Бриллиантовый негатив

БРИЛЛИАНТОВЫЙ НЕГАТИВ.
Мечта любого кинооператора – бриллиантовый негатив. То-есть, отличный, прекраный, высшего качества! Наилучший по гамме, идеальной плотности, контрастный и проработанный в полутонах. В общем – бриллиант, чего уж лучше и не бывает!. Особенно ценили качество негатива операторы старшего поколения те, что придумали формулу «кино это композиция плюс экспозиция». Теперь они уже почти легенда, изрядно перемешанная с киношными «майсами». «Майса» это не история, не воспоминание, не сплетня, а всё перечисленное вместе, умноженное на фантазию «майсовика» и делённое на его же совесть. Технически грамотные люди вспоминают закон Ома, без которого, как известно, не бывает электрического тока. Остальным придётся просто поверить, что без майсования нет кина. Во всяком случае не бывало раньше, когда экран был чёрно-белым, что много сложнее нынешней цветной съёмки. Майсовка была приспособлена для долгого дня, когда группа томится на съёмочной площадке, ожидая, когда рассеются тучи, выглянет солнце и даст нужное освещение. Или наоборот: когда на огромном плоском небе «блином» появятся тучки, создав объёмы. Кино всегда требует того, чего в данный момент нет, но, вот-вот будет. «Вот-вот» может длиться час, день, неделю. План сорван, сюжет разрушен – ерунда! Майс хватит на самый длинный простой.
Так вот, о кинооператорах. Первые начали работать, когда ещё учебных заведений не было и даже специалистов-практиков не хватало. Они работали ассистентами у немногих, оставшихся после революции или у приглашенных иностранцев. И те, и другие учили неохотно, специально «напуская туману»: операторы были нарасхват и вовсе не желали делиться заработком. И вообще приятно ходить колдуном, ловя на себе тревожно-ожидающие взгляды. Эту традицию переняли ученики, всё-таки ставшие самостоятельно к камере. Они и не скрывали, что, лишь себя видят настоящими кинематографистами, повторяя формулу, с которой я начал эту историю. Если угодно – майсу, потому как свидетелем я не был, хотя достоверность происшедшего удостоверяют вполне солидные люди. Расходясь в деталях, как это и бывает с достоверными воспоминаниями. Детали эти опустив, я могу заявить, что, если  и оторвался от голой фактографии – в безудержную фантазию, однако ж, не свалился.
Всё произошло в деревне. Осуществляли дежурный очерк об очередном отличнике – он же передовик, он же ударник. Он же стахановец, он же маяк. Званий сколько угодно, слава тоже есть (в кино снимают!) нет только денег. И не нужно, как его пытаются уверить. Ибо у нас не капитализм. Впрочем, наша речь не о том, речь о негативе. И об операторе, да ещё о двух его ассистентах, они-то и есть в моём рассказе главные действующие лица. Правда, без имён и фамилий. Настоящих я не помню, а липы гнать не хочу. Фамилии же режиссёра и оператора знаю, но называть не буду. Оба умерли, а память о них пусть остаётся почтительной. Собственно говоря, оператор был вовсе  не стар, не из тех, что начинали сразу после революции, но его поколение ещё хранило традицию. И только потому, а не по врождённой гнусности характера, любил он поставить кого-нибудь, а лучше всего – режиссёра в смешное положение. Хотя режиссёром была любимая жена, ради которой он, в своё время, отказался от пьянства! – но не от старой традиции. И, пользуясь немалым своим ростом, каждый раз поднимал камеру на штативе, предлагая кадр с верхней точки. С удовольствием наблюдая, как жена, становясь на цыпочки и вытягивая шею, всё равно не достаёт до окуляра. Приносили какой-нибудь ящик, она еле-еле взбиралась на него, смешно балансируя и… убеждалась, что кадр никуда не годится. Камеру нужно опускать. Что и делал оператор, посмеиваясь. Съёмка начиналась. 
А вечером ассистенты проявляли пробу: срез плёнки из снятого сегодня материала. Для этого возили с собой проявитель, взятый на студии, точно такой же, как в проявочной машине. Молодые операторы от проб давно отказались, потому как выдержать все параметры невозможно и точного результата всё равно не получишь. Старики же требовали – по привычке и по недоверию к лаборатории. И, опять же, традиция! Чтоб ассистенты не сидели без работы! Пробу делали каждый вечер. Оператор чаще всего бывал недоволен. Химикаты стали хуже, ассистенты безответственны и погода… не та… Я ещё раз подчёркиваю: вредность была не личная. Вредность была традиционная.
И однажды ассистенты нашли проявитель холодным. То-есть, холоднее положенных 20 градусов по Цельсию. Хранился он по инструкции, т.е. в тёмном углу подальше от печей и нагревательных приборов. Случай был не первый, методы подогрева известны, но тут ассистенты спешили. На вечер у них были планы. Эх, молодость! Они искали способ ускоренного подогрева. И нашли.
Дело было, напоминаю, в деревне. Группа была размещена в крестьянских домах и ассистенты жили в одном из них. На плите в кастрюле кипел борщ.
Эврика! Если опустить бутылку  проявителя в кастрюлю с кипятком, она нагреется быстро. Сказано – сделано. Сняли с кастрюли крышку, опустили бутылку, сказали «раз-два-три…» и вынули… только горлышко. Кипятка бутылка не выдержала. Что ж, разводить новую бутылку проявителя? А где взять дистиллированную воду? А как доложить шефу? А планы? А время? А…? Эх… И снова – эврика!
«Архимеды» на-глаз определили ёмкость кастрюли, высчитали на сколько в ней ослаблен литр проявителя и, следовательно, как увеличить время правления. Отлили из кастрюли литр жидкости и долили туда сырой воды. Отлитое охладили в ведре. Разбавили проявитель. Проявили плёнку. Осталось извлечь из кастрюли бутылочное стекло.
Шеф глянул вскользь, потом внимательнее. Посмотрел на свет. Описывать мысли, мелькавшие в ассистентских головах, я не буду. Они бы и сами не смогли. Кинематографисты не любят уходить из кино. Тем более – вылетать. А оператор молчал долго. Разглядывал кадр внимательно. Повернулся к ним медленно и произнёс с четырьмя «л»:
- Брил-л-лиантовый негатив! Молодцы!
           Как вышли из хаты, они не помнят… 
А хозяйка удивлялась: почему у всей семьи понос? Впрочем, он был лёгким и скоро прошёл