Заяц

«Заяц»

Бабушка шарит и шарит в сумочке, в карманах, но нет денег, мелочи едва-едва набралось на один билет. А ехать надо. Вон уже и автобус показался.
- Запомни, внучек, - просит она Димку, - когда кондуктор спросит, сколько тебе лет, скажешь пять, и может проедем на один билет.
Кондуктор ничего не спросил. Только глянул искоса на бабушку с Димкой, похоже, пожалел их, и пошел дальше, но Димка сказал вслед:
- Дядя кондуктор, мне уже шесть лет и я хочу билет.
- Ладно, - улыбнулся кондуктор, - раз ты такой большой, одолжи билет у бабушки.
- Нет, - сказал Димка, - не хочу бабушкин, хочу свой.
- Хорошо, раз  хочешь, плати.
- А у нас нет денег, на мороженом  кончились.
Пассажиры прыснули… Смешно и кондуктору, но он прячет улыбку, говорит насупившись:
- Тогда слезай на остановке, а то оштрафую, как зайца.
И они сошли на следующей остановке, как раз перед своим домом.
- Уф, - сказала бабушка, - сколько стыда натерпелась. Я же просила тебя сказать пять лет, а ты заладил – шесть да шесть…
- Так кондуктор не спросил - сколько мне лет, я и обиделся… на зайца…

Уму непостижимо…

Мне Наташа нравилась. И не только нравилась. И потому я днем и ночью думал о ней.
Работает они на швейной фабрике. В свободное время занимается парашютным спортом. Бесстрашная девушка. Когда-нибудь она будет космонавткой, как Валентина Терешкова, а я ее мужем. Выйдем мы с Наташей на улицу, а все нас поздравлять будут, руки жать… Но пока это только мечты.
При последнем прыжке Наташа нечаянно вывихнула ногу и теперь, гуляя во дворе, она всеми силами старается скрыть свою боль. Мы же видим, что ей больно, но не подаем виду. А мой друг Пашка даже стихи ей посвятил:

Сколько мук, страданий
На твоем лице,
Но окупятся они сторицей…

Он прочитал  их нам с Андреем. Сказал, что и Наташе прочтет. «Девушки любят лирику, а еще больше поэтов», - заключил он.
- Ерунда, - буркнул Андрей.
Меня же стихи задели. Так как я не умею их сочинять, то решил объясниться с Наташей в прозе. Лирикой таких, как Наташа, не удивишь. Она парашютистка, смелая, решительная. Надо придумать что-то оригинальное. Долго мне ничего на приходило в голову. Наконец, придумал. Я  подойду к ней и прямо скажу: «Вы мне нравитесь». Наташе надо же будет что-нибудь мне ответить, и так как девушки сразу в любви не признаются, она, конечно, ответит: «А вы мне нет». А мне только это и надо. Тут-то я и покажу себя.
- Что вы, - скажу я ей. – Даю гарантию, что вы через неделю полюбите меня.
- Никогда, - ответит она.
- Тогда давайте поспорим.
- ?!
- Если через неделю вы меня полюбите, то вы мне сделаете предложение… И я еще подумаю: жениться мне на вас или нет?
- А если не полюблю?
- Тогда я вам сделаю предложение, и вы согласитесь.
О своем плане я тут  же  рассказал друзьям и спросил: «Остроумно?»
- Не знаю, - сказал удрученно Павел. – Наташа мои стихи назвала ерундой.
Андрей ничего не ответил, только отмахнулся от нас, как от назойливых мух. Да и что он мог сказать? Ему бы только с машинами возиться, так сказать, с неодушевленными предметами. Впрочем, говорят, он тоже пытается ухаживать за Наташей. Умора. Говорят, когда Наташа вывихнула ногу, он ей воду стал носить, дрова колоть, в магазин за продуктами бегать и даже, можете себе представить, подметать пол. Вот уж никогда бы не подумал, что этим можно завлечь такую девушку, как Наташа. Посмотрим же – кто кого!
Я вышел во двор. Наташа перелистывала какой-то журнал. Я подошел к ней и сказал:
- Наташа, вы мне нравитесь.
Она подняла на меня голубые родниковые глаза, от которых мороз шел по коже, и сказала с улыбкой:
- И вы мне тоже, - потом помолчала и добавила: - Но это ничего не значит, потому что нравиться может и мотоцикл…
Подготовленная мною речь вылетела из головы. «Вот те на… Я нравлюсь Наташе? А причем тут мотоцикл? Что теперь говорить?» - неслось в голове.
В это время во двор вбежали девчата.
- Наташа, Наташа! – загалдели они. – Идем на аэродром. У нас сегодня прыжки, посмотришь.
- Что вы, девочки, - отмахнулась она от них. – Куда мне с такой ногой? Только стеснять вас буду.
- Да вон сколько ребят около тебя, - не унимались девчата. – Возьми одного сопровождающего.
И я, и Павел, невесть откуда взявшийся тут, и еще кто-то выжидающе уставились на Наташу. А она, словно и не замечая нас, заглянув в глубь двора, где Андрей возился с мотоциклом, крикнула:
- Андрей, Андрюша! Пойдешь со мной на аэродром, а-а-а?!
…Нет. Странный народ девчата, что ни говорите. Не поймешь, что они любят, а что нет? Это уж точно. И за что только мы в них влюбляемся? Уму непостижимо…

В приморском городе

Наденька сдавала экзамены на аттестат зрелости, и все эти дни была немного рассеяна. То забывала утром позавтракать, и маме приходилось напоминать ей об этом, то садилась в трамвай, который шел в другую сторону, а то, как сейчас, оставила дома деньги и вспомнила лишь тогда, когда кондуктор объявил: «Граждане, передавайте на билетики!» Она ойкнула и беспомощно оглянулась вокруг. Людей в трамвае было много, но занятые своими мыслями, они не обратили на нее внимания. Лишь молодой матрос посмотрел в ее сторону, и, хотя взгляд его показался Наденьке холодным и безучастным, она почему-то призналась:
- А я деньги дома забыла…
Он ничего не ответил ей, вытащил из кармана рубль и, передавая кондуктору, сказал:
- Два, пожалуйста.
Потом также молча, получив билеты, оторвал один из них, протянул Наденьке и сошел с трамвая. Это произошло так быстро, что она не успела даже поблагодарить его и теперь, протиснувшись к окошку, смотрела вслед удаляющемуся матросу.
- Чудной какой-то, - улыбнулась она, когда трамвай повернул с улицы «25-го Октября» на Ленинскую, и матрос скрылся.
Это была восемнадцатая Наденькина весна. В ее жизни не было еще ничего вот такого и она, забыв сейчас об экзаменах, обо всем на свете, как-то по-новому весело, с интересом смотрела на улицы родного города.
- Кто тебе купил билетик, Надюша? – вдруг спросил ее сзади знакомый вкрадчивый голос. Она обернулась и увидела свою соседку тетю Луизу. Полная, маленькая капитанша, держа в руках большую плетеную корзину, на дне которой, сморщившись, лежало несколько цветочных лепестков, загадочно улыбалась скользкими хитрыми глазами.
«Теперь жди дома неприятности», - подумала Наденька и, понурившись, не отвечая на вопрос капитанши, стала пробираться к выходу. В том, что матрос купил ей билет, она не видела ничего плохого, но мама… «Все они такие, - скажет она. – Сначала билетик купят, потом цветочков, а потом надсмеются, и поминай, как звали».
«Допустим, - подумала она, - нас с мамой отец бросил, он, конечно, плохой человек. А у капитанши? Наоборот. Не Владимир Алексеевич, а она его с двумя ребятишками. Или вот мама жаловалась, что за все время совместной жизни отец  ни разу не помог ей по хозяйству, ведра воды не принес, форма, видите ли, ему не позволяла. А у Гаечкиных Андрей Васильевич, капитан второго ранга, не только воду не дает носить тете Гале, а и покупки все с Ленинской улицы на Сухановскую сам на себе доставляет. Нет, тут что-то не так, - заключила она, - не все они плохие. Но как это докажешь маме? Вот возьму и нарочно, на зло всем, встречусь с моим матросом! А что? – но тут же испугалась своих мыслей. – А что если он такой же, как отец? – Она попробовала представить его себе: высокий, сильный, умные глаза… и решила: - нет, не такой!
После экзаменов, как и была договоренность, они с мамой отправились по магазинам покупать босоножки.
В универмаге, куда они вошли, стоял веселый многоголосый гул покупателей. И вдруг в этот гул ворвался отчаянный женский крик:
- Держите его, деньги… держите!
Как по команде вокруг установилась тишина, и парень, который бежал к выходу прямо на них, от неожиданности остановился. Дико озираясь по сторонам, он выхватил нож. И в это мгновение несколько человек в белых матросских форменках метнулись к бандиту.
- Идиоты, какие идиоты! – возмущалась потом Анна Ивановна.
- Кто, мама, матросы? – спросила удивленно Надежда.
- Матросы? Да ты что, матросы… но, встретив ликующий взгляд дочери, Анна Ивановна «переменила пластинку».
- Все они такие, небось видела, сколько в магазине девчат, вот и расхрабрились перед ними.
Но Наденька на этот раз была уверена, что мать говорит не то, что думает и очень жалела, что среди тех матросов не было ее матроса.
После того случая дочь удивлялась перемене в матери. Та перестирала все в доме, вымыла полы, начистила посуду, зачем-то перетащила в дальнюю светлую комнату раскладушку и сказала:
- Доченька, у тебя завтра первая получка в жизни. Мне хочется, чтобы ты запомнила этот день. Давай соберем вечеринку, подруг пригласим, соседей.
- Когда? – вырвалось у дочери.
- Да чего откладывать. В это воскресенье и соберем. Как ни как  и праздник тут военных моряков…
В другой раз Наденьку бы это обрадовало, но сейчас расстраивались все ее планы. В воскресенье  ожидалось большое увольнение матросов в город, и она хотела использовать это для поисков своего матроса. Да и слова  матери о вечеринке показались ей теперь двусмысленными.
- Наверное, она догадалась обо всем и вечеринкой хочет отвлечь меня от этого, - подумала Наденька. Ей стало так стыдно перед матерью, что она согласилась.
В воскресенье, закончив последние приготовления к празднику, Наденька ждала мать, которая еще с утра зачем-то ушла  в город. Облокотившись на подоконник, она смотрела в сторону бухты Золотого рога. Где-то там должен быть ее матрос. «Как найти его?  - думала Наденька. – В городе матросов, как селедок в бочке. А форма до того делает их похожими друг на друга, что приходится заглядывать чуть ли не на каждого».
А Анна Ивановна в это время стояла в проходной военно-морского госпиталя и разговаривала с офицером.
- Значит, договорились, - пожимая ей руку, говорил тот. – Три дня Андрей будет у вас, а там посмотрим, может и продлим ему отпуск и, пожелав хорошо провести праздник, он ушел.
Анна Ивановна ласково, по-матерински посмотрела ему вслед.
- Как о родном заботится. Молодец! – вырвалось у нее вслух.
Вахтенный, что стоял в проходной, обернулся к ней.
- Кто молодец, Анна Ивановна, я?
- Кто тебя знает, - уклончиво сказала она, - может и ты. Разве вас сразу разберешь.
В проходную вошел высокий молодой матрос.
- Вы все еще здесь, мама, - взяв под руку Анну Ивановну, с упреком сказал он. – Я же вас просил не ждать.
- Ничего, Андрей, ничего, -  увлекая за собой матроса, с дрожью в голосе проговорила Анна Ивановна. – Вместе-то оно лучше, - и молча, кивнув вахтенному, они вышли.
Город встретил их праздничным шумом. Вокруг веселые лица, нарядные улицы. Люди сновали взад и вперед. Никто не обращал внимания на Анну Ивановну  и Андрея, но ей казалось почему-то иначе. У  Гайдамакского сквера она не выдержала, остановилась.
- Присядем, Андрей, отдохнем. Плохо мне что-то, - устало сказала Анна Ивановна. Андрей заволновался, бережно усаживая ее на скамейку. Анна Ивановна и в самом деле почувствовала себя плохо. Неизвестность подступила к ней по-настоящему, вплотную только сейчас, когда они вышли на улицу. И только сейчас она почувствовала всю ответственность того, что делает.
«Нет, не могла она сразу вот так вот с ходу привести домой этого парня. Что люди скажут? А дочь? Нет, надо подумать еще раз. Подумать основательно, взвесить, разобраться, пока не поздно».
… Тогда в универмаге, отчитав Наденьку, сама она не могла уснуть всю ночь. Перед глазами мелькали бандитский нож и алая от крови, белая матросская форменка.
- Лежит, наверное, сейчас, стонет, - думала она о матросе и чуть не стонала сама. При мысли, что вдруг он умер, она даже привстала с кровати. – Господи, за что же наказанье такое? – шептала Анна Ивановна, ворочаясь с боку на бок, а утром чуть свет, отправив дочь на работу, собрала передачу и поехала в госпиталь.
- Нет его здесь, мамаша, - сказал встретивший в госпитале дежурный офицер. – В море он уже.
У Анны Ивановны даже волосы зашевелились от ужаса. -  Умер, значит. В море похоронили. Чуяло мое сердце, - сказала она чуть не плача. Офицер по-мальчишески расхохотался, но, встретив осуждающий взгляд женщины, пояснил:
 - Да вы не беспокойтесь. Во-первых, мы в море никого не хороним, раньше так было. А во-вторых, жив он. Понимаете, жив! Нож попал ему в значок, скользнул и лишь слегка проколол грудь. Перевязали мы его, и он ушел.
Анна Ивановна облегченно вздохнула. – Тогда, может быть, вы другому кому передадите. Не нести же мне назад, - сказала она виновато, показывая на передачу.
Офицер посмотрел на нее испытывающее. В передаче необходимости  не было. Матросов и так хорошо кормили.
- Понимаете, Анна Ивановна, раз уж вы пришли сюда, то хочу я вас попросить помочь нам в одном деле.  Месяц назад один из матросов получил отпуск с выездом на родину. Но в тот день, когда он должен был выехать, ему пришло письмо: «Ваша бабушка умерла месяц назад. Мы ее похоронили, но извините, что сразу не могли вам сообщить».
Все знали, что у матроса, кроме бабушки, не было родных. Отец погиб на фронте. Мать и сестренка умерли от голода в ленинградскую блокаду. Но никто не мог подумать, что тот так близко примет к сердцу это сообщение. Он отказался от отпуска и через месяц так сдал, что его пришлось отправить в госпиталь. Но и здесь он молчит, сторонится людей.
- Ну а я-то что могу сделать? – спросила растерянно Анна Ивановна.
- А мне кажется, при желании вы бы сделали много, - серьезно  сказал ей офицер.
Так Анна Ивановна была познакомлена с Андреем. В первые две недели она бывала у него чуть ли не каждый день, и они часто много и с увлечением говорили на разные темы. Но как-то Анна Ивановна спросила: была ли у Андрея девушка?
- Нет, - улыбнулся он. – В школе как-будто рановато было. В техникуме связи учился – время в обрез, да и не получалось у меня. Другие могут знакомиться, а я, как «салага», никак не мог «пришвартоваться». Даже здесь однажды упустил случай. Девушка в трамвае, хорошенькая такая,  до сих пор вспоминаю, призналась мне, что деньги дома забыла. Я купил ей билет, а вот заговорить с ней – язык не повернулся.
Анна Ивановна в тот день ушла, не дослушав его, ссылаясь на занятость.
 - Господи, что же это будет? – причитала она, спеша домой. – Словечки-то у него «салага», «пришвартовался», «дрейфую». Тьфу, анафема! Ноги моей больше тут не будет.
И три дня она действительно не появлялась в госпитале, но на четвертый – не выдержала, пришла.
…Андрей встретил ее на ногах.
- Я так беспокоился о вас, уж не случилось ли чего?
- Приболела я, сынок, - немного слукавила Анна Ивановна. Но Андрей не заметил лукавства. Слово «сынок», которое нечаянно  обронила она, до того задело его, что на глазах навернулись слезы. 18 лет из 21-го, которые он прожил на свете, никто не называл его так.
- Ты чего это? – удивленно протянула Анна Ивановна.
- Простите, пожалуйста. Вы  вот сынком меня назвали, а мне вас можно мамой называть? – и в его глазах было столько нетерпеливого ожидания, что она просто не могла ничего другого ответить, как:
- А почему нельзя? Можно, коли желаешь.
Так у Анны Ивановны появился сын.
- Вам лучше? – спросил он участливо. Она кивнула головой.
- Андрей, сказала Анна Ивановна, - девушка-то, о которой ты думаешь – дочь моя.
Андрей даже привстал. – Ваша дочь?! – Она, что, вспоминает меня? – вырвалось у него.
- Как же не вспоминать-то, сам посуди.
Андрей вытаращил глаза. Анна Ивановна взглянула на него и  вдруг, как тогда в универмаге, переменила пластинку.
- А вообще-то, кто ее знает? В душу я к ней не лезла. Может и о другом печалится.
Андрей нервно зашарил по карманам, доставая папиросы.
- Да ты погоди, не прыгай, - отобрала  у него папиросы Анна Ивановна. – Девчата подход любят. Цветочков купи, в порядок себя приведи. Будь мужчиной, а остальное уладится.
Андрей улыбнулся и украдкой поправил ремень, бескозырку, покосился в сторону цветочницы. Но как бы он ни старался, от глаз Анны Ивановны нельзя было скрыть ничего. Она встала, свободно вздохнула.
- Идем, Андрюша, идем, сынок, а то заждались нас, наверное, дома. И она, гордо  вскинув голову, с достоинством поглядывая на людей, пошла под руку с Андреем к остановке трамвая.