Я вернусь

               

«Не зажечь свечи за здравие,
И нельзя в помин души,
Мне досталось испытание:
Быть ни мертвым, ни живым.…
И, взлетев в объятья вечности,
Словно птицы над рекой,
Мы в бою пропали без вести,
Не найдя в земле покой»…….
  (А. Вулых)

    Послеполуденным расплавленным зноем прилетела в наш Тугулук весть о войне. Еще не весь хлеб убрали с полей, как забрали до срока мужиков с мозолистыми руками. Не остывала сельская дорога от сухого пыльного плача тележных колес. Кто-то бежал за подводами: боялись отстать, отпустить. Плакали испуганные дети, голосили бабы, утирали слезу старики, глядя, как колхозные упряжки увозили прочь от дома их детей, отцов, братьев, любимых. Обгалашивая, заранее провожали в Инобытие. Зная, предчувствуя, предугадывая, что многие вернутся лишь именами внуков да фамилиями на обелисках.
 
   Простившись со старшими братьями, вместе с матерью она стояла поодаль от всех, цветущая своим шестнадцатилетием, с косой ниже пояса цвета воронового крыла, с редким именем для села: Александра. Гордая, красивая, отверженная - «дочь кулака и мракобеса-церковника».
 
- Шура! Шурочка! Родная моя, – неожиданно бросился он к ней, целуя серые глубокие глаза, девичьи губы, шелковый волос. – Шура! Я теперь ничего не боюсь! Люблю тебя, давно люблю! Ты только помолись обо мне. Помолись, родная моя. Я вернусь. Вернусь и женюсь на тебе! Слышишь, женюсь….

- Я буду ждать… Я всегда буду ждать тебя, Коломыцев!

- Шура, я вернусь! Я обязательно вернусь…. Я ве-р-ну-у-сь….

  …Три раза в году мы возвращаемся домой. Вчерашние враги, друзья, соперники, братья, воины, просто обычные люди. Смерть и Небо давно примирили, сгладили обиды, уравняли в чинах. В предрассветной дымке под плач колокольных звонов разоренных Храмов спускаемся с Небес на Землю. Первый раз для нас Царские врата Райских обителей Апостол-ключарь отворяет к Пасхальной заутрене, а потом – поздним вечером 8 Мая да предрассветным часом 22 июня. Легкими прозрачными тенями мы возвращаемся к несуществующим очагам. Стуча калиткой, будто шальным порывом ветра, невидимо входим в свои довоенные дворы, чтобы незримо встать продрогшей годами Памятью у завешенных когда-то «от страха иудейска» ОбразОв в Красных углах наших саманных хат. Растворяемся в мерцании лампадных камельков, чтобы услышать выросших внуков, увидеть тАинственно зарождающиеся в теплой тишине любви, бережно ткущиеся Творцом Новые жизни правнуков….

   Три раза в году мы возвращаемся домой. Но если чья-то душа очень затоскует, то, бывает, отпускают ее и до срока. Нам, не пришедшим с той Войны, искупавшим грех отступления от Христа, это позволено Тем, от Кого отрекались когда-то мы и наши отцы. Мы возвращаемся, но кто услышит и увидит нас, бредущих среди суетливо-равнодушных прохожих легким пареньем осенней листвы или запахом цветущей сирени? Кто услышит нас в звоне кладбищенских сухих ковыльных травостоев? Кто услышит нас с нашей болью, растворенной душной летней ночью над степным селом в аромате чабреца и полыни, парного молока и шалфея? Только чистые детские души….

   Вы не верьте, что Жизни нет после Жизни, что заканчивается она на Земле. Мы живы, и мы возвращаемся. Возвращаемся бледными тенями, ослабевшими от голода, окопного холода, болотной жижи, расстрельных оврагов, стылого мрака лагерных бараков, тифозных лазаретов, крематориев.  Мы видим вас, живых, «свободно» дышащих ядом и смрадом отравленных новых слов неродного языка. Мы тоже дышим. Мы стоим среди вас у каждой Воскресной Литургии, на Пасхальной заутрене, на Панихидах. Когда горячие слезы на «Вечную память» обжигают ваши лица, когда плачут воском по пальцам дрожащие тростинки церковных свеч, когда ваши души наполняет боль и непонятная тоска по тем, кого вы никогда не знали, не видели – это мы, которые рядом, Затосковавшие до срока.

   Оглянитесь! Оглянитесь на кладбищенский столик, где оставили наполненный граненый стакан, перекрещенный полоской настоящего деревенского хлеба… Осторожнее, звенит предрассветная тишина! Не спугните звездопад возвращающихся с поля брани уставших душ. Мы возвращаемся и живем. Живем в наших детях, внуках, правнуках, в вашей Памяти. И я - тоже. Затосковав до срока, обязательно вернусь…

…- Шура, я вернусь! Я обязательно вернусь…. Я ве-р-ну-у-сь….

…- Я буду ждать… Я всегда буду ждать тебя, Коломыцев!...

   ...... Семь десятков лет, не смолкая, в сухих ковылях Ивановым голосом пел степной тугулукский ветер: «Лишь туманы смоют дожди/, Верится, не верится/: Я вернусь к тебе. Ты дождись/. Скоро-скоро встретимся»…. Через семьдесят лет, дождавшись, он встречал ее  на пороге у Вечности.