Не пара. Мини-повесть. Глава 5

Нет смысла описывать многочисленные попытки молодых людей изменить решение Алёнкиного отца уехать. Он остался непреклонен. Также нет особого резона расписывать их душевные терзания — и так всё понятно. Как ни бились, ничего хорошего не вышло: Алёнка не может остаться здесь из-за родителей, а Петя не может уехать, поскольку для этого нет достаточных средств. Впереди — лишь разлука. Пообещали писать друг другу, и, как только будет возможность — Петя приедет за Алёнкой в Ленинград. Молодые сердца. Горячие. Поспешные…

Оставшись снова в одиночестве, Пётр чуть ли не на стенку лез от тоски и переполнявших сердечных мук. Чтобы хоть как-то отвлечься, ударился в работу. Но это не помогло. Зато отменно подействовал древний проверенный способ: после смены купить у барыги бутыль самогона и напиться до бессознательного состояния. Из-за таких запоев ему стало уже не до писем в Ленинград. Отправлял он их всё реже и реже, лишь иногда отвечая на Алёнкины белые конвертики. А потом и вовсе писать перестал. И, наверное, спился бы окончательно, если бы не война…

Сквозь туман алкогольного опьянения его одурманенный разум не сразу осознал, что случилось. Он видел, что многое в городе как-то резко изменилось, но почему и насколько всё серьёзно — пока ещё понимал слабо. Люди вокруг похмурнели, совсем исчезли и так нечастые улыбки и смех. Появилось много военных. Молодые ребята одевали форму, прощались с родными и уезжали. Поезда с зарешеченными окнами больше не привозили заключённых — теперь эти эшелоны использовались для переправки бойцов на фронт. Все местные предприятия, всё производство, в том числе и Петина машинно-тракторная станция, перешли на усиленный график работы. Люди внимательно, с замиранием сердца, вслушивались в сводки с фронтов, звучавшие из радиоприёмников и уличных ретрансляторов.

Конечно же, в такой обстановке Петру было не до самогона или писем. И только в сентябре месяце, когда в очередной сводке диктор тревожным голосом объявил, что Ленинград окружён немецкими и финскими войсками при поддержке испанской «Голубой дивизии», до парня окончательно дошло, что происходит.

Сколько ни бился, в действующие войска его не взяли. Инвалид, да и выглядит в свои тридцать один на все сорок: сказался почти год беспробудного пьянства. Направили на переоборудование деревообрабатывающей фабрики под военные нужды. Потом на хлебозавод. Затем обратно в МТС — уже начальником ремонтного цеха. В подчинении одни женщины и старики. И дети. Ещё недавно сам вот таким ребятёнком таскал багаж от реки до паровозов, а теперь вынужден худющих двенадцатилеток обучать слесарному мастерству. Но ничего не поделаешь — война…

Изредка вспоминал Алёнку и счастливое довоенное время, перебирая несколько чудом оставшихся конвертиков с написанными аккуратным женским почерком письмами из Ленинграда. Как только к горлу подкатывал горький комок, складывал их обратно в жестяную коробку и задвигал подальше на полку в платяном шкафу — нет сил травить душу, когда всё равно ничего не можешь сделать. Лучше отгородиться от тоски беспрерывной работой, высасывающей все силы, да насущными заботами. Перетерпеть.

Победный сорок пятый Пётр встретил сгорбленным, усталым мужчиной, с залысинами и слегка поседевшими висками. Хромать стал ещё больше. От постоянной нагрузки, из-за того, что многие месяцы почти круглосуточно приходилось быть на ногах, никогда не болевшая раньше старая травма начала причинять сильные неудобства. Чтобы снять ноющую боль, Пётр старался хотя бы два-три раза в день на пять минут запереться у себя в рабочей каморке и лечь на маленькую скрипучую кушетку, положив ногу повыше на её спинку. Так становилось немного легче.

Но тоска не отпускала. Перебирая в очередной раз письма, он вдруг задумался на несколько минут, сидя в полной неподвижности, потом быстро встал и вышел из дома. Направился прямиком к начальнику МТС и выбил десять дней отпуска — этого должно хватить, чтобы съездить в Ленинград и вернуться.

По прибытии в северную столицу, Пётр сразу направился в институт нефти и газа, где, как он помнил, работал отец Алёнки. Передвигаясь по улицам в поисках нужного адреса, он поражался масштабам разрушений… Как здесь люди выживали? Где здесь можно было укрываться от непрерывных бомбардировок и артобстрелов?! Чем они питались, почти два с половиной года отрезанные от остальной страны?! Просто в голове не укладывается!..

Здание нашлось быстро. Точнее, то, что от него осталось: гора битого кирпича и пыли. Восстановительные работы в этом районе города ещё не начались. Местные жители подсказали, как найти ближайшую комендатуру. Там, после долгих выяснений и телефонных разговоров, дежурный выдал листок с новым адресом. Это оказался полуподвал, все проходы и помещения которого почти битком были завалены документами, коробками, какими-то хитрыми приборами в замасленной упаковке, старыми треногами и ещё бог знает чем. Трудились тут всего два человека: молодая на вид, но уже совсем седая женщина и древний старичок, неизвестно каким чудом выживший в блокадной мясорубке. Он-то и поведал Петру за чашкой чая очень недлинную историю про семью геолога.

Вернувшись с севера и немного втянувшись в свой привычный ритм жизни, родители заставили дочь поступить в институт — чтобы отвлечь её от глупых мыслей о парне-уродце и занять более насущными планами на будущее. Но не успела она окончить и первый семестр, как выяснилось, что девушка ждёт ребёнка. Отец и мать страшно осерчали и долго, с напором убеждали не портить свою дальнейшую жизнь, но от малыша Алёна не отказалась. Родила и была этим счастлива. Это был её маленький лучик скупого Котласского солнышка, и девушка дарила ему всю свою нерастраченную любовь. Согревала вниманием маленький пищащий комочек, пытаясь разглядеть ещё пока почти незаметные, но такие узнаваемые черты знакомого лица... Уехать из города они не успели. И на вторую же ночь бомбардировок фугас угодил прямо в крышу их дома. Погибли сразу все, мгновенно.

Пётр так и сидел, замерев с чашкой остывшего чая в руках. Только мелко-мелко стучало дно чашки о блюдечко. Протянув дрожащие руки и поставив приборы на стол, мужчина закрыл лицо руками и так застыл на несколько минут. Женщина и старик ему не мешали — они-то хорошо знали, что такое потерять родных в блокадном Ленинграде…

Пётр никак не мог поверить… У него был сын?.. Но почему не сообщила, почему не написала?!.. Как же так! Почему опять с ним это происходит? Почему снова уходят такие родные, близкие его сердцу люди?.. «Ну чем я виноват?! За что мне это?!!.. Да и они-то в чём провинились?!..» Тысяча вопросов и ни одного ответа. Как всегда. И, похоже, так всегда и будет…

Потому, немного подумав, Петя клятвенно пообещал самому себе, что вот с этого момента, с данной конкретной минуты больше ни разу! ни к кому! не привяжется душой! Ни с кем не допустит близких отношений! Даже близкой дружбы ни с кем не будет! Только на дистанции, только на расстоянии вытянутой руки. Лишь знакомство, не более!.. И тогда всем будет хорошо! Тогда никто не пострадает… Никто не умрёт… И в сердце будет покой…

* * *

Из Ленинграда назад в Котлас Пётр поехать не захотел. Эта глава для него была дописана, и в конце стояла жирная точка... После принятия твёрдых решений, нужно с такой же уверенностью серьёзно менять свою жизнь, чтобы обещания не оказались пустым сотрясением воздуха. Надо закрепить клятву — это важно для самого себя!..

Дал телеграмму начальнику МТС, что увольняется. Оставшиеся в комнате личные вещи просил раздать соседям… Да вот, собственно, и всё… Почти сорок лет жизни позади, а за душой — пусто. Ноль. Только умершие люди и пульсирующая болью память о них. Проще начать всё заново, чем пытаться исправлять такую судьбу… «Ну, вот и начну…» — спокойно сказал себе Петя.

Первым делом Пётр решил съездить к сестре Лексеича, раз уж пообещал старику почти двадцать лет назад. Деревня оказалась давно заброшенной. После войны некоторые колхозы и совхозы укрупнялись, для чего несколько соседних маленьких сёл объединяли в одно большое. Потом эту практику быстро прекратили, но деревню Лексеичевой сестры успели переселить в какой-то соседний посёлок. И никто из тех, кого Пётр поспрашивал, ничего не смог рассказать полезного. То ли куда-то уехала женщина с семьёй ещё до войны, то ли умерла от голода. Просто догадки. Ниточки к ещё одному хоть как-то близкому человеку были оборваны… Ну и ладно.

Без долгих раздумий Пётр подрядился на строительство новых городков в степях Казахстана. Климат более сухой, да и летом потеплее — нога беспокоила всё больше, а врачи советовали подлечиться в южных широтах. Тут как раз и подвернулся Казахстан — умелые рабочие руки везде нужны. На глазах Петра из голой, выветренной степной земли, как в волшебной сказке, вырастали стройные, аккуратные, молодые города-красавцы. Это впечатляло, и хотелось ещё больше вкладывать силы в такой нужный людям труд. Ведь мы теперь здесь надолго, даже, наверное, навсегда, — думал Петя. — Эти города будут расти и развиваться, и люди в них будут сытые и счастливые…

Пятнадцать лет провёл Пётр в непрерывно варящемся котле казахстанского новостроя. Много всего разного запомнилось ему за эти непростые годы. И хорошего, и не очень. Здесь он обзавёлся уродливым шрамом через всю щёку до шеи. Здесь же на себе почувствовал, что такое неподдельное, мужское, искреннее уважение простых работяг к трудолюбивому человеку. Были и награды, и взыскания. И победы, и поражения. И горе, и радость. Он ни о чём не жалел. И если бы выпала возможность вернуться во времени назад, он снова и снова, не жалея сил, строил бы свои города-красавцы и любовался ими… Строил бы для будущих поколений счастливых людей…

А в пятьдесят пять его с почётом проводили на досрочную пенсию… В этот день он вдруг отчётливо осознал, что уже глубокий старик, что огромная часть жизни позади. И опять, как и много лет назад, совершенно непонятно — что дальше?..

Чем обычно занимаются на пенсии, Пётр имел весьма смутное представление. Отдыхать он не умел. Оставаться в казахских степях насовсем не планировал — земля всё-таки чужая, не хотелось бы тут помирать. Тянуло в родные края.

Ну и двинул потихонечку по городам и весям в сторону центральной России. Остановится в каком-нибудь городишке, поживёт, осмотрится, подождёт, пока пенсию переведут в местный собес, да и поедет дальше. Не терял надежды, что где-нибудь всё-таки ёкнет сердечко, когда почувствует родную землю — как тонкий прутик чувствует близкую воду в умелых руках лозоходца.

Спустя семь лет и одиннадцать остановок этот странный поиск привёл истрёпанного, облысевшего, совсем охромевшего и почти потерявшего надежду Петра в маленький, тихий, уютный посёлок на берегу живописной речки. Со странным названием не то по имени американского штата, не то по чьей-то фамилии. Приглянулись старику местность и отзывчивость живущих тут людей. Как-то по-человечески вокруг всё устроено, правильно, душевно… Похоже, ёкнуло-таки сердечко…

Но и здесь, как оказалось, рядом со счастьем тоже ходит беда. Не удивился этому Пётр, ничуть не удивился. Потому и пошёл со всеми поглядеть, что там такое случилось в дальнем доме за околицей, на речном пригорке. Послушал, что народ говорит, порасспрашивал сам — и за день с небольшим выяснил всю печальную историю Антона от начала до конца. А когда выяснил — уже точно знал, что нужно делать.

Поначалу сомневался, стоит ли вмешиваться. Сам ещё чужак в посёлке, только-только приехал, даже обустроиться не успел… Но уж больно жалко человека: не виноват он, что столько на него навалилось, ох не виноват! Петру ли не знать… И мужик, вроде, хороший, толковый. Надо попытаться помочь, пока ещё не поздно. А то ведь от отчаяния, того гляди, сделает что-нибудь непоправимое…

Пётр дождался вечера и, ковыляя, вернулся к одиноко стоящему дому, на крыльце которого сидел, уронив голову на руки, только что потерявший сына отец. Постоял минуту, тяжело опёршись о невысокий заборчик. Шевеля тонкими губами, старался поточнее подобрать важные фразы в предстоящем разговоре. Затем вздохнул, решительно кашлянул, прочищая горло, и отпер калитку:

— Хозяин, позволь войти?..

Окончание: http://www.proza.ru/2013/03/11/1956


Рецензии