Мама

Что кричит человек в самые жуткие, страшные минуты своей жизни? Кто-то, может быть, «за Родину, за Сталина».  Я орала «мама!», когда мой двухлетний младший сын шагнул из открытого окна с третьего этажа, а я не успевала его удержать. Самый близкий, родной человек, защита и поддержка. Всегда?

Первые детские  воспоминания больше связаны с отцом, а не с матерью. Но она же все время здесь, рядом. Порой она  неловкая, стесняющаяся, порой резкая, обозленная. Читает нам с братом (брат старше меня на два года)  вслух, запинаясь,  толстую книгу небольшого формата  «Дети капитана Гранта», убирает, стирает, готовит. Готовит больше бабушка,  в русской печи, в больших горшках, с ухватом, кочергой, но и мать принимает участие. Наверное, я еще слишком мала и не вникаю в эти подробности.

Тетю Нину, сестру отца, мама почему-то не любит, а мне она нравится – веселая, шумная. Она  садится рядом, поет «У дороги чибис, у дороги чибис…!» Живет в Катта-Кургане, приезжает в отпуск, а оттуда присылает забавные открытки с девочками, котятами, посылки с орехами. Бабушка почти все время занята, а потом и вовсе уезжает к  тете Нине. Мы с братом остаемся одни, когда родители на работе. Мама прибегает в свой обеденный перерыв, кричит на нас, если мы что-то натворили. Один раз кричала так, что упала на пол, потеряла сознание. Мы испугались, пытались ее напоить водой, но она сама очнулась, встала.

Отец окончил девятый класс, когда началась война. Школу он оставил, стал работать, потом пошел на фронт добровольцем. У мамы семилетка не была окончена, ее послали на работу в Томск. Жили они в селе Кривошеино Томской области. В Томске она с отцом познакомилась. Я нашла дневник отца в ящике шифоньера.  «Как это нелепо получилось…  Она некрасива, но у нее хорошая фигура… Ребенок будет расти без отца… Если бы она просила, упрекала, говорит – вырастим, мать поможет…»  Поженились в марте, приехали в Вольск, а первого мая уже родился Слава.

Они оба учатся. Отец оканчивает учительский институт, потом педагогический. Мать учится сначала в вечерней школе, потом поступает в заочный экономико-финансовый техникум. Уезжает на сессии, я остаюсь за хозяйку.  Помню,  как держу в руках ее кофточку, впитавшую такой неповторимый мамин запах, прижимаю к себе, скучаю.

С отцом они очень разные. Он учится легко, получает красные дипломы. Матери учеба дается с трудом, речь малограмотна: «колидор», «яблок» вместо «яблоко».  Понравится какая-нибудь фраза, она повторяет ее к месту и не  к месту. «Целое событие» на этот раз.    «О, это будет…»  «Целое событие!» - продолжаем мы хором.

Тетя Нина приехала из своего Катта-Кургана с мужем,  дочерью мужа и маленьким сыном. Дом перестроили: подняли, увеличили нижний этаж.  Теперь мы живем на верхнем этаже дома,  тетя Нина -  на нижнем. Бабушка  умирает, когда мне 12 – 13 лет, вскоре после нее умирает от рака муж тети Нины.

В выходные и праздники у родителей обязательно гости или они в гостях. У них сложилась почти постоянная компания – три – четыре пары. Устраивают застолья либо дома, либо за Волгой. Все самое вкусное, лучшее в доме для гостей.  Но гости уходят, а у родителей начинаются «разборки». Мать ревнует отца, в чем-то упрекает, обвиняет. Он сначала оправдывается, потом не выдерживает, выскакивает из дома: «Утоплюсь! Повешусь!»  Мать падает на кровать «умирать», я бегу за отцом. Догоняю его где-нибудь на улице, он обнимает меня, твердит со слезами о своем одиночестве, никто его не понимает. Возвращаемся вместе домой. На меня эти сцены сильно действуют, чаще я на стороне отца и не понимаю, как можно требовать любовь.

Любви мать требует и от нас: «Я тебе то-то и то-то сделала, а ты!..» Так не делала бы! Чем попрекать этим на каждом шагу!

Мне никогда не хотелось делиться своими чувствами, переживаниями с матерью, скорее с отцом. Он поймет, а она нет. Отец тоже о многом рассказывает мне. Мы часто с ним вдвоем за Волгой, в лесу, если он не со своей компанией.

Я оканчиваю школу, уезжаю учиться в Саратов. Письма отца немногословны, сухи и сдержаны.  Мать  пишет с ошибками, так же, как и говорит, но в ее письмах больше тепла и искренности. Домой я приезжаю на первом курсе часто, потом реже – в праздники, на каникулы.

Отец проводит в дом газ, потом водопровод. Рабочих нужно угощать, кругом бутылки. Тете Нине кто-то рассказал,  как  нужно делать самогон, они попробовали, получилось.  Я приезжаю, родители  ужинать садятся, наливают по рюмке, «для аппетита».
- Что же вы делаете! К этому так быстро привыкают!
- Ну, у меня же есть сила воли. Как только что-то почувствую, брошу.
В один из приездов являюсь свидетелем безобразной сцены. У родителей  очередная «разборка».  Отец собирается убегать, мать ползет за ним на коленях, цепляется за его ноги. Он вырывается, убегает, она начинает стонать, просит вызвать скорую помощь. Я вызываю. Врач осматривает ее и говорит: «Вам нужно в вытрезвитель звонить, а не нам!» На другой день я в ярости выливаю самогон, налитый во все графины, пытаюсь сломать аппарат. Но я уезжаю, производство самогона опять налаживается.  Их компания меняется, но продолжает собираться, нужны бутылки, самогон дешевле покупной водки.
- Мама, прекрати  это с самогоном! Скажи,  нет – и все!
- Ну как же? Денег  хватать  не будет.

На третьем курсе я влюбляюсь, он вдруг  женится на  другой – «так получилось». Через год  он начинает разводиться из-за измены жены, начинает звонить мне, приходит озлобленный, разочарованный. Меня тянет к нему, но нет прежнего доверия, пытаюсь разобраться в своих чувствах. Что-то рассказываю родителям, они и сами видят, что я не в себе, но начинают давить, требовать немедленного разрыва всяких отношений с ним.  Отец доказывает, что он подлец, не любит меня,  надо его забыть, «все пройдет, останутся воспоминания».  Мать кричит, что я разбиваю его семью, он должен жить с женой.

Страдает учеба, портятся отношения с соседками по комнате  в общежитии, с напарницей по физическим практикумам  - за работы надо отчитываться вдвоем, а я отстаю. Кончается все нервным срывом, попыткой самоубийства, я попадаю в больницу в Саратове с диагнозом «реактивная депрессия».  Родители приезжают ко мне, отец смотрит на меня и отворачивается, сдерживая слезы, мать рассказывает что-то, пытается «оживить».

Это состояние жуткой тоски, безразличия ко всему окружающему не уходит и после выписки из больницы. Полгода я в академическом отпуске, живу с родителями.  В это же время возвращается из Теплоозерска брат с женой и маленьким сыном, живем все вместе.

Я оканчиваю университет, уезжаю по распределению в Ковров. Брат расходится, но пока не разводится с женой, уезжает в Андижан. У родителей все также компании, гости. Теперь еще сдружились с новыми соседями справа бегают постоянно друг к другу, калитку в заборе сделали для скорости, чтобы на улицу не выходить. В один из моих приездов мать рассказывает об измене ей отца с соседкой, хотя он и просил ее не говорить мне об этом. Соседка мне сразу активно не нравится, вся какая-то скользкая, вертлявая, но мать с ней на удивление находит общий язык – вместе на базар, вместе пироги пекут. Допеклись!

А у меня опять неудачная любовь, но на этот раз я беременна и хочу оставить ребенка. Отец бушует, мать относится к этому довольно лояльно. Деваться мне больше некуда, возвращаюсь к родителям. В это же время возвращается брат, отбывший в Андижане условный срок за кражу на заводе трансформатора. Общение с уголовниками ему явно не пошло на пользу,  озлоблен, тяга к спиртному усилилась, а у отца самогон по всем углам в бутылках и графинах.  Слава наливает в рюмку, пьет.  Говорю родителям, чтобы убрали. У Славы резко меняется поведение от малейшей дозы спиртного, становится агрессивным, придирчивым. Он приходит с работы, я вожусь на кухне, с порога не видно, что  он уже успел где-то выпить.
- Тебе разогреть?
- Из твоих рук, змеишка! Ты зачем сказала родителям про самогон?
- Сказала и еще скажу! Нечего здесь шарить по углам!
- Твое-то какое дело!
Может быть и никакого, если бы не жили вместе, и я не становилась объектом его пьяных издевательств. Вот и сейчас он не собирается уходить с кухни, шатается на стуле, придумывает как бы посильнее меня оскорбить. Падает, сбивает цветок, земля рассыпается по полу, мне приходится убирать.

Отец вспыльчив, таким же был, говорят, дед. Дед выметет двор, сидит на крылечке. Курица нагадит на только что выметенном пространстве. Стукнет ее метлой, пришибет, виновато несет жене:
- Зина, я опять курочку убил, свари.
- Ну что же ты делаешь, Тимофей! Скоро совсем кур не останется!
Мне тоже знакомо это состояние, когда темнеет в глазах от бешенства, не знаешь , что могла бы сделать.  Рано научилась сдерживать себя. До двадцати лет вообще никто не слышал, чтобы я повышала голос, сейчас временами срываюсь. Отец тоже сдерживается, на работе ровен со всеми, дома Слава боится вспышек гнева отца. Остановить отца  раньше могла только я, меня он ни разу не тронул. Но и я вздрагиваю, когда он сдвигает брови: «Галина!» Хотя самое страшное ругательство, которое он позволяет себе,  «говнизия», никогда не матерится и не разрешает этого другим. Мать кричит, проклинает, падает на колени, но мата я от нее тоже не слышала – запрет. Славу она во многом оправдывает, обвиняет его друзей, бывшую жену, отца: увели, напоили, не поняли.


Отцу удается получить квартиру, Слава переселяется с ними, я с Алешей остаюсь в доме. Но производство самогона в пристройке дома отец не прекращает, бегает к соседке тайком от матери. Эта тайна часто раскрывается, мать скандалит, плачет, жалуется на отца всем друзьям, мне.
- Разойдитесь, если не можете жить вместе, не живи с подлецом.
- Как же я разойдусь, денег хватать не будет!

Все те же «разборки», истерики, попытки самоубийства. В очередной раз отец сильно оскорбляет меня, я срываюсь, ссорюсь с ним и не успеваю остановить, он вешается в сарае. Для меня снова останавливается жизнь, перестаю видеть все окружающее, но Алеше всего десять лет, его надо растить. 

Сквозь туман, дымку, нестерпимую боль  слышу причитания матери у гроба отца: «Павел, как ты мог, ты же сильный! Ты всегда говорил – держись за меня. Как я буду без тебя? Все будут пинать, отталкивать…» Она часто повторяет, что здесь «в единственном числе», вся ее родня там, в Сибири, они все вместе, она здесь одна. Рядом со мною тетя Нина, сжимает мою руку: «Галина, не каменей!»  На кладбище мать кричит, плачет, кидается на гроб, ее оттаскивают.  Я тоже начинаю рыдать: «Как же я его не удержала! Всегда ведь удерживала!»
Рассказываю все подробно в письме тому, кого люблю уже почти десять лет, но у него семья, вместе мы никогда не будем. Он приезжает, я беременею от него и решаюсь родить второго ребенка.  Только это и работа до изнеможения может удержать меня от шага в небытие.
А мать остается в квартире со Славой без защиты отца. Слава пьет, как пил отец, но не зарабатывает, как зарабатывал отец. Он ленив, груб, безответственен, может ударить, может оскорбить. И для меня он уже давно не товарищ по детским играм, защитник от мальчишек на улице. Любит, пожалуй, только себя.  Мать со слезами,  на коленях умоляет меня отдать Славе дом и перейти к ней в квартиру.  Она согласна и на второго внебрачного  ребенка, хотя прежде в такой же ситуации скандалила, твердила, что не собирается из-за меня ходить мимо соседок, как сквозь строй, требовала сделать аборт.  Того ребенка я не смогла сохранить, был выкидыш.  Мать вроде бы обо мне заботится, что я буду одна делать в частном доме, там мужские руки нужны. Хотя я еще что-то сделаю, найму, заплачу, а Слава ничего не будет делать, это точно. Я давно не ребенок, надоел постоянный контроль со стороны родителей, бесцеремонное влезание во все мои дела. Но и мать оставлять «на съедение» вроде бы не годится. Отца нет, не будет и матери. Тут она руку ломает, попадает в больницу. Слава за время ее отсутствия уничтожает все запасы хороших консервов, те что  «для гостей». Ее выписывают с гипсом, она беспомощна, а он орет, что она ему мешает, ему нужно женщину привести. Я сдаюсь,  в конце концов, пишу Славе дарственную на дом и перехожу к матери.

Павлик рождается крепеньким, горластым, а я подхватываю какую-то инфекцию, и у меня пропадает молоко. Приходится возиться со смесями, с бутылочками.  Он часто не спит по ночам, кричит, а мать шикает: «Тише, тише, здесь соседи!» Хожу с ним по полночи на руках, укачиваю. Денег не хватает, надо выходить на работу. Мать уже на пенсии, но работает оператором в котельной – сутки на работе, двое суток дома. Договариваюсь на  своей работе с начальником, что буду использовать свой отпуск по одному – два дня в неделю, когда мать на дежурстве. Так дотягиваем до года, дальше оформляю Павлика в ясли.

И все те же скандалы, истерики, требование любви, как и с отцом. Почему я ушла к тете Нине? «Она тебе ближе родной матери?!»  Ждет с работы чуть ли не с часами в руках. Почему пришла позже? Почему пришла раньше? Упреки, рассказы о том, какая хорошая она и плохая я: «Я с мужем сорок лет прожила, а от тебя мужики уходят!» Чаще отмалчиваюсь, но как-то не выдерживаю: «От меня уходят, да живут нормально, а от тебя кроме, как в петлю, и не уйдешь!» Притихла ненадолго, потом опять все  то же самое.

Но детей любит. Начинается перестройка, я работаю на двух работах, прихожу  поздно, уставшая, Павлик больше с матерью. Он называет мамой и ее, и меня.

Тетя Нина и ее сын Сережа сначала приходят в гости, потом перестают. Мать или сидит недовольная, отпускает язвительные замечания, или демонстративно собирается и уходит. Слава заходит со своей сожительницей, которая пьет еще больше, чем он. Они вместе с ней  пропивают все, что осталось в доме. Мать тискает им продукты, овощи, которые мы выращиваем на многочисленных участках. Я молчу, сын есть сын.

Брат пропивает все, что оставалось в доме, кончает жизнь самоубийством. Гибнет в гараже от угарных газов сын тети Нины Сережа, она умирает вскоре после него.  Из всей моей близкой родни остаются только мои сыновья и мать. Ну, еще племянник, сын Славы Максим, но он тоже пьет, как и отец. Дом мать продает, несмотря на мои просьбы оставить его для моего старшего сына, наследники – она и Максим.

Мой Алеша оканчивает университет, женится, живет сначала на квартире, потом много лет в  маленьком, тесном  подвальчике в доме бабушки его жены. Мать высказывается:
- Я бы на месте бабушки отдала им верх, перешла бы в подвальчик.
- Отдай им квартиру и перейди в подвальчик.
Замолкает, такой вариант ее не устраивает.  Через какое-то время опять те же высказывания.

Павлик поступает в университет на физический факультет. Попадает в жуткую историю, чудом остается жив (как и после того невозможного прыжка с третьего этажа), но из университета вылетает. Возвращается домой, живет с нами.

То, что готовлю я, ей не нравится – слишком густо, слишком жидко, не так порезано. Уступаю, двум хозяйкам не место на одной кухне, хотя мне тоже часто не нравится ее варево с толстым слоем плавающего по поверхности жира. Пироги она печет отменные, нравятся всем.
 
Влезает во все мои разговоры (даже телефонные) с подругами. Лежит, нарочито громко стонет на всю квартиру, показывая, как ей плохо. Звонок в дверь или по телефону, тут же вскакивает: «Кто? Что?»  Ей не нравится мужчина, с которым я встречаюсь, и она высказывает всем и ему,  в том числе свое недовольство. Да, у него есть недостатки, а у нее их нет?  И в шестьдесят лет я могу, наконец,  выбирать сама,  с кем мне встречаться?

Вот я уже на пенсии, перестаю работать.  Теперь готовлю, хожу за продуктами только я. Она требует каждый день свежие фрукты, котлеты, покупаю только для нее, себе и сыну я не могу это позволить.  Жалуется на боли в сердце, просит вызвать скорую помощь. Вызываю. Фельдшер прослушивает сердце, измеряет давление: «У вас сердце работает лучше, чем у меня». Еще раз также.  Говорю: «Ты понимаешь, что когда тебе будет по-настоящему плохо, они могут просто не торопиться, скажут, что это опять та истеричная бабка?»

Ее воспоминания отличаются крайней избирательностью: «С мужем-то мы не ссорились». Смотрю с удивлением – это она мне рассказывает? Но чаще всего она вспоминает военные голодные годы, как самый младший совсем маленький братишка плакал и просил все время: "Есть, есть!" Вспоминает как ее обвинили в краже соседских гусей, посадили в камеру, добивались признания. Не добились, отпустили. А через много лет соседка призналась ее матери в намеренном оговоре, каялась, просила прощения.

Истерик стало меньше, чувствует зависимость от меня. Даже с моим другом Сашей начала приветливо разговаривать. Старенькая, согнутая, один глаз перестал видеть.

Живи, мама!