Прикосновение продолжение24

Стали тяжело переноситься места массового скопления людей, особенно очереди. Состояние внутреннего света зависело от многого: еды, характера зрелищ и чтения, сексуальной жизни и  занятий, связанных с состоянием азарта. (например, рыбалка, азартные игры).
Конечно, можно избегать подобного рода моменты, но если ты продолжаешь оставаться в обществе. Сделать это непросто. Я стал понимать монахов и отшельников, уходящих из мира: в некоторых случаях это было не столько требование традиции и самодисциплины. Сколько акт необходимости: иногда постоянные чуждые влияния становятся довольно мучительными.
Но все же уйти из социума я не мог: воспитание, социальные условия, свойства характера и привычки препятствовали уходу – нужно было искать какое-то новое место в жизни с учетом того состояния сознания, которое стало постепенно у меня формироваться.
Итак, ментальные исследования постепенно зашли в тупик, они не давали тех необычных эффектов, о которых я читал, это напоминало кропотливую работу слепого, изучающего проблему света и цвета: какие бы знания по этому вопросу он не приобретал, тьма для него все равно остается тьмой, и только операция (если болезнь излечима) может подарить ему видимый мир. Нужно было искать что-то другое, но что – я себе не представлял, так как редкие эффекты, порой возникающие, были неуправляемыми и ничего не давали: иногда это было на мгновение всплывшее перед внутренним взором цветное или черно-белое незнакомое лицо, реже – какой-то пейзаж, иногда – букет цветов, но изображения появлялись редко и исчезали через мгновение. Порой в межбровье вспыхивал свет и расходился кругами, как если бы в жидкость, состоящую из света, бросили камень. Иногда, во время исполнения асан, я замечал, что вижу ноги с закрытыми глазами, как слегка опалесцирующую дымку. Но все это были неуправляемые эпизоды, я пока не понимал, что они значат и что с ними делать. Нужна была какая-то зацепка, позволившая бы развить необычные состояния, нужно, чтобы возник хоть проблеск видения, дабы слепой, поняв, что есть свет и цвет, начал бы упражнять то, с помощью чего собирался сидеть мир, а не рассуждать на тему, что такое зрение и образ. Но с другой стороны я не мог не заметить положительного момента моих философских исследований. Когда я впервые встретился с так называемыми экстрасенсами, то с удивлением отметил, что люди, чувствующие и видящие гораздо больше, чем я, обладающие гораздо большими возможностями – несмотря на необычность мышления, связанною, по-видимому, с дополнительными информационными источниками сверхчувственного восприятия, имеют, как правило, в голове большой сумбур, обусловленный, очевидно, тем, что общие и частные теории и схемы, полученные из книг, не прошли через собственное глубокое осмысление и не подверглись внутренней понятийной систематизации.
Они, толком, сами не понимали природу тех явлений сверхчувственного, с которым повседневно имели дело и, кроме туманных и сбивчивых определений, не могли дать ясного ответа: каким законом природы (возможно науке неизвестным) объяснить природу этих феноменов.
И все же мое философско-понятийное превосходство не особенно радовало. Впервые встретившись с сэнсами и от очевидцев услышав то, о чем только читал в книгах, я со всей полнотой ощутил, что в действительности мало чего достиг, и в настоящей йоге почти не сдвинулся с места, и что сама йога принципиально отличается от теорий о ней.