Мой первый рысак

 
Дело было зимой на берегу Балтийского моря. Праздновали Масленицу. Не смотря на то, что то были времена позднего «совка», этот русский народный праздник оказался в почёте. И раскинулись деревянные шатры с блинами по заснеженному берегу моря, рассыпались весёлым хороводом одетые в народные костюмы певцы и танцоры, а удалая  тройка белых рысаков  проносилась даже не по берегу, а прямо по льду. Зима выдалась на редкость  холодная, и берег переходил  в море так, что где была та граница никто и не знал. Солнце ослепляло, ведь его уже по-февральски яркие лучи ложились на белый снег.

Помню, как мы сели в сани, как меня, малого ребёнка прикрыли меховым покрывалом,  и как скользнули полозья, а потом понеслись со скоростью небывалой, так что вокруг всё превратилось в сплошной солнечный свет. Мы догнали  летящие впереди  сани, запряжённые одним рысаком, и возницы стали  переговариваться пока мы ехали рядом.
- А мой-то бича вообще не боится, - делилась одна из них опытом на ходу….

***

Потом в ту часть СССР, где я жила пришла независимость, и мы стали страной под названием Латвия, где всё русское, советское, российское считалось злом, порожденным самим дьяволом. Под понятие «зло» попали и орловские рысаки, будённовцы, а с ними  и вся советская школа верховой езды. Потому, когда я подросла и пришла в  некогда гордость великой страны  - спортивную школу «Клейсты». Там обитало около четырёх рыжих лошадок донской породы, которые доживали свой век.

 Хотя справедливости ради, скажу, что сводные братья Бром и Мезолит были 1993-го года рождения, а значит, какое-то время ряд вещей в стране шёл по накатанной. И был ещё конь гигантских размеров по кличке Бомбей, в чьих жилах, по словам тренеров, текла рысачья кровь загубленной латвийской рысистой.

Как-то на соревнованиях по конкуру  в перепрыжку вышли конь латвийской породы и дончак. Если бы в конкуре был тотализатор, я бы выиграла. Высота была маленькой, как раз для дончака, обладающего высокой скоростью. Без единого сбива он показал великолепную  резвость на этом маршруте и победил медлительного тяжеловесного прибалта.

Время шло, дончаки старели, хромого Бомбея не стало, а латвийская школа верховой езды вобрала в себя что-то  западное, наложила на имеющийся советский опыт и уничтожила  тем самым саму себя. Я же уехала в Россию. Не испытывая иллюзий скажу, что  не смотря на схожую ситуацию, не смотря на такое же часто бездумное копирование западных трендов, Россия всё же  ушла вперёд, оставив Латвию далеко позади.

***

Полтора года я не садилась в седло по причинам, связанным, как с переездом, так и с душевными переживаниями из-за коня по кличке Кватро. Не знаю, что с ним стало и где он, но мой опыт подсказывает мне, что шансов быть нужным у коня почти не было.

Зимой, гуляя по парку, я встретила конных полицейских. Заговорили, слово за слово, и вот же я треплю коня, спрашиваю, права ли, что он с огоньком, что постав головы естественный, и получаю приглашение служить в полку…. Этому не суждено было исполниться по ряду бюрократических причин. Раздел страны сделал меня гражданкой Латвии. Однако я нашла частную конюшню в недрах парка.

***

Теперь, спустя годы, я вспоминаю тройку белых лошадей. Вспоминаю, когда седлаю рысаков, которым полагается ходить и под седлом, а не только в упряжке. Часто меня посещает мысль, что Латвия  - это некая страна самоубийц во всех смыслах,  даже на примере уничтожения собственной школы верховой езды, о которой моя теперешняя тренер отзывается, как о когда-то  очень сильной.

Вот Кеша, белоснежный, игривый орловец со всем лошадиным кокетством сморит на меня, ожидая сладкой и пока ещё не заслуженной моркови. Беру на корду своего первого рысака, он вылетает в галоп, одновременно и, опасаясь нового человека и желая порезвиться. Но быстро начинает  слышать меня и через какое-то время уже делает аккуратные переходы шаг-рысь-галоп-шаг. Сажусь в седло, чувствую горячность коня, готовность бежать…

Потом был Марафон – немолодой уже представитель русской рысистой. По праву считаю его своим учителем в российской школе верховой езды, которая всегда была близка моему сердцу и моему пониманию сути.

Первый раз мы ушли в лес. Марафон летел карьером по заснеженным тропкам, петлял меж усадеб парка, цокал подковами по твёрдому насту на мостике,  и казалось, время унеслось в далёкий 18-ый век…. В какой-то момент сердце зашлось – когда-то на такой же скорости я упала с латвийца Кватро, а вернее сказать выбрала падение во избежание столкновения с деревом, и та же скорость, те же  сокращения спины лошади внушили мне  страх. Но мы продолжали скакать, и клин вышибло клином….
 
А вороной рысак Хмель лишь поверив в моё умение, перестал демонстрировать при каждом удобном случае свойственную ему иноходь. Хмель – работяга, честно обучающий верховой езде детей, но, лишь  убедившись в том, что всадник его достоин, готов показать чуть больше, проявить присущую резвость, а подружившись,  готов преодолеть даже собственную скованность в плечах.

Горячие, летящие вперёд на высокой скорости, чуткие рысаки соединили во мне детские воспоминания с днём сегодняшним. В один из дней, ранним утром, когда только рассвело, я уехала на Хмеле в лесопарк. Среди следов цивилизации, разбросанных по парку, я ощутила древний могучий дух природы, леса, гармонии…. 

Так, рысаки рассказали мне о том, как близок человек к природе и скрытым в ней силам, стоит только захотеть. Недаром моё первое знакомство с ними состоялось в языческий праздник Масленица.

3 марта 2013 года