Е. Домбровская. Весна души. Выдержки

Галина Алинина:

Дорогие читатели! Вышла из печати книга Екатерины Домбровской "Весна души. Повесть о рабе Божией Анне". Уникальный случай, когда произведение высочайшего  духовного  наполнения  писалось  открыто, на глазах читающей публики, с благодарным привлечением читателя для обсуждения.

 (...)

 Особый трепет, который я испытываю к творчеству этого автора, позволяет мне ещё раз выступить с публикацией, где  я обращаюсь к тексту Екатерины Домбровской, да простит меня мой читатель.
 
 Я приглашаю, дорогие мои, еще раз, вместе со мной,  коснуться строк этого замечательного произведения, любимые выдержки из которого привожу   здесь,  как образец бесконечного обаяния,  которое  несут страницы  книги  Екатерины.

                +++

 Это были дни нашего второго – и подлинного – рождения, которое, как и всякое рождение, совершалось не без мук. Так что, надеюсь, благочестивый читатель не слишком будет удивлен высоким градусом душевного напряжения, в котором почти постоянно пребывала Анна, хотя часто оно ни с какими внешними потрясениями не было связано. Все невероятные события совершались внутри наших сердец по мере того, как мало-помалу нам открывалось их подлинное состояние.

 + 

 Разве мир кого-то легко отпускал, и даже не только в монашество, а вообще в новую жизнь – в жизнь христианскую, ведь христианство – не новое учение, а новая жизнь, в которой даже книг Нового Завета, как утверждали отцы недостаточно, а нужно приложиться к Церкви, предаться действию Духа Святаго, которым, как поет Церковь, «Всяка душа живится, и чистотою возвышается, светлеется Троическим Единством священнотайне».

 +

 … Анна на все смотрела жадными глазами: как она мечтала об этой чудной, Божественной жизни, как хотелось ей представить, что и она когда-нибудь будет жить на этом подворье, вставать с птицами и бежать в деревянный храм, который скоро вырастет на высоком холме, все мысли и чувства ее будут собраны в одну точку, и этой точкой будет одно только предстояние души Анны Богу. Она уже знала, что это такое, и мечтала не на пустом месте. Да, трудов много будет, но какое счастье – монастырские труды: все с молитвой, все Бога ради… И эту радость и счастье душа ее уже вкушала заранее.
 
+

 Такая вот возможность «видеть монахов», а в более широком смысле – настоящих христиан, жить с ними рядом, видеть, как они трудятся, как живут, как молятся, как ведут себя, – наверное, один из самых ценных даров, которые Господь посылает человеку на его пути. А главное, мы не должны забывать, что в отношениях между духовником и тем, кто у него окормляется, обязательно присутствует Господь, потому что эти двое собраны во имя Его . Между ними устанавливаются не просто человеческие взаимоотношения, как, например, между учителем и учеником, а отношения особенные, благодатные, отчасти уже неземные…

 +

 Через многие годы Анна с изумлением открыла, что бабушка ей, пятилетней, может быть и сама того не ведая, вручила удивительной полноты дар: первое знание о Святой Троице и о четырех главных добродетелях, всегда неразлучных, спаянных небесной Любовью, отверзающих человеку, их стяжавшему, врата в вечную Вечность, в чертоги Царствия Божия, где одесную Отца восседает Сын-Слово, где празднуют, воспевая хвалитные стихиры, ангелы и архангелы, где сияют неземной любовью святые – «земные ангелы и небесные человеки», где царит невечерний свет: для грешников – огонь геенский, сжигающий, а для праведных – плерома света и счастья, в его предельной исполненности Духом Святым. Подсказала бабушка Анне и то, что Царство Божие не приметно для чувственных очей приходит к человеку, а таинственно и незаметно, тихо и долго возрастает из малого зернышка, посеянного Господом в чистом и смиренном сердце. «Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть».

 +

 Младенческая память не исчезает вовсе, но прячется, когда душа ныряет в бурные воды внешней жизни. Вот и Анна ждала, и искала счастья, но про то небесное счастье, которое ей прочила бабушка, возрастая, забыла. Увлек ее этот гул, забивавший сокровенную жизнь сердца какофонией эмоций, впечатлений, бесконечных сражений людей с людьми и постоянными ожиданиями праздника, – самого наигнуснейшего обмана диавола, который сокрушительно разоблачил духовно проницательный Шукшин в «Калине красной», да и в других рассказах, хотя ответа и он не знал, но ложь диавола и горечь человеческих разочарований изобличил.

 Русская душа, поколениями любившая Бога, душа боголюбивая, тонкая, одаренная способностью слышания высших сфер, душа, расположенная к покаянию, смиренная, потеряв свой путь к Свету и Радости, которые ничем на земле не заменить, мается, ищет Свет Незаходимый, но не знает даже, как зовут Его и Кто ОН.

 +

 «Как все неразрывно сцеплено в Божией науке» –поражалась изумленная Анна. Ходить под Богом – прислушиваться к Его вездеприсутствию – а значит, быть собранным, тихим, внимательным. Научиться тихой, глубокой молитве – молитве сердца, а не холодной и внешней рассудочной, поняв, наконец, что Око Господне видит и слышит и высказанное, и невысказанное человеком – все его глубины до дна…

 +

 Быть тише воды и ниже травы… Известное слово – древний устойчивый былинный оборот русской речи, обозначающий скромного, незаметного, робкого и беззлобного человека… Анна дивилась: «Как просто и Божественно неотразимо, как безупречно точно определен образ души, ищущей смирения!». Понятно было, что это путь, а не цель, что каждому христианину надо пройти через эту огненную печь, через эту узкую горловину, в которой змеи сбрасывают свою кожу, а человек ; свои страсти, чтобы потом, если Бог благословит, стать тем, кого называют праведником ; человеком, обретшим смирение, которому «закон» и образ поведения «не лежит» (1 Тим. 1:9)

 +

 «Господь и тихую молитву слышит…» –  сказал ей один батюшка, к которому, не встретив еще Духовника, Анна ходила в период самых тяжких ее скорбей, когда не стало сына. Он, верно, почувствовал, пред каким надрывом, замедлив, остановилась эта душа, и уврачевал ее таким простым, но имеющим силу и глубокую духовную вместимость словом. Анна его сразу приняла. Это слово раз и навсегда оградило ее от соблазна экзальтации, от ревности не по разуму, от дурной активности, напора и ревнивого желания всех обскакать, постоянно сравнивая себя со всеми вокруг; от азарта, спешащего взять поскорее своими силами то, что в свое время подает только Бог.

 +

  Божия помощь приходит человеку и благословляет его труд, тогда истины, тайны, и смыслы открываются ему неоспоримо, прекрасно, предельно убедительно и невероятно красиво – только поймай, упомни, и не забудь – ведь это так летуче, как всякое духовное откровение. Услышав поданное, человек пишет, и пишет уже не вымученно, а трудится в сладость и в радость. И, кажется, что это его слог, его полет, его ясная и сильная мысль летит на бумагу… А это не он, не сам человек, а Дух, который его милует, и творит в нем, диктует ему, открывает очи, дает взмах крылу…

 Но придет или не придет к нему такая Небесная помощь – решать не человеку. Даже загадать он того не может. А может только просить и, главное, следить за собой: не впал ли в гордыню, не согрешил ли надмением и самодовольством, не обидел ли кого словом или взглядом, не примешал ли к делу своему мерзких страстей – особенно тщеславия, – такого малозаметного для большинства людей духа, или желания самоутвердиться?

 +

 Нет смирения без настоящего, подлинного самоукорения. А войти в самоукорение нам мешают «человеческие правды», наши земные, плотские представления о справедливости. А у Бога иная Правда и нужно человеческие правды презреть, отринуть как греховные, эгоистичные, противящиеся всем заповедям Божиим, потому что они основаны на любви к себе, но не к Богу, не к ближнему, любовь к которому требует, чтобы мы свою правду уступали ему.

 +

 Она ликовала открывшейся ей Божией Истине: Бог осуществляет Свое правление над миром только через сокрушенное сердце человека. У Божиего правления нет формы и порядка. У Него есть только человек с сокрушенным сердцем. Таким был Моисей. Таким был Давид. Таким Кротким и Смиренным явился миру Спаситель – Богочеловек Иисус Христос. И только таким должен стать человек, несущий любое бремя власти…

 +

 Почему физическое и душевное страдание (и тела и души) способны совершать духовный переворот в человеке на его пути ко Христу? Почему «страдающий плотью перестает грешить» ? Не потому ли, что плоть воюет на душу и дух человеческий, а страдание ее усмиряет, и это – да! – насильственное усмирение - передается каким-то образом душе и духу, ведь человек един и все в нем взаимосвязано. Но все это свершается в нем, если он старается войти в смиренное и покаянное, правильное устроение. А если он ропщет в страданиях? Так и конца им нет… Но если человек пытается терпеть страдания во имя Христово, со-распинаясь Ему, ощущая свою греховность и ее инфернальную, адскую сущность, свой собственный мрак, свою жажду света, то приходит небесная помощь, приходит благодать, и страдания облегчаются, и человек почти всегда осязает, что теперь уже Сам Господь помогает ему нести кресты жизни.

 +

 …Как-то очень трудно давались Анне наблюдения над разливанном морем фарисейства в церковной среде. Этой болезнью заражались почти неминуемо все и чуть ли ни с самого прихода в церковь. Да и она сама не прошла мимо. Не проходило года-двух, как тот, кто вчера еще неуверенно вступал на церковную паперть, едва отстав от прежней своей греховной и даже нередко дикой во многих отношениях жизни, прочитав с десяток духовных книг и пробившись, благодаря своей мирской активности в близкий к церковной иерархии круг, уже считал себя настолько умудренным, что начинал поучать, поправлять и осуждать напропалую всё и всех вокруг себя. И осуждать немилосердно тех, кто был такой же, как он, еще совсем недавно.

 +
   
 Когда ты в Боге, то и вокруг тебя все и везде – Бог: в людях, в деревьях, в осеннем промозглом дожде, которому ты потому и бесконечно рад, что слышишь в нем Его, а Он - Радость и Жизнь. И хмурь осенняя, и сгорбившиеся люди под зонтами потому и не навевают на тебя уныния, – ты видишь во всем сияние красоты божественного потока жизни: в этом стекании капель и струй, в беге людей, в перламутровых отблесках и отсветах неба, в сырости и даже холоде, и в предчувствии тепла, которое вот – рядом, и уже греет сердце, а сердце – тебя всего.

 Когда ты в Боге, Он незримо присутствует и в твоих мыслях, и в воспоминаниях, и в твоем чтении, с Ним ты сразу опознаЕшь пустое слово, звук, в котором Его нет, место или действие, где дух человека Тобой – пусть временно, но не дышит, а вОлит дышать сам по себе и сам собою, и потому вынужден все себе справлять сам: и радости, и всплески, и блески бытия… И ты научаешься различать: дыхание духа человека и всплески и дыхания Духа Благодати в человеке.
 Когда ты сам в Боге…

 Но если вдруг Он, дающий тебе свет и жизнь, и от тебя отойдет, оскорбленный твоим негожеством, или оставит тебя промыслительно, испытания твоей веры ради, и вдруг ты почувствуешь себя покинутым, оставленным вновь в той кладбищенской, земной, безнадежной пустоте, из которой ты, весь израненный, с такими трудами и слезами выбирался столько лет, – что делать тогда? Теперь ты уже не сможешь, как прежде обмануться, не сможешь, как когда-то найти в этой пустоте для себя забвения, оживиться на время хоть какими-то подогревающими ток крови желаньями, хоть единой приманкой для возбуждения интереса к жизни и, прости Господи! - даже возбуждения желания самой этой жизни.

 Оставленность – тяжелейшее испытание, самая строгая проверка подлинности того, что обрел в своем сердце человек в вере, тех духовных опор, на которых он стоял или думал, что стоит.

 +

 Анна ненавидела просыпаться в эти предрассветные часы, когда в жилище пробирался какой-то странный, мертвящий сердце холодок, а за окном водянистым мутным молоком медленно расползалась тьма ночи. Все это никогда не предвещало ничего хорошего.
 Город крепко спал, и только во все глотки орало и базарило в пустых дворах наглое московское воронье. Где-то на лавочке зябко вздрагивал во сне, положив кулак под голову, никому не нужный человек. А рядом ранний дворник уже сонно шаркал метлой по асфальту…

 Анне всегда было тяжело просыпаться в это время суток: ни ночь, ни день – переходное состояние, в котором иной раз и устрашишься, а начнется ли еще один день? В сумерки предвечерья все бывало иначе: покойно, уютно… А тут: будет ли длиться и дальше жизнь, которая при свете дня своим сумасшедшим круговоротом оттирает, отодвигает от нас правду о нашем жалком и страшном человеческом земном существовании, о нас самих, стоящих на краю бытия, спасая малодушных от глубокой тоски по примеру страуса: что угодно, только бы не предстать лицом к лицу со смертью, с судом совести, только бы забыть о ней, не думать, не помнить… Потому и мало кто имеет в запасниках души духовный опыт реального предзнания смерти. Нет, не медицинский, а именно духовный опыт, который благодатно даруется Господом верующим, спасения ради.

 …Как умирают люди в предрассветный час, какое томительное одиночество, заброшенность, и какая безысходная ни с чем несравнимая смертная тоска сжимает человеческое сердце.

 +

 Наконец, пришел май, а с ним вернулась к Анне ее отрада, ее благословенное одиночество, ее излюбленная жизнь в полузаброшенной деревне: последний дом на краю почти обезлюдевшей улицы, крутой высокий берег, прихорашивающиеся по весне леса, болотистые луговины и еле заметным росчерком – во влекущей дали – деревня с таинственным названием Неданово.

 В доме было душно, и Анна вышла на двор… Стояла на удивление теплая и тихая майская ночь, дыхание которой тут же окутало и пленило Анну. Слышались соловьи, – но не близко, приглушенно, словно и птицы малые участвовали в том таинственном и сокровенном, что свершалось под покровом этой благословенной ночи.

 Теперь, когда, наконец, угомонился и затих больной и вечно хлопочущий о чем-то пустом, ложном и болезненно-уродливом человеческий мир, вечно юная и действительно непорочная природа (во всем, во всем виноват был только человек!) могла свободно и незаблудно вознести Создателю свою молитву. Анна, открытая всем сердцем этому говорящему безмолвию, чувствовала себя свидетелем и соучастником потрясающего действа. Все дышало Богом, говорило об иной жизни, – о той, забытой, в раю, когда и Адам еще был непорочен и свободен, ибо безгрешен, и о другой, будущей жизни, о той «беспредельной воде», которой не может не жаждать в глубинах своих даже самая оглохшая человеческая душа.

 И теперь все вокруг дышало не этим, а иным, недосягаемым заветным миром, томя сердце, напоминая ему о приближающемся конце и грядущем переходе в неизведанное, уму человеческому непостижимое и неотвратимое…

 Пахло землей, травами и горьким вяжущим запахом каких-то прибрежных кустов. Издалека потянуло дымком, что было странно для второго часа ночи. И тут вновь занялось, забилось Аннино сердце: дымок этот мгновенно высветил в ее памяти незабвенные мимолетности ее очень давних странствий. Перепутья, расклякшиеся промозглые весенние дороги, ночные одинокие ожидания на безлюдных полустанках, зябкость, страхи и притом особенное дерзновенное терпение молодости, имеющей веру и нераздельное с ней мужество, вот только разве что не знающей о том…

 +

 …Впереди, несомненно, новая, другая жизнь. Вечность. Ни глаз, ни рассудок в этом оконце разглядеть ничего не умели, только сердце замирало не раз, слыша дыхание иных, неземных пространств: далеких и неизведанных, и одновременно пронзительно родных и влекущих, как дом Отца.

 «Мы приросли все сердцем к этой земле, как к последней красоте», – подумала Анна, все еще стоя в дверях своего старого дома и вглядываясь в пространства, теперь уже нежно и мягко приголубленные парящей на небе луной. – А ведь святые и праведные люди, умирая, говорили: «Не плачьте обо мне, ведь я иду домой!». Значит, они чувствовали, уже знали, дышали воздухом того дома? Прикипели мы к дивным земным пространствам, к ночам и рассветам, к дыханиям зим и весен, к печальным осенним дням, к ликованиям летним… Потому и страшно нам умирать-расставаться, уходить, что не знаем и не чувствуем, и не жаждем мы Вечности, не живет она в нашем сердце, не видим мы ее.

 +

 …Дыхание этой тихой ночи и эти, столь противоречивые и сложные по чувству, высвеченные памятью мгновения из прошлого – мгновения одиночества в пространствах, в странствиях, несравненное чувство свободы и полета, неповторимо острого ощущения жизни, которые только пространства и могли подарить Анне, подвели ее мысли к той черте, у которой со всем этим ей, как и всякому человеку, предстояло проститься…

 +


 «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил», – учил апостол Петр . Тоже самое говорил и апостол Павел: «Имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры;
имеешь ли служение, пребывай в служении;
учитель ли, – в учении;
увещатель ли, увещевай;
 раздаватель ли, раздавай в простоте;
начальник ли, начальствуй с усердием;
благотворитель ли, благотвори с радушием».


 ПО ВОПРОСАМ приобретения книги "ВЕСНА ДУШИ, СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ РАБЫ БОЖИЕЙ АННЫ" обращаться к ЕЛЕНЕ: elena.anisimova7@mail.ru


© Copyright: Галина Алинина, 2013
 Свидетельство о публикации №213031001329

+++