Chapter 5. Pride

Где ты сейчас? И что стало с тобой
Когда опустился твой занавес?

"Грета?"
Молчание в ответ. Лишь только лучезарная улыбка и свет из больших глаз. С фотографии.
В овале.

Он положил две бордовые розы на тусклый мрамор, своей новизной выделяющийся меж прочих, будто глянцевый журнал среди бесплатных газет. Слишком новая могила среди слишком старых внедряет резонанс между духом времени и духом скорби. Хотя кажется, будто по Грете никто и не скорбит. Маленькая сгоревшая свечка и маленький букетик засохших гвоздик на маленькой могиле. Андрей поднял увядшие цветы и переломил их пополам. Его розы тоже скоро умрут. От сочного цвета пышных лепестков и крепости стебля останется лишь тень былого. Высохнут. Как Грета.

Небо давило тяжелыми тучами. Воздух был слишком холодным и слишком влажным, отчего становилось еще холоднее, чем было на самом деле. Как дополнение к гнетущей кладбищенской атмосфере все это выглядело празднеством упадка.

Что он здесь делает? У могилы девушки, которую знал буквально пару часов? У могилы девушки, которую он сначала спас, а потом она умирала на его глазах? Как бы горько не было это осознавать, но лишь Грета теперь казалась единственным человеком, который мог бы понять Андрея. С ней можно было поговорить. Она всегда выслушает и не примет за сумасшедшего. Здесь вообще никто не примет тебя за сумасшедшего — за это Стенич любил кладбища. Правда, если всем остальным постояльцам сего места было просто наплевать на все, кроме своей вечности среди крестов, земли и гнили, то Грете — нет, и он знал это. Как жаль, что она умерла.

Никто не ходит на ее могилу, хотя Андрей точно знал, что у нее есть много родственников. Она никому не нужна.
Ему стало так тоскливо и грустно оттого, что в ней он узнал себя. Он думал о том, что если вдруг умрет, то к нему тоже никто не будет ходить. Он один, и Грета одна. И различает их лишь то, что она — в земле телом и неизвестно где душой, а он живой пока.

Все еще сжимая в руке сломанные, высохшие гвоздики, Андрей мысленно попрощался с Гретой и, минуя одну могилу за другой, побрел к выходу. На секунду задержался возле старого склепа, окруженного заборчиком. Подумал, что лучше так, чем гнить в земле. А еще лучше — кремация. Да. Нет тела — нет проблемы, и черви в глазницах не ползают.

***

Я завещаю вам слушать в первую очередь себя и свое сердце — лишь оно говорит правду. Никто не знает вас так, как вы сами. Их советы не значат ничего, и каждый из них лишь доведет вас до краха.

Я завещаю вам всегда быть собой и никогда не подстраиваться под других. Вы никому и ничего не обязаны. Вы ни в коем случае не должны унижать себя ради кого-то. Вы должны любить. Себя.

Я завещаю вам презрение к низшим. Презрение к грязи, как в его буквальном понимании, так и к грязным душам. Знакомство с грязью делает грязным и вас тоже.

Я завещаю вам тишину. Молчите о себе, своих достижениях. Не сравнивайте себя с другими — вы все равно выше их. Пусть другие кричат направо и налево о своих успехах — вы не нуждаетесь в такой низости.

Андрей захлопнул книжку и поставил ее  на место, задумчиво проведя пальцем по корешку. В наше время мало кто ходит по библиотекам — все предпочитают Интернет. Если вообще чем-либо интересуются. Андрей и сам редко сюда захаживал в последнее время — по понятным причинам. Но он всегда любил эту давящую библиотечную тишину, запах старых книг и тихие шорохи листаемых страниц.
Ничего нового из книг он не узнал. Главы о Грехах так вообще заставили его усомниться в профпригодности авторов. Хотя, что знали авторы, а что знал он — человек, воочию видевший Их?
Зато вот этот фрагмент о Гордыне отчего-то заставлял капельку холодного пота скатиться по спине.
Его всегда учили жить именно по таким законам. Ну, кроме божьих заповедей, но они как-то всегда отходили на второй план. В голову полезли какие-то безумные мысли. Подобным "заветам" все детство его учила бабушка, умершая, когда Андрею едва стукнуло десять. Но он очень хорошо помнил ее учения. И вкупе со всем знанием о Грехах, и в частности с историей о Гневе, Стенича посетила идея: а что, если бабушка была Гордыней?

Но он тут же хлопнул себя ладонью по лицу, чувствуя свою ничтожность. Накрутил, слишком накрутил сам себя. Бабушка была хорошим человеком и учила его не только этому. Все.
Как бы там ни было, а чувство подозрительности все равно не покидало его еще очень долго.

***

Он ждал ее. Впрочем, как и всех остальных, он ждал ее. Но она не пришла. Он знал, что она не придет, он знал это всегда, а книжка только напомнила о "заветах".  Гордыня не снизошла до него в Жизни.
Зато пришла другая.

***

Опоздать на последний автобус — это крайне неприятно. Поняв, что домой доберется еще не скоро и только на своих двоих, Андрей решил еще немного прогуляться, и сделал небольшой крюк до лесочка, по которому можно было выйти к озеру. В воздухе витал легкий ночной туман, и, на удивление, было не так холодно, как должно было быть. Андрей буквально на ощупь шел по густым темным зарослям. Конечно, он мог бы воспользоваться фонариком, но он этого не хотел. Он знал эту тропу, как свои пять пальцев, и хоть практически ничего перед собой не видел, вскоре уже вышел на небольшой песчаный берег. Водная гладь озера в эту ночь была особенно спокойной, и отражала в себе серебристый лунный свет. По другую сторону виднелись огни то ли ТЭС, то ли еще чего-то подобного. Из ее труб валил густой дым, создавая собственные облака. Глядя на них, Андрей вновь вспомнил те недолгие времена, когда курил марихуану. Клубы дыма. И песня, которая, правда, абсолютно не подходила к нему ни тогдашнему, ни сегодняшнему.

Мы лежим на облаках
А внизу течет река
Нам вернули наши пули все сполна

Он закрыл глаза. Чувство спокойствия, такое забытое, вновь напомнило о себе. Это место таило в себе какое-то волшебство. Будто дверь в другой мир — мир обволакивающей тишины, нарушаемой лишь шебуршанием мышей, лягушек или еще черт знает кого.
Вдруг в лицо дунуло струйкой холодного воздуха.
Перед взором явилось нечто, от чего Андрей пошатнулся и чуть не упал, делая шаг назад. Бледный, расплывающийся по краям, но все же довольно четкий образ Греты смотрел на Стенича потухшими, затянутыми черной пеленой глазами. Да, это, несомненно, была Гретти. Растрепанные, неаккуратные волосы местами вырваны клоками. Худые, белые руки с длинными когтистыми пальцами беспомощно свисали вдоль скелетообразного тела девушки. Порванная черная юбка лохмотьями ниспадала к земле.
Грета улыбалась, обнажая рот с гнилыми почерневшими деснами. И хоть выглядела она до ужаса отвратно, враждебности в ней не читалось. Но все-таки Андрей не решился подходить к ней близко. Его забила мелкая дрожь от увиденного. Да и ночной холод наконец дал о себе знать.
— Испугался меня, — горько произнесла Грета. Ее образ не только расплывался, но еще и мерцал, словно помехи в телевизоре.
Андрей сглотнул подступивший к горлу ком, но ничего не ответил.
— Ты так часто ходишь ко мне, я вижу все, — она явно говорила о могиле. — Ты хотел поговорить, и вот я здесь, я слушаю.
Речь ее была сумбурна, окончания слов проглатывались. И отчего-то она постоянно оглядывалась назад, на воду.