Толик

У каждого из нас  по жизни случается Толик. Мистический этот персонаж обычно материализуется к концу нашего отрочества, и продолжает, то исчезая в волнах жизни, то вновь из них выплывая, быть частью не только самой рутины этой жизни, но и её движущей силой.

Ибо не будь на свете Толиков, нам бы просто не с кем и не с чем было бы сравнивать себя. Иногда Толики проявляются во множественном числе, а в блатной своей ипостаси становятся Толянами, но это нисколько не меняет их сущности. Они настолько экзотичны, что даже в детстве их мамы крайне редко зовут их уменьшительно-ласковыми именами, ибо и они знают, что имя этого беса- Толик, и никак иначе.

Мой первый Толик соткался из воздуха на лужайке перед художественной богодельней-публичным домом имени В.Серова, в 1969-ом году, во время вступительных экзаменов. Толик просто подсел ко мне, посмотрел моляще-собачьими глазами, и с заиканием попросил огонька- прикурить Беломорину.

С того момента мне пришлось по жизни постоянно давать ему спички, но он, как Толику и полагается, намёка не понимал, и продолжал быть моим придворным псом. Одно можно сказать- Толики, они не злые. Наоборот, они добрые, открытые и просто неухоженные, нуждающиеся в простом человеческом общении, бесы. Вроде доброго домового- он хоть и устраивает по ночам грохот на кухне, но- свой же, прирученный- не гнать же такого на улицу..? Да и не у каждого ещё дома есть домовой- тут и гордыня определённая- вот у вас клопы, а у нас- домовой Федя, знакомьтесь! Федя..Федя!!! Немедленно перестань мочиться в кастрюлю соседского супа, гад ты кривой!

Потом Толика замели в армию, и там он почти огрубел, и стал Толяном, но это был тяжелый для него период, и он быстро очухался. Так как служил он во внутренних войсках, и в Питере, то ко мне он прибегал с нарядов, дыша паром и воняя серой тяжелой шинелью. Быстро глотал водку, заедал шпротами, и расслабляясь потихоньку, рассказывал солдатские байки.
Сводились они в основном к дорогим каждому солдату темам- как и где совокупиться с противоположенным полом, и, как Иванушка-дурачек Толик всегда находил, кого, где и как.

Вот кто и как- было совершенно неинтнресно как мне, так и самому Толику, и он быстро сей момент повествования проскакивал, а вот где..Лесничные площадки, чердаки и подвалы- это тоже превратилось скоро в рутину, а вот сияющая своей красотой вершина Эльбруса случилась у Толика тогда, когда за неимением места более подходящего, умудрился он совокупиться в трансформаторной будке. Искры вокруг, девица орёт и плачет от счастья, Толик на седьмом небе… С тех пор в голове у Толика сломался какой-то винтик, и выйдя на свободу, потянуло его на экзотику.

Вернувшись в художественную богодельню, он повел прямой штурм всего дамского персонала, и преуспел в сием начинании знатно. Натурщицы плакали от счастья, уборщицы заговорщицки ему подмигивали, а бледные студентки ходили вокруг кругами, как золотые рыбки в аквариуме во время кормёжки. Ходят, ходят тёмные слухи, что огромная мраморная лесница училища была опробована Толиком во всех возможных вариантах и комбинациях, и гулкие стены помнят шум страстей..

А потом, ошеломив всех, Толик женился. На какой-то никому неведомой продавщице Катеньке. Медовый месяц пролетел быстро, и обрюхатив жену, Толик получил свой диплом рестовратора, и был послан в ссылку, то есть по распределению- в славный холодный провинциальный город Архангельск, в местный музей искусств. Принял он это распределение потому, что там он сразу влезал на должность Главного рестовратора- ибо никакого другого и не было. Жену он оставил в Питере, а меня уговорил проехаться с ним в Архангельск, и помочь ему там с утрясением дел.

Мне в тот момент было всё равно, куда ехать, и туманным утром отбыли мы поездом в места не столь от Питера отдалённые. Пока мы ехали через нескончаемые болота, и я трендел с капитаном армии, нашим соседом по купе, о делах житейских и вообще, Толик пошел за кипятком- и не вернулся. Пропал напрочь. Капитан аж заволновался, но он, видимо, мало Толиков по жизни встречал, и я объяснил ему, что волноваться о бесах не нужно- они всё равно вернутся мучить нас- такая уж у них задача.

И был прав, ибо Толик вернулся в часа два ночи, разбудил меня, дыхнув страшным перегаром, а затем остаток ночи рассказывал, как он совокуплялся с проводницей вагона, доброй женщиной с водкой в загашнике. Когда я наконец от него отбился, он захрапел по-богатырски, и спал до самого Архангельска.

Утряся все его дела, и поняв, что женское население музея скучать не будет, я вернулся через несколько дней в Питер, перекрестив Толика на прощанье, ибо даже бесу нужна поддержка. Два года он трудился в Архангельске над нуждами женского населения, и вернувшись в Питер, развёлся с Катенькой.

Потом он быстро нашел работу в музее революции, что был тогда во Мраморном дворце, во дворе которого стоял тот самый броневик, попранный Лениным, и обнаружив его гулкие недра, Толик оприходовал броневик для своих похотных нужд, к сладости нежного музейного персонала.

А потом пришла пора мне уезжать в далёкие страны, и Толик плакал у меня на отвальной, и клялся в вечной дружбе. Писем он мне, однако, не писал. Но- и на том спасибо, иногда заходил, пьяненький, навестить моего отца. Время летело быстро, и не успел я оглянуться, как померли все вожди, и наступила Перестройка. И как-то под шумок Толик тихой сапой сумел изобразить из себя противника режима, и получить визу в Америку, куда и прибыл. Мы должны были с ним коротко встретиться в аэропорту JFK, но, как и полагается Толикам, он всё перепутал, и улетел в Калифорнию. Так мы больше и не увиделись.

Повёл он там всё тот же весёлый русский образ жизни, не совсем сообразив, что в чужом монастыре всё по-иному, и после того, как разъерённая гражданка решила распластать его своей машиной, перешел исключительно на русский контингент, коим всё равно, как и с кем, лишь бы человек был хороший и водка в наличии.

Бесы- оне настырные. Стал Толик в пьяном безобразии названивать мне по ночам, не особенно осознавая, что между Калифорнией и Нью Йорком 3 часа разницы, и его полночь- это 3 утра у меня. К тому моменту стал он спиваться всерьёз. А уменя -новорожденная дочь, я был смертельно усталым и издёрганным, и мне все эти варианты надоели настолько, что пришлось мне Толику дать отставку. Мол, иди, гуляй, оставь меня в покое, наконец.

С тех пор я ничего о нём не слышал, вообще ничего. Но зная Толика, я не удивлюсь, если он опять соткётся передо мной из воздуха, и заикаясь, и заглядывая в глаза, попросит огоньку.