похо-же, она ждала его давно.
- Ну, и где ты был? – спросила Юля порывисто, усаживаясь в короткой ноч-ной сорочке на стоявший в прихожей единственный стул, вызывающе выставив напоказ красивые ноги.
- Юлечка! Как же я соскучился! – Бекетов бросился к жене, зарываясь головой в тёплые женские колени.
- Прочь! – оттолкнула мужа Юля. – На этот раз тебе не удастся меня провес-ти. Говори, где был? Дожила, - Юля встала и, обняв себя за худенькие плечи, в нервном и торопливом беспокойстве стала ходить по прихожей. - На шестом году совместной жизни муж стал исчезать по ночам. Без предупреждений, без объяв-лений, раз – и исчез. Куда, зачем – неизвестно. Когда первый раз это случилось, я не стала допытываться, простила, поверила на слово. Но когда это повторилось, терпению моему пришел конец. Ты же сам любишь повторять, один раз – это случайность, два раза – уже система. Так что изволь объясниться, если хочешь со-хранить семью. Давай объясняйся, я жду, - и она опять села на стул, поджав ноги и натягивая на них безразмерную ночнушку.
Ничего другого Бекетову не оставалось, как рассказать Юле все, полностью и без утайки. Про то, как он свалился в траншею и обнаружил колодец с чугунным люком и, как пробравшись по подземному проходу, очутился в горящем городе и как город этот оказался Уфой 19 века. Юля слушала с гордым недоверием и, когда Бекетов окончил рассказ, спросила:
- И ты думаешь, я тебе поверю? Какой пожар, какой 19 век! Сказки для ма-лышей. Оставь свои фантазии для Миши. Где ты был? Я требую, чтобы ты сказал правду! Горькую правду. Ты изменяешь мне, да? – и Юля заплакала беспомощно и жалко, содрогаясь всем своим телом.
- Ну, что мне сделать, чтобы ты поверила мне? – теперь Бекетов заметался по прихожей, кружась вокруг стула, на котором сидела Юля.- Я говорю правду, слышишь? Ну, вот скажи, когда я тебя обманывал? Хотя бы раз я тебя обманул? Что ты выдумываешь? Ну, ушел, ну,  не предупредил. Потому что сам не знал, что из всего этого получится. Но не пойти я не мог. Помаешь, не мог! Ты же знаешь, как люблю Уфу. История ее мне дороже всего! Тем более что я пишу диссертацию. А это в будущем небольшая, но прибавка к семейному бюджету. Так что о семье я не забываю, как видишь.
- Ничего уже я не вижу, - отвечала, зажав голову руками, Юля. – Устала я, ни-чего не хочу. И квартиры этой мне не нужно. Зачем мы сюда переехали? Чтобы ты от меня бегал по ночам? Ваня, ты меня еще любишь?
- Ну что ты, Юля! Конечно! – воскликнул Бекетов и остановился в растерян-ности и недоумении. - Зачем ты спрашиваешь?
- Ну, все, хватит, - Юля встала решительно. – Значит, так, стой здесь, не уходи, - она побежала в комнату и через полминуты пришла с фотокамерой в руках. – Вот, бери и засними все. Ну, там горящий город, людей, все, что ты видел. Нет, подожди, - глаза Юли вспыхнули, сверкнули дерзкой, непослушной молнией, - я пойду с тобой. Куда муж, туда и жена, как ниточка за иголочкой. Так, кажется, говорят. Ну, что ты стоишь? Пошли. 
Больше всего в этот момент Юля напоминала ребенка, которого незаслуженно и напрасно обидели. Бекетов не удержался и обнял ее.
- Чего ты ждешь? Пошли, - грозно произнесла Юля.
- Сейчас, сейчас, - торопливо отвечал Бекетов и, подняв на руки, понес жену в комнату.
- Ну, и куда ты меня несешь? – спросила Юля уже не так настойчиво, калачиком сворачиваясь на плече мужа. 
- В 19 век.
- И что мы там будем делать?
- Жить. Во все времена на Руси жили нормальные люди. Вот и мы будем так же жить. Спи.

Ночной город спал, досматривая последние, улетающие летние сны. Городу было невдомек, что происходит в квартире в новом доме на Каримовской. Город жил будущим. И не знал, что будущее его тесно связано с прошлым, практически зависит от этого самого прошлого. Городу это еще предстояло узнать.