край страны

.

КРАЙ СТРАНЫ

[

Заки Ибрагимов
11.03.2013


Очаков;
КРАЙ СТРАНЫ

« У каждой пропасти есть край…»
   
        Начальник штаба подполковник Гордеев вышел из- за стола. Выслушав официальный доклад, обнял меня.
- С приездом. Один или с семьей?
- Они в машине сидят.
- Тогда сделаем так. Я звоню в гостиницу. Там тебя встретят, устроят. Сегодня занимайся своими делами. Командир на полетах. Завтра к восьми часам к штабу полка. Представишься командованию, потом тебя представят полку.  Вечером заходите в гости, поговорим.

       Весь день ушел на благоустройство, хождение по магазинам, знакомство с соседями. Две комнаты в семейном отсеке общежития нас вполне устроили. После обеда доехали до детского пляжа.   Вода была мутноватая, но это нисколько не расстроило. Создалось впечатление, что мы в отпуске.

        Вечером пили чай у начальника и делились новостями гарнизона. Замечание, что здесь будет труднее служить, серьезно не воспринималось. Прекрасная погода. Приветливые люди. Что еще надо человеку?
-А в чем, Константин Ефимович трудность- то?
- Объясняю. Самолет новый освоишь, штабную работу тоже. А вот отношения с людьми- самое сложное. Здесь нет искренних людей. Все взаимоотношения строятся на личной выгоде. Но  даже это не главное. Любое твое слово может обрасти, как снежный ком, домыслами. И никто, никогда не скажет тебе правды. В глаза все будут поддакивать, соглашаться, а делать по своему. Я не буду давать характеристики коллегам, сам разберешься. Просто будь немного осторожнее в словах своих.

       На другой день вся процедура по знакомству с командованием и личным составом была проведена. Пришлось и должность расшифровать, РЭБ как радиоэлектронная борьба. Никто не знал, в чем она заключается, но на всякий случай все были очень вежливы. Мне выделили стол в кабинете начальников служб. Рядом расположилось рабочее место начальника разведки полка. Начальник химической подготовки и начальник связи тоже были на местах. Пустовавший стол заместителя начальника штаба  ожидал офицера с севера. Все остальные командные должности занимали выходцы с авиации Тихого океана. Мне сразу объяснили, что «ветер с востока довлеет над всеми другими ветрами».
- Кстати, товарищ майор, когда думаете «вливаться» в коллектив? Можем представить свободный гараж.
- Сегодня в восемнадцать ноль, ноль. Ни о каком гараже речи нет. Жду вас всех у себя.
 
        Я уже знал, что подобные мероприятия в гаражах часто продолжались неограниченно долго и порой приводили к «безобразиям». А так вежливые офицеры прибыли вовремя, выпили несколько рюмок крепкого напитка, поблагодарили хлебосольную хозяйку, отметили воспитанность детей и убыли в прекрасном состоянии и настроении. Потом они пошли в гараж, где и набрались до только  им нужной кондиции. На второй день весь штаб знал о моих гостях и о моей «чудовищной» хитрости. Мой начальник посмеивался.
- Тебя уже начали побаиваться. Первый этап ты выиграл. Даже командир доволен. Зайди к нему, он тебя ждет.

        Полковник Фадеев привстал во время доклада и сел вновь.
- Мне доложили, майор, что класс у Вас за этот год подтвержден. Поэтому спешки в вылете на новой технике нет. Неделю Вам на вникание в должность, прописку, постановку на партучет. Потом отпуск. С машиной займетесь в личное время. После отпуска попрошу помочь новому начальнику разведки оборудовать класс тактики.
И еще один вопрос. К нам просится с Вашего бывшего  полка еще один офицер, Поляков. Как Вы считаете, есть смысл его переводить?
-  Если его отпустят. Он неплохой художник и моделист. В класс тактики нужны будут модели самолетов вероятного противника. Не зря он в ОДРАПе лучший в Авиации. Я могу подготовить стенды противолодочной подготовки, заодно и сам изучу новый для меня вид работы. Стол тактической подготовки тоже возьму на себя. А как с материалами? С подотчетом и всем другим обеспечением?
- Молодец. Отвечаю. Мы часть центрального подчинения. Поэтому можем переводить офицеров без запроса личного дела. Вас так же перевели к нам. Считайте вопрос с Поляковым решенным. За все обеспечение пусть голова не болит. Все это будет делать Максин В.Г- он же начальник разведки. Еще вопросы?

       Неудобство работы в одном кабинете пяти человек обнаружилось сразу. Только начинаешь обдумывать, то есть обрабатывать, информацию, так кто – то вспоминает.
- А вот недавно… .
 Или непрерывные телефонные звонки. Вот и сейчас. Рабочий день только начался, а долгий звонок требует внимания. Случайно зашедший в кабине начальник парашютной подготовки майор берет трубку.
- Майор Шишкин слушает.
 У начальника связи майора Бещетникова самый «громкий» телефон и мы слышим.
- Не разыгрывайте меня. Таких майоров не бывает. Тоже мне Шишкин- Пышкин- Торопышкин.
Майор искренне возмущен.
- Как это не бывает? Я же вот стою. Значит я есть… наверное. А вам кого надо, если Шишкин вас не устраивает. Это же надо? Весь гарнизон он устраивает. А ее нет.
- Майора Ибрагимова.
- А по какому делу он вам нужен?
Я забираю трубку у словоохотливого майора.
- Что случилось?
- Пока ничего. Просто телефон проверяю.  Вдруг срочно понадобишься… когда нибудь.
 Майор не перестает возмущаться.
- Ты расскажи своей жене, кто я такой… Меня все бабы боятся.
Начальник разведки ехидничает.
- Это верно. А сам он боится одной. Жены своей. Галины Михайловны
- Ты о своей Галине Ивановне скажи. Это не баба, а тигр. Давно "царапнутый" не ходил? А ты, новый майор, чтобы все рассказал жене о Шишкине.
- «Щас», разбежался. Соперники мне не нужны. «Тренируйся вон на… кошках».

            На второй день в кабинете свободно. Все уехали в Николаев на полеты. Я надеюсь поработать с документами. В кабинете три телефона. Звонок. Я беру трубку.
-Майор Ибрагимов слушает.
На другом конце провода кладут трубку. Тут же звонит второй. Я так же отвечаю. Там тоже тишина. Третий телефон приходится брать, так как сам он не замолчит. Наконец слышу женский голос.
- А что? Кроме майора Ибрагимова в штабе никого нет?
- А кого Вы знаете? И кто вы?
- Ну я то знаю, кто я. Я жена Максина.
- Виктор Григорьевич в Николаеве на полетах Галина Ивановна. Что нибудь срочное?
- Да нет уже. Спасибо.
На второй день начальник разведки передает во всеуслышание.
- Мне жена сообщила, что первый раз ей в нашем штабе вежливо ответил незнакомый человек. Назвал ее по имени и отчеству. И говорит. Он что у вас на всех телефонах один? Мне пришлось сказать, что ты новый начальник очень секретной должности и теперь все телефоны  контролируешь лично. Ну, чтобы меньше звонила… разыскивая меня.

        Через неделю все организационные вопросы были решены. Мы ежедневно ходили на пляж. Ловили бычков и  вообще вели беззаботный образ жизни до тех пор, пока не купили гараж.
- Ирина. Гараж у нас есть. Можем сложить туда всю мебель и вещи. Пока я в отпуске можно все перевезти из Кипелово и сдать квартиру. Как тебе идея? Проездные даже могу выписать в Вологду. Кстати, ты заметила, что мы попали почти на «край страны».
- Я уже это слышала. Когда получила предложение о замужестве от курсанта.
- Это хорошо, что помнишь. Главное чтобы край страны не стал крайностью… ее или нашей.

          В опустевшем гарнизоне нашел только семью Шамаевых. Иван  собрался уезжать, они тоже в отпуске. Мне оставили ключ.
- Давай собирай вещи. Закажи контейнер, а машину в базе возьмешь. Попросишь и личный состав помочь. Ключ завезешь на обратном пути. Мы тебя ждем в Дубне, адрес знаешь.

        Через два дня контейнер с вещами убыл на Украину. Икона Николая Угодника сиротливо осталась охранять жилище. Я уже собирался на вокзал, когда встретил своего бывшего начальника Заблоцкого.
- Вот ты и попался. Меня на твоих проводах не было. Сегодня это компенсируем. Сейчас идем к нам, уедешь завтра. Там и поговорим.
Застолье закончилось далеко за полночь. Уже и гости все разошлись, а мы еще продолжали обсуждать новости и прожитую жизнь в гарнизоне. Потом хозяева проводили меня до квартиры друга и мы расстались навсегда.
 
        Семья Шамаевых ютилась у родителей Тамары.
- Иван. Вы что весь отпуск просидите в квартире?
- А что делать? Юрка еще маленький. Теще его не оставить.
- А зачем оставлять? Машина есть. Едем к нам. Я освобожу тебе свои комнаты, а сам поживу в квартире Гордеева, они в санаторий уехали. Сына оставили на попечение Ирины. Права у меня с собой. Дорога знакомая. Доедем быстро. Решай.
 Мать Тамары была против нашей поездки. Но другого решения не предложила.

        До Киева машину вел Иван. Уже в темноте мы поменялись местами. Все улицы города были заполнены выпускниками школ после бала. Пришлось осторожничать. Сегодня ночью они были главными в стране. Так и доехали до Очакова без остановок. Две недели совместных поездок на лиманы и в Николаев разнообразили отдых. Уже собираясь в обратную дорогу, друг снял с машины багажник.
- Держи подарок. Назад я его не повезу. Он гудит как зараза, Тамара не может уснуть в дороге.
- Спасибо. Но я его переделаю. Вот купим лодку, пригодится возить. Рыбу тут лучше ловить на открытой воде, а не с берега.

          Вскоре и контейнер с вещами был частично разгружен в комнатах и  в гараже. Телеграмма от сестры Ирины была полной неожиданностью. «Встречайте Николаев аэропорт рейс….подпись Алла Орлова». Мы знали и раньше, что у отца жены была дочь до женитьбы на моей теще. Его жену расстреляли немцы на второй день после взятия Старого Оскола. И что после развода дочь осталась с отцом. Регулярные письма позволяли держать друг друга в курсе дел. Поэтому она знала о нашем переводе и о том, что нам дали комнату в общежитии.

          Среди пассажиров рейса я сразу узнал ее.
- Здравствуй Алла. Как долетела? Багаж есть?
- Привет. Сейчас получу. Подержи Артема.
По дороге в  Очаков она рассказала о своем внезапном решении. После развода с мужем решила поменять место жительства. Если получиться устроиться на работу и встать в очередь на квартиру, то она хочет переехать в Николаев. А пока работает преподавателем в железнодорожном техникуме в Уссурийске.  У порога общежития сестры встретились.  Они так похожи друг на друга, что Ирина даже не стала спрашивать, как я узнал в сотне пассажиров человека, которого не видел ни разу в жизни. Одну из комнат  сделали «детской».  К этому времени Гордеев вернулся из санатория и сам продолжил  содержание капризного сына.

          Во всех организациях города Аллу на работу брали с одним условием. Постоянная прописка в закрытом городе. Стена неприемлемых требований была непробиваема. Огорченная этим положением,  сестра просила отвезти ее в аэропорт.  Оставив детей под надзор соседки, мы  выехали заранее к рейсу, указанному в билете. Умная женщина заранее позаботилась о возможности возвращения в курортный период. Мы уже подъезжали к Каменке, середине пути, когда на скорости мимо промчался белый «жигуль».
- Модель как у Тимсона.
- Ага. И пассажирка на Лилю похожа. Номер не заметил?
- Когда? Суммарная скорость под двести километров в час.

          Проводив сестру, не спеша ехали назад. Потом забрали детей из соседнего подъезда и увидели на двери записку «Заки, не бойся, мы у тебя жить не будем. Часов в восемь заедем». Соседка по кухне ответила, что нас искали «северяне» и написали нам записку. В восемь часов мы уже были готовы к приему гостей. Но Толя категорически отказался садиться за стол.
- Ты нам место на берегу найди. Там и отметим встречу.
- Да это не проблема. Просто неудобно как- то. Мы готовились, готовились…
- И берем все с собой и едем.
- Хорошо. Согласен, но свою палатку тоже возьму, и постели.

          Через час площадка в пяти метрах над уровнем Черного моря и в тени от лучей  локаторов 15 батареи была оборудована по всем правилам. До глубокой ночи мы сидели у костра. Дети улеглись в машине. Тишина нарушалась непрерывными волнами символического прибоя по песчаному берегу. Никаких забот.  Состояние умиротворенности, самое редкое в жизни, постепенно овладело всеми. Мы уже не обсуждали прошедшее. Не думали о будущем.  Море и черное звездное небо настоящего. Время остановилось.

          Долгое молчание прервал Темьяновский. Мудрые мысли нельзя копить.
- Здесь тебе будет очень трудно служить.
- Анатолий. С чего это такой вывод?
- Трудность огромная. Служить будет… неохота.
- Может быть ты отчасти и прав.  Я уже заметил, что некоторые люди в рабочее время исчезают в неизвестном направлении. Как сквозь землю… .

           Мы уже собирались устраиваться на ночлег, когда увидели бредущую между зарослями кустарника черную фигуру. В правой руке кривая палка. Тело  тоже нельзя назвать прямым… .
- Сидите, да? И ничего не видите и не слышите.
- А что надо видеть?
Мы пытаемся заговорить со скрипучим голосом. Но темное тело продолжает свой неслышный путь. Она уже прошла мимо нас.
- А турки лезут и лезут. Лезут и лезут. Лезут турки… .
Голос затихает вдали и тень растворяется в темноте вместе с голосом.
На какое- то время мы замолкаем.
- Толя, что это было?
Летчик отговорился моментально.
- А я тут не местный. Чертовщина какая- то. Бабки по берегу в полночь ходят. Вот ты и разбирайся.

           Утром Ирина поинтересовалась.
- Детей будить? Когда будем выезжать?
- А зачем выезжать? Давай еще несколько дней проведем здесь. Мы же в отпуске.
Друзья с радостью восприняли это решение. С базара привезли овощи, фрукты и вино. Мясо для шашлыка замариновали. Шампуров не было, но я обещал сделать их сам из кованной проволоки.  Сын друзей и наши дочери целый день барахтались  в прибрежном мелководье и следили друг за другом, освобождая нас от непрерывного контроля  на воде. На обед Лиля сварила украинский борщ. Увидев, что мы слишком активно поглощаем еду, осторожно заметила.
- А на второй день, говорят, он  еще вкуснее… .
 Мы переглянулись и …доели все.

         Вечером шашлык и местное вино доказали, что нет ничего лучшего на свете, отдыха на природе. Уже затемно мы установили железный штырь в направлении Полярной звезды. Командир обещал соорудить назавтра солнечные часы вокруг направления на «ось мира».

         Вновь сидение у костра и мягкий шум прибрежной воды. Тысячелетнее шуршание гипнотизировало. Состояние абсолютного покоя, недостижимого в физике не наших тел, вновь посетило всех. Для этого видимо и нужны такие моменты. Когда- то на заводе я поинтересовался у опытного слесаря, зачем он выдерживает раскаленную деталь в горячем песке несколько дней.
- После закалки детали нужен процесс снятия внутренних напряжений. Иначе она может сломаться в любой, обычно самый неподходящий, момент. Поэтому этот процесс и называется  «отпуск». Как у людей.

       Как все в этом мире удивительно переплетено?
Я не знаю, успели ли мы снять «внутреннее напряжение». Друзей проводили в город на Неве. Мы вернулись в свои комнаты. Отпуск закончился.

        В классе все готово к работе. Боре Полякову обещан отпуск после окончания работ. По секрету мне Гордеев рассказывает, что после последнего посещения полка Командующим Авиации «там» остались недовольными состоянием учебной базы.
- У тебя трудная задача. Класс должен быть лучшим в соединении.
- Согласен, но для этого мне надо посмотреть такие же аудитории во всех полках. А то я кроме нашего то и не видел ни у кого.
- Вот завтра и поезжай. Зайдешь в учебно- летный отдел. Только ничего не записывай и не рисуй, чтобы не нарушать секретность.

        На второй день я побывал и на аэродроме второго инструкторского полка и в учебной базе Центра летной подготовки. Там старший преподаватель с кафедры тактики и разведки посмеялся над классом в Кипелове.
-Ваш огромный тактический стол хорош для генералов, а не для учебы. Не спорь. На первый взгляд впечатляюще. Море. Над ним пара самолетов. Перехваты и т.д. Такой стол можно установить в казарме для матросов первого года службы. Для больших начальников тоже. Улавливаешь мысль? Учиться по нему нельзя. Посмотри на наш. Одно синее поле. Но в отдельном шкафу все береговые объекты и проливы всех стран. Я могу за минуту создать копию любой точки мира и разработать тактический прием по поиску и уничтожению подводных лодок противника. Вам будет легче. Делай макет всего Черного моря и поля радиолокационного наблюдения. Все. Остальное как в детском конструкторе.

        Подполковник был прав. Вдвоем с Поляковым мы выполнили все расчеты моделей самолетов вероятного противника в одном масштабе. Целый месяц старший лейтенант корпел в учебной базе до полуночи. Мне было легче. Матрос чертежник рисовал на ватмане секретные способы поиска подводных лодок. Расчеты наряда сил и другие необходимые данные. Начальник разведки майор Максин «секретил» стенды и опечатывал своей печатью. Потом класс сдавался под охрану дежурному по части. Назавтра все по новой. Умельцы из столярки соорудили стол на полкласса и покрыли его синим пластиком. Я перенес побережье «лужи» Черного моря в масштабе карт.
 Берег лепили из песка с эмалитом. Даже Кавказские горы постарался сделать близкими к реальным в масштабе высот.  Потом свой художник раскрашивал все под летний пейзаж (так красивее). Из свинца отливал модели вертолетов и самолетов. Из желтого «плекса» вырезал в масштабе круги с дальностью действия сбрасываемых гидроакустических буев. Встроенные лампочки обозначали дальность обнаружения наших самолетов постами ПВО по берегу Турции. Но самым интересным посчитал свое рационализаторское предложение  по поиску подводных лодок методом детской игры «Морской бой». На один ход лодки одного игрока, второй должен сделать десять ходов «самолетом». При совпадении мест загоралась лампочка. Повторное совпадение означало поражение подводников. Так как это было техническое решение, удостоверение мне выдали сразу и даже … десять рублей.

           Начальник штаба все это увидел.
- Неси летную книжку. Экзамен на допуск к полетам по тактике ты сдал на отлично. Несколько раз заходил командир полка. Он не говорил ничего.  Я уже знал, что если не хвалят и не ругают, уже не плохо. Почти два месяца труда превратили пустое помещение в отличную аудиторию. Под потолком висели на леске двадцать моделей раскрашенные эмалью  в соответствии с реальными прототипами. Еще почти месяц ушел на подготовку и сдачу экзаменов на допуск к полетам на новом для меня самолете ТУ-142. В один из осенних дней я впервые «вылетел» на противолодочном самолете в районе аэродрома. Командир полка поздравил лично и разрешил провести «крещение». Меня, как когда- то лейтенанта, стукнули по колесам шасси частью тела трижды. Никто не намекал на необходимость «обмыть» начало полетов на новой технике. Инструктором был мой однокашник по училищу Геннадий Марков,  штурман эскадрильи. Он тоже  не настаивал.
- Когда «классные» получим, тогда и обмоем.

         Основные трудности были впереди. Так как должности начальника радиоэлектронной борьбы раньше в полку не было, пришлось все делать «с нуля». Ежедневные оповещения о пролете разведывательных спутников США свел в график у оперативного дежурного. До всех экипажей довел сектора разрешенного излучения. Организационные приказа и планы занятий на весь год составил за неделю. Осталось, выполнять самому себе поставленные задачи.

        К концу рабочего дня в ноябре в кабинет пришел заместитель командира по инженерно-авиационной службе. Он по совместительству был еще председателем комиссии по распределению жилья.
- Трехкомнатную хочешь?
- Да. А что надо делать?
- Две бутылки коньяка и… квартира твоя.
- Сейчас несу. Магазин сразу за забором части.

        В кабинете начальника штаба мне вручили решение квартирной комиссии, подписанное командиром полка. Себе я плеснул на дно стакана. Остальное прикончили начальники под шоколадку сожалея, что нет лимона.  От второй бутылки вежливо отказались.

        Дома у нас гостил отчим Ирины. Мы уже давно заметили, что с каждым его приездом происходило что нибудь хорошее.   Вот и сегодня я всех обрадовал сообщением.
- Ну отец! Ты как всегда предвестник хороших новостей. Нам дают трехкомнатную.
- А этаж какой?
- Ирина. Я даже не посмотрел еще. Ого, этаж второй. Даже балкон есть. Ничего себе. На юге это предел мечтаний. За что нам такая роскошь? Есть повод для застолья.

       На второй день командир полка остановил меня на лестнице штаба.
- Ибрагимов. Как Вам квартира.
- Спасибо товарищ командир. Семья в восторге.
- Вот и хорошо. Вы ее заслужили.
Позже начальник штаба рассказал, что споры при распределении квартиры были.
Но их пресек командир полка одной фразой.
Ибрагимов за два месяца столько сделал, что остальные за годы не могли выполнить. Все, вопрос решен. Оформляйте решение.
Пользу из ситуации извлек председатель. Который через неделю намекнул.
- Товарищ майор. Когда вторая бутылка «выставится»?
- А ее уже нету…. Мы с командиром выпили.
- Как с командиром? Он же не пьет… с подчиненными. А может быть и … совсем.
- А Вы какого командира имеете в виду?
- Нашего. А какого еще? Фадеева Николая Николаевича.
- «Ширше» надо думать товарищ подполковник. Есть командиры и повыше.
Зам по ИАС задумался. А я не лукавил. Тесть был командиром взвода на Калининском фронте, где и получил тяжелое ранение, сделавшее его инвалидом. Уже одним этим он был выше всех нас.

         Почти месяц мы ждали когда квартира освободится. Потом небольшой ремонт и первого декабря мы вселились. Основной ремонт оставили до лета. Дочери получили в свое распоряжение отдельную комнату. Спальня стала и кабинетом. Все вечера были заняты подготовкой. Если в прежнем полку самым длительным процессом подготовки к полетам были карты, то здесь все наоборот. По одной карте можно было летать месяцами. Маршруты были постоянные. Инструкторский полк работал со слушателями. После обучения в учебной части Центра летной подготовки, они прибывали к нам.  В новом полку было три типа самолетов и  четыре типа вертолетов. Поэтому он и назывался противолодочный смешанный авиационный полк. Поговаривали, что в плане и прибытие ТУ-95 из Кипелово вместе с экипажем.

       Перед самым Новым Годом командир полка вновь вызвал меня.
- Ибрагимов. Вы хорошо знаете свой прежний личный состав? Правый летчик К. не склонен к употреблению спиртных напитков?
- Могу Вас заверить, он не пьет.
- Спасибо. Свободны.
Перед очередным партийным собранием Фадеев нашел время меня упрекнуть.
- Что же это Вы меня в заблуждение вводите. Журавлев говорит, что К. слабый летчик, а нам такие не  нужны.
- Командир. Вы меня спросили, пьет ли он? Я еще раз говорю- не пьет. А вот какой он летчик  Вы не спрашивали, да я и не ответил бы Вам, я штурман.
В результате интриг в плане перевода оказался собутыльник командира экипажа.

        К концу января получили «классные» деньги. Скинулись на банкет. С удивлением узнал, что командир вычеркнул из списка участников застолья несколько офицеров. Начальник штаба пояснил, что эти товарищи не выдержали испытания спиртным.
- Нашему командиру достаточно один раз попасться в неприличном виде и все.
- Вы же помните Константин Ефимович. У нас тоже такой был командир, Потапов. Он сейчас Командующий Авиацией Северного Флота. Так вот он говорил, что пьющий летчик для него уже не летчик… никогда. И какой вывод.
- Тебе это не грозит. О том, что ты не пьешь, знают уже все. Мне даже как- то командир спросил, что нет ли еще пары офицеров как Ибрагимов для перевода к нам. Я пошутил, что ты один такой. … А может быть и не шутил.

         Банкет на втором этаже в торговом центре прошел весело. Я перезнакомился поближе со многими гостями. Одна деталь мне не понравилась. Основной состав участников и я тоже были без жен. Мальчишник и все. Но все гости и начальство были со своими подругами. И здесь своя форма неравноправия. Как и везде в Армии.
За столом скучал заместитель командира полковник Сухенко.
- Николай Иосифович, о чем загрустили?
- Да вот думаю. Откуда к нам занесло штатского, который танцует с моей женой.
- Не проблема. Сейчас выясним.
Я остановил танцующих.
- Здорово мужик.
Тот нехотя оторвал правую руку от бедра стройной  женщины и небрежно подал мне. Я пожал мягкую кисть вначале легко. Потом посильнее. Потом еще сильнее. Второй рукой «Мужик» пытался освободится от рукопожатия. На глазах его появились слезы. Я бережно довел заблудившегося посетителя до двери в общий зал ресторана, и  отпустил. Потом вернулся к одиноко застывшей даме.
- Извините Людмила Ивановна, что оставил Вас на некоторое время. Но так как музыка продолжается, окажите честь закончить танец.
 Несколько кругов вальса и мы у стола.
- Спасибо за танец. Он был великолепен.
Полковник привстал.
- И тебе спасибо. Как у тебя все просто.

          Летчики народ глазастый. Ведущий вечера, бывший замполит полка пенсионер Воронин Александр Иванович, решил обратить внимание всех ко мне.
- А сейчас мы послушаем нашего нового товарища.  С необычным именем Заки Гарифович, так кажется.
- Товарищи. Мы уже почти час за столом, а одного из главных тостов еще не было. Но перед ним я расскажу короткую национальную, татарскую притчу. У христиан человек попадает после смерти в Рай или в Ад, по результатам образа жизни. А у татар немного иначе. Мужчина попадает в Рай или в Ад тоже по тем же причинам. А вот женщина только в Ад. И черти начинают кидать в нее горящую смолу. Но к тому месту на теле женщины, к которому прикасался мужчина,  смола не пристает. И не важно, поцелуй это или простое прикосновение. Так давайте выпьем этот божественный напиток за женщин, которым не страшен даже Ад!
Все встали. Выпили. Поставив бокалы на стол, наградили меня аплодисментами. Ведущий добавил. Они всегда должны подводить итоги. Они поэтому так и называются.
- Жаль, что я не знал этого товарища, когда я уходил на пенсию. Я бы оставил его… за себя.

             На вооружение должен поступить новый самолет. Вернее самолет прежний. Но «начинка» совершенно другая. И в названии появилась буква. ТУ-142 М. Из гарнизона  Авиации Северного Флота Федотова на переучивание прибыл целый полк. Вечером в квартире раздался телефонный звонок.
- Майора Ибрагимова можно?
- Он уже у аппарата и внимательно слушает.
- Не узнаешь?
- К стыду своему вынужден сказать правду. Богатым будете.
- Быстро же ты забываешь про долги свои. Коньяк еще когда проиграл?
- Матанцев?
- Вспомнил, черт. Но коньяк нам не нужен. Его в магазинах навалом. Нам бы вина попробовать… хорошего.
- Как скажете. Ваше право. Завтра командир едет на планерку. У него и заберете канистру. Содержимое ваше, посуду сохраните. Потом заберу. Каким ветром вы в Николаеве?
- Да вот людей привез на новую технику учиться. Месяца на три, не меньше.
- Я рад звонку. Встретимся поговорим.
Вечером начальник штаба сам принес мне пустую тару.
Полковник просил передать спасибо и приглашал в гости. Он заместитель командира дивизии. Откуда он тебя знает?
- Да летал я с ним… давно уже. Растут люди. Но не все.

        Так как я стоял на штате оператора меня командировали на обучение в Центр. В субботу я приезжал домой, а первым рейсом понедельника возвращался на учебу. Поездки в холодном автобусе,  привели к недомоганию. Жена советует отлежаться денек, но я еду на занятия. В Николаеве не могу уже ходить. Врачи кладут меня в лазарет. Температура под сорок. Двустороннее воспаление легких. Меня навещают товарищи из ОДРАПа, они здесь  тоже на очередном переучивании. В субботу в палату «прорывается» мой бывший командир Колобов.
- Ты что учудил? Не позорь северян. Заболеть при минус пятнадцати. У нас под сорок пять выдерживал. Ослаб ты.
- Подожди Витя. Послушай. У меня дома еще хуже. Жена с гипертоническим кризом и никак давление не могут сбить. Там бабушка по дому помогает. Завтра воскресенье. Из Челябинска тесть прилетает. Сегодня  суббота. Надо один день им продержаться. Съезди, если не трудно. Разберись на месте, что им надо. Там в магазин сходить или еще что. Денег на дорогу дам.
- Ты, что? Сдурел? Какие деньги? Я сейчас доложу старшему курса и еду на вокзал. Приеду расскажу все. Лежи давай,… южный человек.
 В воскресенье вечером он вновь у постели.
- Все. Деда встретил. Продуктами запаслись. Но с давлением улучшений нет. Врачи строго настрого запретили вставать. Угроза инсульта пока сохраняется. Я их успокоил, сказав, что ты почти здоров. Соврал немного. Но ты меня не подводи, выздоравливай.
Друг ушел, а я долго еще думал о новом испытании. Почему никто из соседей не помог?

          Об учебе уже речь не шла. Экзамены на допуск к полетам я сдавать не стал. Надобность в этом отпала по очень важной причине. В штат полка  наконец ввели самолет Ту-95 рц. На нем и буду летать с любого места. Нет худа без добра.

         Младшая дочь пошла в школу. Ирина работала. Я катался между двумя городами, Николаевым и Очаковым. Порой неделями приходилось жить в гостинице Центра. Хорошо, что у нас была своя постоянная комната. Я уже начал привыкать к такому режиму работы. Жена уже не спрашивала, «а нас не переведут обратно?»  Беспокоило одно. Мать писала, что с каждым годом им все труднее жить под скалой и на затопляемом весной  берегу. Я предложил маме подумать о переезде. Мне служить еще не меньше десяти лет. А если бы они были рядом, то мы могли бы помочь родителям. Мама серьезно отнеслась к моим словам и обещала подумать об этом… летом.

         Весенний отпуск всегда проблема. Здесь делать нечего. Рыбалка запрещена.
- Ирина. Давай съездим в Питер к Темьяновскому в гости. Он еще в академии.
- Неудобно как то. Может быть они и приглашали просто так, из вежливости?.
- Никаких «неудобно». Мы не надолго. А у них мы будем только ночевать. В Эрмитаж хочется. К Шамаевым по дороге заедем. Предлагаю турне «по местам боевой славы».

        В «Северной Столице» снега уже не было. Первый вечер у друзей провели за столом. Потом два дня путешествия по залам всемирного музея утомили водопадом впечатлений.
- Ты знаешь Ирина. У мусульман есть одно из условий веры- это «Хадж», посещение святых мест в Мекке. А у всех остальных должно быть посещение, хотя бы раз в жизни, Эрмитажа. Ну не может считаться культурным человек, не побывавший здесь. Спасибо, что согласилась.
 Поражало одно. Как может человек все ЭТО создать?  Картины, мебель из самоцветов и скульптуры. Никакие книги не заменят увиденное «воочию». С ума сойти можно. Хорошо что мы не художники и дикая ревность к чужому мастерству нам не грозила. К тому же посещение концерта Польской эстрады нас быстро вернуло в современный мир. Анатолий специально организовал посещение и музея Военно- Морского Флота. За неделю мы увидели столько, сколько даже не читали. А я считал свою библиотеку по искусству неплохой. Наивный. Город понравился.

         Возвращаясь из военкомата, с отметкой в отпускном билете, еле втиснулся в трамвай. Трех копеек не было. Я бросил «пятак»  в монетоприемник и оторвал билетик.
- Молодой человек. Как Вам не стыдно? Вы же неправильно оплатили проезд.
- Как неправильно? Я даже больше положил… .
- Вот я и говорю Вам, неправильно. Я сейчас положу копеечку, а «двушку» отдам Вам. Как сдачу. Понятно.
 Опрятная старушка положила в мою руку «двушку» и оторвала билетик и себе. Бросив «копеечку».
-Извините меня пожалуйста. Я не знал, что это неправильно. Спасибо, что подсказали.
- Да ничего. Я сразу поняла, что Вы приезжий. До свидания молодой человек.

         Друзья нисколько не удивились эпизоду.
Здесь народ особый. И отношение ко всему особое. Но самое уважительное … к хлебу.
Не дай Бог тебе, не бросить, а уронить его. Так что будь повнимательнее.

         Обратная дорога не оставила впечатлений. Может быть «губка чувств» уже не могла ничего «впитать».


        Сразу после окончания работ в огороде, приехала мама. Мы сравнительно быстро нашли дом за приемлемую цену в ближайшем селе с «литературным» названием Черноморка. Через два месяца родители продали дом в Миньяре и переехали на Украину. Решение принимала мама. А папа ворчал, что природа здесь бедная, заборов почти нет. Но потом когда научился у соседей делать свое вино, то поменял мнение.
- А здесь не так уж и плохо. Забор мы с тобой сделаем сами. Баню тоже. Пятьсот кустов винограда. О чем еще можно мечтать?.

         Неумение обрезать виноград и нежелание этого делать из жадности через год вылилось в гибель почти половины виноградника. Засушливое лето частенько губило и часть урожая овощей. Просто уральская агротехника совершенно не подходила к земледелию юга Украины. Зато на базаре можно было купить все. Двух пенсий родителям хватало.

         Лето восьмидесятого запомнилось шумихой вокруг Олимпийских игр. Мы подготовились к ним особенно. На все «классные» деньги и на накопленные триста приобрели в Одессе огромный цветной телевизор. Это чудо техники еле влезло в Москвич. Но изображение разочаровывало. Своего ретранслятора в Очакове не было. Удовольствие просмотра зависело от «погоды у моря». Еще мы заметили, что на юге деньги не копятся. Слишком много соблазнов. Не то, что в лесу.

       Нам всем было сообщено, что в отпуска билеты будут выписывать в обход Москвы. А в столицу отпуска переносятся. Мой знакомый с острова Майский поинтересовался.
- Ты что планируешь на день Флота?
- Пока ничего.
- Я приглашаю тебя с женой на мой день рождения в ресторан. Форма одежды произвольная.
Он только что вернулся с боевой службы в Средиземном море и жаждет веселия. Начальник разведки иногда показывает мне приемы рукопашного боя. Но это не главное в общении. Мы оба любим джаз и Высоцкого. Каждая новая запись- событие. У нас даже магнитофоны одинаковые.

        Мы в отпуске, поэтому на построение ходить не надо. Вечером в своих лучших нарядах мы уже в ресторане «Дельфин». Столик сервирован на шесть человек. Я уже приготовил тост, но Стас не дает нам ничего произнести. Он встает.
- Я понимаю, что мы собрались гулять. Но промолчать не могу. Сегодня ночью умер Высоцкий. Мне уже с утра позвонили из Москвы. Официального сообщения мы не дождемся. Мне бесконечно жаль, но ничего поделать нельзя. Одним гением на земле стало меньше.
Мы все молчим. Слов нет. Как теперь праздновать? И можно ли поминать человека до похорон, тоже неизвестно.
- Так. Я наливаю и пьем за Его творчество. За то, что в самые трудные моменты жизни, Он был всегда рядом. За то, что Он был нашей совестью, а она не умирает… пока мы живы.
 Мы встаем. Потом вечер входит в свою колею. То ли водка слабая, то ли еды много? Без чувства опьянения покидаем глубокой ночью помещение и идем на берег моря. Купание в прохладной воде окончательно протрезвляет всех.

        Начальника РЭБ центра назначили заместителем главного штурмана. Ко мне подошел штурман полка майор Конышев.
- Заки, ты в Николаев не хочешь переводиться?
- А мне никто и не предлагал. К тому же родители рядом. Как то нехорошо будет. Их перевез. А сам уеду.
Через несколько дней мы узнали, что любопытного майора назначили моим начальником. Видимо он сумел обосновать свое назначение и моими словами. Вот и начались мои проигрыши.

         Московская комиссия осталась довольной классом тактики и разведки, но в акте указала, что нет класса радиоэлектронной борьбы. Все мои просьбы до этого о необходимости такой аудитории никем в полку серьезно не воспринимались. А теперь я становился основным виновником замечания. Командир ограничился только разговором на тему.
- Считайте, что задание получили. Наказывать Вас никто не собирается, но замечание устранить необходимо. И не хуже чем предыдущее.

          Надо было  опять начинать «с нуля». И посмотреть не у кого. Таких классов в соединении еще нет. Теперь уже я сам выписывал материалы для стендов. Тактического стола не требовалось, а вот действующую карту радиоэлектронной обстановки всего Европейского театра надо было еще придумать. Решение было найдено. Обычная карта Европы приклеивалась клеем ПВА к органическому стеклу с «той» стороны. Белый слой клея после высыхания становился прозрачным. На стекле можно было рисовать любые маршруты. По ту сторону карты напротив радиолокационных постов вероятного противника были установлены подвижные лампочки. При изменении расстояния до карты они создавали на карте освещенные круги разного диаметра. Пришлось вспомнить раздел оптики из учебника физики. На большой высоте полета любой самолет легко просматривался всеми постами ПВО. На малой высоте между освещенными кругами были  темные участки и надежда пройти незамеченными. Два месяца напряженного труда и я спокоен. Класс готов, можно приступать к полетам. Тем более, что в составе полка теперь был и  «родной» ТУ-95ый.

         Взлет на трехчасовой   маршрут был не сложен. Здесь редко летали с максимальным весом. В горизонте на средних высотах я заметил, что курс непрерывно меняется. Правый летчик не мог удержать самолет. Командир дремал в кресле после работы в гараже. Я доложил, что отказала курсовая система и, что мы уклонились от маршрута. Если возвратится на линию пути, то мы допустим сближение со следующим бортом на нашей высоте. Пришлось «пропустить» их и только после этого занять место в строю. После посадки техсостав доказал мне, что отказа курсовой системы  не было.

       На второй день расследование уклонения от маршрута и я становлюсь виновником предпосылки к летному происшествию. Через три дня полковник Тараненко обнаруживает на этом самолете неустойчивую работу «гировертикали». Плавание курса следствие. Пишется новая «особо опасная» предпосылка по вине техников. С меня частично снимают обвинения, но летчиков наказывают. Они обязаны были  обнаружить дефект еще «тогда».
Мой однокашник, бывший мой сержант Колотилов в управлении штурманской службы соединения. Подполковник уверен в моей вине, я не оправдываюсь. Подумаешь, какие то тридцать километров в сторону.
- Я в океане мог на сотни километров уйти в сторону от маршрута. Для дела же.
- Здесь не океан.
- Какая разница, нейтральные воды. Это не территория страны. И отклонение результат плохой работы оборудования.
- И летчиков. Поэтому они и наказаны.
- Моя– то фамилия тоже прошла по всем флотам. Я знаю, что никто никогда не дает поправок. Переживем.

         Я не могу ездить на полеты каждую летную смену. Работы и в штабе хватает. Поэтому прошу командиров загружать меня полностью в  летную смену. Заместитель командира эскадрильи подполковник Матяш, с особым чувством юмора, соглашается.  Вечером после разведки погоды и трех маршрутов подряд, выхожу у автовокзала. Сегодня я не за рулем, поэтому подхожу к бочке с пивом. Я почти никогда его не пью, но жара  и сухой воздух кабины, кажется, высушили меня до костей. Очередь внезапно отходит в сторону и я беру запотевшую кружку. Штурманский портфель на асфальте, фуражка в руках. Летный комбинезон болтается как на вешалке. Рядом пристраивается незнакомец и тоже с кружкой. Я интересуюсь.
- А чего вы меня без очереди то пропустили? Не инвалид вроде.
 Мужик перестает пить.
- Там в зале есть зеркало. Ты сходи и посмотри. Интересно будет.
После пива значительно легче. Но к зеркалу иду. На меня смотрит страшилище. Под глазами синие круги. Губы потрескавшиеся. На шее черная полоса от ларингофонов, как у повешенного и только что снятого с петли.  Да, сегодня я перестарался с полетами.

          В следующую летную смену начальник разведки просит сфотографировать поселки на побережье лимана. Я догадываюсь, что это заказ не командования,  а  сельского Совета. Командиром экипажа подполковник  Баранов, бывший летчик испытатель авиаремонтного завода. Все было хорошо до выхода на берег. Командир начал разворот с опозданием и я вижу, что кадры не «захватывают» часть берега.
-Командир, крен влево добавьте, а то не весь берег захватываем.
Я делаю ошибку, не сообщив на сколько градусов. Мы уже вышли из разворота и идем над самым берегом. Вот и весь поселок как на ладони. Но  уже во время съемки я слышу как винты начинают хлопать. Высота начинает терять свои прежние показания в тысячу двести метров.
- Вывод Командир. Съемку закончил. Держите горизонт.
Дальше все как по учебнику. Заход и посадка. На стоянке я получаю свою порцию упреков.
- Штурман. Ты что, сдурел? Баранову нельзя говорить «увеличить крен». Он же бывший истребитель. Он всегда нарушает ограничения самолета. Его за это и с завода убрали. Мы уже срывались с потока… .

         Оформляя карточку аэрофотосъемки, я вставляю слово «секретно» и сдаю специалистам. На второй день весь штаб возмущен моим поступком. И больше всех негодует начальник разведки.
-Ты понимаешь, что наделал. Почему засекретил съемку? Как теперь эти снимки я повезу в сельсовет?
- А ты что? Не знал, что объекты морского побережья страны секретны. Читай приказ Министра Обороны. Когда я был лейтенантом, то уже имел взыскание за нарушение приказа  с нулем впереди. А меня второй раз никогда еще за одно и тоже не наказывали. Думай сам как выполнить просьбу. Есть несколько способов. Но все под твою ответственность. И последнее. Не пытайся «подставлять» других, зарабатывая. Или фотографируй сам.

       В дальнейшем, летая с Барановым я всегда просил выполнить маневр с конкретными данными. Этот летчик никогда ни на что не жаловался. Ростом выше среднего, легко управлялся самолетом. Но в общении был часто чем- то недоволен. Может быть в семье «нелады». Уходя на пенсию,  решил в последнем полете показать руководству завода, все на что способен летчик и самолет. После полета в районе аэродрома он прошел над зданием заводоуправления с таким креном, что неминуемо должен был «свалиться».  Командир нарушил все ограничения самолета, но благополучно приземлился. Потом бросил шлемофон на бетон и ушел с аэродрома.  Наверно действительно это был неплохой летчик. Но рисковать чужими жизнями ради морального удовлетворения? До какой грани может дойти человек, неизвестно. А может быть довели до края пропасти?

          Третий год я служу Родине на самом ее краю. Первые впечатления исчезли, как не оправдавшие надежд. Здесь ничего не напоминает Рай из сказки Андерсена. С удивлением отмечаю, что никто не использует ни класс тактики для занятий, ни мой класс радиоэлектронной борьбы. Создается впечатление, что к войне никто не готовится. Для чего же все делалось? Может быть для девочки по имени Галочка? Даже по тревоге все ходят, как «моряк вразвалочку сошел на берег». В этом главное отличие боевой части от учебной.

           Единственное к чему здесь очень серьезно относятся, это к продвижению по службе. Новый начальник разведки везде раструбил о том какой он создал хороший класс. Сам частенько приходит навеселе. У него постоянные проблемы в семье. Со всеми коллегами по работе у меня ровные отношения, но друзей нет. Даже мои однокашники по училищу «словно чужие». Никто не приглашает на дни рождения. Это разительно отличается от жизни в Кипелово. Я прихожу к выводу, что причина в том, что все живут в городе, а не в закрытом гарнизоне. Здесь даже соседа по подъезду не знают. Что уж говорить о каком- то однокашнике, живущем на другом конце города. Еще одна проблема причиняет массу неудобств. Штаб полка в Очакове, а эскадрилья в Николаеве. Постоянные поездки «туда и обратно» выбивают из колеи. Постоянно сниматься с довольствия невозможно, поэтому я чувствую себя неудобно, питаясь в столовой перед полетами. Слишком много «негласных» разрешений. Они мне не нравятся.

         Однако есть и хорошие стороны. Жена легко устроилась на работу в больницу. Дочери учатся в школе. Все рядом. Можно пешком пройти за час весь город.
 Музей имени художника- мариниста Судковского. Я впервые слышу эту фамилию. Он оказывается по уровню нисколько не хуже Айвазовского. Просто мало жил, поэтому почти не известен. Памятник Петру Шмидту напоминает всем о героическом прошлом города. Памятник Суворову бронзовой рукой показывает в сторону Турции и взятой им крепости. Достопримечательности на каждом шагу. В середине лимана раскинулся бетонными берегами искусственный остров Первомайский. Его в городе зовут просто Майским. Там воинская часть Главного Разведывательного Управления страны (ГРУ).
 Спецназ частенько тренируется и на нашем аэродроме. В городе несколько танцплощадок, матросы рвутся в увольнения. В селах вокруг изобилие любого вина. Все окрестности засажены  виноградом. В посадках дикий абрикос и другие неизвестные пока нам деревья.

        Прав был начальник. Природа здесь прекрасная. А вот люди? В этом сложность. Потихоньку и я начинаю приспосабливаться к существующим порядкам. Весенние и осенние праздники встречаем приказами командира полка об итогах службы. Мне постоянно объявляют благодарности. Претензий по службе нет. Полк выходит в отличные. Полковника Фадеева Н. Н. повышают по службе. К нам переводится с Камчатки новый. Вскоре на торжественном построении нам представляют полковника Разенко Леонида Васильевича. Никаких крупных изменений. Но самые информированные офицеры узнают, что новый командир не так строг к спиртному, как прежний. Это радует тех, кого вычеркивали из списка на банкеты. Не более.

       Пятница самый лучший день. Начальник штаба собирает всех на совещание. Мы уже знаем, что это его последнее  доведение обстановки в соединении. С Дальнего Востока «довлеющим ветром» переводят и нового начальника и нового замполита. После собрания ко мне обращается один из кабинета.
- Заки, ты у нас самый молодой. Мы тут скинулись. Привезешь пару бутылок и закуски. Если не хватит, добавишь.
- А с чего это вы решили, что я «побегу» за «пойлом»?
- Очень просто. Ты моложе всех нас в среднем на десять лет.
- Когда я родился, папе было уже тридцать два года.
- А зачем нам автобиография? Ты по делу говори. Не на партийном собрании же.
- Так я по делу и говорю. Папа старше меня на тридцать два года, а я и ему не бегал за водкой. А это папа, улавливаете?
- А он тебя не бил?
- Ну как же без этого. Скажем так, поколачивал.
- Жаль, что поколачивал. Тебя убить надо было еще тогда. Сейчас бы на твоем месте другой сидел, сговорчивый… .

        Новый заместитель начальника штаба Завьялов тоже никогда не участвовал в подобных мероприятиях. Мы с ним одни из немногих «северян» в соединении. Но общаемся только по службе. Он слишком педантичен. Это многим не нравится. Когда он оставался за начальника, то непременно возникал конфликт по причине неисполнительности некоторых офицеров. Вот и сегодня, он обнаружил, что оперативный дежурный не получил пистолет и в наряде без оружия.
- Все. Мне надоело говорить одно и то же. Как бы узнать кто у нас самый злостный нарушитель?
- Очень просто, Юрий Сергеевич. Возьмите вахтенный журнал и сравните у дежурного по части список офицеров, получавших оружие. В армии все делается под запись. Не мне Вас учить.

       Через полчаса майор вернулся.
-  Ну теперь они у меня попляшут. Я выписал данные за месяц. Все войдут в проект приказа о наказании.
- Не все, сказал Финдлей.
- Почему это не все? И кто такой Финдлей?
- Не все, потому что не имеешь право наказывать, если прошло более десяти дней с момента нарушения.
- Так я узнал только сегодня.
- Это твоя вина. Данные то были. А ты плохо контролировал подчиненных. Сам виноват. А Финдлей- это один шотландец, который ночью просился к девушке в дом. Это отдельная история. Могу рассказать. Роберт Бернс … .
- Не надо. Приказ будет сегодня.
 На следующий день приказ о наказании зачитали. Часть офицеров перестали здороваться с майором. Я пообещал, что больше никогда не буду подсказывать службистам и меня простили.

       Телеграмма от тещи заставила задуматься. Ну почему наши родители так экономят.  Я понимаю, что запятые и точки в платном тексте излишни. Но номер поезда и вагон можно было указать. А так «встречайте Одесса мама». Хорошо, что хоть число указала. В шесть утра я собираюсь выезжать и слушаю напутствия жены.
- Сон мне сегодня снился. Плохой.
- Давай рассказывай, может быть не так и плох.
- А снилось мне. Что ты в дороге подбираешь девушку в Нечаянном. Ну в том селе, что сразу за поворотом на Одессу. Вы знакомитесь, всю дорогу рассказываете анекдоты. Мне страшно досадно. А проснуться не могу. Так что никого не бери по дороге.
- А чем сон то плох? Я не понял.
- А она похожа на Варлей. Такая же студентка, комсомолка и спортсменка, …. Кикимора.
 Я смеюсь и ничего не обещаю. Мало ли чего приснится ревнивой жене. Дорога свободна. Скорость девяносто. У села Нечаянное вижу голосующую девушку и… останавливаюсь.
- Вы студентка, комсомолка и спортсменка?
- Да, да, да.
- И Вам надо на занятия в Одессу?
- Да.
- Садитесь.
Машина плавно набирает ход для разгона перед будущей горой.
- А как Вы так все угадали?.
- Это не я угадал. Я давно подозревал, что жена моя ясновидящая. Сегодня убедился. Она мне все в точности предсказала.
- А меня Наталья зовут. И учусь я в медицинском. А вы в Одессу по какому делу, если не секрет?
- Ну какой может быть секрет? Тещу встречаю из Челябинска. Может быть новый анекдот привезет. Она их собирает. Про тещ в смысле.
- А я тоже знаю анекдоты про тещ. Хотя в нашей среде большинство про медиков. Рассказать?
Сюжеты коротких рассказов приводить не буду. Марк Твен как то заметил, что в Америке от начала старого анекдота до похорон рассказчика проходило не более часа. Тем не менее дорога «пролетела» быстро. Уже у самого вокзала девушка заметила.
-Я тут рядом живу. Могу первую пару пропустить. Зайдете на чашку кофе?
 Я смотрю «в упор». Она не отворачивается и в серых глазах мне подмигивают чертики. Маленькие такие.
- С удовольствием бы Наталья. Но ты понимаешь, что такое не встретить тещу.
- Что? Не подождет?
- Она сядет на такси и приедет в Очаков. Потом заставит меня с ним расплатиться.
- Сочувствую. Спасибо. Сколько я должна?
- Нисколько. Мне на жизнь хватает, а со студентов денег не беру принципиально. Сам впроголодь учился. 
- Ну тогда прощайте. Удачи Вам. Хороший Вы человек.

      На обратном пути рассказываю теще всю историю. Она молча, не перебив ни разу, слушает. Редкая ситуация. Внимательная такая. Потом советует.
- Ты Ирине все это не рассказывай. Расстроится.
- Как скажешь мать. Ты более опытна в таких вещах.

       В кабинете меня все осудили.
- Ты, надеемся, не в форме был?
- Нет конечно. В сером костюме. В крупную клетку. А что?
- Слава Богу. А то, что могут подумать девушки об офицерах. Ты мог весь Флот опозорить. Это же надо. Его приглашают, а он тещей прикрывается. Все. Слушать не хотим.

       Комиссия Центрального Комитета партии нашла в организации крупный недостаток. Почему партийную организацию полка возглавляет техник? Выполнение боевой задачи зависит от подготовки и морального состояния летного состава. И как техник может воспитывать летчиков? Непорядок. Устранить.

       Целый день командир с новым замполитом и начальником штаба перебирали списки летного состава, пока не наткнулись на мою фамилию. Командир задумался.
- Если он согласится, то вопрос решен. Отличник. Не пьет, говорят. Медаль за «боевые заслуги».  А если нет, то я не знаю что делать. Молодого или пьющего политотдел не утвердит. Вызывайте Ибрагимова. Я с ним хочу лично поговорить.

      Мы сидели в кабинете командира долго. Я больше молчал, а полковник находил все новые и новые доводы в пользу должности.
-Ты не думай, что это кабинетная должность. Согласно приказа Министра Обороны ты имеешь право летать и подтверждать классность. В парткоме девять человек. Распределишь обязанности и будешь только контролировать. Два заседания в месяц и одно собрание в квартал. Нагрузка не очень. Соглашайся. Я со своей стороны могу обещать только помощь. Любую. Давай принимай решение, собрание завтра.
- Командир. Да знаю я эту работу. И людей уже почти всех. И еще знаю, что все придется делать самому. Как королю Франции из фильма «Три мушкетера». Давайте договоримся. У меня всего одно условие. Я соглашаюсь … на один год. За год Вы найдете желающего. Я даже не сомневаюсь.
- Конечно договорились. Спасибо. Я сегодня же доложу в политотдел.

 На следующий день меня избрали в состав парткома полка.  Уже на первом заседании парткома секретарем.
 Зачем я ляпнул, что работаю секретарем парткома, когда покупал «Капитал» товарища Маркса? Что же это получается. Все что я ни скажу, обязательно случится. Что это? Дар или наказание? Скорее второе.

         Больше всех удивилась жена.
- Как же ты теперь будешь других агитировать, во что сам не очень веришь?
- Никого я агитировать не буду. Кто захочет вступить в партию, примем. Пьяниц выгоним. Нарушителей дисциплины накажем. Все просто. Сложнее будет не попасться на невыполнении требований партии. Их очень много. Но я что- то придумаю. Да и политотдел не даст отклонится от «генеральной линии». Я согласился пока на один год. Выдержу. И еще одна деталь, но самая важная. Коммунистическую идеологию я считаю правильной. А вот людей, ею занимающейся, не всегда. Ну как некоторые христиане. В Бога верят, а попам нет.

       На лавочке сидел мой бывший начальник.
- Здравия желаю, Константин Ефимович. Как здоровье?
- Ты мне зубы не заговаривай. Кто тебя уговорил на секретарство?
- Командир. А что?
- Я ему уже высказал свое «ФЕ».
- За что?
- Как за что? Ты же неуправляем. В смысле не будешь ни под кого подлаживаться.
- А что в этом плохого?
-Для тебя, все. «У них» ты не станешь своим человеком. Поэтому любое происшествие спишут на тебя. Готовься.
- Ничего страшного. Даже интересно.   

      К этому времени эскадрилью самолетов у нас перевели в самостоятельную часть. Летать стало не на чем. Часть офицеров штаба, штурман полка и замполит были направлены на переучивание для полетов на вертолетах. Передо мной замаячила перспектива остаться «безлошадным». И я пошел к командиру.
- Товарищ полковник. Я к вам с просьбой.
- Давай не стесняйся. Все что в моих силах, помогу.
- Направьте меня своим приказом на переучивание. Скажем так «без отрыва от партийной работы». С понедельника по пятницу я на занятиях, а в субботу и воскресенье в полку. Так что с протоколами проблем не будет и с собраниями тоже.
- Надо подумать. Тебя в приказе начальника Центра нет. Я дам команду выписать командировку на две недели. Встанешь там на довольствие. И спокойно учись все два месяца. Командировочный лист выбросишь потом. Но питаться придется только там. Здесь за свой счет, чтобы не давать повод «доброжелателям». А экзамены сдашь со всеми вместе, Я договорюсь с начальником курса. Устроит такое положение?
- На все сто. Спасибо.

         Потом состоялся разговор с начальником штаба. Подполковник Гусев Г. С тоже обещал помочь с выделением писаря в партком. Один из матросов был призван с первого курса архитектурного института. Кумык из многонационального Дагестана с радостью согласился оформлять всю наглядную агитацию парткома. Я оставил ему ватман, краски и тушь. Секретарь комитета комсомола капитан  Чугрин пообещал, что присмотрит и за матросом и за общим нашим кабинетом.

          В центре переучивания летного состава мы поселились в одной комнате. Замполит и штурман полка отчаянно дымили. Но мы с начальником разведки сразу пресекли любую попытку курить в комнате. Два подполковника вынужденно подчинились двум майорам. За годы прошедшие после окончания училища изменилась методика обучения. Уже не требовалось изучение электронных схем. Наличие вычислительной машины требовало умение пользоваться оборудованием… и все. Принцип действия упрощенный. По блок схемам. Это было и легче и труднее. Просто нажимать кнопки в определенной последовательности было не трудно. Мне не нравилось, что я за этим не вижу происходящих процессов внутри приборов. За два месяца основное обучение закончилось.

       Уехав на экзамены в понедельник, я оставил жену в постели.
- Лежи пока давление не снизится. Вечером позвоню.
Сразу после первой отличной оценки поехал на телеграф. Товарищи остались отметить «начало конца обучения». Количество поводов было бесконечным. Жена сразу успокоила меня, что давление прошло само. Тоже загадка организма. Возвращаться не хотелось и я спокойно просмотрел две серии нового фильма «Знахарь». Кинотеатр «Родина» рядом. Потом вернулся в гостиницу. В комнате было пусто. Минут через двадцать все были в сборе.
- Зря ты с нами не пошел. Сегодня в «Искре» премьера. Фильм бесподобный. «Знахарь» называется.
- Да видел я ваш фильм… давно.
- Как ты мог его видеть? Ты такое русское слово «премьера» знаешь? Оно означает… .
- Я знаю, что означает слово «премьера». И оно не русское… .
-Не придирайся к словам. Ты его не видел.
- Хотите сюжет расскажу.
- Ха, нашел дураков, книжку читал наверно. Ты же у нас это, «начитанный».
- Хорошо. Сюжет не надо. Хотите артистов опишу. Как они выглядят.
- Это можно узнать в журнале «Советское кино». Что бы такое спросить?.
Майор, начальник разведки догадался.
- Сейчас я спрошу у него такое, что он не ответит. Вот скажи. Что пил профессор сидя в кабаке после истории с женой?
Максин победно оглядел всех. Я понимал, почему он запомнил этот эпизод. Тут не надо быть Шерлоком Холмсом.
- Пил он… розовую жидкость из квадратной бутылки. И фильм Польский, наш журнал не при чем.
Майор обессилено сел на стул.
- Видел, гад такой. Когда?
- А вот этого не скажу. У меня в характеристике написано «Военную и Государственную тайну хранить умеет».
Три дня товарищи допытывались до тайны. Но я не хотел их разочаровывать слишком простым объяснением. Что премьеры фильма идут сразу в нескольких кинотеатрах города. Даже когда один из знакомых в беседе небрежно спросил, хожу ли я в кино, я не ответил. Так что «посланец» с заданием не справился. Новые заботы отодвинули проблему. А их у меня было побольше, чем у товарищей.
Моим коллегам было легче. Субботы и воскресенье они проводили в семье, а я на службе.
Заседания парткома по субботам. Остальное время занимало оформление документации.

        Чтобы не попасться на невыполнении какого- то требования документов я решил использовать методику контроля летной подготовки. В кабинете командира полка во всю стену был годовой график выполнения заданий командирами экипажей. Во всю стену парткома мы с матросом сделали стенд годового плана партийной работы. В левой части двенадцать обязательных пунктов требований документов и тринадцатый. На случай дополнительных указаний. А в правой части двенадцать граф по месяцам. Таким образом наглядно было видно, что в полку все требования партии выполняются.
На многих контролирующих такой стенд действовал как гипноз. Они подолгу стояли и читали выполненные и планируемые пункты. Большинство Советских людей еще верили написанному. Единственного, чего я не мог добиться, это работы партгрупп в экипажах. Розданные мною дневники оставались незаполненными.
 А секретари партбюро не контролировали эту работу. Но это было уже секретом. Я никогда не выносил сор из избы. Никого не вызывал на партком.  Я понимал, что это лишние усилия. Но об этом тоже нельзя было никому говорить. Полк был отличным. Этого достаточно.

       Один из экипажей направили в командировку на Кубу. Партгруппоргом партком назначил старшего лейтенанта  С. Этот летчик мог убедительно отстаивать любую точку зрения. Осталось только направить его энергию в нужное направление. Я вручил ему документ в виде книжечки по размерам кармана.
- Давай Евгений. Пиши все, что сочтешь нужным. А уже потом мы отметим это как опыт работы. У тебя прекрасная возможность отличится… по партийной части.

          В конце января приходит весть, что в ОДРАПе новая катастрофа. ТУ-95ый упал сразу после взлета. Экипаж погиб. Но ни состава  экипажа, ни причины не сообщают. Я нахожу подполковника Тютюнника. Он тоже на курсах переучивания.
- Валерий Николаевич, можно что- то спросить?
- Да я знаю, что тебя интересует. Твоего друга «там» не было. Но причину найти не могут. Возможно самое плохое, ошибка экипажа. Вскоре приходит и телеграмма. Версия ошибки подтверждается. Я не понимаю, как может летчик первого класса «свалиться» на взлете. Может быть опять «показной» стиль взлета с максимальным набором высоты. Так же когда- то никто не понимал как можно «сорваться» с высоты над океаном. Дома страшно огорчены новой бедой в родном гарнизоне. Но ничего сделать нельзя. Это самое плохое в нашей профессии. А может быть и не только в нашей?

          Вскоре я почувствовал изменение отношения  политработников к себе персонально. Мою методику работы посчитали «технически перегруженной». Ее не рекомендовали для распространения. Ведь эта методика шла не сверху, а снизу. Идея, что основа партии в ее первичных организациях оказалась элементарным блефом. Никакая партийная власть на самом деле так не считала. Непрерывные указания «сверху» создавали иллюзию, что «внизу» одни дураки. Я был не согласен и постоянно спорил с инструкторами из политотдела.
- Ни одно Ваше замечание не является новым. В моем графике все учтено. Контролируйте выполнение и не больше. Мы даже решения Пленумов ЦК КПСС раньше Ваших указаний выполняем.
- Как это раньше нас?
- Очень просто. Вчера прошел очередной Пленум. Под диктовку программы «Время» я выписываю основные вопросы. Ночью наш писарь все это наносит на большой лист ватмана. Утром весь штаб и эскадрильи знают об обсуждаемых вопросах. Днем приходит газета. Вечером на заседании парткома мы принимаем решения дополнить план работы. А ваши рекомендации придут только через неделю. Так кто лучше работает? Мы или вы?
Зря я так говорил. Но пойму я это много позже.

       Замполит полка тоже в своем кабинете во всю стену расположил график своей работы по нашему образцу. Плагиата он не стесняется.  Но взаимодействия у нас с ним нет. После обучения в Центре мы приступили к полетам на вертолете. После первого его вылета я лично сфотографировал и поздравил в наглядной агитации подполковника. Его сорок минут полета стали последними. Больше он не летал. Двух вылетов, контрольного и самостоятельного было достаточным, чтобы получить весь летный аттестат и питаться в летной столовой. Мало того перед самыми учениями по торпедометанию (раз в год), основной воспитатель личного состава ушел в отпуск.

         Утром, сразу после построения, командир сам пришел в наш кабинет.
- А Вы тут неплохо устроились. И график знаменитый. Смотрю, регулярно закрашивается. Но я не об этом. Как здоровье?
- Да вот врачи после ангины летать запретили, на целую неделю.
- Нет худа без добра. Я хочу чтобы  секретарь парткома согласился выполнять обязанности замполита. В понедельник перебазирование в Крым. Ну как?
- Командир. У него же в каждой эскадрильи по замполиту. Назначьте кого то из них.
- Я предлагал такой вариант. Но Политотдел категорически против. Там считают что мы должны назначить «максимально ответственное лицо».
- Да понял я. Чтобы в случае провала учений снять меня, а не своих ставленников. Пишите приказ. Я согласен.
У же в коридоре, отбросив официальный тон командир похлопал меня по спине.
- А ты смелый парень. Впрочем я и не сомневался.

        Учения были не сложными для боевых частей. Для инструкторского полка, выполняющего торпедометания по фактическим подводным лодкам раз в год были серьезным испытанием. С понедельника начались перелеты.
 Наземный транспорт ушел в Крым накануне. Весь личный состав расположился в казарме. Управление полка в отдельном домике. Многочисленное начальство Центра по всем специальностям тоже здесь. С удивлением отмечаю, что представителя Политотдела нет. Все понятно. Я вновь «крайний». Но меня это не волнует. Оно и лучше. Я провожаю и встречаю экипажи. Фотоаппарат постоянно в работе. Фотолаборатория тут же печатает снимки. Каждый вечер   новая фотогазета с итогами работы. По вечерам часть экипажей проверяют качество списанного над морем спирта. На вертолете специальный бачок с этой жидкостью. На «висении», когда винты вертолета поднимают соленую пыль до кабины, ею надо омывать стекла. Экипажи экономят драгоценную жидкую валюту, разворачиваясь против ветра. Это положено делать по инструкции. Но высота висения позволяет находить "золотую середину" экономии. Потом все это делится согласно договоренности. Я прекрасно знаю кухню процесса, но не вмешиваюсь. Мало того, отказываюсь от любого вида участия в дележе.  Я убежден, что несмотря на отсутствие представителя Политотдела, «там» все равно все узнают. Мотивирую тем, что хочу поплавать с маской и трубкой. Подводный мир здесь великолепен. Вот бы где служить. Забытый восторг встречи с красотой. Итогом плавания целая сетка мидий и крабов. Рыб не могу подстрелить. Соленая вода имеет другое преломление света и я просто «мажу» при каждом выстреле.   

       Наконец тренировочные полеты заканчиваются. Впереди самый ответственный день. Торпеды вывезены и накрыты чехлами. Маршрут движения лодок известен. Глубину погружения торпед уменьшают наполовину, чтобы избежать столкновения с лодкой. Я уже проводил все экипажи и готовлю последнюю фотогазету. Суеверные летчики отказываются фотографироваться перед полетом.
- Вот прилетим обратно. Тогда и снимайте нас … в любом виде. Хоть голыми.

        Я вижу группу лейтенантов и подхожу. Замполит эскадрильи пытается оправдать продслужбу на жалобу техников.  что питание здесь хуже чем дома. Майор убеждает подчиненных, что в жару мясо вообще вредно есть. Поэтому его и нет в рационе. Я начинаю поддакивать воспитателю.
- Английские ученые доказали. Что употребление мяса сокращает жизнь человека на двадцать пять процентов.
- Во, во, подхватывает майор, слушайте умного человека… .
- Я не закончил. А отсутствие мяса сокращает жизнь того же человека на пятьдесят процентов.
 Наступает неловкая тишина. Лейтенанты молчат. Майор возмущен.
- Не ожидал Заки Гарифович. Это удар в спину.
- Ну что Вы Александр Павлович. Просто надо говорить правду подчиненным. Вы видели сколько среди нас проверяющих? И очень многие из них не стоят на довольствии. А Военторговской столовой, как в Центре, здесь нет. Вы хотите, чтобы они умерли с голоду? Уверен, что нет. Поэтому мы и делимся своим питанием с ними. И с вашей стороны это очень благородно. Я даже специально отмечу ваше великодушие… при удобном случае.

            Целый день полк работает без замечаний. Все торпеды сброшены. Отказов нет ни одного. После прохода над лодкой они всплывают и экипаж наводит на них «торпедолов». К вечеру выясняется. Все торпеды подняты. Это означает успешное завершение учений. Моя газета готова и уже висит на стенде. С наступлением темноты десятки костров вокруг базы говорят о  том, что люди «отмечают» событие.  Только сегодня к вечеру я понимаю, что устал. Даже плавать сил нет. Я специально не подхожу ни к одной группе. Просто лежу на солдатской койке с книгой и делаю вид, что никого не вижу и не слышу.  Мимо меня перемещаются качающиеся тени. В соседней комнате смех столовских девчат, они тоже заслужили  отдых, работая по пятнадцать часов в сутки. В конце концов усталость побеждает эйфорию успеха и поздней ночью наступает тишина.

          Утром весь помятый личный состав у бюста Нахимову. Это место построения. Командиров нет. Видимо вчера им пришлось труднее всего. Из строя выходит майор Макаренко  и  дает команду.
-Становиииись. Равняяяйсь. Смирнаааа.
  Он не командир, и даже не офицер штаба. Но личный состав на всякий случай замирает. Потом поворачивается к памятнику и продолжает.
- Товарищ адмирал! Личный состав 555 го противолодочного смешанного авиационного полка после успешного поражения условного противника, построен. Какие будут указания? Понял. Объявить все благодарность. Ура,ура, ура. Вольнооо.
 Строй рассыпается. Все хохочут и ждут командира. Веселый у нас полк.

        День перелета начался с происшествия. Заместитель командира полка Степанов и старший штурман Данилевский после взлета прошли над станцией дальнего обнаружения низколетящих целей. Уже над морем попали под излучение главного «лепестка». Аварийный буй сорвался с места и полетел в воду. Так как дальнейший полет должен проходить над сушей, экипаж возвращать не стали. Но  прибор продолжал подавать сигналы бедствия на международной частоте.
Во все спасательные организации сразу сообщили, что тревога ложная. Я укладывал свои вещи, собирал всю наглядную агитацию, когда под окном остановилась машина командира. Инженер полка по спецоборудованию майор Скалозуб был краток.
- Заки, вся надежда на тебя. Надо достать буй.
- Он далеко?
- Около километра. Пока мы вызовем катер, пока достанем,  за рубежом начнется шум. Потом еще счет пришлют за ложное оповещение.
Я достал свое снаряжение.
-Поехали на берег. Один из вас будет стоять на скале и видеть и меня и буй. Руками он будет мне показывать направление. И отвертку дайте под шлиц. Его же надо будет выключить сразу.
На берегу толпа сгрудилась вокруг оранжевого шара размером с футбольный мяч.
- Кто достал?
- А его ветром прибило, потом вот девушка вынесла на берег.
 Инженер сразу выключил прибор.
- Слава Богу. Обошлось. Всем спасибо. Тебе Гарифович тоже.
- В мне- то за что? Я даже ласты не намочил.
- Как за что? За готовность помочь. Наш человек.
«Наш человек» - высшая форма похвалы в любом коллективе.

         Остальные маршруты выполнили без замечаний. Видимо Фортуна продолжала охранять нас от бед. Политотдел другого мнения. Там «все знают». Меня вызывают к начальнику, генералу Доценко. В кабинете генерала все инструкторы и заместители. Доценко сидя начинает.
- Сейчас мы заслушаем секретаря парткома, исполняющего обязанности заместителя командира по политчасти о проделанной работе на оперативном аэродроме товарища Ибрагимова. Пожалуйста начинайте.

- В связи с отпуском заместителя командира мне пришлось исполнять обе должности. Начну со своих штатных обязанностей. По решению парткома, во всех партийных организациях проведены собрания с повесткой дня «Боевой задаче- боевой настрой». Со всеми партгрупоргами проведены беседы о подготовке и выполнении торпедометания с оценками не ниже «хорошо».  Коммунисты штаба провели дополнительные занятия по повышению уровня знаний  при работе с вооружением. Особое внимание обращено на начальный этап подготовки. Как результат, ни одного замечания при перелете. Экипажи идеально выдержали десятиминутный интервал перелета со взлета до посадки. Уже на оперативном аэродроме в Херсонесе при размещении личного состава во всех комнатах назначались ответственные за порядок и соблюдение режима труда и отдыха из коммунистов, входящих в бюро эскадрильи. По результатам торпедометания партком готовит расширенное заседание в этом месяце с целью вскрытия недостатков и обобщения положительного опыта.  Теперь о работе заместителем командира по политчасти. Перед самым перебазированием проведена беседа с председателем Женсовета гарнизона о недопущении в семьях нарушений режима. Поэтому все семейные праздники перенесены на более позднее время. Замполиту эскадрильи дано персональное задание по обеспечению личного состава газетами и партийными журналами. Ежедневно после построения проводились десятиминутные политинформации. По итогам каждого дня в полку выпускались фотогазеты. Ни один экипаж не был забыт. Мы лично с замполитом эскадрильи провожали и встречали экипажи. Все это и послужило залогом успешного выполнения задания. Но были  и недостатки. План политработы на оперативном аэродроме составлялся в спешке. Возможно мы не все учли. Совмещение должности секретаря парткома и замполита считаю недостатком. Обеспечение питанием имело тоже недостатки по вине продслужбы соединения. И только высокая сознательность личного состава позволила избежать официальных жалоб в адрес командования. Доклад закончил.

        Тишина не могла долго продолжаться. Видимо у  работников Политотдела были заготовки, которые надо было менять по ходу совещания. Генерал разрешил задавать вопросы.
- Сколько конкретно бесед проведено в заключительный день учений?
- Я могу ответить на вопрос, сколько выполнено вылетов. Сколько сброшено и поднято торпед. Сколько составляет средний налет на экипаж и сколько специалистов получили допуски. А количество бесед считаю достаточным.
- Кто из военнослужащих употребляли спиртные напитки?
- В период подготовки и полетов никто.
- А после окончания учений?
- После успешного окончания учений до обратного перелета были суббота и воскресенье. Это было личное время, представленное для заслуженного отдыха.
- Вы сами тоже так отдыхали?
- Я отдыхаю только с маской и ластами.
- Вы употребляли спиртные напитки?
- Ни я, ни замполит эскадрильи спиртные напитки не употребляли.
- А командир полка?
- Об этом спросите у него самого. Я не могу обсуждать действия командира…. согласно Устава.
-У вас очень много снимков. Не нарушили ли этим секретность?
- На этот вопрос у нас может ответить любой специалист фотослужбы. Внешний вид вертолетов не является секретным. Торпеды не фотографировались ни разу. На всех снимках только часть вертолета и люди.

- А теперь, товарищ Ибрагимов доложите вот о чем. У нас прошла информация, что на одном из партсобраний полка выступило сто пятьдесят коммунистов. Подробнее пожалуйста об этой невероятной, скажем так, ситуации.
- Докладываю. Во время подготовки к собранию по повышению боевой готовности полка я попросил машинистку Елену Степановну отпечатать около двухсот «опросных листков». На собрании, в самом начале, я раздал всем присутствующим эти листки и попросил написать свои мнения по поводу любой возможности решения проблемы. Подписи могли ставить по желанию. В принципе это обычная практика «мозгового штурма». А в конце, все сто пятьдесят предложений были собраны. Это и указано в протоколе собрания.
- Ну и какой эффект?
- Пока никакого.
- Как это понимать? Не может быть.
- Дело в том, что предложений очень много. Пока могу доложить только предварительные данные. Анализ всех идей мы проведем на ближайшем заседании парткома.
- Хорошо. Доложите предварительные данные.
- Они неутешительные. Половина коммунистов не знают требования руководящих документов по этому вопросу. Это огромное поле деятельности для командования полка. По остальным вопросам надо советоваться с ответственными должностными лицами по возможности выполнения.

Вновь наступила тишина. Генерал встал.
- Все свободны. Ибрагимов останьтесь.

        Когда мы остались вдвоем, он сел рядом.
- А теперь поговорим просто. Вам нравится Ваша работа?
- Работа интересная, но некоторые особенности мешают.
- Поточнее. Мы одни и беседа  не выйдет за стены этого кабинета.
- Да Вы прекрасно знаете сами, товарищ генерал. Это необходимость говорить то, что неприлично с точки зрения человеческих отношений.
- Это Вы говорите о докладах и доносах?
- Примерно.
- Слушайте меня внимательно. Я никогда никого не заставлял «стучать» на друзей, командиров. Но знать «поднаготную» правду  обо всех Вы обязаны. Не удивляйтесь. Я понимаю, что Вы как офицер сформировались не в политических структурах. Но если хотите продолжать работать на этой должности, данные для этого есть, то Вам придется поменять некоторые взгляды. Вы вообще- то видите себя на этом посту?
- Не совсем.
- Понятно. Но Ваша должность уже занята. Кем же Вы можете служить?
- Любым офицером штаба или летным составом.
- А с должностью начальника разведки справитесь?
- Да я двенадцать лет прослужил в разведывательном полку. Без проблем.
- Вот и хорошо. О беседе пока никому не говорите. До перевыборов еще шесть месяцев. Подождем. Опыт работы пришлете отдельным документом. Успехов. Да еще. Зайдите в партучет, там есть замечания по документам.

         В кабинете партучета участница войны сразу расположила к себе.
- Здравствуйте стахановец. Давайте рассмотрим бумаги.
- Почему стахановец?
- Ну как же? У Вас больше всех принимают в партию. Я не сомневаюсь, что все люди достойные, но документы имеют ряд особенностей. Кто у вас пишет протоколы, выписки?
- Я и пишу. Писарь у нас только плакаты рисует.
- Я так и думала. Давайте Вашей рукой кое-чего подправим.

         Целый час мы исправляли стилистические ошибки. Потом просто беседовали. Мне на многое открыли глаза. Рекомендовали не спорить с инструкторами. От их доклада у руководства формировалось мнение, которое невозможно исправить. И если сегодня показательного «битья» не получилось, это ничего не значит.

        По дороге домой мое решение не оставаться на второй срок только окрепло.
Вскоре и отдохнувший замполит облегчил мои заботы, вернувшись в свой кабинет. За время его отсутствия я всего раз воспользовался правом наказывать подчиненных. Выговор получил замполит эскадрильи, не пришедший на тематический вечер к матросам своей эскадрильи. Взыскание конечно никто не записал, но я и не настаивал. Получилось, что я просто погрозил пальчиком.

        Информация, что я не собираюсь еще один сезон руководить парторганизацией все- таки просочилась в массы. Отношения с замполитом не складывались. Каждый день он собирал весь небольшой штат и по целому часу рассказывал об учебе в политической академии. Он по прежнему не летал и этим потерял всякий авторитет среди личного состава. А вот с комсомолом проблем не было. Капитан Чугрин знал свое дело. А когда он выполнил свой первый парашютный прыжок, я первый встретил его на земле и поздравил. Он стал «нашим» человеком, то есть авиатором.  Он и  передал мне,  ставшие известными узкому кругу,  слова генерала. «Ибрагимов глубоко копает, но не там».
- Саня, а что это значит по твоему мнению? Ты все- таки давно в этих структурах. И почему я … землекоп?
- Очень просто. Вы глубоко вникаете в сущность работы. А надо «копать»… под людей. Чтобы потом это использовать… в воспитательных целях.
Во время короткой беседы товарищ несколько раз оглядывался. Создалось впечатление. что он выдавал страшную государственную тайну. Может быть оно так и есть?

         Во время очередной словесной шелухи у замполита в кабинет заглянул начальник штаба Гусев.
- Парашютист погиб. Наш, с первой эскадрильи, Шпот говорят.
 Я встал и пошел к двери.
- Ибрагимов, я не закончил. Куда Вы?
- Я иду туда, где обязан быть при чрезвычайном происшествии.

          У парашютного круга лежало тело помощника начальника парашютной службы. Два скомканных  и спутанных полотнищ шелка рядом. Никто не подходил к погибшему. Бесполезные усилия ни к чему. Мы ждали военного прокурора и начальника штаба Центра генерала Бадеева. После короткого расследования картина стала ясной и до слез простой. Прапорщик открыл запасной парашют, не дождавшись открытия основного. Два полотнища спутались и стропы остались в своих ячейках. В Очакове уже был такой случай несколько лет назад. Как мог допустить ошибку человек, который просто обязан знать действия в таких ситуациях.  Ответа уже не узнать. Двое детей остались сиротами.

         Хоронили товарища всем полком и с жителями города. На поминки я не пошел. Пить  и есть на похоронах не считал возможным. Может быть опять я не прав. Обычаи формируют люди, а они как и я могут ошибаться. Вновь дополнительные тренажи и экзамены по знанию работы со средствами спасения.

        В конце года время разборов. Член Военного Совета Авиации Военно Морского Флота поднимает нашего замполита.
- Доложите товарищ подполковник, какой у Вас налет?
- Четыре часа товарищ генерал-лейтенант.
- Садитесь. Это недопустимо мало. Вы обязаны осваивать комплекс на уровне первого класса.
Замполит просто соврал. Налет у него все те же сорок минут. Но остатки совести не дают ему признаться в своей несостоятельности. Я уже давно не сержусь на начальника. Мне просто жалко его. Я иногда пытаюсь помочь бросить курить. Но бесполезно. Две пачки в день его норма. Неужели такая трудная работа? Иногда я провоцирую.
- Товарищ подполковник. Давайте поспорим рублей на двести- триста, что Вы не сможете бросить вредную привычку.
- Сумма хорошая, а если я выиграю? Где деньги возьмете майор?.
- Мне их принесет на блюдечке с голубой каемочкой… один человек.
- Кто?
- Когда выиграете, тогда и узнаете. Спорим. Всего ползарплаты Вашей.
Источник денег его заинтересовал. Он  совсем рядом. Но я тверд и не сказал. Пусть думает.  Все дело в том, что когда- то его жена пожаловалась.
- Мой муж «выкуривает» два платья в месяц… .
Значит умеет считать. Умная женщина. И в шахматы играет.

         Жена начальника разведки прибегает к нам поздно вечером.
- Заходите Галина Ивановна, что- то случилось?
- Витя с ума сошел. Хрусталь бьет.
Я бегу за ней, на ходу одеваясь. Успеваю только заметить жене, что звонить пока никому не надо. В квартире товарища пол усыпан мелкими квадратными кусочками бывшей праздничной посуды. Он саркастически улыбается.
- Вот и секретарь пришел. А веревки где?
- Какие веревки Виктор Григорьевич?
- Ты же меня вязать пришел. Или еще за чем- то?
- Да нет конечно. Я никогда йогов не видел. Вот и сейчас любуюсь, как по стеклу можно ходить. Может присядем. Расскажешь как ты тренировался.
- Пожалуйста. Вот эта дама царапает мне лицо. Когда я выпью. А надо мной и так уже все смеются. Я ее предупреждал, что за каждую царапину буду разбивать по хрустальной вазе. Не верит… глупая с высшим образованием.
Жена истерически встревает.
- Это не ты их покупал. Это подарок матери. Не имеешь права… подарки бить.
- А что мне бить? Тебя что ли? Ты ведь тоже «подарок» своей матери. Чтоб вас всех черти забрали… .
- Подождите друзья. Остановитесь. Я сейчас вам секрет выдам.
Наступает тишина.
- На этой неделе командир полка мне сообщил про вас кое что. Он сказал, что если еще раз услышит о скандале в вашей семье, то немедленно уволит Виктора. Возраст то давно прошел. Пенсия  и звание  максимальные. Вот и думайте, что вам дороже. Хрусталь или служба.
Подполковник встал и пошел за веником. Жена заперлась в своей комнате. Мне показалось, что я  тут лишний.

        К концу года первый класс подтвержден. Командир полка держит свое слово и я регулярно летаю по учебным маршрутам. Вертолет мне начинает нравиться. Полеты на скорости свыше всего двухсот километров в час интересны одним. Земля внизу прекрасно видна. Ориентировка не сложная. Все деревеньки выучены наизусть. Можно вообще на стрелки  не смотреть. Но многолетняя привычка полетов по приборам пересиливает. Я никогда не веду пальцем по карте. Мне это противно.

         В Севастополе планируется партийная конференция авиации Черноморского флота. Я делегат от нашей организации. Поездом, вместе с командиром и замполитом мы прибываем заранее и поселяемся в гостинице. Мне впервые приходится принимать участие в таких мероприятиях. Если на севере мы были как победители какого- то соревнования, то здесь мы равноправные участники обсуждения. Равные права оказались очередной фикцией. Все выступления расписаны по минутам. Все постановления заранее написаны. Единственное что радует- это книжное изобилие. Я покупаю военную энциклопедию. Дорого, около пятнадцати рублей. На стенде «наши герои» читаю наградной лист на матроса Ивана Павлюченко. Он погиб на ТАКР Новороссийск при попытке посадить вертолет на качающуюся палубу. Половина описания подвига откровенное вранье. Матрос погиб из- за халатности командования и нарушения правил полетов. В сорока километров был аэродром и экипаж не имел права садиться на тяжелый авианесущий крейсер при качке свыше десяти градусов.  Экипаж остался жив, а в наградном листе написано, что матрос спас корабль, включив систему пожаротушения. Ничего он не мог включить, так как погиб в первые секунды происшествия. Вновь я сталкиваюсь с  укоренившимся положением. Погибшие либо герои, либо виновные. Орден никогда не заменит матери сына, но начальство от наказания спасет.  На совещании все командование Флота. Со сцены сплошным потоком течет вода о задачах и возможностях рода войск. Критикуют мелких исполнителей. Хорошо, что меня среди них нет. После окончания мероприятия вся служебная гостиница «гудит». Меня приглашают в разные компании, но я категорически отказываюсь от участия. И понимаю окончательно, что и  здесь я лишний.

         После возвращения готовлюсь к отчету. За год мы приняли в партию двадцать человек. Это намного больше чем в других организациях. Оценят ли? С Кубы возвращается экипаж и партгрупорг мне возвращает абсолютно чистый дневник. Он уже капитан.
- Я решил сэкономить партийный документ. Возвращаю его в «незапятнанном» виде.
- И знаешь Евгений, что это обозначает?
- Чистоту наших идей… .
- Нет. Это значит, что ты не справился с заданием. Но пусть это останется на твоей совести. Я даже в отчете об этом не скажу ни слова. А почему? Догадайся сам.
        Одна особенность работы поражает. Если бы я остался на прежней должности, то никогда в жизни не узнал бы типы некоторых людей. Я их для себя называл «правдолюбцами». Это были люди видевшие многие недостатки, но в основном не главные. Они приходили в партком и информировали меня о всем том, что по их мнению плохо. Видимо хотели, чтобы я исправлял недостатки вместо них. Когда я просил написать «первичный документ», для открытия партийного расследования, то оказывалось, что они писать не умеют. Иногда это были меры по сведению личных счетов. Я вежливо их благодарил и огорчался вместе с ними, что ничего не могу поделать без их заявления. Конечно я обещал, что никому не скажу о их попытке. Слово свое держал неукоснительно. Я тоже видел недостатки, но они были несколько крупнее. Думать о них было опасно. Тем более, говорить. Ведь я штурман, а не «Правдолюбец». Да и секретарь- временно.

         Внезапная комиссия политотдела некстати. Сам начальник хочет разобраться с единственным вопросом. В полку списано слишком много спирта. Он хочет найти виновных и … не может. Документально все правильно. Количество  минут «висения» над водой совпадает с расходом, согласно характеристик вертолетов. Но у них свои информаторы, которые и сообщают о местах хранения дорогой жидкости. Там тоже ничего нет.  Начальник в упор спрашивает командира полка.
- Леонид Васильевич. Где спирт? Пока не покажешь сам, будем искать. Все равно найдем.
-Ну что же? Придется показать. Идемте за мной.
Выйдя из штаба, все садятся в машины и едут… на аэродром. Там командир полка подводит комиссию к новому зданию Экспресс-центра.  Наличие  такого пункта обработки полетной  информации в несколько раз сократило время подготовки к повторному вылету.
- Смотрите товарищи. Весь спирт здесь.
- В какой комнате? Давайте. Давайте говорите.
- Вы меня не поняли. Он в фундаменте, окнах, крыше. В общем во всем здании. Денег, которые выделил Центр хватило бы только на стены. И строили мы его сами, но за материалы приходилось рассчитываться тем, что вы так упорно ищете. Посмотрите по документам сколько израсходовано средств.
Комиссия молчала и смотрела на чудо строительной и инженерной мысли. В компьютерном зале стены из мрамора. Полы из полированного гранита. Во всю стену холла мозаичная картина размером три на четыре. Три летчика, как три богатыря, в летных комбинезонах смотрят в небо. Даже лица на портретах списаны художником из жизни полка. Разенко, Степанов и Загуляев похожи на свои прототипы. Борис Поляков постарался на совесть. Наконец председатель гостей замечает.
- Вам хватило?
- Еще должны остались. Но рассчитываться будем субботниками в колхозе.
Начальник Политотдела отворачивается и идет к машине. Сопровождавшие его инструкторы не понимают, что происходит и стоят на месте.
- Я вас долго ждать буду? Поехали. Все. Вопрос закрыт.

         Подходит день отчетно- выборного собрания. Генерал вспоминает о давнем разговоре.
- Ваше решение, товарищ майор. Не передумали?
- Я согласен войти в новый состав парткома. А там уже вы предложите новую кандидатуру.
- Уточните, зачем Вам это надо?
- Интересно все-таки. Как ко мне относятся коммунисты полка? Да и опыт работы смогу передать преемнику.
- Понятно. Я рад, что вы покидаете пост без обид. Это уже о многом говорит. Доклад на сколько минут?
- Ровно сорок. Только самое важное. Остальное в прениях.

         Через три часа собрание закончилось. Меня единогласно выбрали в состав нового парткома. Ни один другой не набрал такого количества голосов. Генерал удивился. Все вопросы были заранее обговорены, но он не стал на первом заседании предлагать новую кандидатуру и представил слово мне. Это был последний шанс удержаться  на прежней должности. Я не стал менять решения и попросил присутствующих выбрать секретарем парткома  замполита эскадрильи. Для Политотдела он  «свой» человек. Других предложений не было и я спокойно шел по узкой тропинке к дому, как человек разгрузивший свои плечи от тяжелой ноши.
- Ну что? «Прокатили?».
- Да нет, жена. Даже в состав нового парткома избрали единогласно. Значит я не так уж и плох.
- А зачем тебе это надо?
- Ты прямо как генерал. Он тоже спросил об этом. А чтобы потом не было разговоров, что мне коммунисты «не оказали доверия». Я просто лишил кое- кого аргументов.
- И кто ты теперь будешь?
На днях приказом начальника Центра, начальником разведки полка вместо пенсионера Максина. С Армией он развелся, написав рапорт. С женой тоже видимо скоро. Права твоя бабушка, которая говорит, что склеенная чашка два века не живет. Они уже разводились раз.

        Через неделю я уже сидел за другим столом в прежнем кабинете. План работы и  методические разработки составил до Нового Года. Воздушная разведка входит в перечень боевых применений. Я начинаю требовать с экипажей классифицировать все суда, проходящие по фарватеру Днепро- Бугского лимана. Все разведдонесения оцениваю лично, но троек и двоек нет. Я не пытаюсь делать карьеру высокой требовательностью. Все лекции пишу сам. На всех предварительных подготовках мне выделяют минут десять на доведение изменений в силах вероятного противника. Моим начальником в Центре становится майор Секацкий, бывший штурман нашего полка. Претензий по службе нет. Он списан с летной работы, но академия как надежный спасательный круг, дает ему наземную должность. Не зря эти значки называют «поплавками». Я продолжаю подтверждать классность полетами во всех условиях и осваиваю место штурмана экипажа. Единственно, что пока не дается, это «скоростное мышление» по вертолетному. Если на самолете я мог вести расчеты почти не прибегая к навигационной линейке, то теперь не выпускаю ее из рук. Полеты по ориентирам не вызывают трудностей. Единственная сложность это противолодочное маневрирование с помощью бортовой вычислительной машины. Но и тут есть упрощенные способы. Самыми рискованными являются посадки на баржу и висение над водой ночью. Не все летчики могут выдержать режим, а некоторые, попав в облака, элементарно теряются. Но это только когда приходится летать со слушателями. А таких полетов не меньше половины от общего числа.

        В кабинете пять человек. Со всеми у меня ровные отношения. Они были немного повреждены прежней должностью, но теперь все встало на свои места. Старшие товарищи видят свое преимущество возраста по своему.
- Заки, одолжи трояк.
- Не могу.
- Что денег нет?
- Сейчас посмотрю. Один трояк. Второй. Пятерка. Нет, деньги есть. Дать не могу.
- Это почему?
- Когда я служил в Федотово… . Я вас не сильно задерживаю?
- Давай говори. Время есть.
Я знаю, что они будут слушать. Лишь бы получить возможность немедленной траты.
- Так вот продолжаю. Там был заместитель командира полка подполковник Хаяров. Вот он никогда не возвращал долги, а ему все равно весь штаб давал деньги в любое время и я тоже. Улавливаете парадокс?
- А что там, в Федотово, служат одни дураки? Зачем они деньги- то давали?
- После получки его жена заходила в каждый кабинет с одним вопросом. «Викентьич деньги брал?» Отчество у него такое. И возвращала все долги. До копейки. А вот я не хочу быть, как вы говорите, дураком. Вы же долги не возвращаете. Никогда. И жены ваши дороги в штаб не знают.
- И мы слушали весь бред ради отказа? А проще нельзя?
- Проще нельзя. Вы очень сложные люди. И необидчивые.
Майор Завьялов улыбается. Остальные делают вид, что не сердятся.

         Дополнительную заботу приносит ввод в строй новую эскадрилью учебных самолетов Л-39. Летчики истребители готовятся к переходу на современные МИГ-29 и СУ-27. Когда командир полка Апакидзе организовывает полеты на своих истребителях, то весь город выходит на улицу. Зрелище захватывающее. Часть наших летчиков  из эскадрильи Л-39ых переходят в новый полк. Но в новом полку что- то не получается. Летчики никак не могут освоить боевой разворот с минимальным временем. Из конструкторских бюро присылают в Очаков летчиков испытателей. Им под шестьдесят лет и они Герои Советского Союза. Я впервые вижу уникальное пилотирование. После взлета машины уходят вертикально вверх и исчезают в синеве неба. До земли несется только рев, который давит уши. Потом они выполняют виражи даже быстрее, чем требуется. Секрет прост. Самолеты разворачиваются «стоя» на тяге двигателей. После полета с каждым пилотом боевой части испытатели уезжают. Летчики приступают к работе с вооружением на соседнем полигоне.
 
        Один из них Сережа Юзвишин, бывший секретарь бюро в  мою бытность секретарем парткома гибнет во время полета на бомбометание. На малой высоте он на три секунды потерял пространственную ориентировку в развороте. На городском кладбище киль самолета становится его памятником. У меня в столе лежит фотография, которую я сделал после одного из вылетов. Но ни в одну газету она не вошла по причине ошибки фотографа. В кадре  нет  ступней  ног. Хоронили товарища в закрытом гробу. Через месяц на полигоне случайно нашли еще фрагменты тела, ноги. Там и закопали их на глубину могилы. Мы понимаем, что это неправильно, но по другому ничего сделать нельзя. Связи со снимком происшествия не должно быть. Но горький осадок своей ошибки все равно беспокоит.  После расследования и принятия мер полеты возобновляются. Комисия найдет ошибки в обучении летчиков. Они для этого, комиссии, и создаются.

      На утреннем планировании командир полка зачитывает телеграмму о присвоении звания подполковника секретарю парткома. Потом обращается ко мне.
-В чем разница товарищ Ибрагимов Вашей службы и преемника? Я чего- то не понял?
- Я, товарищ полковник, служил за идею, а он за звание. Не обижайся Александр Павлович, поздравляю.  Однако в конце дня секретарь нашел время упрекнуть меня.
- Заки Гарифович. Я понял что Вы, скажем так, недолюбливаете меня. Могу я узнать, за что?
- За то, Александр Павлович, что Вы умный человек.
- И что в этом плохого?
- Понимаете, если бы Вы были летчиком или штурманом, то этот факт бы только добавил уважение. А Вы бывший инженер, поменявший свою работу на идеологическую.
- Все равно не понял. Многие меняют специальность. Например… Вы.
Я другой случай. Специальности менял по просьбе, а не по своему  желанию. Но продолжим. Умный человек всегда видит свою выгоду. А очень умный, как Вы, видит еще сильнее. И поэтому он способен совершать поступки, которые я не одобряю.
- Какие например?
-  Не надо меня ловить на слове. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Такие люди делают то, что выгодно им, а не делу. И еще. О формах сбора и использовании информации. Удачи Вам на этом поприще. И не думайте, что говорю от обиды. Ее нет. Звания и должности вторичны. Несмотря ни на что. Хоть камни с неба.

        На одном из заседаний парткома секретарь сообщает.
-К нам поступило устное заявление коммуниста М.  Он утверждает, что бывший секретарь Ибрагимов встал на путь ревизионизма. И подвергает сомнению руководящие указания партии относительно партийной дисциплины. Письменного заявления нет. Поэтому мы не начинаем партийного расследования. Просто хотелось бы услышать мнение самого коммуниста Ибрагимова об этом.
 Я понимаю в чем дело. Кому то очень хочется кинуть камень в «бывшего». Удел всех трусов. Не зря же он отказался летать.
По данному заявлению могу ответить только одно. Коммунист М. плохо изучает партийные документы. На последнем Пленуме ЦК КПСС генеральный секретарь товарищ Андропов четко заявил, что нельзя в партийной работе пользоваться старыми представлениями. Изменения в стране настолько очевидны, что их не увидеть может только слепой. В нашем примере М. Еще вопросы есть?
Слово взял разочарованный секретарь.
- Все понятно. Вопрос закрыт. На сегодня все. Вопросы есть?
- Есть. У меня устное заявление на недостойное поведение коммуниста М. И не думайте, что это месть.  Неделю назад я спешил на полеты. Меня остановил товарищ М. со словами.
- Заки, куда так несешься? На полеты? Разбиться же можешь. Я ему ответил тогда. Что трус не играет в хоккей. Но считаю такие заявления своему товарищу крайне неуместными. Все это слышали не менее трех человек и они подтвердят все сказанное.
Секретарь встал.
- И что же нам теперь делать? Вы будете требовать официального расследования?
- Нет конечно. Поведение коммуниста находится в этической области. Проведите с ним беседу. Может быть поможет. А меня такими словами с нерва не сдернешь. Я знаю действительную степень риска профессии.

        Работа меня устраивает. Даже полеты на малых высотах начинают просто нравиться своей стремительностью. По штатной должности я числюсь оператором, но командование разрешает мне летать с места штурмана. С полковыми штурманами у меня хорошие отношения. Я всегда рад помочь коллегам. В отпуска уходим до начала планирования на следующий год. Побывав в Крыму теперь часть отпуска проводим в кемпингах на берегу. За новую шевретовую куртку  у соседей «майчан» выменял гидрокостюм «супер калипсо». Жена часто ворчит, что по четыре часа плавать, это уже слишком.
- Ирина, у меня же нет подводных часов. Я плаваю, пока не устану.

        Часы «амфибия» есть у заместителя командира Степанова.
- Виталий Николаевич, продайте мне Ваши старые часы по цене новых. А Вы себе еще купите в Москве.
- Никогда. Хотя купить новые для меня не проблема.
- Ну тогда я подожду. Когда у вас деньги кончаться… .
- Заки, ты меня удивляешь. Я же мастер  по парашютному спорту. Деньги у меня всегда есть.
Через два дня при езде по аэродрому на своей машине он засмотрелся на тренировки каратистов с эскадрильи истребителей.  Встречная грузовая машина не могла посигналить по причине отсутствия клаксона. Матрос остановился и обреченно ждал, когда «жигуль влетит» в него. Степанов не пострадал, скорость не большая. Радиатор пришлось менять. Тормозная жидкость тоже вылилась вся. Несколько дней поиска «Невы» не дали результата.
- Заки, у тебя случайно нет тормозной жидкости?
- Есть, но я не продам. А  отдам пару бутылок… даром. А Вы мне продадите «Амфибию».
- Какой ты хитрый. Не дождешься.

          Через два дня полковник сам пришел в кабинет. Сняв с руки часы, положил на стол.
-Дуй за  «Невой», вымогатель. Да деньги не забудь.
 Через полчаса дефицитная жидкость из моих запасов уже на столе летчика снайпера.
- Спасибо, товарищ полковник. Вот обещанные деньги. Как и договаривались
«по цене новых».
- Ну ты меня совсем –то за «жлоба» не держи. Возьми сдачу. Хитрюга.
 
         История с часами на этом не закончилась. Закон парного случая привел нас с женой в Одессу.
- Ирина. Смотри на витрине часы «амфибии». Купи мне на день рождения. Юбилей все таки. И гравер вон в будочке, надпись сделает. На следующий день в кабинете обратили внимание на новые часы.
- Где приобрел?
- Командующий подарил. На день рождения. Еще извинился, что не золотые. А я и таким рад.
- Не заливай. Они обычно с гравировкой идут.
- Пожалуйста смотрите, вот и надпись есть.
Один из офицеров заинтересовался.
- Дай почитать. Ого.«Любимому в день рождения, Ирина». И какой же это Командующий?
- Когда мы поженились она была «Начальник паники», а теперь «Командующий». Может быть и да «Главкома» дойдет.

        Во всех следующих заплывах я возвращался в обещанное время. Вскоре точно такие же часы понадобились и жене. Став рентген- лаборантом, ей пришлось возиться с фоторастворами.  Светящийся циферблат и водонепроницаемость как нельзя лучше помогали в работе.

       Если в летной и штабной работе проблем не было, то с идеологией возникли сложности. Замполит регулярно проверял конспекты. Он не летал, а делать что- то надо.
- Товарищ майор. Принесите мне свой конспект первоисточников на проверку.
- А его у меня нет. И никогда не было.
- Как это понимать? Вас, что программа Марксистко- Ленинской подготовки не касается?
- Почему не касается. Я же  отличник боевой и политической, заметьте, подготовки. Просто я конспекты никогда не писал. Особенно работы Ленина.
- Они, что Вам не нравятся?
- Ну как Вы можете такое говорить? Вы же коммунист. Я просто их учу… наизусть. Давайте сравним наши знания хотя бы по одной работе вождя. Вы же сами мне ставите отличные оценки на семинарах.
- Понятно. Теперь я знаю кого назначить руководителем политических занятий в группе прапорщиков.
Да. Иезуиты могли бы позавидовать нашему подполковнику. Выиграв словесное сражение, я проиграл кампанию. Почему так получается? Работаю все лучше и лучше, а отношение к себе у некоторых начальников обратное. Еще один парадокс. И что то я стал много проигрывать начальству. Может быть надо меняться?

       На  всех занятиях была одна трудность. Непрерывные демагогические заявления  руководства страны надо было оправдывать. Если высказать свою точку зрения, то можно было бы сразу собирать вещи и «на выход» из армии. Программы следовали одна за другой. То продовольственная, то экономическая, то улучшение качества. Так до бесконечности. Самым обидным было, что они все жизненно необходимы. Но никогда не выполнялись   по очень простой причине. Не получая средств на их выполнения власть любого ранга рапортовала о завершении одной и переходе к следующей. Так высшие эшелоны власти толкали на преступления всех исполнителей. Я долго не мог понять причину сложившейся ситуации в стране. Небольшой опыт работы в политических структурах на многое открыл глаза. Политработниками в своей основной массе были никчемные люди. Интриги и доносительство при полной безответственности. На моей памяти нет ни одного случая строгого наказания за провалы в воспитательной работе. Аварии и катастрофы по вине человека их не касались.

      Из Ессаулки пришла телеграмма. Отец тяжело болен. Лейкоз. Шестьдесят своих лет он встретил уже в больнице. Молодость на речке Теча, куда сливали радиоактивные отходы проявилась самым страшным способом. Только год назад я вез ему новый катушечный магнитофон с записями «всего Высоцкого». Порой, слушая его песни, участник боевых действий плакал как ребенок. А про инвалида, у которого отрезали ноги в медсанбате он не мог слушать спокойно никогда. Я понимал, что ничего сделать нельзя. В январе его выписали на время домой. Ирина поехала на Урал, чтобы уходом своим облегчить  хоть некоторые моменты жизни. Неделя февраля уже прошла. А от жены ни письма, ни звонка. Дома за детьми помогает смотреть бабушка Ирины. Она приезжала к нам в Кипелово на зиму. А теперь перебралась совсем. Потому что ее старый дом совсем разрушился. Чем бы ни занимался, подспудная мысль беспокоит. Обещала вернуться к первому, а уже седьмое февраля. Вошедший в кабинет начальник связи полка немногословен.
- Самолет разбился, Ту- 104. Вихрь чувств как шквал. Внешне я спокоен. Майор продолжает.
- Все командование Тихоокеанского Флота погибло. Мне только что позвонили из Москвы.

        Через несколько дней узнаем подробности. Нарушение центровки и «показной» стиль пилотирования привели к самой тяжелой трагедии на Флоте. Целый рулон бумаги  ватмана, весом около тонны во время взлета сместился и обрек самолет на вертикальное падение «на хвост». Я уже хорошо знаю, что командование полка, дивизии и выше всегда готовит красочные решения для всех видов учений. Создается впечатление, что красиво оформленные плакаты гарантируют победу в операциях. Поэтому бумаги надо много. Некоторые офицеры даже карьеру делают на своих способностях к шрифту. Как мог Командующий Авиацией Флота позволить  везти и груз и людей в одном рейсе, навсегда осталось загадкой. Когда- то я сомневался в верности изречения, что верхи и низы, думая что другие знают свою работу, всегда ошибаются. Последствия катастрофы заденут всех, в том числе и наше соединение. Командующим Авиации Тихоокеанского Флота назначат в спешке человека, которого через короткое время переведут в Николаев. Ветер с востока продолжает «довлеть» над всеми другими ветрами.

          Через несколько дней я встречаю жену в аэропорту Одессы. Семейные новости неутешительные.  Отцу осталось немного. Еще одна плохая новость. Брат Ирины исключен из академии им. Жуковского по неуспеваемости. Сколько я не боролся с тещей по поводу перевода денег в училище и в академию, все было бесполезно. Она методично своими переводами споила сына. Армейский закон, что «даровые» деньги надо пропить выполнялся везде. В конце апреля мы с Ириной летим в Челябинск на похороны отца. До Москвы самолетом. Дальше билетов нет и мы переходим на скорый поезд и успеваем прибыть к началу «последнего пути» отца.  Назад билетов на самолет нет. Майские праздники и  сороковая годовщина Великой Победы сдвинула с места миллионы людей. Я даю телеграмму командиру, что опаздываю, и вновь поезд нас везет через полстраны.

         По приезду, захожу в кабинет командира полка для объяснений.
- Про опоздание забудь. Есть дела поважнее. Садись, надо кое-чего обсудить.
Я молча жду, когда командир подберет слова. Наверное, что- то действительно  важное.
- У нас старший штурман уходит на пенсию.  Возможно будут новые назначения. Штурман полка тоже подошел к предельному возрасту. Другой штурман полка не имеет штурманского образования. У него институт. Ситуация сложная. Тебя старшим штурманом не назначат. Я уже интересовался.   Но если ты согласишься стать штурманом полка, то тогда у одного из наших есть шанс занять высшую штурманскую должность в полку. Он хороший практик и опыт руководства полетами имеет. Если бы ты уже был штурманом полка, то никаких сомнений в твоей кандидатуре бы не было. Но «бы» у нас не считается. Я не скрываю и сказал все как есть. Подумай. Я не настаиваю. Ты и так уже кое что «пропустил». О разговоре нашем никому не говори. Может все поменяться в один день.
Какое блюдо  вариантов варится в отделе кадров и голове начальников, я не знаю.

          Вечером дверь открывается и на пороге брат Ирины. Он уже бывал с женой у нас ранее. А теперь один.
- Здорово Игорь. Каким ветром?
- Попутным, но не ветром, а самолетом. Попрощаться прилетел.
За столом выясняется. Командировка в Афганистан.
- Понимаете какая штука. Квартиру дали. Должность тоже. Детей нет и наверно уже не будет. Отказаться не могу. Придется ехать. Я уже собрался, а тут самолет к вам. Я и говорю летчикам. Подбросьте до Очакова. А они смеются « билет есть?». Я говорю, есть конечно, но стеклянный. Так за бутылку и прилетел. И еще мать настаивает, чтобы ключ с собой взял. Думаете поможет?
- Игорь. Это проверено много раз, и не сомневайся. Ждем тебя… со щитом.

         Вновь ежегодные учения по практическому торпедометанию. Я уже инструктор с рабочих мест оператора и штурмана. Мне предстоит самому сбросить торпеду на найденную лодку. Бесконечные тренажи закончены. Тем не менее подводное снаряжение в вещмешке. Тефлоновая сковородка и масло тоже с собой. Я уже знаю, что мидии вкуснее приготовленные, а не «вживую». Обязанности начальника разведки требуют доведения изменений обстановки на театре ежедневно. Это давно меня не обременяет. Знакомая работа. Старший штурман обеспечивает последнюю свою командировку. Меня, как офицера штаба, посылают на всякие согласования с подводниками. Я впервые в Балаклаве, базе подводных лодок. Знакомлюсь с командиром экипажа и уточняем детали маршрута лодки на глубине ее действия. Потом они кормят меня в своей столовой. Правда все названия помещений отличаются от наших. Невзирая на то, что мы служим тоже на Флоте. За столом никаких деловых разговоров. Не то, что у нас. Чтобы поддержать разговор спрашиваю.
- Не тяжело служить?
На меня смотрят как на больного.
- А разве служить бывает легко? Правда у вас есть преимущество. Смерть быстрая. У нас с этим похуже.
И меняют тему. Я удивлен таким преимуществом. Чего только не увидишь в Армии?
К концу дня возвращаюсь на базу в Херсонес.

        И на этот раз все полеты выполнены на отлично. Все- таки инструкторский полк, а не рядовая часть. Я впервые применяю самое грозное оружие против подводных лодок. Потом долго ищем торчащий из воды, окрашенный в полоску, обтекатель торпеды. Волнение три балла, волны захлестывают «изделие», но удача вновь на нашей стороне. Возвращаемся с минимальным остатком топлива. Все. Мною освоены все боевые применения противолодочной авиации. Чего я раньше недолюбливал этот род занятий?

         Вечером долго плаваю с сеткой. На берегу «нахлебники» ждут, когда со дна морского им привезут дары.  Целое ведро мидий вываливаю на раскаленный лист железа. Кое- кто уже «отдохнул». Начальник группы вооружения сегодня отмечает удачное применение оружия. Он еле идет в сторону воды. Хорошо, что тропинка под гору. Надо только вовремя подставлять ноги. Прапорщик Троц интересуется.
- Товарищ капитан, а куда Вы так стремительно идете?
- Купаться, Стефан. Остыть надо.
- Да вы что? Вам купаться никак нельзя. А вдруг утонете? Знаете как будет плакать жена? А дети. Сиротами хотите оставить? Чтобы они у гроба плакали и кричали «папочка, папочка, любимый наш. На кого ты нас оставил?» А жена как убиваться будет? Как она будет кричать. «И не пожил даже, новый цветной телевизор и не посмотреееел. Как я теперь однаааа буду в холодной постели? Лучше положите меня с ниииим и закопайте».
 Прапорщик увлекся. Его причитания перешли в рыдания. Заинтересовавшийся полк стал подтягиваться к месту плача. Капитан стал трясти голову. Потом закрыл уши и… побрел обратно в гору. Раздались аплодисменты «великому артисту». Даже командир эскадрильи оценил талант.
- Вам товарищ прапорщик надо медаль дать «За спасение на водах». Ведь недопущение происшествия все равно как спасение. Молодец.
Всем весело. Все хорошо. Что еще надо для полного счастья?

       Следующая предварительная подготовка особенная. Я уже не летаю, но в группе руководства полетами нужен специалист по предварительным расчетам места подводной лодки на случай изменения времени вылета. Командир определяет мне задачу.
- Бери все свое штурманское снаряжение и считай. И если лодки не окажется там где рассчитаешь, никакие прежние заслуги не помогут.
 Хорошо, что маршрут известен. А если они изменят скорость? Все может случиться.

        Всю летную смену на отдельном столе у меня графики движения условного противника. По данным экипажей я корректирую места. Непрерывное слежение выручает. Ошибок нет. Начальник разведки Центра подменяет меня на время обеда. Иван Секацкий уже подполковник, но работает как рядовой. В прошлую смену мы несколько раз теряли контакт. Поэтому и ввели новую форму дежурства. К концу полетов выясняется. Расчеты совпали с фактическими местами. А это главное условие успеха в авиации.

      Вечером начальник уходит со мной подальше от отдыхающих. Ему лучше не видеть нарушителей режима. Он сидит на берегу и охраняет мои вещи до самой темноты. Потом мы долго обсуждаем «мировые проблемы». Все равно делать нечего. Мы знакомы семьями. Я рад, что у него все в порядке. Сын Кирилл подрастает и уже выбрал свой путь в военную медицину.

       Отпуск в середине лета мечта «северян». Южане тоже не против. Мне хочется чтобы семья тоже увидела прелести чистой воды и подводного мира. Мы собираемся на мыс Тарханкут. Говорят, что это «Мекка» подводников. Посмотрим. Продукты на десять дней. Походный примус «шмель» и палатка. Проблему пресной воды решим на месте.
 
       В полночь безотказный Москвич выезжает из гарнизона. В шесть утра мы уже в Красноперекопске. Но у сестры долго не задерживаемся. Она нам предлагает заехать в поселок Стерегущий, там много баз отдыха. Мы действительно заезжаем и через минут десять едем дальше. Такой мутной воды и в Очакове много. К вечеру мы у цели. Но к берегу подойти нельзя. Обрывистые скалы высотой свыше семи метров захлестывают волны. Шторм. Море ревет и беснуется. Уже в темноте мы закрепляем палатку на безопасном расстоянии от берега и готовим ужин. Ослабление ветра дает надежду, что шторм долго не будет продолжаться. Уже поздней ночью дети в машине. Мы в палатке. Сон прекращает сомнения в правильности приезда на дикий берег.

      Утром непривычная тишина поражает. Солнце освещает идеально ровную поверхность до горизонта. Синяя вода просматривается до дна. Ни одной медузы. Видимо шторм отогнал этих вечных спутников купающихся подальше от берега. Дочери в восторге. К обеду пекло заставляет накрыть белыми чехлами и машину и палатку. Несколько машин становятся неподалеку. Я собираюсь в село Оленевка за пресной водой. Один из водителей машины  с Минскими номерами видит это.
- Идем со мной. Кое чего покажу. Канистру захвати с собой.
Мы спускаемся почти до самой воды. В трех метрах от кромки воды большой плоский камень прикрывает ямку.
- Здесь родник. Набирай воду. Камень опять на место не забудь. И чистой кружкой.
Я благодарю товарища за действительно неоценимую помощь. Проблема воды решена.

      Сетку с собой не беру. Камера автомобильного колеса обшита тканью плащ- палатки. В нее складываю мидии и редких крабов. В провалах скал много рыб, но ружье на берегу. Мне надо добывать «пищу насущную». Часа через два возвращаюсь. На конце длинной доски стоит дочь и хочет прыгнуть.
- Аня, подожди. Я научу прыгать в воду.
- Папа. Я умею. Нечего меня учить.
Я прекращаю обучение. Высота около  метра, не разобьется. Непослушный ребенок разбегается, наверно видела в кино, и плашмя летит в воду. Волны расходятся и скрывают на секунду тело. Потом визг оглашает окрестности. Дочь плачет от боли и обиды. У нее красный живот, руки и даже шея.
- Ты почему мне не сказал, что это больно?
- Бедная девочка. Я думал, что ты действительно умеешь прыгать в воду. Головой, «солдатиком», сальто там всякие. Я еще удивился, где ты так научилась?
- Не обманывай меня. Ты знал, что сейчас будет. Ты специально промолчал. Ты самый противный папа на земле. Вот.
 Через некоторое время обида проходит. Дети не умеют долго сердится. Не то что взрослые. Те могут всю жизнь обижаться.  Плов из мидий на прованском масле устраивает всех.

       Впереди суббота и воскресенье. Машин становится больше. Ночью под свет мигающих габаритов и стереомузыку нескольких автомагнитол танцы. Кошмар заканчивается в воскресенье вечером. В понедельник  из «жигуля» выходит поп. Большой крест поверх рясы. Он переодевается в легкие шорты и майку. Но крест не снимает. Его спутница, очень молодая блондинка ждет когда ей установят шезлонг. Наверно самой ей это сделать очень трудно, так как устройство очень сложное. Потом она усаживается под лучи мягкого солнца и раскрывает книгу. Названия не видно. Наверно молитвенник в суперобложке. Святой отец достает иностранный «комплект номер один». Ласты  со стеклопластиком, предмет зависти. Не у каждого спортсмена такие есть. Оранжевая трубка и маска в виде полуочков. Ружье гидропневматическое. Такие я видел только в журнале «спортсмен- подводник». Через часа три пловец возвращается и готовит обед. Он все делает сам. Блондинка давно укрылась за белым тентом. Странно, что с таким снаряжением и без добычи. Секрет выясняется вечером.  Добыча есть, но хранится в море. Я вновь плаваю до легкой усталости. О всех событиях на берегу мне сообщают мои очевидцы.

         Неделя проходит спокойно. Изредка неизвестные люди с рюкзаками идут пешком через нашу стоянку. Они появляются со стороны Оленевки и уходят в сторону  Евпатории. В нашем лагере их интересует только солнечные часы. Бронзовый загар покрывает наши тела. Мне  и старшей дочери он не причиняет ни малейшего беспокойства,  а вот жене и младшей хуже. Они уже потеряли часть кожного покрова и начинают интересоваться, когда поедем назад. Как быстро человеку надоедает даже хорошее.  Плов из мидий тоже надоел. Ирина достает литровую банку борщевой заправки и варит первое.  На этом наш отдых заканчивается. Сильнейшая аллергия жжет меня изнутри и мы свернув все вещи в узел выезжаем в сторону Черноморска. Там кефир чуть облегчает страдания. Лекарства тоже куплены, но пить их за рулем нельзя. Только в Красноперекопске у сестры меня поят коктейлем из лекарств и я сплю почти сутки. Через день все почти проходит и мы возвращаемся домой.

         Родители собираются на Урал и мы остаемся на хозяйстве в сельском доме. Ничего сложного нет. Мы приходим к мысли, что неплохо бы жить в своем доме… потом, когда нибудь. В городе уже идут разговоры, что на берегу Березанского лимана будут давать по шесть соток земли для садов. Ирина тоже написала заявление. Ждем. Правда я заикнулся как- то на эту тему с отцом.
- Папа. У вас полгектара огород. Дай мне соток шесть и я дачу построю рядом.
Отец долго думает, потом изрекает.
- Два хозяина в одном огороде не бывает.
Все понятно. Я больше не завожу подобных  разговоров.

        В конце лета начинаются изменения. Меня отводит в сторону от всех штурман полка подполковник Меликьянс.
- Заки, пойдем поговорим. Вопрос такого рода.
-Женского или мужского?
- Не перебивай. Я ухожу на заслуженный отдых. Пойдешь штурманом полка?
Ответ на него давно есть. Я уже обдумал предложение. По штурманской стезе я дошел до штурмана отряда. Потом десять лет штабной работы. И вот вновь, не с нуля конечно, но трудности будут.
- А кого старшим планируют? Данилевский тоже покидает нас.
- Расклад такой. Старшим самый подготовленный. Вы с Карлиным штурмана полков.
- Валеру? Он же алкаш. Что молодежи нет? Половину работы занимает писанина.
- У алкаша, как ты говоришь, все допуски на боевые применения. Я понимаю, что тебе не нравится. Ни у того, ни у другого нет такой штурманской подготовки как у тебя. У одного институт, у другого курсы. Поэтому тебе и предлагают работать в этом же кабинете….Для равновесия .
- Я конечно соглашусь. В этой должности есть и хорошая особенность. Не надо будет выпрашивать полеты. Я сам смогу планировать работу. Но боюсь будут особенности, не совсем приятные, скажем так, во взаимопонимании.
- Это все мелочи. Я рад, что ты соглашаешься. Готовь себе замену.

           После приказа о назначении на новую должность, я передал подотчет и класс преемнику Виктору Лукащуку. Маленький кабинет с сырыми и обшарпанными стенами стал новым рабочим местом. С Дальнего востока перевели нового заместителя командира полка. Узбек по национальности подполковник Вафаев стал моим командиром экипажа. И хотя Политотдел не рекомендовал формировать экипажи по национальному признаку, других вариантов не было.

        Несколько полетов и мы узнаем особенности друг друга. Иногда он допускает элементарные ошибки, теряя высоту.
- Командир, а почему мы на развороте «проваливаемся» на десятки метров?
- Это я тебя проверяю. Заметишь или нет.
 Все понятно. Человек никогда не признает своей ошибки. Это уже плохо. Я вспоминаю «главное правило авиации» старшего штурмана еще в Федотово. «Никогда не оправдывай своих ошибок». Видимо у моего командира не было таких учителей. Но в армии командиров, как и  родителей, не выбирают. Будем внимательнее. Я уже знаю многих командиров по совместным полетам. Самым подготовленным летчиком в полку, с моей точки зрения, стал командир эскадрильи подполковник Пелипенко. Он пожалуй единственный кто разбирался и в штурманской и в своей работе. Полеты с ним были  редким удовольствием и даже учебой.

         Командир экипажа просит ему помочь в ремонте квартиры. Мы с женой уже прошли все стадии косметического ремонта и не отказываемся.
- Кадам Шарипович, а сам то почему не помогаешь?
- А я не умею. Я лучше плов сворю. Сразу и отметим ремонт.
У его сына Артура, смышленого шестилетка спрашиваю.
- Артур. Ты помогаешь родителям с ремонтом?
- Дядя Заки, нет конечно.
- И почему, позволь спросить?
- А мы же недавно приехали. У меня же друзей еще здесь нет… .
Вот, оказывается, для чего нужны друзья. Устами младенца… и так далее.

      На базе соседнего полка в Николаеве Центр организовывает практические занятия по руководству полетами. Мы все сидим за пультами и прорабатываем различные варианты нештатных ситуаций. В конце занятий нам всем ставят положительные оценки и отпускают. Двойки ставить нельзя. Иначе придется повторить занятие. Я вижу своего командира по ОДРАПу Темьяновского.
- Толя. А ты что тут делаешь?
- Подожди. Познакомь меня со своим командиром полка.
Я подвожу товарища к полковнику.
- Леонид Васильевич, знакомьтесь. Мой товарищ.
-Анатолий Владимирович Темьяновский. Летчик испытатель и начальник летно- испытательной станции. Можно просто «ЛИС». У меня просьба к Вам.
Разенко настроен благодушно.
- Да пожалуйста, все что в моих силах.
- Отпустите сегодня моего друга Ибрагимова. Мы столько лет не виделись, а он мой штурман, еще отряда.
- Хоть на три дня. Сегодня пятница. До понедельника его искать никто не будет. Так что гуляйте.
Уже в гостинице, за столом я узнаю подробности перевода и до самого вечера обсуждаем новости. Поздним вечером, последним автобусом возвращаюсь домой. Привет от друга успокаивает жену. Никто ей не объяснил причину задержки, а сам я позвонить не догадался. Старею наверно.

       Только теперь я понимаю всю сложность и ответственность должности. И если в полеты я «вписался» легко, то дежурства в группе руководства полетами для меня самое трудное. Это действительно отдельная профессия. Уже получив допуск к самостоятельной работе однажды элементарно перепутал цели. Хорошо, что планшетистки подсказали. Дублирующая система контроля воздушного пространства сработала. Я начинаю понимать, в чем сложность руководства полетами. Напряжение даже больше чем в воздухе. Отвлекаться нельзя ни на секунды. Иногда вертолеты или самолеты других ведомств пытаются пройти над аэродромом во время полетов. Просто Очаков стоит на трассе воздушного движения и местных воздушных линий.

        Но вопросы взаимодействия внутри штурманской службы все же остаются. Идет «притирка» характеров и поиск единого понимания работы. Ее нет. И видимо не будет. Начальник отказывается делить участки ответственности. Мое мнение, что если мы все будем отвечать за все, и тогда возможны провалы, не принимается.
- Все будем отвечать за все. И прекратите писать лекции сами. Что, лейтенантов мало?
- А читать их на занятиях тоже лейтенанты будут?
- Нет. Читать будете сами. И расписываться в журнале.
- Понятно. Я по чужим конспектам никогда не выступал. И  никогда просто не переписываю текст из учебников. Стараюсь учесть наши условия и личный опыт.  Думаю, что это верный подход. Лекция должна быть интересной. Для всех.
Через некоторое время узнаю, что в полку меня уже «окрестили» единственным майором, делающего свою работу лично.  Вскоре начальник получает подполковника и уменьшает свои административный пыл. Оно и понятно. Главная цель службы достигнута.

         Телефонный звонок с утра, признак новых забот. Но в кабинете есть начальник, ему и брать трубку.
- Кого позвать к телефону? Майора Ибрагимова? Он здесь. Даю.
- Майор Ибрагимов слушает.
- Узнаешь? Москва говорит.
- Верю, но не узнаю.
Полковник Сорокин.
- Александр Павлович? Рад слышать. Чем могу быть полезен Разведке ВМФ. Или вопрос личный?
- Я не буду ходить вокруг да около. Предлагаю должность преподавателя в вашем Центре. Кафедра тактики и разведки. Должность майорская… пока.  Подумай. Вопросы задавай сразу.
- Должность летная?
- Да нет. Летать будет некогда. Но я знаю твои стиль изложения темы.  Меня он устраивает. Подумал?
- Александр Павлович. Большое спасибо за доверие. Мне осталось служить несколько лет. А может быть и меньше. Уходить с наземной должности думаю поздновато. Академии у меня нет. Поэтому «старший преподаватель» не светит. Спасибо, что вспомнили меня, но к огорчению своему вынужден остаться здесь.
- Ну смотри, как знаешь. Ирине большой привет. У нас все в порядке. До свидания.
Я положил трубку. Поздновато меня вспомнил товарищ. Начальник заинтригован.
- Кто это был?
- Начальник разведки Авиации ВМФ СССР, Александр Павлович Сорокин. Мы в одном экипаже три года отлетали. Дружили даже когда– то семьями.
- Что он хотел?
- Учителя из меня сделать… .
- У тебя такие друзья, а ты тут сидишь. Попросил бы что- нибудь получше.
- Поэтому и друзья, что я ни у кого ничего не прошу.
- А что за генерал, с которым ты на днях обнимался.
- А это? Мой бывший штурман отряда генерал Храмцов. Контроли его в моей летной книжке. Он у нас с комиссией по мобплану.  А что?
- Да уже ничего. В смысле сказать. Все понятно.
«Москва. Как много в этом звуке…». И только.   

        Инструкторы Центрального аппарата Авиации ВМФ частенько наведываются в полк. Особенно в летнее время. Как и многочисленные комиссии. В этом особенность южного гарнизона. Их надо встречать и … угощать. Я никогда не занимаюсь подобными делами. Выясняется, что зря. Часть летчиков и штурманов получают звания в зависимости от квалификации снайпер. Это высший класс в нашем роду войск. А контроль на класс могут  провести только начальники из Москвы. Меня спросили «в упор».
- Ты думаешь получать снайпера?
- Как? У меня и количество торпедометаний не хватает. Вот на самолете ТУ-95 норматив давно перекрыт. Но этих самолетов в полку уже нет. Тупик.
- Любой тупик имеет объезд. Думай.

          Когда начальник уходит в отпуск, я интересуюсь у штурманского начальства соединения.
- Товарищ полковник, могу ли я проконтролировать на третий класс около десяти штурманов?
- А что у них все нормативы выбраны?
- Так точно. Иначе бы я не звонил.
- Контролируйте.
 На второй день я вызываю в кабинет всех кандидатов.
- С сегодняшнего дня приступаем к полетам на третий класс. Я понимаю, что за него не платят. Но без третьего второй не получить. Налету у вас всех хватает.
- Товарищ майор. А полетов на боевое применение когда еще наберем?
- Читаем приказ. В нем не сказано «полетов». В нем сказано о количестве боевых применений. Сколько в одном полете вы их выполняете?
- Воздушная разведка, химическая, поиск лодок, бомбометание, еще кое- что, много.
- Вот и считайте их, а не полеты. Экзамены сдать сегодня. Командирам эскадрилий уже даны указания о планировании таких полетов на контроль.
Через две недели документы на присвоение классности отправил в Центр.
Я уже знал, что если людей не подгонять, то одни постесняются просить за себя, другие просто поленятся. Вышедший из отпуска старший штурман  удивлен.
- Как ты добился?
- Приказ прочитал и нашел возможность. Летный состав надо подталкивать и  уважать. Остальных на следующий год запланируем. В соединении уже знают о моей инициативе и… включают в план следующего года контроль на присвоение «военного штурмана- снайпера». Так помогая другим, я начинаю помогать и себе. Как все связано в этом мире?  И идея это не моя, а соседнего с ОДРАПом полка еще в Федотово.

          Наконец – то городской совет и районный нашли земли под дачи для Очакова. Центральная больница тоже в списке получателей заветных шести соток. Сразу организовались три дачных кооператива. Начинается бум строительства. Мы идем несколько другим путем. Двенадцатого апреля высаживаем двенадцать плодовых деревьев. Пока  будем строить домик, деревья будут расти. От нашей квартиры до дачи пятнадцать километров. Это не так уж и далеко. Тем более, что ходит автобус. Жену выбрали председателем кооператива «Букет». Придется помогать.
Папа недоволен, что я стал реже ездить к ним. Но мнения своего не меняет. На службе задачи усложняются. Свободного времени все меньше и меньше.

      В полк регулярно поступают новые вертолеты. Вот уже и транспортно- боевой  на  стоянке. Он оснащен пулеметом и ракетами. Вновь переучивание, уже официально и мы летаем на полигон. В моем распоряжении пулемет с вращающимися стволами. След на полигоне от пуль как от  «воробушек, купающихся в пыли» из песни барда. Командир прицеливается корпусом вертолета и посылает ракеты в цель. С земли идут только отличные и хорошие оценки. Оно и понятно, там наш же подчиненный. Командование нашло выход устранить плохие оценки. На полигон посылаются руководителями заходов на боевом пути штурманы своей части. А они всегда хорошие исполнители. При хорошей погоде я сам вижу результат, а ночью и за облаками о точности бомбометания можно только верить результатам с земли.

        После полетов застаю дома брата жены.
- Ну ты как всегда неожиданно. И без телеграммы.
- Телеграмма денег стоит… как раз три литра. Девчонки «мухой» за пивом для родного дяди.
Ирина слышит приказ.
- Игорь. А ну встал. Упал- отжался, встал. Бегом сам и чтобы «мухой». У нас пиво детям не дают.
Игорь смеется и сам идет в магазин.
- Это надо же. Старший сержант командует майором и капитаном на майорской должности.  Непорядок.

         Вечером мы слышим о войне из первых уст. Он был начальником вооружения вертолетного полка и имеет медаль «За боевые заслуги» и еще одну Афганскую.  Разница между рассказами тестя и его сына огромная. Неужели так сильно изменилась страна. Самая главная новость, что надежды на победу там нет. Слишком много подлецов в руководстве служб обеспечения.
- Да там любой большой начальник прибывает за наградами и деньгами. Солдат жалко. Они часто в безвыходном положении. Половина жертв по глупости.
- А у вас пулеметы не заклинивают ленту?
- Там тонкость одна есть, а что?
- Да у нас почти в каждом полете не можем нормальную очередь отработать.
- Завтра посмотрим.
На другой день я знакомлю нашего инженера  по вооружению А.И Попова с Игорем. Они вдвоем «набивают» ленту и проверяют правильность… обычной спичкой. Все просто. Больше отказов вооружения нет. Собираясь, вспоминает.
- А насчет ключа, все правильно.
- Пригодился?
- Конечно, раз приехал обратно. Теперь я его всегда беру с собой.
Через неделю он отбывает с целой парашютной сумкой закруток и других даров Юга.

       Бабушка жены просит отвезти ее на Урал.
-Вас целыми днями дома не бывает, а мне уже ходить трудно. А Нина на пенсии, вот пусть и ухаживает за мной. Дочь все таки. В общем, я лечу с Игорем. Кстати последний раз я летала с Уточкиным. Веселый такой парень… .
Мы провожаем родственников до аэропорта. Потом возвращаемся, понимая что бабушка больше к нам не приедет.

        Дочери радуются ослаблению контроля со стороны «статсдамы». Я почти их не вижу. Жена тоже не всегда может заниматься ими. Дежурства по неделям. При любой аварии ее вызывают  на работу, невзирая на субботы и воскресенья. Рентгеновские снимки нужны хирургам и травматологам.  Но дети уже большие и могут позаботиться о себе сами.

       Наши экипажи сами перегоняют машины с завода в Уральском городе Кумертау. Просто после поломки вертолетов при приземлении в Казани на одну из улиц и столкновения с трамваем, командование Авиацией запретило этот вид работы другими частями. Тогда жертв не было, но шуму, разборов и наказаний  много.

        На одном из перелетов  командир Пелипенко М.И ощутил тряску и выбрав площадку сел на поляну. Этим он спас и экипаж и машину. Начавшееся разрушение винтов он устранил уменьшением мощности при посадке. Добавив себе авторитет, он и стал одним из планируемых «перегонщиков» из Кумертау в Югославию.  Два боевых вертолета власти  Белграда закупили  за восемь миллионов долларов, каждый.  Меня с командиром Вафаевым тоже проанкетировали как запасной экипаж для полета за границу. Сразу после ноябрьских праздников экипажи должны «вылететь» на завод. Мы спокойно отметили день революции и вышли на службу.

       Все изменилось в один день. При перегоне вертолетов на Дальний Восток экипаж «из хулиганских побуждений» снизился на маршруте и повредил вертолет проводами. Поломку пытались скрыть, но потерю радиоактивного прибора определения обледенения невозможно  возместить. Вновь разборы и решение командования, «в командировку отправить самых ответственных людей». Так мы с командиром оказались теми  «самыми» за успех перегонки через полстраны и Европу новых машин.

       В штабе Авиации ВМФ в Москве мы сдаем свои удостоверения личности и получаем взамен иностранные паспорта. Второй экипаж Пелипенко и В. Лукащук, мой преемник в должности начальника разведки. Опять при любом исходе задания командование могло заметить, что послали «самых ответственных». В любой армии наверно начальники стремятся основную ответственность переложить на других. Но мы не возмущаемся. Это естественно. Я вновь изучаю методику полетов за рубежом. Нейтральных вод на маршруте нет. Полет над территорией Союза, Венгрии и Югославии. Переводчики  нам не нужны. В странах Варшавского Договора можно работать на русском языке.

       Самолет АН-26 доставляет нас  на подмосковный военный аэродром. Нам быстренько рассказывают особенности оформления документов.
- Остальное изучите сами. Сегодня у нас похороны. Хороним бывшего штурмана полка. Кого? Я спрашиваю просто из вежливости.
- Вы его не знаете. Он к нам из Кипелова прибыл.
- А все- таки, кого? Я там двенадцать лет отслужил. Верой и правдой.
- Николай Николаевич Л.
- Он бывший мой штурман эскадрильи.
- А может быть, Вы на митинге выступите? Наши никто не хотят… .
- А что случилось?
- Он уже на пенсии. Поссорился с женой. Потом ушел в гараж, завел машину и… .
- Оформили как несчастный случай?
-  Да нет. Записку нашли. Как насчет выступления?
- К сожалению никак. О мертвых либо хорошо, либо ничего. Закон такой. Извините.

          Середина ноября. На Урале мороз давно устроился поудобнее в каждом уголке природы и  на заводском аэродроме. В огромных цехах сравнительно тепло. Я впервые на авиационном заводе. Увиденное поражает. Те же станки, что и в моем цехе в родном городе Миньяре. Прошло двадцать пять лет, а оборудование не изменилось. Но есть и новинки. Места для аргонно-дуговой сварки представляют собой металлические баки. Внутри  сварщик. Аргон тяжелее воздуха и человек работает высоко задрав голову. Кошмар. Но рассматривать некогда. Два вертолета уже облетаны заводскими летчиками- испытателями. Нам предстоит тоже выполнить облет и принять машины для перегонки. Ждем погоды. Облет только в хорошую погоду. До Нового Года далеко, успеем. Мы живем в гостинице в городе и собираем квитанции за проживание. После возвращения из командировки начальник финчасти обещал оплатить часть расходов. Неделя проходит в ожидании. Никакого антициклона. Снег идет каждый день.

       Суббота и воскресенье на заводе выходной. Я отпрашиваюсь у командира и еду в Уфу. Один день у сестры и в воскресенье автобусом возвращаюсь в Кумертау. Погода улучшается незначительно и мы решаемся на облет. Хорошо, что вычислительная машина работает безотказно. Из облаков мы «вываливаемся» прямо перед огромным зданием цеха на свою площадку. Вертолет принят. Теперь, чтобы улететь необходимо «добро» диспетчеров по этапам полета. Вновь ждем погоды. Вот оказывается в чем особенность всех перегонов авиационной техники. Мы начинаем ворчать на погоду и вообще на природу. Местные не соглашаются.
- Вы бы летом побывали тут. Швейцарии до нас далеко. У нас лучше.
 Мы делаем вид, что верим.

           Еще через неделю понимаем, что ждать и догонять, самое плохое в жизни.
- Командир. У нас же все допуски при минимуме погоды. Давай улетим, пока сроки не вышли.
- Кто же нас выпустит?
- На первый этап заводчане. Им это очень нужно. Потом мы сами будем договариваться с диспетчерами. Рассчитаться есть чем.

          Через день в Куйбышеве (Самаре) хорошая погода. Самолет с техниками уже взлетел и на подходе к первому аэродрому. Мы собираемся на вылет и узнаем, что парашютов нет. Вафаев возмущен.
- Почему кресла пустые?
- А мы продали вертолет, а не парашюты. Вам надо было с собой взять из Очакова.
- Тогда дайте взаймы свои.
- Пожалуйста. Распишитесь. После окончания перелета доставите их сюда. Знаете сколько они стоят?
- А пенопластовые вкладыши в кресло есть?
- Они уже в вертолете так как входят в комплект.
- Экипаж, что будем делать?
- Лететь командир. Бросать машину все равно нельзя…. Мы же расписались.
- Если все согласны, летим.

          Оренбургские степи, как огромное белое море. В ведомом экипаже вопросы навигации решили просто. Они подходят к нам на несколько десятков метров и уже «не оторвутся от хвоста» до самой посадки.  Внезапно машина Пелипенко резко пошла вниз. Обеспокоенный командир запрашивает.
- Что случилось?
- Все в порядке. Потом скажу.
Через минуту боевой порядок восстановлен. На аэродроме  нас уже ждут. Пока техники заправляют вертолет, выясняется. Ведомый  спас козу, разогнав стаю волков.

          После обеда мы вновь в воздухе. Следующая посадка в  Балашове. Внизу свинцовые воды Волги. Наша трасса идет по середине великой реки. Она еще не «встала» и парит как кипяток. Я даю поправку и вертолет летит по левому берегу.
- А что штурман, местная воздушная линия по берегу идет?
- Нет конечно. По середине матушке- Волге.
- Тогда в чем дело?
 Командир должен быть строгим. Иначе, какой он командир? Так, палочка без ноля.
- Наша высота триста метров. Качество вертолета четыре. Ширина реки восемь. Если откажут двигатели, то при планировании уйдем всего на километр. Купаться сегодня нельзя. У нас даже жилетов нет.
- Так ее сейчас пересекать надо.
- Мосты строятся в основном поперек реки. Мы так же полетим. Но выше.
Я знаю, что нарушаем правила. Но диспетчеры нас не видят. А только слышат. Слепо выполнять план перелета глупо. «Риск- это действия без запаса». Так говорил мой первый командир Коробкин Н. Д.  Балашов встречает минусом двадцать и ветром. Мы зачехляем винты. Чтобы за ночь не образовался лед. Общежитие при училище сегодня наш дом. Я понимаю шутку транспортников.  Они говорят, что единственным их преимуществом является сон каждый раз в чистой постели. 

       Утром долго ждем решения на вылет. В Воронеже погода крайне неустойчивая. Но по маршруту запасные аэродромы открыты. Диспетчер колеблется, выжимая из ситуации максимум прибыли. В конце концов наши аргументы перевешивают сомнения и мы бежим к вертолетам. Уже на подходе спрашиваю у штурмана Лукащука.
- Витя, а где твой белый шикарный шарф.
- Подарил волкам.
- Как это?
- А над Оренбургскими степями у меня чуть  назад отъехала дверь. И шарф, как змея, туда мгновенно выполз. Так подарок жены достался хозяевам снежных просторов.

        Сразу после взлета попадаем в облака. Я перехожу на ориентировку по приборам. Ведомый подходит еще ближе и просит включить бортовые огни. Командир все чаще спрашивает «где летим?». С земли очень любознательный диспетчер тоже запрашивает расстояние до  аэродрома Петровское. Я отвечаю. Тут же слышим команду.
- Вам посадка в Петровском. Как поняли? Вам посадка в Петровском.
Командир подтверждает, что команду приняли и мы заходим на незапланированную точку. Самолет уже в Воронеже, но вылететь к нам не может по погоде.

        Профилакторий военного аэродрома длинный барак. Батареи еле теплые. Равнодушная дежурная интересуется.
-Второй матрас брать будете?
- Нет конечно. Мы не принцессы на горошине. Перетерпим. Вечером греем чай единственным кипятильником. Холодно. Командир разрешает по «тридцать  грамм для сугрева». Заболеть никак нельзя. Но в постели, даже в одежде, ощущается близость зимы. Я иду к дежурной.
- Извините конечно за беспокойство. Второе одеяло можно нам получить?
- Так я же вам предлагала по второму матрасу. Вы отказались.
- А матрас второй для чего?
- Как для чего? Укрываться. У нас все берут.
 Действительно под дополнительным грузом ваты теплее. Хорошо, что на второй день погода смилостивилась. Мы покидаем Петровское, так и не поняв, город это или село.

        Воронеж красив с высоты триста метров. Огромные сады вдоль реки. Нас принимает заводской аэродром, он почти в черте города. В общежитии комнаты на двадцать человек, но гораздо теплее чем в городе Петра. Вертолеты готовят уже техники. Мы пока только раз воспользовались своими допусками. И подготовили авиатехнику к повторному вылету. Следующий пункт Полтава. В Воронеже командир предлагает докупить «НЗ» в виде сала.
- Ну что экипаж, может возьмем немного. Сало по три рубля.
- Командир. До Полтавы хватит. Это же Украина. Там и возьмем, дешевле.
 Несколько дней вновь погода словно издевается над нами. Днем снежок из низких облаков засыпает город. В субботу и воскресенье солнце. В понедельник вновь снег. Проходит неделя. Целые дни мы на аэродроме. Вечером как в казарме.
Сопровождающие нас техники регулярно «списывают» спирт из систем вертолета. Мы не возражаем. Но и не поддерживаем их. Перед командировкой мы прослушали множество инструктажей  политработниками и другими ведомствами. Нас предупредили, что если правительственное задание сорвется по нашей вине, то немедленно уволят из армии. А право на пенсию «заработали» из всей группы только  Пелипенко и я. К тому же меня назначили партгрупоргом. Второй экипаж меня побаивается, видимо из- за «секретарского» прошлого.

        Первая  неделя декабря  прошла в ожидании. Кто кому надоел неизвестно. То ли мы диспетчерам и заводским властям. То ли они нам. В понедельник появилась надежда на вылет. Ровно в полдень солнце в разрывах облаков и «добро».  После нашего взлета самолет сопровождения взлетает и через пару часов он уже в Полтаве. А мы попадаем в настоящее «молоко». Командир пытается снизиться под облака, но я категорически против.
- И не думай даже командир. Мы не можем идти под облаками из-за безопасных высот. Набирайте шестьсот и никаких сомнений.
 Локатор работает. Все системы тоже. Что еще может быть лучше. Я не смотрю за борт совершенно. Ведомый почти вплотную за нашим «хвостом». Диспетчера регулярно запрашивают высоту полета и количество баллов облаков.  Мы спокойно отвечаем истинную высоту и,  что облаков всего семь- восемь баллов.  Два часа в облаках беспокоят командира,  но больше всего известие, что на аэродроме в Полтаве идут полеты по минимуму погоды. Мы запрашиваем условия. Командир вновь пытается снизиться.
- Командир. Снижение только на посадочной прямой. На привод мы выходить не будем. Просите триста метров. Выше нас будут «ихние» ТУ- 22ые.
- Товарищ командир. Мы в районе четвертого разворота. Снижение 2-3 метра. Проходим дальний привод, высота двести. До полосы четыре километра. Подходим к ближнему приводу. Высота восемьдесят, полосу наблюдаю. Запрашивайте разрешение на посадку.
- Посадку разрешаю. Несется с земли и командир сажает машину у первой «рулежки».
- Ваша стоянка у четвертой.
- Командир, взлетай и садись у четвертой. Эти три километра мы будем полчаса рулить. У них самолеты на кругу ждут.
Уже на стоянке командир снимает меховую куртку. Ему жарко. Усы покрылись сразу инеем. Как он не мерзнет? Южный человек. Я иду к штурману второго экипажа.
- Ну как Виктор  полет в облаках?
- «Хвостовую навигацию» освоил. Честно говоря неуютно как то было. А почему мы на привод не выходили?
- Зачем? Это потеря еще пятнадцати минут. А у них полеты по минимуму. Каждый вылет на счету. Декабрь. А класс, видимо, не подтвержден. Пошли сдавать документацию секретную.

         Вечером за столом Вафаев просит минуту внимания.
- Я прошу эту стопку выпить за нашего штурмана. Я сегодня еще раз убедился в его подготовке. А обеспечение захода при минимуме вообще класс. Выйти на ничем не обозначенную точку четвертого разворота.  Чтобы ты так всегда летал. И не только в этой командировке. Спасибо.
 Оказывается вот в чем дело. Весь полет в облаках его терзали «смутные сомнения».
- Командир. У меня в летной книжке тысяча часов полетов в облаках. Я в них себя чувствую лучше чем в ясную погоду. Ну как учитель иностранного языка при проверке инспекторами гороно или облоно.
- Это почему?
- А они проверить не могут. Вынуждены доверять.
- Это ты к тому, что я в облаках тебя проверить не могу.
- Так точно, товарищ командир. За всю штурманскую службу. Ура.

        Полтава оказалась «неприступной» не только для шведов. Диспетчер военного аэродрома никак не хотел нас выпускать при сомнении в погоде.
- Вы и так нарушили все правила перелетов. Мыслимое ли дело принимать вас при минимуме погоды. Вы знаете, что на время вашей посадки «внезапно стало ясно»? И садились вы при «простых метеоусловиях». Вот и улетайте при них.
 Мы спорили не сильно. Да ладно. Отдохнем дня два. Говорят, тут памятник есть Полтавской битве. Да и сало надо купить.

        Когда мы подошли к прилавку, то трое участников перелета уставились на четвертого, то есть меня.
- Ну и сколько оно стоит на хваленой Украине?
- Ничего себе. Пять рублей за килограмм. Все верно. Берем.
- Ты же говорил, что будет дешевле.
- Ничего вы не понимаете. Раз здесь дороже, значит… лучше и вкуснее.

        Вечером получили истинное удовольствие, посетив кинотеатр. «Человек с бульвара Капуцинов» вернул нас в романтическое прошлое Америки. Мы на время забыли, что это основной вероятный противник.  На другой день, благодаря плохой погоде, долго стояли у памятника победителям. Отлитый из чугуна орел «парил» высоко над головами. Недалеко скромный памятник погибшим Шведским воинам. Раньше люди были благороднее. А может быть власти?

        В столовой нас обслуживала официантка с необычными формами. При обычном телосложении сидеть она могла только на двух стульях. Один из членов экипажа сопровождения сразу «увлекся» ею. Неделю мы жили почти не видя товарища.   Молодая женщина была вдовой. Как то она сама призналась за ужином в ответ на обычный комплемент.
- Да меня многие любят. Замуж только никто не берет. Проклятие что ли на мне?
Иногда мы видим диспетчера, горячо доказывающего этой женщине свою правоту.

        Мы не знаем истинных причин изменения поведения ответственного за наш «выпуск».
- Так ребята. Мне кажется вы «загостились» у нас. Давайте думать. Я могу разрешить вам разведку погоды. Вы взлетаете, докладываете, что условия хорошие и уходите со связи. Я продолжаю вас вызывать, а вы уже держите связь с другими постами. За риск бутылка спирта.
Нас такое положение устроило. Диспетчера тоже. И от нас избавился. И еще приз получил. Что же он такой настойчивый? Может быть правы французы со своим  вечным «Шерше ля фам»?

          Сценарий выполнен безупречно. Мы взлетаем с целью доразведки погоды и доложив, что  опасных явлений нет, прекращаем связь с аэродромом. Командир уже не так беспокоен в облаках. Ведомый вновь осуществляет «хвостовую навигацию» и мы проходим половину Украины. На этом этапе мы ближе всего до Очакова. Но нам надо «не туда». Белая Церковь встречает промозглым ветром и оттепелью. Наши унты выглядят нелепо. Ничего страшного. Меховые ботинки и даже туфли на борту вертолета. Давно я не был на аэродроме дальней авиации. Но радости от встречи с самолетами ТУ-95 нет. У некоторых машин разбито остекление. Двигатели сняты. Мне отвечают, что запчастей не хватает, скоро вообще станет летать  не на чем. Старший штурман полка получил «сверху» команду проконтролировать нашу подготовку. Он сам удивлен таким приказом. Но процедуру опроса экипажа и инструктаж выполняет. Здесь порядки другие. Выпустят нас только при отличной погоде. Но судьба решила сделать подарок. Видимость «мильон на мильон» и мы взлетает впервые в назначенное время. Военные аэродромы не обходим. Полеты всех самолетов запрещены из –за катастрофы в Ивано- Франковске.  Мы идем в боевом порядке. Командиры словно по нитке маршрута на карте идут идеально.
Спокойствие и эпизодический контроль меня устраивает. В таких условиях можно летать и без штурмана. Но все приборы в работе. Мало ли чего может произойти с погодой. Внизу Карпаты. Лысые горы с пастбищами частично покрыты снегом. При подходе к Мукачево, с удивлением отмечаю, буйство зелени. Аэродром принимает нас во время своих полетов. Посадка означает завершение части перелета по своей территории.
Вновь сдаем документы в секретную часть, и нас везут в город. Центральная гостиница полупустая. Десятое декабря. Карпаты освобождаются от снега. Наплыва туристов с лыжами нет.

          Несколько дней дождя не позволяют даже расчехлять машины. Мы ездим на аэродром «для очистки совести». Официантки летной столовой возмущаются, что надо кормить «каких- то гражданских личностей». Я иду к заведующей столовой и требую вызвать командира части обеспечения. Она в панике.
- А что случилось, товарищ не знаю как Вас называть?
- В продовольственном аттестате написаны наши фамилии и звания. Мы выполняем очень серьезное задание. На нашу одежду Вы не обращайте внимания. Если еще раз я увижу небрежную работу Ваших подчиненных, разговаривать с Вами будут в другом, далеком отсюда,  месте. Я все понятно объяснил? 
В зале смуглая официантка обслужила нас вне очереди. Потом села на стул рядом. Спинка сидения впереди. На нее сложены груди, как расчехленные орудия.
- Ребята, Вы нас неправильно поняли. Мы вас кормили в конце, чтобы потом могли поговорить без лишних глаз. А вы недогадливые такие. Вы же мужчины. Подумайте. Такие гарные и в командировке. Особенно вот он… с усами. А заведующая вообще на Вас глаз положила. Она холостая. Да и мы «не очень замужем». Ну что? Останетесь после ужина?
 Растаявшие летчики улыбаются. Конфликт исчерпан. Но это уже перебор. Провокации нам не нужны.
-У меня предложение, красавица.
- Какое?
В голосе неподдельная радость.
- Вы делаете свою работу … хорошо, а мы свою. Договорились?
- Конечно да.
В голосе уже нет безумной радости. Но все оставшееся время она улыбается приклеенной улыбкой, когда подходит к нам.

         Вечером скрытое недовольство проявляется.
- Заки Гарифович. А что это Вы за всех все решаете?
- Вы про это? Объясняю. Кто любит подледную рыбалку? Знаю. Вы Михаил Иванович.
Так вот сегодня нас ловили на голую блесну. Даже наживки не было. И мне показалось, что вы готовы поверить искренности девушке «почти не замужем». А звания наши и фамилии они узнали из продаттестата. Я сам заведующей сказал. Чтобы она нас побаивалась, скажем так. Неужели вы действительно думаете, что мы им интересны. У них целый полк лейтенантов истребителей… . Пойдемте лучше в магазин. Тут снабжение лучше чем у нас. Граница близко.
Действительно. В маленьком киоске покупаю нейлоновые струны для гитары. Пригодится.

           По вечерам мы смотрим зарубежное телевидение. Польская речь перебивается Чехами и Венграми. Ни один фильм нельзя досмотреть до конца. Зона неустойчивого вещания. В свободное время ходим вокруг центра города. С удивление узнаем, что в маленьком городке много церквей, костелов и даже одна синагога. Еще есть девичий монастырь. Говорят вход свободный… .

           У ворот монастыря сидит нищий.  Один их наших сунул руку в карман. Потом, посмотрев на меня, прошел мимо. Через два шага упал как сбитый  ударом. Я помогаю подняться и шепчу.
- Хотел дать деньги, давай. Не смотри ни на кого…. Падать не будешь.
В монастыре идет служба. Хор женских голосов чист, как хрустальная вода. Мы еле протискиваемся поближе. Лучше бы не подходили. Певиц младше семидесяти лет  нет. Но голоса превосходные.  Ни одного слова не понимаем. Оно и не нужно. Спокойствие и умиротворенность в каждой ноте. Интересно, сколько продлится состояние удивления? Как много мы еще не знаем о своей стране. Шальная мысль приходит в голову.  Никто ей не мешает своим присутствием. «А если замполитов заставить так петь? Повысится ли идеологический уровень в войсках?»

         На выходе нищий получает наши копейки. Никто не падает. В темноте возвращаемся в надоевшую гостиницу. Там нас уже ждут. Женщина лет тридцати из соседнего номера частенько заглядывает к нам. То ей срочно нужен наш единственный кипятильник. То она не может угадать слово в кроссворде. То срочно нужна таблетка анальгина. Сейчас она с новой  колодой  карт.
- Привет ребята. Уделите даме несколько минут. Она вас научит новой игре.
 Мы уже знаем, что она кандидат наук из Харькова и здесь в командировке. Неужели в Мукачево есть НИИ? Отказываться неудобно, но не мне. Я начинаю кипятить в стаканах воду для вечернего чая. Товарищи внимательно следят за руками женщины. Она хохочет, оставляя друзей в дураках. Потом проигрывает сама несколько раз, но не унывает. Я интересуюсь.
- А у Вас кроссворд весь разгадан?
- Да нет. Он на столе. Можете взять. Я комнату никогда не закрываю. ДАЖЕ НОЧЬЮ. Там грабить нечего.
 Я беру со стола журнал и дотрагиваюсь рукой до электрического чайника. Он теплый. Потом устраиваюсь на своей  кровати и начинаю думать над вопросами. Игра освоена. Чай выпит. Женщина уходит. Мужики хотят обсудить гостью. Но я прижимаю руку к губам и показываю на розетку в стене.
- Кто хочет прогуляться перед сном?  Как назло по ночам погода хорошая.
 
          На улице все объясняю. И про наличие чайника. И про излишнюю настойчивость гостьи.
- Я не думаю, что она агент. Вывести нас из строя для них раз плюнуть. Но видимо пока это не требуется. А вот, что это очередная провокация наших служб, не сомневаюсь. Задание то правительственное. А это или прикрытие, или  наоборот. В любом случае мне не хочется, чтобы наши фамилии были в ее отчете.
- Заки, ты что книжек шпионских начитался?
- Да нет мужики. Опыт работы в радиоэлектронной борьбе и в разведке. Не хотите слушать, не слушайте. Потом пожалеете.

         С этого дня никто не остается наедине с дамой. Мы вежливы и скучны. За день до вылета женщина исчезает из гостиницы. Погода установилась. Завтра продолжение «великого пути». О том, что вылет действительно состоится, узнаем по прибытии таможенников. Они осматривают весь вертолет и наши личные вещи. Зимнюю одежду и секретную литературу мы оставили под роспись в штабе авиационного полка. Наконец все процедуры пройдены и к двенадцати часам двадцать первого декабря мы поднимаемся в воздух. До границы всего сорок километров. Диспетчеры разрешают пересечение государственной линии. Сразу становится понятно, что мы покинули страну.  Нигде ни одного ствола поваленных деревьев. Нет разбросанных ящиков и техники на полях. Каждый трактор стоит под навесом. И самое главное отличие, ни одного листа шифера на крышах. Везде красная черепица. И почти нет необработанных участков. Поливные поля расчерчены линиями каналов. Да, здесь умеют работать. Уже по этим признакам я вижу насколько мы отстали в культуре земледелия. Аэродром  под Будапештом встречает нас осенним теплом. Мы обедаем в столовой воинской части и спешим к машинам. Штурман экипажа сопровождения относит план перелета к диспетчеру  и получает «добро в течении получаса».

         АН-26 уходит в серое небо и скрывается в редких облаках.  Диспетчер торопит нас и мы  покидаем гостеприимных хозяев. Полет не сложен. Маршрут до Белграда просчитан давно. Мы занимаем тысячу двести метров и спокойно идем до границы. Диспетчер разрешил нам связь с Югославскими товарищами и…пропал. Белград молчит. Командир устал запрашивать разрешения на пересечение границы. Мы в безвыходном положении. Возвращаться нельзя, связи нет. Пересекать границу тоже нельзя, нет разрешения. Но мы не можем стоять на месте. Куда- то лететь надо. И мы продолжаем полет. Но «добро» на полет было, значит можно выполнять план перелета. Граница осталась за кормой наших воздушных кораблей. Два истребителя МИГ-29 промелькнули мимо. Но выше нас. С земли идут непонятные запросы на английском языке.
- Командир, кажется нас запрашивают. Позывной то наш. Я кроме цифр и нескольких фраз ничего не разбираю. Но слово «Геликоптер» сразу все ставит на место.
-Товарищ командир ответьте. «Геликоптер» это мы.
- Я геликоптер двадцать один шестьсот двадцать первый. Следую из Будапешта в Белград. Разрешите пересечение границы.
 С земли несется.
- Геликоптер, ду ю  спик энглиш?
Я вижу недоуменное лицо командира.
- Что они спрашивают?
- Они спрашивают, говоришь ли ты по английски?
 Мой командир переходит, по его мнению, на иностранный язык.
- Ноу, ноу. Рашен я геликоптер, рашен.
 Я не могу удержаться от смеха.
- Какой ты русский, командир? Ты же узбек?! Командир не понимает комичности положения. Он вообще в бешенстве. На диспетчеров, поставивших его в глупое положение. На меня и на всех остальных. Но вот слышим ломаную русскую речь.
- Товарищ геликоптер. Ваша высота?
Я не успеваю  в беседу со своими перерасчетами, как на землю летит.
- Высота тысячу двести.
- Футов или метров?
Командир вновь вопросительно смотрит на меня..
- Метров, метров командир. Ты же мне не дал времени перевести метры в футы.
- Занимайте триста.
Командир начинает снижение. Я останавливаю его.
- Запросите высоту в футах или в метрах. А снижение начнем когда пройдем гору высотой четыреста пятьдесят. Они нас не видят.
 Командир уже успокоился и уточняет данные. Мы проходим над опасной возвышенностью, докладываем пролет контрольных точек. Последний разворот и видим как впереди нас садится один из истребителей. Мы рулим на стоянку. Второй истребитель тоже на полосе. То ли мы сами сели, то ли нас посадили.

       На стоянке выясняется. Диспетчер в Будапеште не доложил о взлете наших вертолетов и «добро» автоматически аннулировалось. А русский диспетчер в Белграде работает только до двух часов дня. Совпадение нескольких мелких неприятностей могло вызвать более крупную беду. Два истребителя были подняты по тревоге на перехват. Они со своей задачей справились. Я ожидаю неприятности при разборе. Но их нет. Мало того нам приносят поднос со стаканами с коричневой жидкостью. Я спрашиваю.
- Что это? Сок?
- Нет конечно. Это коньяк.
- Когда перелет на Сплит?
- Завтра в девять.
Я возвращаю стакан на поднос. Михаил Иванович осуждающе смотрит на меня и тоже возвращает нетронутый напиток.
 Я обращаю внимание, что многие встречающие навеселе. Особенно усердствует один из подполковников. Сегодня день Югославской Народной Армии. Своим прилетом мы нарушили и границу и праздник. Техники готовят вертолеты к завтрашнему вылету. Мы едем в город. Много мостов. Оно понятно, все таки две реки. Гостиница  нам уже заказана. В номере электрическая плита. Цветной телевизор и все удобства. Даже горячая вода. Горничная по русски не говорит, но и так все понятно. Мы сами готовим ужин из запасов. Меня все корят.
- Нехорошо получилось. По рюмке коньяка нам бы не помешало после такой передряги с границей. А все ты виноват. Ну зачем ты отказался от угощения? У них же праздник. А это братья по оружию, как ни как.
 - Я поставил только свой стакан на поднос. Чего пристали? Пили бы свои напитки. Я никогда ни на кого не «стучал».
Укладываемся поздно. Я еще раз проверяю данные последнего этапа. Полет из Белграда до Сплита идет над горами.  Нам придется идти на максимальных высотах. Пожалуй это самый сложный участок. Оно и понятно. Трудности должны возрастать по мере приближения к цели.

         Утром долго идут согласования. Я не вижу вчерашнего подполковника и интересуюсь.
А где товарищ, который нас так хорошо принимал?
- Ему было хорошо вчера. А сегодня ему  плохо. Может быть и завтра.
- На каких эшелонах будем идти? И как с «добром» на вылет. С кем будем держать связь?
- Никаких забот. Связь будет держать лидер МИ-8. А мы идем за ним. В каждом экипаже будет наш пилот. На всякий случай. Вам только повторять наши маневры.
Половина забот решены. Сопровождающий занимает место за моей спиной. Он подключился к системе и будет слышать все наши переговоры.

        Туман закрывает окрестности. Но самолет уходит по трассам к месту назначения. Ми-8 взлетает, но высоту не набирает. Мы идем за ним на его высоте не больше ста метров. Потом еще ниже. По шоссе несутся машины. Я вижу только лидера и  дорогу. Но привычка не позволяет верить «хвостовой ориентировке». Работает и локатор и все системы. Я веду прокладку пути по своим данным и замечаю, что маршрут давно нарушен. За такое уклонение в Союзе с меня бы сразу сняли класс. Я недоуменно показываю сопровождающему уклонение. Но он смеется.
- Это не важно. Надо лететь по погоде. А не по маршруту. Дальше тумана не будет.
Действительно, при подлете к горам, ясно. Вертолет долго поднимается. Потом словно катится с горы на санках. Вафаев пытается повторить маневры лидера. Но это просто невозможно. Так летать в горах может только пилот более высокого класса. Внизу ущелья глубиной в километры. Понятно, почему немцы не могли победить партизан во время войны. Эти скалы понадежнее даже наших лесов.

         Иногда я смотрю и за ведомым. Он безукоризненно повторяет маневры лидера. Но это уже лихачество. Чтобы так летать нужен опыт. Может быть он и есть у командира эскадрильи. Не зря же он летал над Новой Землей после испытания там атомного оружия. Меня устраивает поведение нашего вертолета. Нечего гонятся, не на войне же. Все когда- то кончается. Горы тоже. Голубые воды Адриатического моря с множеством островов как награда. Перелет заканчивается. Техника отработала безупречно. Мы, надеюсь тоже.

       На стоянке сопровождающий нас пилот хвалит.
- А ты молодец. Все видишь. Класс какой? Наверно первый.
 Я просто киваю головой. Но радости нет. И дело не только в усталости. Просто очень важное дело закончилось. Даже жалко. Почему?
В руках у меня резиновый экспандер. Я частенько тренирую пальцы. Пилот заинтересовался. Для чего?
- У нас чем крепче рукопожатие, тем уважаемым считается человек. Дарю.
Товарищ радуется подарку и начинает «тренировку».

        Нас приглашают на банкет. Но в начале я иду к берегу и мою руки в море. Потом в столовую, где стоят накрытые столы. Напитки на любой вкус. Первый тост за дружбу между нашими народами, все встают. Потом идут разговоры между гостями и хозяевами. Никаких речей. Но один вопрос касается всех.
- Когда у вас закончится перестройка?
Я, как в школе, подымаю руку. Все внимательны и готовы получить ответ, которого еще нет в природе. Банкет пока не перешел в стадию, когда все говорят, но никто ни кого не слушает.
- Об окончании перестройки вы все узнаете по одной передаче первого  телевизионного канала.
- И по какой именно?
- Перестройка будет завершена,... когда по первому каналу покажут «всего Высоцкого».
 Я вижу, что не все мне верят.
- А что? Его песни так важны для страны?
- Как для страны, не знаю. А вот для наших людей очень важны.
Люди начинают обсуждать эту мысль и приходят к выводу. Раз песни важны для людей страны, значит и для государства тоже. Они слишком серьезно приняли мою догадку. Никаких шуток. Ну не банкет, а производственное совещание. Чертик иронии подталкивает меня к вопросу.
- А что друзья, мы такие серьезные? Неужели нет повода для шуток, смеха?
Несколько человек начинают совещаться. Потом, откашлявшись, один из них начинает рассказывать.
-Заходит мужчина в ресторан и просит стакан молока. Официантка достает левую грудь и цедит в посуду молоко. Мужчина удивлен. А если бы я  попросил кефир?. Женщина обнажает правую грудь и цедит… кефир. Мужчина восклицает. Какое счастье, что я не пью чай… .
Мы все дружно хохочем. До слез. Хозяева вежливо улыбаются. Они выполнили просьбу гостя. Я больше не рискую беспокоить их.

        Нам вручают сувенирные наборы из желтого металла. Заколки для галстука и запонки. И еще значки первой эскадрильи Югославской Народной Армии. Мы вручаем им значки  военного летчика и штурмана СССР первого класса. Об этих сувенирах заранее позаботился наш начальник разведки майор Лукащук. Вот и третья стадия праздника заканчивается. Неожиданно выясняется, что часть техников остается для устранения замечаний при приемке, а всем остальным предстоит возвращаться в Белград. Я потихоньку спрашиваю у командира экипажа с АН-26.
- Ты пил сегодня?
- Да. И не единожды. А что?
- Как же мы будем лететь?
- Ты об этом? По трассе международных полетов. Согласно Флайд- плана. Вылет ночью.

            В салоне самолета помимо нас еще два старших лейтенанта дружественной Армии. Мы догадываемся, что это «ихние» офицеры Госбезопасности. Они очень молчаливы. Даже за столом от них я не слышал ни единого слова. Они не пили ни капли, а в тарелках ковырялись больше для приличия. И сейчас сидят рядом, наблюдая за своими секторами обзора.

           Облаков нет. Ночное небо в звездах. Как давно я не видел их близко. По Полярной  звезде определяю, что идем строго на восток. Внизу сплошная чернота. Небольшая болтанка, как напоминание о прежней работе. Бортинженер пытается нас угостить. Я удивлен. Никогда в жизни не пил в воздухе. Привычку менять не собираюсь. Делаю вид, что сплю и никого не вижу. Ну прямо как офицеры, сидящие напротив.

        В Белграде нам выдают деньги в местной валюте и тут же предлагают поменять на чеки Внешторга. Я соглашаюсь, а экипаж намерен их потратить полностью. В командировочном предписание написано, что нам разрешено пребывание за границей в течении десяти дней. Но финансисты выдают деньги только за три дня.
- Вы же сегодня улетаете.
 Погоды в Мукачево нет. Но наш представитель заставляет покинуть страну.
- Союз большой. Где- то погода лучше. Где- то хуже.
 Я понимаю, что эти жулики уже сговорились, отобрав у нас подлинники предписаний. Но мы не можем ничего сделать, как и все честные люди перед чиновниками. Мукачево нас не принимает. Посадка в Луцке. Столица Волынского края становится спасением для многих транспортников. В гостинице сталкиваемся с бывшим командиром полка полковником Разенко. Он летит с Новой Земли в Очаков и тоже вынужден пережидать непогоду здесь. Время неумолимо приближается к Новому Году.

        В номере смотрим по телевизору фильмы Рязанова о Высоцком. Неужели перестройка закончилась? Программа «Время» все ставит на свои места. «Де билдинг» по мнению Задорнова, продолжается. За день до главного  семейного праздника   Очаков открывает нам свое воздушное пространство. За секретными документами и вещами полетим уже после «елочных» торжеств.

         В полку и дома все довольны. Командиры успехом перелета. А семья возможностью встретить праздник вместе. Несколько дней уходит на изучение аварийной обстановки в авиации. Проведение занятий и подготовки к полетам. Мы «восстанавливаемся» при полетах по минимуму погоды. Никто не знает, что мы побывали в гораздо худших ситуациях, чем сейчас. Такой порядок. Писать в документах не то что было реально, а «то, что положено». Это самое неприятное в Армии. Любое хорошее предложение можно убить одной фразой «не положено». Чем и пользуется большинство начальников.

        В  начале года все работают активно. Проверяются методические разработки, конспекты. Начальник просит предъявить документы штурманского портфеля.
- А вдруг у вас там секретные материалы. Выкладывайте сами на стол.
Я достаю все свои справочные данные. Старший штурман не смотрит на них. Его заинтересовала фотография.
- Кто это?
- Дважды Герой Советского Союза Б.Ф Сафонов. Эта фотография имеет такой же налет как у меня.  Разрешение … на обратной стороне.
-Ого! Лейтенанту Ибрагимову от Командующего Авиацией Северного Флота. Даже подпись и печать. За что?
- Да я три «мессера» в одном бою сбил… .
- А если честно?
- А если честно, то неинтересно. Я кого- то победил в соревновании. А кого не знаю до сих пор.
- Хорошо. А вторая фотография? Портрет красивой  молодой девушки. Специально в портфеле носишь, чтобы жена не обнаружила?
- Да это моя любовница… давняя.
- Вот тебе раз!  Наш «законник» и «моралист» оказывается тоже «того». Сюрприз. Сколько «выставишь», чтобы мы Ирине не сказали?
- Нисколько. Говорите сколько угодно. На нашу семейную жизнь это не повлияет. Мы доверяем друг другу… .
- Тут что то не то. Слишком спокоен ты. С чего бы это?
- Думайте. Голова не только для фуражки.
- Так. Края фотографии уже потерты. Значит этот снимок сделан давно. Понял. Это Ирина в молодости. Неужели? Правильно?
- Почти. В душе она по прежнему такая же как на снимке. Наша внешность меняется быстрее нас самих. Все? Могу складывать документы?
- Конечно.  Запрещенного ничего нет. Может быть это твои ангелы- хранители… .

        Перелет в Мукачево необходим. Как только позволяет погода мы летим туда. В секретной библиотеке забираем свои документы, карты полета по Союзу, и все вещи.  Потом в Москве сдаем свои паспорта и вновь становимся офицерами, судя по нашим прежним удостоверениям. Двадцать четвертое января. Трое из нашей группы собираются на вечер смеха с Ивановым, в кремлевский дворец. У меня другие планы. Юбилейный концерт  памяти Высоцкого во дворце спорта. Уже при подъезде к станции Спортивной, вижу москвичей с плакатами « куплю билет». Вокруг дворца два кольца милиции. Билетов конечно нет. Я стою в форме и жду минут десять. Наконец нужные люди замечают меня.
-Там какие- то люди продают билеты, но очень дорого.
- Кому надо, тот купит. «Мы за ценой не постоим».
Разведчик уходит. Рядом оказывается уже другой человек.
-Билет нэ нужен?
- Сколько?
 - Э, нэ дорого. Двадцать пять будет.
- Беру, но с одним условием. До входа идем вместе. Если меня пропускают, ты идешь назад.
 Продавец соглашается и мы, показав билеты, проходим оба кольца охраны. Потом меня пропускают в фойе дворца, а предприниматель возвращается на свою работу.  Я долго ищу свое место. Интеллигентные люди помогают мне. Уже прошло время начала концерта. Но никто не спешит. Зал слишком медленно заполняется. Оно и понятно. Перекупщики не могут работать быстро. Но вот на  сцену выходит А. Вознесенский. Над ним огромный портрет нахмуренного артиста с венком. Редкие аплодисменты приветствуют грузного человека. Все правильно. Первым должен быть поэт. Он здоровается со зрителями. Вежливый, значит.
- Вообще то по плану концерт должен был вести Булат Акуджава. Но он сегодня в Израиле.
- Может там и останется?
 Несется с первого ряда. Видимо там гости и их  родственники.
- Да нет конечно. Он вернется. Куда мы от народа своего? Так что мне доверили вести этот концерт. Я сразу хочу заверить всех, что весь сбор от нашей встречи уйдет на создание музея Владимира Семеновича.
Раздаются аплодисменты. Зрители новость одобрили. Быть благородным, это же прекрасно. Особенно за чужой счет. Концерт хорошо продуман. Ни одной песни барда в его исполнении. Тоже понятно. Как потом выступать сегодняшним живым. Но Елена Камбурова трогает зал за душу. Усилители несут слова известные всей стране «Кто- то высмотрел плод…». Потом Вознесенский читает свои стихи. Но сегодня не его вечер. Пропускаем. Потом выступает двойник Высоцкого. Он действительно похож на оригинал. Тем более, что  фонограмма только усиливает эффект. На сцену выходят друзья поэта. Это же сколько их у него? При жизни и половины бы не набралось. Евтушенко читает свои стихи о записях Высоцкого. Я первый раз вижу поэтов и артистов из «другой» жизни. Фамилии все «полузнакомы». То есть я их знаю, они меня нет.

         В перерыве я покупаю книгу «Четыре четверти пути», плакат и значок. В фойе стоят прозрачные урны для приема купюр. Они наполовину полны или наполовину пусты. Я не вкладываю туда ничего. У меня нет уже денег, кроме как на дорогу.

         Козлов на «саксе» впечатляет. Демидова о «моем Гамлете». Грустный Филатов. Потом Смехов создают атмосферу театра. Вернее это я так думаю. В московских театрах не был ни разу. Легче перечислить, где был. Золотухин не нравится. Тем более с песней, которую актер писал для конкретной роли, наверное. Концовка впечатляет. Все поют «где твои семнадцать лет». Часть зрителей подпевают. Но не все. Концерт «Венок поэта» закончен.

         Я долго еду на электричке в Астафьево. Друзья уже все в комнате.  Я рассказываю о своих впечатлениях. Слушатели начинают завидовать. Но узнав о цене семирублевого  билета, успокаиваются. Завтра домой. Окно в другой мир захлопывается.

        Весной контролируюсь в совместном полете с Московским инспектором на класс «Военный штурман- снайпер». Но документы не оформляю. Мой однокашник в штурманской службе соединения обнаружил, что не хватает одного торпедометания. Я не спорю и не напоминаю, что кто- то вообще у него получил снайпера будучи «транспортником» без единого боевого применения. Другие заботы поглощают все рабочее и свободное время. Новый командир полка строг и придирчив. Все чаще мы с командиром экипажа  дежурим на КДП. Он руководитель полетов, я дежурный штурман. Время ошибок прошло.

        У штаба стоят офицеры и жарко обсуждают войну наций в Нагорном Карабахе. Кто то замечает, что всему виной национализм. Большинство склоняется к мысли, что ни преувеличивать нацию, ни приуменьшать нельзя. Зам командира полка подполковник Вафаев в пример приводит себя. Начальники это любят.
-Я вот, например, никогда от своей нации не откажусь. И с других не требую.
Мне не нравится его учительский тон.
- Да ты командир уже раз отказался от своей нации.
- Я?! Никогда. Этого не было.
- Спорим на «три звездочки».
- Спорим. Доказывай или беги за бутылкой.
Я зову Пелипенко. Он стоит поодаль.
Михаил Иванович. Подойди пожалуйста. Помнишь пересечение границы Югославии? Когда нас спросили, говорим ли мы по английски, что ты услышал в ответ.
- Не только я. Вся Европа слышала «Рашен я, рашен»
- Что и требовалось доказать. С тебя напиток.
Народ хохочет и расходится. Кое кого в полку недолюбливают.

           Вечером телефонный звонок. Трубку берет Ирина.
- Тебя, кажется командир.
- Ты что делаешь? Бери Ирину и срочно к нам. Жду.
- Ирина. Там командир зовет. Может, что- то случилось. Идем.
 Через несколько минут мы в гостях. У них все в порядке. Но стол накрыт и бутылка коньяка в центре.
- Садись и пей свой выигрыш. Я никогда должником не был.
- Нет командир. Так не пойдет. Открывай. Наливай всем. Тост я скажу. Такие мероприятия надо проводить без обид. Правильно Зухра?
 Она поддерживает меня. Через полчаса товарищ сам уже рассказывает о радиообмене и смеется со всеми. Из гостей уходим «с чувством легкого голода… у соседа».

         В конце мая вновь командировка в Крым. Я бросаю «нехватающую» торпеду и вижу что тросоруб не сработал. Пять километров провода управления тянутся за ней. Мой «стропорез» ломается пополам,  но я все равно ухитряюсь перерубить множество тонких стальных нитей в пластиковой оплетке. Вытаскивать провод нельзя. Если он попадет под винты, то купание на глубине тысяча метров обеспечено.

         На разборе узнаем об отказе устройства и о правильных действиях экипажа. Других происшествий нет. В полку все штурманы получают допуски к этому виду подготовки. Еще одна графа закрашивается на стене. Я вновь контролируюсь «на снайпера». Двойной контроль на класс уже моя традиция. Вафаев и  второй штурман полка уже давно стали снайперами. В конце лета  я получаю заветную книжечку высшей «пробы»  в профессии. Сразу же отправляются документы на присвоение очередного звания. Командир полка и старший штурман уходят в отпуск. Мы с Карлиным стараемся успеть везде. Он оказался неплохим специалистом. Даже выручает меня, если надо в гаражах «обмыть» очередной класс или звание.  В конце августа из Уфы приезжает старшая сестра. Мама болеет уже три месяца. Подозрение на онкологию подтвердилось. События происходят стремительно и жестко. Тринадцатого сентября Кларе надо улетать из Николаева. Я обещаю отвезти ее в аэропорт. Машина заправлена заранее и стоит уже под окном. Но до этого надо еще отдежурить в группе руководства полетами. Инспектор из Центра полковник Подчасов приехал на  своем «Жигуле». Он с завтрашнего дня в отпуске. Контролировать слушателя Горяева некому, вот он и согласился на полеты над водой ночью. Второй штурман полка тоже летает. Он всю смену будет давать последние допуски слушателям, заканчивающим летную подготовку в полку.

         Баржа с летной палубой вышла в лиман и встала на якорь в пяти километрах от берега. Там руководителем полетов подполковник Загуляев. Он и будет руководить экипажами на «висении» над водой ночью.

        Экипажи регулярно докладывают о выполнении заданий. Планшетистки «ведут» цели по данным локаторов безупречно. Все штатно и спокойно. Никаких опережений плановой таблицы. Мы не спешим. Беспокоит молчание одного из бортов. Руководитель полетов интересуется у Загуляева.
-  Почему не отвечает борт номер…? Вы его наблюдаете?
В эфире только шум усилителей и все.
 Вафаев повторяет вопрос. В ответ несется.
- Вертолет в воде. Я снимаюсь с якоря и подхожу к месту падения. Руководство прекращаю.
Второй заместитель командира полка подполковник Голоднов в воздухе. Он исполняет обязанности командира полка и дает нам команду.
- Полеты прекратить. Всех вернуть на точку. Я снижаюсь на поиск.
Руководитель автоматически подает команды и возвращает все вертолеты на аэродром. Машины одна за другой оказываются в лучах прожекторов и рулят на стоянки. Мы уже доложили оперативному дежурному и получаем сообщение, что в Очаков выехала группа офицеров Центра. Руководитель сидит, уставившись в одну точку. Я пытаюсь привлечь его внимание.
- Командир. Давайте вышлем пару машин с прожекторами на берег. До места происшествия километра три. При свете легче искать в воде людей.
 Командир части связи Литвиненко  слышит это.
- Я без старших никого на берег не пошлю. Давайте мне по штурману. Пусть показывают дорогу и куда светить. Мы назначаем людей и «прожектора» уходят в ночь. Я не знаю поможет ли это. Но делать что- то надо.

       На КДП прибывает командир полка и старший штурман. Они в отпуске. Но плохие вести расходятся мгновенно. С порога слышим.
- Что вы тут натворили? Доложите подробно.
Настрой понятен «натворили» мы, а не он.
Руководитель с баржи докладывает.
- Подняли одного штурмана- оператора. Жив. Других нет. Ищем. Вертолет скрылся под водой.
 Первая мысль, что кто- то уже погиб. И вторая, как может вертолет уйти под воду. Там глубина три- четыре  метра.
 Я рисую крест красным стеклографом на планшете  и время последнего доклада. С берега получаем доклад об освещении всего лимана. Результатов поиска нет. Прибывает комиссия из соединения. Всю документацию и разговоры опечатывают для прокурорской проверки. Я спокоен, так как знаю, что нашей вины здесь не должно быть.  Но расследование и поиск будут идти всю ночь. Смена закончилась. Разбора не будет, всех просят оставаться на своих местах. Я улучаю момент и звоню домой.
- Ирина. Передай Кларе, что проводить ее не смогу. Пусть выезжает первым автобусом в пять утра. На самолет успеет
- У вас что- то случилось?
- Да. Как в случае с Красносельским. Поняла?
- Я все поняла. Но Кларе не буду говорить. Ей же лететь сегодня. Все.

         До утра все на местах. С рассветом поднимаем вертолет МИ-14 на поиск. Результатов нет. Мало того, потеряно место падения вертолета. В суматохе никто не догадался «забуить»  точку на воде. О том, что два члена экипажа погибли, сомнений уже нет. Аварийный буй «ушел» с вертолетом. Целый день поисков бесполезен. Полеты прекращены. Все силы на поиск машины и людей. Но илистое дно лимана поглотило машину. Несколько дней «траления» акватории дают результат. Во время одного из рывков трос обрывается и сбивает мичмана в воду. Когда его достают, помочь у же нельзя. Еще одна смерть. Плавучий кран из Николаева поднимает вертолет. В кабине командир капитан Горяев. Он за штурвалом и пристегнут ремнями к креслу. Второго кресла нет. С этим сидением в момент удара об воду вылетел в разбитое  стекло лейтенант. Полковник Подчасов своим телом «пробил» дорогу оператору. Значит его надо искать в лимане.

        Меня назначают старшим по расчетам течений и ветров для обозначения района поиска. Десять дней мы на вертолетах ищем полковника Подчасова.  К обеду меня вызывает командир полка.
- Ибрагимов. Составьте схему обследованных районов. Маршруты всех полетов на поиск. Расход сил и наряда. Отчет составьте к двум часам.
Я понимаю, что своими схемами я ставлю на самом себе крест красным стеклографом. Нужен виновный и  в неудаче с поиском. К любой схеме можно придраться.

       Вертолет уже на стоянке аэродрома. Комиссия сразу обнаружила причину катастрофы. Обрыв троса управления двигателем остановил его. Экипаж поздно заметил отказ и не успел принять меры для спасения. Конструктивно- производственный дефект.

        Но командир еще раз напоминает мне.
- Ибрагимов. Почему нет отчета?
- Так сегодняшний день поиска еще не кончился товарищ полковник. Мне этот день потом отдельным документом оформлять?
Полковник не отвечает и уходит. Понимай как хочешь. Через час приходит весть. Тело найдено моряками. Его уже везут в госпиталь. Я составляю отчет и указываю, что оно
найдено в расчетном месте.

Командир мельком просматривает бумагу и … швыряет в корзину.
-Она теперь никому не нужна. Ни нам. Ни… покойнику.
Я не спорю, все предельно ясно. Ни в этом, так в другом случае, но нашу вину найдут.
 При расследовании выясняется еще одна деталь.  Капитан не имел права летать ночью. С чьей подачи программа была изменена, никто не говорит. В соединении находят виновного и понижают в должности. Одна из  подписей на плановой таблице  моя. Официально никто меня не обвиняет. Недостатки в руководстве полетами незначительные. Полеты начинаем вновь.

        Осень подготовка новых документов и происшествий. На воде гибнут два наших штурмана. Анистратенко и Седов уже давно стали знаменитостью полка. Именно они обнаружили попытку хищения продуктов в столовой. Целый ящик паштета вернули. Острословы тут же дали приблудному псу кличку  «Паштет». Иногда пес выходит из строя и садится рядом со стоящим командиром полка. Старшие лейтенанты везде находят недостатки и тут же пытаются все исправить.  При небольшом волнении лодка переворачивается, и у офицеров нет шансов на спасение. Они в защитных химических комплектах и сразу идут на дно. Вновь мы ищем их около десяти дней. Комиссии и различные точки зрения не дают возможности сформировать единое понимание трагедии. В конце концов тела находят. Новый план мероприятий по недопущению подобного. Командир все чаще и чаще теряет самоконтроль на полковых «разносах». Оно и понятно. Такого состояния в полку не было двадцать пять лет. При составлении нового годового плана работы стараемся учесть все мелочи. О возвращении понятия «отличный» полк можно только мечтать. Но работа как лучшее лекарство понемногу дает результат.
 
         Уже перед Новым Годом я вспоминаю о своем представлении и иду в строевой отдел.
- Толя, что с моим документом на звание?
- А тебе, что никто не сказал?
- О чем?
- Представление вернули. Когда шло расследование катастрофы. И командир запретил посылать повторно. Вдруг выяснится, что ты был виноват.
- Так вины моей нет.
- Я ничего не знаю. Иди сам к командиру.
 Ни к кому я не пошел. Сами напишут. Это их работа. Как – то нехорошо просить. Не стоит этого звание.

       Множество забот не давали времени на переживания. В плане на год пуск управляемой ракеты в нашем экипаже. Новый транспортно боевой вертолет
 КА-29 почти не отличался от КА-27. Разница в вооружении. Освоить его было не трудно. Ракета «Штурм» могла поразить цель с высокой точностью только при непрерывном управлении штурманом. Мы уже научились попадать в цели на полигоне и неуправляемыми ракетами и пулеметом. После стрельбы в кабину проникал запах пороха. Теперь нельзя было сказать, что мы его не нюхали. Я был уверен, что нам не придется применять оружие по реальным целям. Пока мне просто нравилось, что мы удачно поражаем мишени. Все таки снайперы. А вот как себя вел бы на войне я не знаю. Да и никто наверно заранее не может этого знать. 

          Состояние матери ухудшилось, но на операцию ее не берут. Врачи областной больницы уверены, что вмешательства она не выдержит.  Причина простая. Во время осмотра она охает и стонет. Когда я ее везу домой она вновь чувствует себя лучше.
- Мама. Ты в кабинете стонала, а сейчас тебе вроде лучше.
- Ты ничего не понимаешь. У врача надо стонать. А то они не поверят, что болен.
- Мама. Ты уже на пенсии и бюллетень не нужен.
Но переубедить ее невозможно. Поколение наших родителей имеет свои представления о посещении больниц.

         Беда не любит путешествовать в одиночку. Дочка вышла замуж, но семейная жизнь не заладилась. Зять оказался скрытым алкоголиком. Соседи  звонят, что оставленный полугодовалый сын часто плачет. Мы пытаемся помочь и забираем внука к себе. Из Красноперекопска звонит племянница с сообщением, что у сестры тоже онкология. Ее не берут на операцию. Поздно.  За что нам такая напасть. Но времени на переживания нет.

         На службе легче. Задачи вполне решаемы. Есть особенности. Не летающий замполит перевелся с повышением на Дальний Восток. Это естественно. Новый заместитель не сидит у телефона в кабинете. Мы вообще его редко видим. Это тоже не плохо. Новый командир полка успевает все сделать сам. И воспитывать нас часами и контролировать всех. Одна черта его  поражает. Он не любит летать. Уходя в зону пилотирования на сорок минут, он сразу докладывает, что задание выполнил и просит высоту выхода на аэродром. Мой командир дает добро, мы часто дежурим на КДП. В итоге весь полет занимает минут двадцать. Но в хронометраже запись о полете продолжительности – сорок минут. «Чтобы не нарушать отчетность». Я не собираюсь у этого человека что- то просить. К тому же мне намекают, что звания даром не дают. Я уже сталкивался с подобным  на работе в заводе. Тогда моя честность спасла меня от тюрьмы. Моему командиру тоже некогда заниматься  заботами подчиненных. Его назначили председателем квартирной комиссии. Там свои заботы. Но внешние проявления дружбы есть. Мы ходим к друг другу в гости,  но единого понимания обстановки в полку и в стране нет. Да его и быть не может. «Большая говорилка» Горбачев  со своим плюрализмом вбил самый большой клин в единую идеологию. Я никогда не был ортодоксальным сторонником строя, но система работала. И чем больше разных толкований событий тем хуже становилось положение. Катастрофы в Чернобыле и на море стали следствием дилетантизма руководителей. Еще раз убеждаюсь в правоте Маркса о «иерархии ценностей». Создается впечатлении. Что верхи ничего не понимают. В то, что все делается специально даже страшно подумать.

        Двенадцатое апреля летный день. Перед полетами я успеваю позвонить Гордееву. У него день рождения. С чувством выполненного долга спокойно иду к машине. Сегодня пуск управляемой ракеты. После взлета проверяю оборудование. Система работает исправно и мы заходим на полигон. В первом заходе я поливаю цель в виде бронемашины дождем  пуль. А командир ракетами. С земли идут доклады об отличных оценках. Теперь самое главное. На боевом курсе уточняю.
- Товарищ командир. «Главный» включен?
- Включен, включен. Работай.
 Я включаю вооружение и фиксирую цель в оптическом прицеле с максимальным увеличением и нажимаю кнопку «пуск». Продолжая удерживать перекрестие на бронемашине, жду. Никакого эффекта. Расстояние катастрофически уменьшается и мы идем на повторный заход. Я выключаю оборудование и прошу включить «Главный». Еще раз запрашиваю командира о включении «главного». Переключатель находится под рукой командира и он обязан его включать раньше меня. Ракета вновь остается на борту. До конца полетов двенадцать минут.
- Товарищ командир. Выключил прицел. Разворот на привод аэродрома. Скорость максимальная.

           Пуск не удался, но если опоздаем с посадкой, то еще и нарушение режима обеспечено. На подходе к «точке» докладываем, что «изделие» на борту. Ровно в пятнадцать ноль, ноль мы на земле. Вертолет не рулит не стоянку. На аэродроме есть специальное место для проверки оружия. Техники мне пытаются доказать, что отказа вооружения нет.  Система сброса работает безотказно. А вот ракету придется отправить на утилизацию. Никто не будет разбирать боевой снаряд.
У меня есть своя версия. Включение «главного» переключателя командир  выполнял с опозданием (на всякий случай).  Нарушение порядка работы и приводило к «тактическому» пуску, а не к реальному. Я уже знаю, что он своей ошибки не признает. Это черта характера.

          В этот же день в соседнем полку в Николаеве произошла катастрофа ТУ-22м. На взлете у машины отвалилось крыло. Штурман успел катапультироваться и остался жив. Остальные члены экипажа погибли. Происшествие случилось еще до нашего вылета. Полеты на вертолетах не прекратили. Тем не менее неудача постигла и нас.  По поводу  ракеты волнений не было. Потренируемся и в следующем полете «выстрелим.  Но многодневные разборы вылились в перерыв летной практики.

           За несколько дней до Майских праздников старший штурман мне передает приказ командира, готовится к командировке в Прибалтику.
- Надо дать допуски на торпедометание старшему штурману полка. Командировка на месяц.
- Товарищ подполковник,Вы же знаете о моем положении. Мать в больнице. Я каждый день езжу с женой кормить и обслуживать ее. Она сама ничего уже не может. А если что случится, я же не смогу даже приехать. У нас целый полк инструкторов. Неужели нельзя найти другого?
- Хорошо. Я попробую его уговорить.
 Через пять минут начальник вернулся в кабинет и сел на свое место. Минуту молчал.
- Я не знаю, что делать. Командир приказал готовить документы на твое  увольнение. А инструкцию новую по производству полетов на нашем аэродроме кто писать будет?
 И ракетный пуск  останется не выполненным.
 Старшего штурмана волновали только эти вопросы.
Доктор части майор Бурмистров прибыл через пять минут.
- Что случилось? Командир приказал писать характеристику  на тебя.
- Вот тут товарищи у вас ничего не получится. Я еду в госпиталь.  Заболел, кажется. Так что пишите характеристики на списание с летной работы.
Начальник засомневался.
- А чего писать- то? Я и не писал таких никому.
-  Могу помочь. Я добрый человек.

         В Армии все делается быстро. Через час документы были готовы. Я освободил стол от своих бумаг и ушел домой. Жена на работе. Младшая дочь в школе. Внук у своих родителей. Надо все мысли привести в порядок. Машина под окном и я еду на берег. На пустом пляже  никого. Бескрайнее поле воды успокаивало. А может быть и не так все плохо? Я понимал, что моя авиация закончилась. Вот и наступил «край» мечты. Двадцать восемь лет непрерывного совершенствования в один момент стали никому не нужны. Если бы командир полка был прежний, то я бы смог с ним поговорить. А с этим человеком беседовать бесполезно. Если бы я верил в Бога? Я бы попросил его не за себя. Пусть этот человек, когда нибудь испытает чувство невозможности и бессилия в своей жизни. Пусть не сейчас. Пусть позже. Для горя возраста не бывает. И тогда Ты прости его. Я уже простил. И не только его. Всех. На моей памяти остались фамилии летчиков, которых увольняли на пике профессии. Чем я лучше их? Умом я все понимаю. Но для приведения в норму чувств, надо время. Его теперь будет много у меня.

           На обратном пути заехал в больницу. Мама узнала первой, что я собираюсь в госпиталь и, что летать больше не буду. Когда- то она первая узнала, что я буду летчиком. Сестры, соседи и незнакомые люди уже потом. Жену решение командира совершенно не обеспокоило.
- Может быть это и к лучшему. Ты только посмотри сколько у нас забот. А вдвоем мы справимся. Поезжай спокойно и ни о чем плохом не думай. Заодно хоть выспишься. Это ты умеешь делать хорошо, невзирая на возраст.
-Какой возраст? Сорок пять лет- разве годы? В гражданской авиации до шестидесяти лет летают.
- Да знаю я. Они там только летают и все. Даже карты себе не готовят. И столы в классах и стенды Европейского театра не изобретают. И в партию по двадцать человек не принимают. Командир твой, что всего этого не знает?
- Все забыли. Он мне уже не командир. Начальников нет. Командующий у меня один. Это ты. И самое главное. Двадцать четыре года моя работа была на первом месте. Следующие годы- твои.

        На второй день Одесский госпиталь радушно встретил открытыми железными воротами. Я регулярно жаловался на одышку, память и холодные ноги. В остальное время перечитывал «Мастера и Маргариту». Когда то я не обратил внимания на слова Воланда, «никогда не просите сильных мира сего». Я и не просил. И не только их. К друзьям тоже не стал обращаться. Начальником  штурманской службы в Центре друг молодости  Е. Гульшин. Но обратиться к нему, значит поставить его в неловкое положение. А друзей подводить нельзя. Поэтому они и друзья… до сих пор.

         Через десять дней «Железные Врата», как когда- то в училище, навсегда закрылись за мной. Пребывание в мире мечты закончилось. Три диагноза не позволяли не только летать. Даже служить в мирное время в Армии стало «низзя». Я сдал документы в строевой отдел и начал вникать в проблемы семьи. Пока я был в госпитале умерла мать зятя.  Молодая семья вернулась в свою прежнюю квартиру и ждала пополнения. Создалось впечатление, что жизнь их наладится. Маму выписали домой при очередном улучшении. Она сама попросилась, чтобы подсказывать папе, что и где надо сажать. Я собирался почаще навещать родителей. Телефонный звонок командира заставил изменить план. В летней форме одежды прибыл в штаб. Командир был немногословен.
-Ибрагимов. Берите секретные документы и пишите инструкцию по производству полетов с аэродрома Очаков. Вам все равно делать нечего, пока документы «ходят» в Москву и обратно.

         До обеда я исправно трудился над титульным листом. Потом над физико-географическом положении региона. Расчет «приведенных» весов самолетов делать не стал. У меня дома была специальная книга конструкторов с нужными формулами. Только так можно было определить типы летательных аппаратов, кому разрешалось бы летать с нашего, то есть с «ихнего» уже  аэродрома. Еще я знал, что данной методики в полку нет. Собравшись на обед, пошел сдавать секретный документ. Меня остановил начальник.
- Заки Гарифович, положите инструкцию в сейф и идите на обед. Печать и ключ я вам оставлю.
- Спасибо. Но этого я делать не буду. Меня вызвал командир. Я пришел. На довольствии я уже не стою. Обедать буду дома. Если я так срочно нужен, пусть он меня вызовет еще раз. И так каждый день,… по два раза. Только в этом случае я буду работать над документом.
- Вы что, издеваетесь?
- Нет. Выполняю приказ Министра Обороны… жду звонка.
Взбешенный полковник сам пришел в строевой отдел.
- Семеныч. Посмотри как можем наказать Ибрагимова за невыход на службу.
- Никак, товарищ командир. Из госпиталя уже пришла выписка, что он не может служить в мирное время, а в военное- ограниченно. Мы не имеем право его ни в наряд поставить. Ни исполнять обязанности штурмана полка. Тупик.
 Начальник тоже был не в восторге от ситуации.
- Гарифыч. Что делать- то с инструкцией?
- Думать надо было раньше. Вы уже назначили на мое место человека исполняющим мои обязанности. Вот и пишите сами главный документ полка. Но я думаю, что вы не скоро это сделаете. До свидания, дорогие товарищи. На банкет позову всех.
 Больше меня не вызывали.

        Но партийные собрания надо посещать. Вот и на этот раз я сижу подальше от первых рядов с книжкой. Собрание закончилось и в справках секретарь докладывает об уплате членских взносов. Кто то недоплатил копейки. Собрание постановляет- доплатить. А командир полка переплатил почти рубль. Надо принять решение о возврате или об узаконивании переплаты постановлением  собрания. Секретарь спрашивает.
Других предложений нет?
 Я поднимаю руку. Недавно вышло постановление ЦК КПСС о борьбе с нетрудовыми доходами.
- У меня предложение. Надо создать комиссию парткома для расследования ситуации. Возможно коммунист заплатил взносы с «нетрудовых доходов».
Волна смеха прокатилась через все ряды. Зал оценил шутку. Но не командир. Он вскочил с места в президиуме.
- Взятки я беру товарищ Ибрагимов. Взятки. В особо крупных размерах.
- Коммунист Ибрагимов. Вы настаиваете на своем предложении?
- Да нет конечно… . Признания достаточно. Предлагаю утвердить переплату.
Собрание голосует «За». По дороге домой слышу.
- Тебе хорошо. Шутить можешь. Даже над таким мстительным командиром.
Мне действительно «хорошо». Чувства приведены в порядок. Внутренняя свобода, что то новое. Я смел и отважен, как в далекой молодости. Может быть  «второе дыхание»
 жизни наступает? Разберемся.

         Как командир полка не торопил кадровиков, а скорость прохождения документов постоянная и от желания «ускорителей» не зависит. Меня удивляет отношение бывших товарищей. Как буд- то ничего не произошло. Даже командир экипажа и старший штурман не чувствуют своей вины за ненаписанное повторно представление. В Прибалтику съездил один из инструкторов. Он  подготовил и дал все допуски старшему штурману. Проблема решилась просто и легко.

          В полночь нас женой вызвали в больницу. Матери стало внезапно хуже. Ирина никого не слушает. Сама устанавливает капельницу и выводит больную из комы. Потом находимся достаточно долго. Пока мама не приходит в себя.
- А вы что тут делаете? Ночь же.
Я начинаю сочинять очередную сказку.
- Да мы ехали мимо больницы. Видим, свет в палате горит. Значит не спите. Вот и заехали проведать.
 Медсестры осуждают нас в коридоре.
- Ну и зачем вы «вытаскивали» ее? Чтобы еще мучилась? Она  живет только за счет наркотиков.
 Мы не знаем ответа на этот вопрос.  А кто знает? Никто.

       В начале сентября меня вызывают в штаб.
- Завтра полковое построение. Зачитаем приказ Главкома и вручим грамоту и подарок. Распишись в приказе и бери обходной лист.
 Это не проблема. Подотчета на мне нет. А имущество сдаю за один день. Правда сломанный «стропорез» не хотят принимать на складе. И только звонок из Николаева, что он был сломан в полете, в аварийной ситуации, заставляет начальника изменить решение.  Выходное пособие за два месяца начисляют в финансовой части. На второй день я стою перед бывшими сослуживцами. Все поздравляют меня, словно я выиграл главный приз жизни. Может быть это действительно так? Не каждому дано дожить до пенсии. Знамя полка в начале строя. Приказ уже зачитали и грамоту в красном переплете вместе с подарком вручили тут же. Я благодарю всех за совместную службу. Потом подхожу к знамени и опустившись на одно колено целую край шелка. Все. В строю для меня больше места нет. Я ухожу домой, обещая о дате неофициальных мероприятий сообщить в ближайшее время.

        День рождения отмечать не собираюсь. Знакомые с Очаковского винзавода обеспечивают выписку и получение вин. В столовой курорта жарят уток. Я все складываю в багажник Москвича и еду на парашютный круг аэродрома. Там уже расстелен брезент и добровольные помощники выставляют запасы. Одну утку и десятилитровую бутыль «сухого» оставляю в машине.

         Мероприятие начинается в шесть вечера и заканчивается с наступлением темноты. На банкете нет ни моего командира, ни старшего штурмана, ни командира полка.
 Это вызывает всеобщее возмущение. Выпившие люди всегда смелые.  Ведет мероприятие мой преемник Анатолий Мадюдя. Он уже всем представил слово. Мне наговорили столько,  что я сам начинаю верить, какой я хороший. Тамада пытается навести порядок.
- Товарищи. Да дайте сказать черти. Сейчас нам наш товарищ в ответном слове скажет главный секрет успеха в авиации. Как он добился этого, и не было ли у него ошибок.
Я встаю. Говорить надо только правду… . Когда она есть.
- Я скажу о главном секрете летной службы. Вы уже все знаете, что в армии много разных людей и… командиров. За неимением времени, я не буду перечислять их. И чтобы «долетать» до пенсии есть только одно условие.
Вот сейчас действительно наступает тишина. Военные способны соображать в любом состоянии. Их специально этому учат.
- Условие таково. Никогда не летайте с… дураками. А всем остальным второй совет. Никогда не служите «под» подлецами. Даже если это выгодно. И о своих ошибках… .
- Подожди. Помедленнее пожалуйста. Все запомнили. Давай дальше. Сегодня вечер правды- матушки.
- Первая моя ошибка в том, что я согласился, пусть на год, стать секретарем парткома.
Раздаются аплодисменты.
- Вот тут с тобой Заки согласятся все. А вторая?
- Вторая ошибка в том, что…ушел из парткома.
Наступает тишина.
- Не поняли. Уточни. В чем подвох.
- Уточняю. Если бы я остался на этой должности. Я мог бы еще много лет не напрягаясь служить, воспитывая вас всех. Но это только с точки зрения карьеры. Я не жалею ни о первой ошибке, ни о второй. Все это школа. И я ее закончил. Спасибо всем… за науку.

          Многие не могут дойти не то, что до дома. Им и до штаба ползти почти всю ночь. Я развожу всех по домам. Потом подгоняю машину к спортзалу. Там начальник физподготовки полка соорудил настоящую сауну и командование «отдыхает». Я приношу оставшуюся запеченную утку и запасную бутыль лучшего вина в Очакове. Командиры сперва отказываются, но утка уже распространила непобедимый запах. А искрящееся вино покрыло бутыль каплями росы. Соблазн слишком велик. А человек слаб. По первому стакану выпили стоя. Никто не смотрит мне в глаза. Просто они заняты более важным делом. Начальник физподготовки наливает полный спортивный кубок моему бывшему командиру экипажа.
- А вот сейчас мы посмотрим. Как командир провожает своего штурмана?
Отказаться невозможно и подполковник выпивает весь напиток. Потом садится, наклоняется к столу и… роняет голову. Сегодня она ему уже не нужна. Остальные держатся хорошо.  Я пытаюсь узнать.
- Ну что? Инструкцию по производству полетов уже написали? Наверное и летаете уже по ней.
 Старший штурман не выдерживает.
- Какое написали? Полковник Гульшин уже пять раз все перечиркал.  Он словно издевается над нами.
- Правильно он все делает. «Фейсем об тейбл» вас надо почаще. Чтобы ценили… . А в соседнем полку уже написана?
 - Там уже летают по новой.
- Так поезжайте туда. Общие положения перепишите слово в слово и через секретную библиотеку отправьте в Очаков. Схемы полетов свои. А приведенные веса самолетов  придется рассчитать по их формулам. Кстати и развороты вертолетов уберите над больницей. Там бывает, что тяжелые больные лежат.
Наступает такая тишина, что слышно шорох мышей в кладовке. А может  показалось? Я не уточнял. Тишину нарушает бывший начальник. Он соображает быстрее всех.
- Куда думаешь пойти работать?
- Никуда.
- Как это, никуда.
- Ну допустим выйду я на работу. А там будет у меня начальник. Будет?
-Конечно. Даже обязательно. Как можно без начальства? Никак.
- А если он будет такой же как ты? Мне это надо?
- А что? Я разве… плохой начальник?
- А… хороших людей начальниками не ставят…. Меня же не назначили. Шутка. Последняя… на сегодня. А о будущей жизни скажу. Секретов нет. На первом месте- мать. Потом семья. Потом дачу надо достроить, жене помочь с председательством в кооперативе. Гитару хорошую купить.  Струны у меня уже есть… .
- Ты же не играешь? Зачем тебе инструмент, да еще хороший?
- Учиться буду. И петь песни… про вас… всех. Потом материал собирать для книг. Судьба зачем- то меня держит в этой жизни.  Разобраться надо. Когда одна мечта закончилась, новая должна быть не хуже предыдущей. Закон такой. Он так и называется. Закон преобразования мечты… Ибрагимова.

         В конце сентября я еду в больницу. Мама лежит в отдельной палате. Мы уже знаем, что оттуда не выписывают. Я показываю ей новый паспорт.
- Дай посмотрю.
Она сравнивает меня с фотографией и остается довольной. Я думаю, что ей просто понравился снимок. Но она совершенно спокойно говорит.
-  Слава Богу. Теперь я могу спокойно умирать.
 И отдает мне гражданский документ. Но я не могу оставить ее на этой мысли и задаю отвлекающий вопрос.
- А вот скажи мне. Ты и папа все время меня зовете Закий, а в свидетельстве о рождении последней буквы нет. Почему?
Мама молчит. Потом раскрывает секрет всей моей жизни.
- От имени очень много зависит. У друга отца твоего жизнь была ужасной... в конце. Его же расстреляли. И я убрала одну буковку. А отец даже не заметил.
 Мама улыбается своей хитрости. Я обещаю приходить чаще. У нас теперь много времени. До самого конца.