Не совершать ошибок. Глава 10

Дверь робко открывается. Передо мной лицо Джона. Точнее то, что от него осталось.
Огромными черными кусками грязи висят мешки под полуслепыми глазами. Щеки впали. Тонкая тростинка шеи держит синий измученный череп. Его длинные патлы стали реже. Сальные светлые волосы почернели, слиплись от крови.
Джон, ты ли это?
На выжатом лице пленника Освенцима оскал или, может, улыбка. Понять невозможно. Губы куда-то исчезли. Их остатки кровоточат и гниют. Набухшие десна оголены. Редкие зубы окрашены кровью.
Джон, ты ли это?
Я не дышу. Передо мной чудовище с постера к фильму «Зловещие мертвецы». Передо мной тень жителя Хиросимы. Передо мной Иисус, не сумевший себя воскресить. Я не могу выдавить ни слова. Я не могу пошевелиться. Пока кусок разлагающего мяса выжженным голосом старого друга не хрипит:
- Проходи, Гарри.
Хрупкой нимфеткой, теряющей девственность, я вплываю в открытую дверь.
Шепчу под нос глупую фразу из моих участившихся галлюцинаций:
- Счастлив и свободен тот человек, под ногами которого не хрустит снег.
Это бодрит. Это спасает.
Я вхожу в квартиру Джона. На стенах красочные рисунки.  Сердца, пробитые кинжалами. На стенах лилии и розы, черепа и совы, скалящиеся волки и эякулирующие члены. С потолка на меня смотрит мультяшный Иисус. С пола – Люцифер.
Я прохожу в его комнату. Олени и голые женщины. Вагины и плачущие дети. Карикатуры порно-актрис и богоматери.
Джон говорит булькающим голосом:
- Каждый день я набиваю себе татуировки. Каждый божий день! Игла стучит по костям, кровь мешается с краской. Каждый день я всё глубже вгоняю чернила. Прямо в мясо, в мышцы, в кости. И знаешь что?..
То ли в улыбке, то ли в ярости скалится гнилой рот Джона.
- Знаешь что? – говорит он изодранным голосом, - Стоит мне просто уснуть. И все эти татуировки сбегают на стены. Они сползают с моего тела, с моих рук, ног, с моего лица и всасываются в бетон. Понимаешь? Нам больше нельзя быть теми, кем хотим. У нас не должно быть лиц.
Его разлагающийся рот лает. Или смеется.
- Понимаешь? Каждая моя татуировка – это ошибка. А в этом мире нельзя совершать ошибок.
Чтобы отогнать смрад и стерпеть обглоданные останки лица лучшего друга, я затыкаю нос. Я представляю, как еще свежая и беззаботная Маргарита сбрасывает передо мной шелковый халат. Как она, выгибаясь пантерой, ползет ко мне по огромной белоснежной кровати. Голая. Голодная. Похотливая. Я воображаю, как она целует моё тело, медленно, с каждым прикосновением губ сползая всё ниже. Я крепко держу её за волосы. Когда губы Маргариты, влажные от собственной слюны, подбираются к моему причинному месту, она поднимает на меня взгляд. Лицо Джона. Бесцветное. Его кровоточащая пасть. Его ослепшие глаза с кроваво-гнойными белками смотрят на меня. В меня.
Я спрашиваю, что случилось с его лицом и телом.
- Знаешь, - говорит дыра в черепе Джона, - я пью неразбавленный уксус. Ем битое стекло. Я подсыпаю щёлочь себе в еду. Зачем? Не знаю. Это делаю не совсем я. Это делает Бог моими руками. Он заставляет расплачиваться за ошибки.
- Знаешь, - скрипит изорванное горло, - у меня крошатся зубы и отваливаются ногти. А когда я подтираюсь, на туалетной бумаге остаются кровавые пятна.
Меня начинает тошнить. Джон рассказывает, как глубоко осколки стекла впиваются в дёсна. Как кипящая щелочь выедает губы.
К горлу подступает рвота. Джон рассказывает, как легко ослепнуть от такой нестерпимой боли. Как выгорают внутренности. Как ломаются прогнившие пальцы.
Я прошу его заткнуться.
Со стен на меня смотрят рыбы и драконы. Змеи и птицы. Живые и мертвые.
Джон говорит:
- Ты прибежал к своей Маргарите. Зачем? Ты же знал, что ошибок совершать нельзя. И всё равно позвонил. Всё равно приполз к ней на коленях, как пёс. Она же всего лишь женщина! Плесни ей в лицо кислотой. Только тогда ты поймешь, что под красивой обёрткой – кусок мяса!
Его отёкшее горло надрывается.
- Любовь, да? Как можно быть таким глупцом? Любовь сейчас – это кошка, вмазанная в асфальт колесами джипа. Любовь – это крошки хлеба во время огромного пира. Любовь – это воспалённый аппендицит. Это нога бывшего коллеги в твоём почтовом ящике. Это грязь. Требуха. Волос между зубов. Гниль. Рудимент.
Джон орёт, плюясь кровью на мой свитер и лицо.
- Любовь? Ха-ха-ха! Это ошибка. Однажды ночью ты не проснешься. Твоя любимая Маргарита вгонит отвертку тебе в череп. А потом вскроет себе глотку консервным ножом. И поверь, это лучший расклад. В идеальном мире любовь – самая большая ошибка.
Я хочу, чтобы он заткнулся. Его голос царапает уши. Его рожа – глаза.


Рецензии