Записки одного артиста. История и дружба

  Я не стану дословно писать все то, что она тогда рассказала мне. Рассказывала она долго, со многими  совершенно ненужными подробностями, но я не перебивал и слушал очень и очень внимательно. Когда  она завершила свою историю, чувство жалости проснулось во мне. Но не то, какое было прежде, когда мы  выходили с ней из клуба. Это была совсем иная жалость: она уже не придавала ровно ничего  пленительного ее образу, она ужасно сщемила мне сердце, и я готов был упасть перед ней на колени. Мне  кажется, она прочитала в моих глазах эту ущербную жалость, и она стала ужасно неприятна ей. Поэтому я  кое-как постарался скрыть это отвратительное чувство и добавил немного внешнего безразличия. Вот что  это была за история.

  "Я родилась и выросла в маленьком городке N. Пока я училась в школе, хорошо общалась с ребятами, у  меня были друзья. Окончив школу, все разошлись в разные стороны. Все мои друзья уехали в другие  города, чтобы продолжать обучение (т.к. в нашем городке нет ни одного института). Я поехала в Рязань  (ближайший к нам город с высшим учебным заведением), поступила в институт, стала учиться на  юриста, жила в общежитии. Друзей настоящих я там не нашла. Так, общалась со студентами, но на  поверхностном уровне. В двадцать три года я вернулась в родной город и стала искать там работу. Так как городок наш маленький, то и возможностей там оказалось мало, и по специальности меня никто не взял:  все места были уже давно заняты. Делать было нечего, связей никаких у меня не было, я росла в простой  семье. В итоге устроилась работать продавцом в продуктовом магазине. Я была согласна на любую работу,  лишь бы не сидеть дома без дела. Я проработала там несколько месяцев... Все это время я общалась  исключительно со своими родителями. Они были на тот момент единственными моими друзьями, единственными, кто понимал меня и поддерживал. Но вскоре случилось горе: мои родители погибли в  автокатастрофе. Я ушла с работы и месяц пробыла в глубочайшей депрессии. Я страшно мучилась,  столько страданий накопилось в моей душе... А рассказать, поделиться было абсолютно не с кем. Со  школьными друзьями связь оборвалась еще три года назад, я сочла это за предательство и уже, конечно,  ни в коем случае ничего бы им не доверила. Так я осталась совсем одна. Каждый день я выходила из дома  дышать свежим воздухом, и улицы были пусты и безлюдны. От этого мне становилось еще страшнее, еще  противнее. Однако судьба сжалилась надо мной: скоро объявилась моя московская тетка. Она приехала ко  мне и, увидев, какая я измученная и слабая, предложила мне переехать к ней. Она жила одна, и ее, верно,  тоже изнуряло одиночество, так что она радушно перевезла меня в столицу. Конечно же, я немедля  согласилась! Москва! Замечательный город, столица России... Меня сразу посетила мысль о том, что в  Москве очень много народу, а значит я смогу справиться вполне со своею тоской.
  На следующий день мы уже были в Москве. Тетка оказалась не из бедных, но и не из богатых. Скажем  так, на все необходимое ей средств хватало. Я тут же засуетилась с работой, но у тетки тоже не оказалось  никаких юридических связей, и, походив по агенствам, я поняла, что и здесь мне ничего не светит.  Выяснилось также, что чем больше город, чем больше людей, тем меньше возможностей. Этот вывод  шокировал меня!
  Я расстроилась, но решила не сдаваться и пробовать себя в различных сферах. Но меня упорно не хотели  никуда брать, словно все сговорились, и тут я вспомнила, что когда-то давно могла недурно танцевать...  Все приемы танцев я забыла напрочь, но харизмой и кое-какими навыками я обладала. Все приличные  заведения отказались от меня именно из-за того, что я не помнила ни одного танца. "Нам нужны  профессионалы, мы не можем брать людей, которые не умеют абсолютно ничего. В наши обязанности не входит учить вас всему", — так они мотивировали свой отказ. И лишь в стрип-клуб меня приняли с  распространенными объятиями. Тут меня всему и научили. Так что я здесь от безысходности".

  Я пересказал только то, что сумел вспомнить из ее бездонного потока слов. И потому еще, что не вижу  смысла писать подробности. Иногда это утомляет.
  Я не мог больше быть груб с нею после такой исповеди. Я по сей день больше не был с нею груб.
  Я тогда успокаивал ее, просил прощения, обнимал ее плечи... Потом я нашел в себе силы спросить:
— Почему же ты не уйдешь с работы, раз она тебе не нравится?
— Кто же деньги зарабатывать будет? — вопросом на вопрос ответила она, успокоившись.
— И все-то вас деньги интересуют! Ради денег на все согласны! Да что тебе от этого-то, Марина? Ты же  сама говоришь, что у тетки есть средства на проживание. Так зачем ты себя насилуешь? Брось ты все это!  Брось!  — ругал ее я, но уже без всякой грубости в голосе, а с глубоким состраданием. Она начинала понимать  меня, мой характер, мои цели. Она уже точно знала, что я просто хочу поставить ее на путь истинный, просто хочу помочь ей.
— Я бы бросила все и уехала обратно в N, если бы только у меня в жизни был кто-то, с кем я могла бы  сделать это, на кого я могла бы положиться... А в клубе мне все не так одиноко. Хотя, признаюсь, в Москве  много людей, я все время окружена ими, но мне совершенно не легче от этого, не веселее. Я и не думала,  что чувствовать себя одиноким можно общаясь с людьми и находясь в большом обществе.
  Я обнимал Марину, утешал, говорил, что я найду ей нормальную работу, что ее жизнь изменится к лучшему, умолял, чтобы она не опускала руки и не замыкалась в себе. Она лишь поглядывала на  меня как на сумасшедшего и кивала головой. Вдруг она огорошила меня вопросом:
— Неужели тебе и вправду так меня жаль? Но почему? Разве я для тебя что-то сделала? Я чужая тебе,  совсем чужая...
— Чужая? — возмутился я, — Да если бы ты была мне чужая, стала бы ты мне рассказывать свою жизнь?  Стала бы ты так откровенничать со мной? Я тебе прежде говорил, что мы теперь друзья с тобой... Нет,  Марина, мы не чужие друг другу. Никогда не устанавливай отношение к человеку из времени. Ты  знаешь, можно годами проводить время вместе, но так и не стать друг другу близкими людьми. А иногда  достаточно поговорить с человеком несколько часов для того, чтобы вы были с ним настоящими друзьями.  Не суди по времени. Время — не аргумент.
— Хорошо... Просто все слишком быстро... Так что, тебе правда жаль меня?
— Да, мне жаль тебя. Жалость моя самая искренняя, самая сердечная... — признался я.
  Марина вдруг вспыхнула и новым для меня тоном, резким, воскликнула:
— Я не хочу, чтобы вы жалели меня! Я не люблю, чтобы меня жалели! Это очень низко, это очень  неприятно мне... Никогда, никогда не жалейте меня! Утешайте меня, советуйте мне, обнимайте меня, но  только не жалейте!
Она забывалась, и в ее речи вновь появилось проклятое "вы".
— А ты, слышишь, ты, никогда не обращайся ко мне на "вы"! Терпеть не могу! — я вспыхнул тоже.
Она неожиданно захохотала.
— Какой замечательный договор! Я согласна, я согласна!
Я посмотрел на нее: на ее щеках впервые за всю нашу встречу появился румянец, а на лице улыбка. Я  впервые видел и слышал ее смех. Он умилял меня, и я засмеялся тоже. Потом она взяла мою руку, своими  серьезными глубокими зелеными глазами впилась в мои и виновато произнесла:
— Извини, Паша, мне пора. Мы еще увидимся.
Я удивился:
— Как пора? Куда пора? Куда ты пойдешь ночью? Опять в свой клуб? — и от мысли о клубе меня  передернуло, и я закричал, — Ты что, не поняла моих слов?
— Я буду ночевать дома, у своей тетки, — испуганно, но уверенно, почти шепотом сказала она.
— Где ты живешь?
И Марина назвала мне свой адрес. Я пообещал, что зайду к ней завтра вечером. Она молча направилась к  двери.
— Стой! До твоего дома далеко. Я провожу тебя! — крикнул я, на лету надевая ботинки.
  И мы вышли из дома вместе. По дороге мы говорили без умолку. Мы и смеялись, и спорили, и тосковали о  чем-то... Словом, мы уже вполне привыкли друг к другу и вели себя как старые знакомые.
  Я проводил ее до подъезда, и теперь уже точно знал ее дом. Это был скромный пятиэтажный дом, но не  грязный и разрушенный, каких полно по всей Москве, а очень даже приятный с виду.


Рецензии