Мы снимаем кино
В обязанности ассистента входит также и поддержание беседы, коль скоро шеф удостоил тебя своего внимания. Поддерживать умеренно активно, то-есть, периодическими «да ну? Не может быть! Вот здорово!» - восхищённым голосом. Также и внимательные глаза, поддакивания и т.д, и т.п. и проч. Особенно ценны реплики, дающие подпитку рассуждениям шефа. Но реплики осторожные, чтобы не нарушить дистанцию. Почтительность и терпение, и ещё раз почтительность, и терпение, и ещё - всё это главные добродетели ассистента. Я честно старался, но вдруг рассеивалось внимание. И влип.
Итак, о творчестве. Узнав где-то и слово «латентность», наш режиссёр строил разговор концентрическими окружностями вокруг этого понятия. О латентности как таковой. О латентности в творчестве вообще. О латентности в кинематографическом творчестве. О латентности в своём собственном кинематографическом творчестве. Говорил он длинно и значительно. «Творчество. Вдохновение. Образ. Дзига Вертов.» Причём тут Вертов, он не снимал учебного кино? Режиссеру это безразлично, главное, что есть тема. Особенно подчёркивался призыв гениального документалиста - снимать жизнь врасплох. Я видел много режиссёров, призывавших, ссылаясь на Дзигу - он же Давид Кауфман – «снимать жизнь врасплох» Но Вертов никогда не призывал так, врасплох, её и показывать. А они иначе не умели.
В тот раз, почему то, говорили не о кино. Темой была литература. Точнее, появившиеся в литературе «нестандартные» выражения. И тут задумался я или на девку засмотрелся, но контроль над собой потерял. И в ответную реплику вставил имя, которыого режиссёр слыхом не слыхал, отчего он с разбегу запнулся, посмотрев недобро. Нет, про Брокгауза я помнил, да и Эфрона автоматически остерегался, но вдруг ляпнул ещё хуже: Бодуэна де Куртене. И третье издание словаря Даля под его редакцией. Куда он весь русский мат вставил, считая, что язык един и все слова в нём одинаково хороши. Чёрт меня дёрнул! Тем более, что кроме этого «матерного» словаря я и сам ни одной работы Бодуэна де Куртене не знаю..
На другой день режиссёр встретил меня, весело потирая руки.
– Ну, заврался ты, парень! – улыбался он. – Нет такого учёного! Я в энциклопедии смотрел. Нету. Ещё чего выдумал, матюки в словарь ставить! Ха-ха!
Тут бы мне и заткнуться. Ну нет и нет, на нет - суда нет, походи в дураках, целее будешь! Но я опять сказал раньше, чем подумал.
– А ты на какую букву искал? – я уже пожалел, что ляпнул, но и отступать было некуда. Позади – словарь.
– Ты что меня за идиота держишь? – обиделся режиссёр. – На букву «К». «Куртене Бодуэн де». По фамилии!
– Видишь ли, ты ошибся. «Бодуэн де Куртене» это фамилия, а имя его Иван Александрович. Он полный тёзка великого Хлестакова. Искать надо было на «Б», на твою любимую букву!
Дело в том, что кроме разговоров о творчестве, режиссёр обожал разговоры о сексе. И не только разговоры: дам и девок у него было несчитано, и о каждой он подолгу рассказывал соседу по номеру в гостинице. Притом рассказывал со всеми подробностями, деталями, изображая особенности происходившего. Поскольку его соседями по номеру бывали оператор, директор картины или я, у нас троих был установлен негласный график – выдержать долго это соседство никто не мог. Надоедало.
Нет, за «любимую букву» он бы не обиделся. Но на следующий день был мрачен, через день придрался к невыполнению распоряжения, которого не отдавал, а на третий день я был уволен из группы и отослан в распоряжение производственного отдела «за развал работы и отсутствие на рабочем месте». Хотя ей-богу никуда не отлучался! Зато написал эпиграмму:
Не спится старому ковбою
Хвост пистолетом, член трубою!
А промеж них и весь ковбой
Всегда доволен сам собой..
За этот фильм меня лишили премиальных. Хотя эпиграмму я никому на студии не показывал.
Свидетельство о публикации №213031101427