Эдем

По-видимому, здесь  была в разгаре  весна:  растительность  шокировала броской зеленью  и пахла опьяняюще …   Над прозрачной заводью порхали большие синие стрекозы,  и солнце дробилось  рекою  на дрожащие блики – Эдем.
- Ты с ума сошел, Том - задержаться  в Эдеме на неделю…   Да нас вышибут из экспедиции в двадцать четыре часа!
 -  Я  знаю, но… Ты только посмотри на них! Ну, глянь!
  Аборигены сгрудились на берегу, таращась на жирных ленивых рыб, застывших над зелеными косичками водорослей. Время от времени особо нетерпеливые  плюхались в воду, поднимая фонтан брызг, и судорожно пытались схватить рыбину руками.  Местные караси неторопливо отплывали в сторону и круглыми от удивления глазами смотрели на незадачливых рыболовов.
- Не понимаю, не понимаю!  Как они здесь жили  вообще? – косился на Антона Том. – Как с голоду не вымерли?!
 - А я думаю… никак они здесь раньше не жили. И не смотри на меня , как карась, круглыми глазами.  Никто из наших их   не видел  до сих пор.
- Но как же…
- Не знаю! – Антон начал раздражаться. – И очень хотел бы узнать! Поэтому – и только поэтому! - принимаем волевое решение задержаться  здесь на пару дней. Попробуем выяснить хоть что-нибудь. Попутно  проверим их на обучаемость – то есть попытаемся спасти от голодной смерти.
               
                ***

Река вне заводи текла быстро, устоять было  не просто , поэтому  примитивную сеть из каких-то зеленых побегов на стремнине держал Антон, поближе к берегу  - самый рослый из аборигенов. А  выше по течению -  Том заулыбался – лопоухие, маленькие и отчаянно веснушчатые соплеменники шугали рыбу. Таким бы палец в рот – дети!
Такая  же «детвора» стояла рядом  с Томом. Самый толстый (а, значит, самый сильный, как  Том решил) прижимал к животу большую «тыкву»… Собственно,  овощ тыквой не был, мякоть его была нежной и сладкой, да добраться до нее было не просто – кожура была под стать тыкве в самом деле.  Нож аборигенам  оставлять  они не вправе были.
 Зачесалась пятка у толстого, и руки занемели, видно – пришлось потереться ступней о шершавый валун, выступающий из-под песка… и впору  стало Тому закричать – «эврика!»   Он  выхватил плод , с остервенением потер верхушку о камень… готово! Можно было  черпать ладошкой мякоть из «тыквы», осталось только   научить  наивную эту братию косточки сплевывать…  Кстати! – косточки были вполне вызревшими, а ботва у плода высохшей. Очевидно, тыквы  уцелели с прошлого урожая, и много их было  на лугу, что простирался от пологого правого берега до светлого соснового леса.
 Когда мякоть была вычерпана, получился симпатичный такой себе сосуд… которым можно было высаженные семечки поливать!  Даешь основы земледелия в Эдеме!
 А  крутой левый берег, где с песчаного обрыва змеились оголенные сосновые корни, то и дело оглашали радостные крики – значит, попался в сети очередной карась.

                ***
 

Обучаемость аборигенов была абсолютной, несмотря на то, что понять их язык было  практически  невозможно – переливчивый птичий щебет. Но схватывали на лету, и уже к исходу суток вполне к месту употребляли некоторые русские слова.  Антон у них был «А-тон»,  Том же просто «Тон»… Справедливости ради следовало  отметить, что  «разговорчивыми»  оказалось двое  всего:  худощавый  «рыбак» Лю и толстенький «овощевод» Ли – такими именами  они представились. Самое забавное заключалось в том, что Лю, тенью следующий  за Антоном, чем-то его и внешне напоминал, как Ли – Тома.
Двое суток понадобилось, чтобы обучить племя азам рыболовства и земледелия, даже поддержание костров для копчения рыбы и запекания тыкв они освоили,  и, покидая Эдем, Том с Антоном оглядывались с плохо  скрываемой гордостью:  аборигены старательно занималось делом, голодная смерть не грозила им боле.   Правда, непроясненным осталось происхождение аборигенов:  внимая  отчаянной жестикуляции  – откуда пришли, мол? – они лишь улыбались смущенно, будто недоумевали  «вы-то чего спрашиваете?»

                ***

Когда  Антон с Томом заглянули в Эдем на обратном пути, природа увядала, дело было к осени.   Высокая нежной зелени по весне трава стала жухлой,  темное течение реки  несло сухие желтые кораблики листьев.  Аборигены не исчезли, наоборот – берега  были обжитыми,  по обеим сторонам реки темнели шалаши…   Племя  встретило  своих наставников, как долгожданную родню -  звонко смеялись, приседая, и хлопали себя по ляжкам. Рядом с  Антоном и Томом тут же нарисовались  Лю и Ли – приятно было их узнать, хоть они и возмужали за лето… но обгорелые оттопыренные уши торчали так же отчаянно. 
 Антон, конечно, увлекаемый Лю,  перейдя теплую еще реку, отправился  осматривать  «рыбацкое поселение», Том, с гордо  шагающим Ли,  шли  по длинной «улице»  на правом берегу.  В конце ряда шалашей было что-то вроде вытоптанной площади, на которой находился особенно большой шалаш,  столы из сухих плотно уложенных жердей и смешной «снеговик», изготовленный из янтарно-желтых жгутов соломы. Возле него  лежала «тыква»… да таких  размеров, что Том радостно всплеснул руками – вот оно, поливное земледелие!. В ответ радостно зачирикали аборигены и гордо выпятил живот Ли: «Тыква для Тона!»
 Народ выглядел вполне себе упитанным  и  довольным жизнью, не терпелось поделиться радостью с товарищем, а посему, прихватив лежащий у «снеговика» тяжелый плод, Том направился на правый берег. Трели местных приобрели отчего-то  тревожный оттенок, но Ли по-прежнему был рядом и непрерывно улыбался.
 Обрыв также  стал  обихоженным – вниз были проделаны сносные ступени – а на высоком берегу протянулась  опять же улица из шалашей. На сухих тонких  лианах то тут, то там вялились гроздья мелких рыбешек. Мимоходом сорвав одну из них, Том за спиною услышал  тревожный щебет, но уже поджарого рыбацкого населения. Интересную особенность заметил Том: у   «правобережников» не встретилось ни одной рыбешки, как у «левобережных»  – тыквы…  Улица привычно  упиралась в «площадь», а на ней…  Том  приостановился… тот же «снеговик» из янтарной соломы?  Тот, да не тот: худосочный какой-то  и… две головы?!  А-а – вот оно что !  Это же соломенная пародия на шлемофон, что, не отстегивая, носит за плечами Антон!  Выходит – это его идол, а та круглая снежная баба… Том расхохотался, с готовностью заулыбался и Ли.
 Только вот подношений не было у подножия, а это значит…  Том решительно направился к большому шалашу. Ну, так и есть – Антон был там в окружении нескольких рыболовов, самым высоким из которых был Лю.  Вкусно пахло копченостями и вяленой рыбой, а у друга были масляные губы.
- Ну, что А-Тон?  Жертвенной рыбкою оскоромился?
Антон, впрочем, к веселью  оказался не расположен, без радушия молчали и конопатые его рыбари. 
- Чему  радуешься? – покосился обладатель шлемофона. – Гарбузы уродились?
 - К чему скрывать? – Том положил тыкву на солому. -  Угощайтесь - возобновимые запасы!  А то отощаете со своею килькой!
  Тревожно зачирикала гвардия Антона, и уже не улыбающийся Ли , косясь на Тома, забрал принесенный дар… Том растерялся.
 - Ладно… Вечером поговорим, не до твоих гарбузов сейчас, -  попытался сгладить неловкость Антон.
- Ну, ну… - с прямою спиной  Том оставил сорванную рыбешку «левобережникам». – Было бы о чем говорить…
 Когда  пересекали реку в обратном направлении, наконец заговорил Ли :        -Это неправильно. А-тон говорить. Лю говорить. Рыба плохо пахнет. Мы не хотим рыба. Я буду говорить Лю. Надо их ругать.
 Говор аборигенов не предполагал интонаций, но по всему было понятно – «главный овощевод» сердился.

                ***

К вечеру поднялся ветер. Палатку  полоскало, как белье на сквозняке, Антон недовольно хмурился, подсчитывая что-то на своем планшете, а Том вышел осмотреться.  С возвышения поселение аборигенов было как на ладони, ветер, что странно метался во всех направлениях,  поднял рябь на воде. А в реке – Том прищурился – стояли друг против друга Лю и Ли. Они размашисто жестикулировали, а ветер рвал на фрагменты их разговор.
«Ох, не было бы беды!» - заныло у Тома сердце – речь аборигенов не напоминала более птичий щебет. Скорее карканье воронов.
 Проснулся Том оттого, что его тряс  Антон. Он открыл глаза и вскочил -  по палатке метались багровые всполохи и слышался  громкий треск. ..
   Эдем пылал. Пылал, подожженный с двух сторон – все ж аборигены мыслили одинаково. Мятущийся ветер гнал огненные волны от реки и обратно, и в воспаленном мозгу Тома возникли апокалиптические картины объятых пламенем веснушчатых рыбарей и овощеводов, он дернулся к поселениям, но Антон удержал его за плечо – «там нет никого!»
 Действительно – ни криков, ни снующих в огне фигур – немое буйство огня.
- Что случилось?! Где все?!
- А ты не понял? – голос Антона был на удивление спокойным. -  Считай, что и не было никого. Эксперимент.

                ***

 - Ну, что, Демиург?  Как тебе люди?
- Злорадствуешь?
- Я ли не предупреждал?
- Непредвиденный контакт… если бы не он… Не начать ли с чистого листа?