Искушение Святого Антония

Дональд Бартельм
(перевод с английского)

  Да, Святой несколько недооценивал всю силу толпы. Ведь большинство людей не приемлют что-либо, неподдающееся выражению. Думаю, что в полной мере и не осознать, что и кого излишне раздражает, ведь так непросто иметь дело с неосязаемым и чистым. Высочайшие порядки абстракции лишь кому-нибудь досаждают, хотя в самих порядках люди в большинстве своем заинтересованы. Скажу лишь, что в целом, они об этом попросту не задумываются. Кого-нибудь злит сама идея святости, но не на сами Святые – их любят все, кто больше, а кто меньше, за исключением отдельных персон. Однако идея, которую представил Антоний, особенно, когда та вышла за привычные рамки, все равно существует в сознании многих из нас в общественных масштабах. Конечно, кому-нибудь будет близка мысль вроде этой: «Думаю, что лучше он, а не кто-нибудь еще». И если не думать о совести каждого из этих людей, а лишь сказать, что они не в состоянии осознать саму проблему (это мало что значит для столь хорошо нам знакомого тщеславия, свойственного простолюдинам), то можно будет постигнуть нечто прежде чистое и мистическое из области экстраординарного. Оно может быть земным, но слишком высоким для них. От них также запросто услышишь: «Если он всего лишь выделится в массы, то, как и кто-либо еще, будет святым на протяжении всего дня, если, конечно, пожелает…» - что всех объединяет, так это нечто похожее на исходящую отовсюду ненависть к нашедшему смелость поднять взгляд над общим, несущем рутину движением. Очевидно, так было и будет всегда.
  В этом случае (как и в моем) каждый всегда пытался попасть внутрь, чтобы увидеть апартаменты Святого, найти какое-нибудь странное отличие его бытия от жизни в миру, будь то домашняя обстановка или предметы обихода. И все приходили, звонили в дверь и притворно извинялись за то, что ошиблись квартирой. Но Святой Антоний позволял им войти, даже в полной мере осознавая, что каждый из них думает. И какая-нибудь семейная пара, остановившись, пялилась на ковер… обычный, бежевый, раскатанный от стены до стены, не отличающийся от продаваемых в «Кауфмане», а затем сидя за кофейным столиком, вскользь, тайным взглядом косились на кухню, изучая его рацион, как всегда удивляясь тому, что он употребляет в пищу самую простую еду, может, отчасти диетическую, потому что жареное для него несколько тяжеловато. Полагаю, все ожидали того, что он будет питаться замороженными корнеплодами. И, конечно же, нездоровый интерес к спальне, дверь в которую всегда была плотно закрыта. Вероятно, все думали, что он спит под балдахином или на полу, но когда находили там обычную кровать со смятой коричневой постелью, то почему-то приходили в шок. И вот Святой Антоний готовил для них кофе и приглашал сесть за стол, чтобы ногам было легче, после чего начинал расспрашивать о работе, детях, если таковые у них есть, и так далее, чтобы освободить их от этих мыслей. Ему лишь хотелось с кем-нибудь пообщаться, и в то же время, познакомиться поближе.

  Затем, после всего, он снова уединился.

  Меня как-то не заботило, что нужно о нем думать и как правильно к этому относиться. Иногда долго приходишь к верному пониманию, после чего все выглядит лишь обычной, идущей своим чередом моторикой жизни. И на протяжении того долгого года, наблюдая за крушением его воли и находя полное разочарование в одном из его главных ориентиров – нашем городе, я, когда мог, помогал ему всем чем только можно, исходя из собственного жизненного опыта, чтобы хоть как-то поддержать Святого. У меня было недостаточно авторитета, чтобы в полной мере на что-нибудь повлиять, однако, чтобы не пренебрегать нашей с ним дружбой, старался, как мог. Например, в нашем городе с населением немногим более ста тысяч всегда было достаточно чисто, когда как где-нибудь в другом, может, более крупном, этого добиться было бы проще, чем в маленьком, где каждый занят лишь выживанием, где царит людская суета и неведение того, что ждет тебя через час или два, где на фоне глобальных потерь маленькие беды кажутся ничем, и любая необычная персона на фоне серой толпы сразу же бросается в глаза. Так, например, мы вдвоем с Элейн осознали, что всего лишь обращение к нему, как к одному из многих наших друзей, очевидно, способствовало нормализации отношений с ним, и позволило со всей любовью защитить Святого, оградив его чувства, от нежелательного стороннего внимания, с чем в одиночку бы он и не справился, потому что люди в своей массе для решения проблем могут руководствоваться лишь общепринятым мнением. Другое, не совпадающее с мнением толпы, в лучшем случае будет ею не услышано, будто мир – это комната присяжных, откуда никто не выходит, пока все не придут к общему согласию (не упуская из виду всегда существующую угрозу судебного разбирательства). Это касается как мужчин, так и женщин, проживающих в нашем городе (я не могу называть их имена, чтобы в дальнейшем избежать возможного смущения одних соседей перед другими). Они пытались думать об Антонии, не беря в расчет его святость, в одобрении их времени и состояния.
  Первое, что хотелось сделать – доказать, насколько он был искренен в своих суждениях. Если оглянуться назад, то это выглядело странно. Все, что он думал и говорил изначально, совсем не походило на поздние его изречения, и, сравнивая их, трудно было поверить, что перемена была случайной. Не думаю, что он изощрялся, прибегая к каким-нибудь трюкам. Самым точным определением было «невыразимо» – именно это слово пришло мне на ум. Никогда в точности я не осознавал его значения, но оно приводило к определенному ощущению его смысла, а также святости, когда день был хорошим (ведь у Святого бывали и взлеты, и падения). Как бы то ни было, поначалу он выглядел нелепо, из-за чего прихожане все время пытались узнать о нем какие-нибудь подробности. Я и не думал ставить под сомнение справедливость всех, кто в нем тогда сомневался. В большинстве случаев сомнения лишь подтверждают истину. Особенно, когда из них выстраивается определенный, руководствующий действиями принцип, и вера во что-нибудь приводит к совместным, подвластным логике действиям. Если решить, что Антоний свят на самом деле, то затем можно соответствующе с ним себя вести, быть внимательным к нему и почтительным, уважать, что, возможно, немного изменит и твою жизнь.
 
  На протяжении всей его жизни великое искушение Святого Антония, может, и было той самой обычной жизнью.
 
  Не то, чтобы он провозглашал святость в своем многословии, но если верить пословице - все, что он делал, говорило само за себя, и это была та самая невыразимость. Я почти догадывался о том, что он на самом деле делал: например, гримасничал. Что не происходило здесь столь часто с другими, именно с ним и произошло. Однажды вечером кто-то напал на него сзади, и, схватив за шею, начал шарить по карманам. Грабитель нашел лишь несколько долларов, после чего, подставив ногу и толкнув, бросил Святого Антония на тротуаре, а затем начал убегать. Святой Антоний позвал его, показав руку, и сказал: «Не нужны ли тебе часы?» О, это были хорошие часы - от «Булова». Грабителя будто ударило громом. Он даже вернулся и поспешил снять их с кисти Святого Антония. Не зная, что и думать, колебался минуту, а затем спросил Антония: не едет ли он домой на автобусе. Святой ответил: «Зачем – дом недалеко и можно пройтись пешком. Затем грабитель повернулся и ушел. Знаю, что кое-кто это видел, и, конечно же, ничего не предпринял, чтобы как-нибудь помочь (свойственно большинству людей). После всего общественное мнение разделилось надвое: что больше было присуще Святому Антонию - святость или простодушие? Самому мне это больше напоминало тупость. Но Святой Антоний рассказал нам, как когда-то ему подарили часы, которые носил лишь, чтобы не обидеть сделавшего ему этот подарок. По его словам он ни разу на них не взглянул. Время для него не имело никакого значения.

  Следует заметить: в пустыне, где он сейчас обитает, ночью очень холодно. Люди постоянно что-нибудь оставляют у его хижины. Он взял несколько простыней, но мне неизвестно, пользовался ли он ими затем. Ему приносят самые странные вещи: электрические кофеварки (не смотря на то, что у него нет электричества), книги комического содержания, даже не начатые бутылки виски. От этих подарков Святой Антоний тут же старается избавиться. Я с любопытством наблюдаю за ним, будто прощупываю эфир, гоняя стрелку по шкале транзисторного приемника. Он как-то рассказал мне, что в молодости, живя в Мемфисе (не в американском штате Теннеси, а в Египте на Ближнем Востоке – в разрушенном городе), он очень любил музыку. Мы с Элен долго думали о том, что ему подарить – флейту или кларнет. И то и другое нам показалось неплохим подарком, ведь исполнять музыку в честь и славу Всевышнему – древняя традиция. Лучшая музыка рождается именно священными звуками целомудрия. Мы спросили его, но получили ответ, что с нашей стороны это было бы очень мило, «…но занятие музыкой отвлекает от созерцания». Однако иногда, когда мы приезжаем, чтобы повидаться с ним (может не одни, с кем-нибудь еще), то хором поем гимны. И, радуясь этому, он появляется перед нами, что уже не столь плохо.

  Вот что забавно: в конце концов, он сказал одно лишь слово… «или». Я так и не постиг его смысл. Мы тогда еще жили в городе.

  Пресловутые искушения... Сколько об этом было бы написано, не случись того, что не было редкостью, когда он еще жил среди большинства из нас. Раз или другой… На самом деле я не присутствовал во время самого искушения, но слышал о нем. Миссис Итон, живущая этажом выше… она как-то просверлила отверстие в полу, через которое затем могла наблюдать за Святым! Мне показалось это несколько презренным, и я ей об этом сказал. «Ладно», - ответила она. – «Не впечатляет, если сравнивать с тем, что я успела повидать в жизни». Ей пятьдесят восемь, и оба ее сына служат во флоте. Надо полагать, когда она сверлила дыру, древесные стружки и прочий мусор должны были падать на пол в комнате у Святого. Она приобрела специальное медное сверло в магазине инструментов, заявив мне: «Я бесстыдна...». Бог знает, правда это или нет. Но святой обязан был знать, что ее пятидесяти восьмилетние глаза подглядывают сверху через дыру в потолке. Так что она должна была видеть его искушение, и я спросил: «Как это выглядело?» «Ладно, в этом было мало чего интересного», - сказала она. - "»Нечто больше напоминающее рекламу». Со Святым разговаривал худощавый человек в деловом костюме. Он сказал: «Считай, как хочешь», если Святому было что считать. Она слышала еще что-то, нечто вроде «расклейки объявлений на протяжение года в радиусе пяти-шести миль». Святой очень вежливо возразил, после чего человек удалился. С обеих сторон было радушие. Я спросил, чего она ожидала, и она, послав взгляд с блеском в глазах, сказала: «Полагаю…» Я подозревал, что полагала эта женщина. Мне самому было любопытно, и она это заметила: «Обнаженные девицы неописуемой  красоты, допускаю, искушали его… и это все». Трудно не позволить собственному воображению какую-то малость непристойного сладострастия в этом понимании. Забавно, почему нас всех так отпугивает сексуальность? Не смотря на то, что мы с Элейн были очень счастливы в замужестве уже как девять лет, и наша близость… ближе не бывает, в постели и за ее пределами. В личной жизни секса никогда не может быть много, если, конечно, не выдохся, не устал. Я нахожу любопытным то, что пути господни неисповедимы, и это порой не доступно моему пониманию. Не то, чтобы это не доставляло мне удовольствие - оно абстрактно.

  Затем он вернулся в пустыню. Мы нагрянули однажды, чтобы узнать, дома ли он. Дверь в его хижину была обита овечьими шкурами, по которым ползало множество паразитов. Проходить через нее приходилось как можно быстрее, что также делало для нас визиты к Святому не самыми желанными. Мы постучали в шкуру, плотно обтянувшую раму двери. Никто не ответил, но в самой хижине можно было расслышать какие-то шорохи и шепот. И мне показалось, что голос там был не один. Мы снова постучались, и снова никто не ответил, после чего вернулись к нашему «Понтиаку» и уехали обратно в город.

  Конечно, теперь он заметно возмужал, и стал воспринимать все немного проще.
 
  Меня не волнует, положил ли он руку ей на ногу или нет.

  Каждый чувствовал, что в городе происходит нечто нехорошее, что и было на самом деле, но, в то же время что-нибудь изменить было бы слишком поздно.

  Одному из грубиянов нашего города в голову пришла идея попытаться познакомить с ним Кармилу. Она была начитана, вела себя излишне аристократично, в том смысле, что не ругалась, не изрекала мыслей, выдающих глупость, даже «черт» или «дьявол» произнося неслышно – про себя. К тому же ее родственники были отнюдь не из бедных, и только это говорило о том, насколько она была хороша собой – даже слишком хороша, не описать словами. Однако у любой монеты есть и обратная сторона. Кто-то из ее друзей на этом ее поймал: она приехала к Святому уж в слишком коротких трусиках, как и во всем остальном. А какая у нее была грудь...! Конечно, в уме ей было не отказать: в Сорбонне она изучала филологию – именно тот самый раздел, «структуру языка», описанную кем-то по имени Леви, который, предполагалось, был весьма знаменит. Но когда, завершив учебу, вернулась, то оказалось, что ей не с кем об этом поговорить. Не секрет, что она злоупотребляла наркотиками, правда, это спасало ее от страданий. Святой показался ей интересным, как личность, но больше всего ее привлекли его странности (нашем местном понимании). Неизвестно, как долго это продолжалось, она обязывала его близости к ней – рука на колене и так далее. Мне неизвестно, лжет она или нет, ведь ей присуще и то и другое. Она может поделиться правдой. Тяжело об этом говорить. Когда все приобрело определенный оттенок, ее отец сказал, что будет настаивать на своих требованиях, хотя, в конце концов, он смягчил их. Она перестала об этом говорить на следующий же день. Очевидно, что-то случилось, и я мельком подумал о том, что она успела наговорить. Она вступила в добровольное общество «VISTA», а позже нашла работу в центре Детройта.
  Как бы то ни было, многие об этом говорили. Допустим, он положил руку ей на ногу, и кто-то тут же спросил: «А что в этом плохого?». Они оба были неженаты, и обоим было по многу лет. Сексуальность… ведь это так важно, свято или даже прекрасно в глазах Всевышнего, или, может быть, это и есть тот самый божественный план? Ведь между несхожими в мышлении людьми, всегда возникает конфликт идей. Не нахожу зазорного в том, что он положил руку ей на ногу или не положил (я бы предпочел, конечно, чтобы он этого не сделал). Думаю, что это был лишь один из дешевых инцидентов, о чем даже ни стоит упоминать, особенно в растяжимом понятии невыразимости. Как бы то ни было, что-то между ними было. В мире светском, в котором когда-то себя нашел, он блистал. Ошибиться невозможно – даже детям.

  Несомненно, они уехали из города, поддавшись давлению общественности, еле заметному со стороны. А ведь, сколько было антиклерикализма, который так никуда и не делся. Мы изредка посещаем его – иногда, один или два раза в месяц. Однако уже больше месяца мы у него не были, потому что они вдвоем отправились путешествовать по Флориде.
 
  Как-то он сказал мне, что уже не молод, и благодарен искушению, найдя в нем своеобразное «развлечение».