Озарение

Белый лист бумаги ныне, как и двумя часами ранее, оставался незапятнанным ни единой буквой... В этом было нечто необычное и трагическое. Случалось ранее, я, сидя многие часы в раздумьях, мог набрать страницу-две, а после, перечитав текст, стереть все не моргнув глазом, чтобы заново погрузиться в мысли. Сейчас же беда заключалась в том, что я не набрал на клавиатуре ни символа. Даже не разметил лист под заголовок и первый абзац, а это мой обязательный ритуал перед началом работы. Разум твердил мне: «Парень, оставь, у тебя нет сейчас сюжета!»; подсознание вопияло: «Не слушай этого болвана, сюжет есть всегда, и всегда рядом!».
Таким образом у меня складывалось полное впечатление, будто я схожу с ума, будто у меня начисто съезжает планка и катится шифер, который вот-вот шарахнется оземь с диким грохотом и!.. Не знаю, что-то, очевидно, страшное случится. Хотя, может тогда я написал бы коротенькую миниатюру о, скажем, крушении старой пятиэтажки, одной из тех, чьи двускатные крыши устланы серым шифером, а на стенах лупится старая краска грязно-некоего цвета. Но ничего не рухнуло, ничего не свершилось.
Был стол.
Был монитор и клавиатура.
Были три пустые кружки из-под кофе.
И чистый лист. Девственный, нетронутый.
И не было сюжета.
С отвращением я вдавил кнопку «питание» на своём компьютере, встал из-за рабочего стола и подошёл к окну. За стеклом царила загостившаяся осень. Уныние красок под гнётом торжества серости ещё сильнее заставили ныть голодающую душу. Я прижался лбом к холодному стеклу. Обычно это помогало найти верное решение героям различных кинематографических мелодрам. Но жизнь - не кино. Результат был один.
Решение не находилось.
Сюжета не было.
Я сел в кресло. Мне вдруг подумалось, что я буду очень сильно тосковать по летней жаре в то время, как зима у осени примет эстафету и будет бежать свой кросс до самой весны.
Меня подбросило, просто вытолкнуло из кресла, словно пробку из воды. Да, я напишу о том, какое уныние на меня наводит осень и предчувствие скорой зимы! Но запала хватило на две секунды. Я плюхнулся обратно. Что за бред? Что за ахинея? Как я это напишу? Я не люблю осень и зиму, кто-то не любит лето и весну. Если каждый будет писать об этом, то полки книжных магазинов, литературные журналы и интернет-издания заполнятся «чукотским фольклором». Что вижу, то пою: «Солнца нет уж две недели, я вчера камлал, однако». Нет, я вижу, это не уныние. Иссыхание мозгов, а не уныние у меня. Я должен что-то написать, пока совсем не заскоруз, не заплесневел. Написать хоть что-то. Что?
«Оставь, потом напишешь...», - нудил, не унимался разум.
«Только попробуй отступиться, я тебя в дурдом отправлю!», - визжало подсознание.
Вдохновение можно черпать в чем угодно. Да, вот, хотя бы в музыке. Я взял в руки гитару, стоящую рядом с креслом. Провёл большим пальцем по струнам, зажал несколько аккордов, - удивительно, но строй не сбился, хотя я настраивал инструмент, если мне не изменяет память... Изменяет. Давно, очень давно. Я попытался что-то наиграть, сымпровизировать. О, Господи, такая музыка куда хуже, чем рассказ, чем повесть или роман, или даже цикл книг об осеннем унынии. Просто ужас.
Вдохновение не черпалось.
Сюжета не было.
Никогда мне не становилось так гадко на душе. Я остро ощущал какую-то несостоятельность в себе, какую-то неполноценность. Сюжет существовал. И не один, а сотни, может тысячи. Огорчало то, что из моря творческих идей я не смог выудить ни одной. Хоть выходи на улицу и плачься в жилетку первому встречному об этой своей, так нежданно нагрянувшей, творческой импотенции. Тогда меня точно отправят куда следует.
- Эй, подсознание, твои проделки? Сдерживаешь обещание и хочешь определить меня в учреждение?
Подсознание молчало.
Разум также не произнёс ни слова.
- Нет уж, я ещё не отступился, я ещё мучаюсь.
Вот и все, подумалось мне, я разговариваю сам с собой. Ну с кем, с кем поделиться? Я слишком люблю своих друзей и знакомых, и потому не хочу заставлять их терпеть моё нытьё, когда у них есть действительно существенные проблемы. И в это же время я понимал, что мне необходимо выговориться. Иначе меня разорвёт на куски, как резиновую грелку, надуваемую мощным компрессором. Но кому выговориться? Кто стерпит?
«Бумага все стерпит», - раздался шёпот подсознания.
Да, подумал я, все стерпит. Я поднялся из кресла, сел на стул у рабочего стола и включил компьютер. Разум удивлённо спросил: «И что ты будешь делать?»; будто я и сам понимал, что буду делать. «Не мешай, пожалуйста», - на удивление вежливо просило подсознание.
- Да, не мешай, пожалуйста, - поддакнул я.
«Ай, делайте, что хотите, а я посплю. И если что, я не при делах!», - проворчал разум.
Но я уже не внемля гласу разума, не зная, какой прок выйдет из моей затеи, и выйдет ли вообще, набрал первую строчку: «Белый лист бумаги ныне, как и двумя часами ранее, оставался незапятнанным ни единой буквой...».