Дом престарелых

         На том этаже, где мой теперешний подопечный (прогулка!), в основном бабушки. Стариков-мужчин раз-два и обчёлся. Женщины и по статистике дольше живут.
         Весь вопрос в том, КАК живут, а именно в качестве этих дополнительных пяти или даже десяти лет… Честно говоря, слово «бабушки» не совсем то слово , которым можно обозначить эти скрюченные фигурки, прикованные к инвалидным креслам. В определённое время их выкатывают из комнаток, завозят в столовую для полдника и «занятий». Старушки спят в самых неудобных позах. Видимо, тормозящие лекарства, которыми их пичкают, так на них действуют… спят. У одной головка прижата к плечу, у другой упала на столик, придвинутый к подбородку, одна скрюченная бабушка спит с запрокинутой головой. И тихо, тихо в столовой.
         На сестринском посту дама в белом халате перекладывает бумажки, санитарка, красивая  эфиопка, резвая, энергичная, выталкивает коляски с больными, придавая им ускорение, чтобы потом они сами остановились. Очевидно, в комнатках в это время убирают. Вообще-то это не комнаты, не палаты, как в больницах, а индивидуальные закутки, там множество перегородок, смежных стеночек, тут же туалет в одной из отгородок, разносит ароматы, есть двери, но они открыты, скорее всего, по инструкции, ведь многие больные хронические шизофреники. Моему подопечному Ф. всего 70 лет.
         Во время первой прогулки я спросила его  осторожно: «вам нравится в этом пансионате?» Про себя, конечно, подумала, – «хорош пансионат!»  «Нет, не нравится», – с трудом поворачивая слова во рту с неудачными зубными протезами, говорит Фима. – «Понимаете, я целый день молчу. Тут не с кем разговаривать. Они очень старые. Есть такие, которым уже 90 лет, одна стонет, другой кричит ночью, третья храпит. Меня теперь всё раздражает. Сидит напротив меня старик, ему поставили стакан чаю, он его выливает на стол. Поставили баночку сметаны, он не знает, что с ней делать, я открываю ему крышку, а он только смотрит, я показываю ему, что нужно ложкой, ложкой.  «А разве таких, как он, не кормят»?
      «Кормят, кормят, но когда дойдёт очередь. Нас тут на этаже тридцать человек, а обслуживают нас – один, два, три – шесть человек. И самое плохое, что они кричат, а я не люблю, когда на меня кричат.  И, знаете, когда мы ложимся спать в семь часов вечера, наши кровати запирают такой планкой, ограничителем, что мы не можем выйти. Есть работники, которые разрешают мне выходить, например, в туалет, а другие кричат: «делай всё в титули (прокладки для взрослых), и писай, и какай туда». Но, понимаете, титули пропускают… Нас поднимают в семь утра, а спать укладывают в семь вечера.
        Я смотрю телевизор, это мой, мне купила сестра за мои деньги… Нехорошо, наверное, рассказывать, но сестра, когда приходит ко мне, сразу же начинает кричать. То требует, чтобы я надевал тёплую обувь, а я не могу застегнуть молнию на этих мягких ботинках, то говорит, чтобы я делал гимнастику. Но когда я мог, я ходил по четыре часа вокруг городка, где мы тогда вместе жили. А теперь у меня ноги совсем отказали.  Она меня отправила сюда, и здесь я уже умру…Я отвозила Ф. обратно в его уголок…
         Вдруг у одной из женщин, сидящих в коляске, просияло лицо, она протянула ко мне руки и тихо, но внятно сказала: «Доченька моя… приехала». Холод промчался по моей спине, я быстро свернула вправо, укатывая Ф. к его постели…
       Но на обратном пути я снова услышала тихий нежный голос: «доченька моя!»
        Что же происходит? Мама! Она так нужна была раньше, когда-то, а теперь стала старой, беспомощной, потерянной… и уже ненужной детям?