так они и жили

Мэр Кошёлкин и его незатейливая история

 

Антип Спиридонович Кошёлкин был исконно русским человеком. Его прадед бегал с каторги, а бабка в девичестве носила фамилию Биберхам. В 37-м всю семью Кошёлкиных репрессировали за бездарное разворовывание артельного добра её тогдашним главой, Гаврилой Кошёлкиным. Самого поставили к стенке, а остальных сослали из Конотопа аж в Казахстан. В 56-м, когда товарищ Хрущёв первый раз вскрыл недостатки культа личности своего бывшего благодетеля, товарища Сталина, семья Кошёлкиных решила покинуть Казахстан, но в Конотоп возвращаться не захотела: дело в том, что бабка Кошёлкина, бывшая в девичестве Биберхам, мудро рассудила про неблагодарную людскую память оставшихся в живых конотопских соседей, каковые мерзопакостные соседи могли не забыть про истинную причину (бездарное разворовывание известно чего) якобы политической репрессии семьи Кошёлкиных. Ну да, на том семья Кошёлкиных ровно с 1956 (1) года и стояла, что они, Кошёлкины, пострадали от гнусного товарища Сталина чисто на политической почве, а не из-за какого-то воровства.
В общем, Антип Спиридонович Кошёлкин родился в 1967-м году в городе Красный Сыровар Н-ской области, пограничной с Московской. В 1990-м он получил диплом учителя пения в областном педагогическом институте, в том же году стал преподавать в родной школе районного городка Красный Сыровар, а потом началась его политическая карьера.
Дело в том, что Антип, мастерски владея игрой на баяне, аккордеоне и гармони, не только учил пению школьников, но не пропускал ни одного подходящего торжества, куда его приглашали поиграть для подпивших гостей. При этом Антип не чурался никакого общества, будь то рядовые колхозники или районная партийная номенклатура. Нет, он был одинаково приветлив и общителен со всеми, с одинаковым удовольствием выпивал не то самогонки, не то «Столичной», кушал и холодец, и салат «Оливье», а денег за игру на баяне или гармони брал ровно столько, сколько давали. Таким образом, к началу демократических перемен Антип пришёл с неким запасом бумажных советских рублей и довольно обширными дружественными связями, распространяющимися не только на рядовых колхозников с районной партийной номенклатурой, но и на лиц с криминальным прошлым. И, имея на руках вышеупомянутый запас, а вокруг – связи, он просто не мог в нужное время не заняться политической карьерой.
Сначала Антип создал районное отделение демократической партии, куда вошли два уголовных авторитета, один врач-диссидент и три бывшие актрисы областного драмтеатра, уволенные из оного за лёгкое поведение. Потом Антип открыл первый в районе пункт по приёму цветных металлов и наладил первую в районе связь с прибалтийским городом-портом Клайпеда. Затем Антип пообещал всем районным уголовным авторитетам полный карт-бланш, а остальным «землякам» – скорейшую ликвидацию сухого закона, и – под общее ликование толпы на тогдашних выборах – был провозглашён первым демократическим мэром Красного Сыровара.
Вот тут Антипа обуяла жадность и он принялся тащить под себя всё, что вокруг плохо лежало. А плохо лежало, благодаря плодотворной подготовительной деятельности товарища Горбачёва, всё. Но всё утащить Антипу не давали товарищи по партии и остальные уголовные авторитеты. Экс-актрисы, суки, перестали блудить с кем попало, взялись за ум и стали требовать доли в образовавшейся коммерции сомнительными спиртными напитками, врач-диссидент вышел из очередного запоя и открыл свой приёмный пункт цветных металлов, а уголовные авторитеты вообще обещали пришить Кошёлкина, если тот не освободит им жизненного пространства в виде сыроваренного комбината, газового завода и цеха по производству тракторных запчастей.
«Вот сволочь, - думал Антип, ворочаясь в пуховой постели под боком тёплой сытой супруги, Надежды Константиновны Кошёлкиной, - сыроваренный завод захотели. А эти – долю от прибыли. Да вот хрен вам всем!»
В общем, чтобы не терять намеченное к присвоению добро и не быть пришитым отчаянными авторитетами (или поцарапанным суками-актрисами), Антип решил вывернуться следующим образом. Для бывших лёгкого поведения новый мэр узаконил проституцию, для уголовников – азартные игры, а врачу-диссиденту, чтобы не путался под ногами со своим приёмным пунктом, поручил вернуть Красному Сыровару его историческое название. При этом положил ему на это дело из скудного городского бюджета нехилый кусок, из какового половину намеревался хапнуть себе.
И понеслось!
Сначала на улицы Красного Сыровара дружным строем вышли проститутки. Ими руководили первые демократические дамы Красного Сыровара. Они же идейно вдохновляли своих неопытных ещё подопечных на постсоветские трудовые подвиги. А чтобы внове осваиваемая капиталистическая нива возделывалась по законам рынка, а не кустарной социалистической самодеятельности, недавние сотрудницы областных Терпсихоры (2) с Мельпоменой (3) нормировали, таксировали и учитывали труд новоиспечённых работниц специфической сферы услуг так, чтобы и те не обижались, и самим актрисам было не в убыток.
Потом, чуть позже дружного появления на улицах Красного Сыровара проституток, на всех удобных углах открылись игорные заведения. Ими руководили бывшие советские уголовные авторитеты, поэтому порядок в заведениях установился режимный. В том смысле, что с деньгами в игорное заведение мог зайти любой, а выйти – только хозяин.
А вот с возвращением Красному Сыровару его исторического названия пришлось-таки повозиться. Дело в том, что, получив из скудного городского бюджета довольно солидные подъёмные и продав свой пункт по приёму цветного металла мэру Кошёлкину за бесценок, врач-диссидент снова запил. Сначала он пил в местной харчевне, потом перекочевал в областную, затем посетил столицу. А когда пропился в пух, вернулся в Красный Сыровар и прямиком пошёл на приём к своему мэру. Причём не просто пришёл, но предъявил претензию на тему недостаточности подъёмных в таком солидном и благородном деле, как возвращение Красному Сыровару его исторического названия.
«Ах, ты, падла! – кипятился Антип Спиридонович, поднаторевший в блатном жаргоне за время общения с авторитетными коллегами по демократической партии первого созыва. – Спустил всё бабло в свою ненасытную воронку, а теперь ещё и буром прёт! Мало ему, видите ли, подъёмных отпустили, век воли не видать! Да тебя, сука, в сортире замочить мало, а не то, что…»
«Вы, почтенный, из бюджета на свои нужды больше берёте, так себя первого в клозет и макайте, - интеллигентно возражал пропойца-врач, не утративший под недельной щетиной, характерной припухлостью и сивушным перегаром благородства выражения лица и просветительских интонаций. – Поэтому гоните еще тридцать тысяч зелёных и – до свиданья. А то у меня по вашему поручению столько дел образовалось, что мне с вами препираться совсем недосуг».
«Кстати: как с поручением? – слегка остывая после напоминания о личных нуждах, спрашивал Кошёлкин и доставал из сейфа требуемую сумму. – Уж как бы к годовщине демократии отрапортовать об этом самом. А то питерцы с самарцами (4) преуспели, а мы всё ещё на месте ковыряемся…»
«Так-то ж питерцы, - сопел диссидент, пересчитывая заветные доллары, - у них всё просто: сначала был Санкт-Петербург, потом – Петроград, затем – Ленинград. Вот и выбирай между Петроградом и Санкт-Петербургом. Или Питсбургом. А с нашим Сыроваром дело тёмное. Ведь до советской власти здесь была обыкновенная деревня под названием Синичкино и никаких архивов на тему её возникновения не имеется. Как не существует никаких внятных сведений об её отцах-основателях. Поэтому я планирую искать вживую, среди сохранившихся за дальним рубежом потомков коренных Синичкинских фамилий, каковые их представители в своё время эмигрировали за вышеупомянутый рубеж. Чтобы, значит, по сохранившимся устным преданиям среди сохранившихся потомков восстановить действительную картину…»
«Так ты что, сволочь, за дальний рубеж намылился? - оторопел от неслыханной наглости Антип Спиридонович. – Поди, с Парижа начинать собираешься?»
«Что я не видел в этом Париже? – небрежно отмахнулся диссидент. – Для начала я собираюсь посетить Канарские острова…»
Сказано – сделано.
Сначала диссидент съездил на Канары. Потом на оставшиеся деньги рванул в Монте-Карло. В Монте-Карло пропойца-врач продул последнюю наличность в рулетку, и Христа ради два месяца добирался до Красного Сыровара. Там он, злой как собака, голодный и трезвый, снова припёрся на приём к мэру и стал требовать новых денег.
«Какие деньги? – вопил мэр Кошёлкин. – Сколько можно? Ты, сука, половину годового бюджета уже перевёл, а исторического названия всё нет?! Вон уже и Свердловск в Екатеринбург переименовали, а мы всё под старой вывеской демократию строим?!! Стыдно людям в глаза смотреть»
«Теперь будем смотреть гордо, - утешил мэра диссидент, – потому что историческое название у нас уже почти что в кармане. А новые деньги ты мне выдашь в виде расчёта по окончании моей исторической исследовательской миссии. Ферштейн?»
В общем, врач-пропойца получил ещё десять тысяч восхитительных американских долларов, а взамен поделился информацией, добытой в ходе его исторической исследовательской миссии не то на Канарах, не то в Монте-Карло. А может, и в местной харчевне.
Короче говоря, деревню Синичкино основали в разгар татаро-монгольского ига две конкурирующие разбойничьи группировки, промышлявшие известно чем на голой дороге. Эти группировки не брезговали ни соотечественниками, тащившимися со своим скудным скарбом невесть куда, ни татарскими баскаками, возвращавшимися с собранной данью строго по назначению в штаб-квартиру Золотой Орды. Если попадались прочие иностранцы, путешествующие из варяг в греки и обратно, разбойнички не пропускали и этих иностранцев. Попадались православные монахи – и их ожидала плачевная участь. Однако со временем разбойнички приподнялись, оправились телами, облагообразились ликами и стали помышлять о переводе своего криминального промысла на рельсы законного бизнеса. Для чего они первым делом построили на той голой дороге, где раньше грабили проезжий люд, два, по числу конкурирующих группировок, постоялых двора. Вокруг которых и образовалась деревня Синичкино, обязанная своим именованием невероятному количеству синиц, испокон веку водившихся в описываемых краях с незапамятных времён. А звали разбойничков из первой группировки братья Анафемовы, а из второй – Филимон Едрилов и Аристарх Собакин.
«Ну и скотина, - поминал потом единомышленника по партии Антип Спиридонович, маясь с полученной за половину городского бюджета плюс десять тысяч известно чего информацией. – Ну и как теперь прикажете по-исторически называть Красный Сыровар? Синичкино? Несолидно… Анафемск? Вызывающе… А что если… Так-так-так! Едрилов и Собакин… А назовём-ка мы наш Красный Сыровар согласно его древней истории и в память об отцах-основателях Едрисобачинском. А что? Очень даже оригинально, вполне по-русски и стариной отдаёт…»
Другими словами, годовщину демократии жители бывшего Красного Сыровара встречали под новой вывеской не хуже санкт-петербуржцев, сергиевопосадцев, мариупольцев и самарцев.
Затем была новая годовщина, потом ещё и ещё. Антип Кошёлкин с единомышленниками богатели, а демократические свершения под их чутким руководством так и пёрли, так и пёрли: проституция процветала, появился наркобизнес, было отстроено рекордное количество на душу населения увеселительных, питейных и игорных заведений. Производство, правда, встало, но ненадолго, потому что его очень скоро распилили на куски и в рекордные сроки сдали в виде металлолома в приёмные пункты Антипа Кошёлкина.
«А хорошо идут дела, - прикидывал мэр Едрисобачинска, млея в собственной сауне в компании трёх голых секретарш и одной переводчицы, - авторитеты остепенились, милиция толстеет, депутаты промеж себя не собачатся. Вот как бы ещё побольше денег из центра выманить на поддержку демократии, а то скоро маловато будет…»
Насчёт маловато Антип думал не зря, потому что у него с единомышленниками подрастали дети, а им тоже хотелось собственных пирогов с зелёной начинкой, а не кусков от папиных. Дела, в общем, были не все хороши, как казались Антипу в собственной сауне в компании голых сотрудниц. Но Антип не унывал, крутился, а иногда совершал настоящие подвиги.
Первым делом Антип победил наркомафию. Сначала он вступил в сговор с начальником районной милиции, они совместно выклянчили из центра энную сумму на борьбу с «наркологическим» криминалом, а затем легко его задушили. Благо вышеупомянутый криминал ни от кого в районе не прятался, никого в нём же не боялся, больше того – ходил в друзьях и у мэра, и у начальника милиции.
«Ну, Антип, ну, сука! – ругались представители «наркологического» криминала и бывшие друзья мэра с милицейским шефом, когда их заковывали в блестящие наручники. – Вот ужо выйдем мы на свободу, тогда посмотрим!»
Однако выйти никому из набольших на свободу не получилось, потому что все они, числом восемь подозреваемых, и как-то вдруг, очевидно одновременно раскаявшись за содеянное зло, повесились рядком в одной большой камере предварительного заключения Едрисобачинского РОВД (5).
А так как мелкую «наркологическую» шушеру вроде дилеров не тронули, то они всем составом перешли под единоличное командование начальника районной милиции. Тот взялся за дело рьяно, положил себе половину «наркологических» прибылей, а половину стал отдавать Антипу Спиридоновичу. И поскольку милицейский начальник платил начальнику районного ОБНОН (6) по три тысячи долларов в месяц, то тот навёл в районе такой «наркологический» порядок, что левые наркобарыги даже в мыслях перестали держать об открытии своего демократического бизнеса в Едрисобачинске.
И всё сначала в деле победы над местной наркомафией показалось хорошо: и делёж помощи из центра промеж мэра и милицейского шефа, и распределение «наркологических» прибылей в то же количество пар рук, и единая ценовая политика в виду отсутствия конкурентов, и усиление дисциплины в рядах наркодилеров по причине смены состава всякой шушеры на патрульную милицейскую по совместительству, - однако позже начались трения. И всё милицейский шеф, сука.
Я, говорил он в подпитии, Антип Спиридонович, половина на половину не согласен, потому что всю работу я да мои орлы-соколы делаем, а ты себе больше всех тащишь. Несправедливо это, не по-христиански. В общем, ты или уступай мне ещё половину своей половины, или на следующий срок я лично сам буду баллотироваться.
Ну, говорил он так, говорил, а потом взял, да и утоп. В собственной, между прочим, ванной. Одновременно с ним в своей ванной утоп начальник местного ОБНОН. А на следующий день покончили жизнь самоубийством заместитель покойного шефа Едрисобачинской милиции по кадрам и жена покойного начальника районного ОБНОН. Первого нашли на его кухне с проломленным черепом, вторую – в собственной спальной с перерезанным горлом. Но так как первый держал в окоченевшей руке чугунную сковороду с признаками его волос и мозгов, а вторая – окровавленный нож с похожей группой крови и аналогичным резусом, то никаких сомнений насчёт двойного самоубийства у следствия не возникло.
А через неделю Едрисобачинскую милицию возглавил некий выписанный из ближнего зарубежья майор Гасан Бабаевич Алибабаев. Он в свою очередь выписал своего родственника Али Гасановича Алибабаева и тот возглавил местный ОБНОН. Затем в Едрисобачинск прибыла рота младших милицейских чинов по фамилии Хурдыбаевы под командованием капитана Мурзабаева и все трения по поводу распределения «наркологических» прибылей прекратились. А дисциплина и порядок в деле процветания известного демократического бизнеса только улучшились.
«Да, брат, это тебе не полковник Тютькин и майор Редькин, - благодушно соображал Антип Спиридонович в прохладе просторного кабинета, прикидывая насчёт следующего своего подвига, - эти точно не подведут, потому что насчёт благодарности у них туго, не то, что у наших. И в мэры ни одна собака из этих не полезет. Потому что они и по-русски толком ни бельмеса, да и какой хрен в нашей отсталой русопятой глухомани станет голосовать за, прости Господи, Алибабаева с Хурдыбаевым…»
Вторым делом Антип Кошёлкин справился с энергетическим кризисом во вверенном ему районе. Вернее – с кризисной ситуацией в электроснабжении. Дело в том, что бывший Красный Сыровар обзавёлся электроэнергией и сопутствующими ими линиями электропередач в самые гнусные советские времена, когда страной правил известный негодяй товарищ Сталин. При этом всякое строительство – и линий электропередач в том числе – во времена известного негодяя известно кого велось безо всяких прений на тему нехватки бюджетных средств, дефицита расходных материалов или отсутствия специальных инженерных кадров. Просто нехороший человек товарищ Сталин приказывал построить то-то и то-то к таким-то срокам и – дело в шляпе. А если его приказ не исполнялся, то ответственных за неисполнение лиц ставили к стенке. Иногда целыми трудовыми коллективами, включая беспартийных кладовщиков и уборщиц. При этом обходились без услуг дорогостоящих адвокатов и многочисленных присяжных.
Короче говоря, где-то в середине тридцатых на улицах и единственной площади Красного Сыровара появились линии электропередач. Сначала эти линии были добротные, но потом стали ветшать. В общем, их планировали обновить ещё в середине пятидесятых, но товарищ Сталин дал дуба, и в образовавшейся возне за освободившееся место генсека и прочие хлебные места вроде министерских разгорелась такая возня, что про них, обветшалые линии электропередач не в одном только Красном Сыроваре, начисто забыли. Потом началась кампания по разоблачению известно чего, затем страна кинулась осваивать целину, вскоре после этого навалилась забота о повсеместном выращивании кукурузы, потом стали завоёвывать космос, догонять Америку, форсировать строительство коммунизма и так далее. В общем, когда у страны появились лишние деньги на реконструкцию линий электропередач, наступила середина восьмидесятых. А тут Горбачёв со своей перестройкой, плюрализмом мнений и борьбой с пьянством. Другими словами, достался Красный Сыровар мэру Кошёлкину с аховым электроснабжением. Но он и тут не растерялся, но кинулся бомбардировать центр с требованием выделить денег на срочную реконструкцию известно чего. В общем, трёх миллионов в твёрдой валюте ему не дали, а всего шестьдесят семь тысяч, но Кошёлкин и тут не стал падать духом.
«Ничего-ничего, - приговаривал Антип Спиридонович, пряча обналиченную помощь из центра в заветный сундучок под полом в супружеской спальне, - завтра организуем субботник, столбы снимем с пасынков, гнилые места отпилим, а что останется, снова поставим на пасынки. А лишние провода можно будет свезти в мои пункты по приёму металла…»
И не таким человеком был мэр Кошёлкин, чтобы задуманное не исполнить. Народ, правда, на субботник шёл вяло, однако Антип Спиридонович приказал отключить электричество, а кому охота сидеть дома без света и «Поля Чудес»? В общем, субботник длился неделю, опоры укоротили, поставили их на очищенные от наросшего дерна пасынки, на изоляторы навесили оставшиеся после личной ревизии мэра провода и теперь их мог потрогать любой желающий. Но не трогал, потому что Антип Спиридонович велел дать ток, и народ, сгибаясь под реконструированными линиями электропередач, побежал домой, смотреть богатых, которые в те времена всё ещё плакали.
Третьим важным делом Антип Спиридонович раз и навсегда выполнил продовольственную программу. А всё началось с первого коммерческого ларька, открытого на единственной площади Едрисобачинска аккурат через месяц после установления в городе демократического режима. Сначала мэр Кошёлкин не обратил на это явление никакого внимания, потому что в те поры мало что не открывалось, однако спустя некоторое время, когда хозяин первого ларька размерами два на два и высотой чуть больше собачьей будки построил первый в районе загородный дворец с мраморным курятником на задах, Антип Спиридонович призадумался и велел арестовать коммерсанта. Коммерсанта допросили с пристрастием, мэр Кошёлкин познакомился с показаниями и его осенило.
«Нет, надо же! – суетливо соображал бывший учитель пения, хлопоча о выделении ему средств из центрального бюджета для зарубежной командировки с целью перенимания тамошнего передового опыта по части эффективного управления. – Тут у меня под носом такие прибыльные дела творятся, а я только сейчас об этом узнаю…»
Получив из центрального бюджета сорок тысяч долларов вместо запрашиваемого миллиона, мэр Кошёлкин смотался в четыре зарубежные поездки, потом испросил из центра дополнительных средств для поддержки районной демократической партии перед очередными выборами и построил четыре супермаркета. Потом он договорился с четырьмя оставшимися авторитетами, и они совместно занялись продовольственной программой. А из четырёх зарубежных мест, куда давеча мотался бывший учитель пения, попёрли фуры с просроченными продуктами, полуфабрикатами, пивом и прочими напитками, пришедшими – по зарубежным понятиям – в негодность по истечении их срока хранения. За каковые продукты, полуфабрикаты и прочее вышеперечисленное зарубежные купцы ещё и приплачивали своему новому компаньону, потому что приплачивать ему за вывоз было зарубежным купцам много дешевле, чем утилизировать в своих странах.
«Эх, и красота-то какая! – радовался Антип Спиридонович, любуясь на лоснящиеся супермаркеты из окна своего представительского автомобиля. – А народ-то как доволен! Так и прёт, так и прёт…»
Да, народ в супермаркеты пёр валом, потому что просроченные продукты, полуфабрикаты и пиво с прочими напитками в супермаркетах мэра с его четырьмя авторитетными подельниками были гораздо дешевле, чем то же самое в маленьких коммерческих ларьках. Потому что какую на хрен конкуренцию может составить маленький хозяин маленького коммерческого ларька, вывозящий просроченное дерьмо с парижской помойки с помощью сумки на колёсах, против мэра, вывозящего то же самое на фурах?
Другими словами, коммерческие ларьки вскорости в Едрисобачинске сдохли, и народ продолжал отовариваться у мэра и его подельников той дрянью, которой он привык питаться с начала демократических перемен. А так как народ на Руси в целом и в Едрисобачинске в частности испокон веку водился неприхотливый, то никаких нареканий с его стороны на качество потребляемого продовольствия не поступало.
Потом были перевыборы, Кошёлкин на них победил легко и убедительно, потому что пообещал по бутылке водки и банке консервов всякому жителю Едрисобачинкска, пришедшего на единственную площадь города по случаю новой инаугурации мэра. Народ быстро смекнул свою выгоду, дружно проголосовал за Кошёлкина и попёр на инаугурацию. Прошла она весело, если не считать трёх задавленных мужиков, одной бабы и двух её детей, желавших отовариться обещанным. Семьям погибшим выдали двойную компенсацию (по две бутылки и две консервы за погибшего), Кошёлкин отрапортовал в центр о продолжающейся благонадёжности вверенного ему города с районом, и продолжил творить свои подвиги.
Четвёртым делом мэр Кошёлкин разделался с коррупцией в аграрном секторе экономики Едрисобачинского района. Для этого он прекратил всякое финансирование бывших совхозов с колхозами. А предварительно выступил с пламенной речью перед членами городского совета и депутатами местной думы.
«Сограждане! – призывал он. – Коллеги! Братья по демократии и сёстры по шоковой терапии! Доколе нам терпеть эти язвы социализма в виде колхозов и совхозов? Мало, они портят наш пейзаж своими ужасными фермами и неэстетичными пахотными площадями, мы ещё должны финансировать всё это безобразие! И тем самым поощрять к разворовыванию финансируемых средств председателей колхозов и директоров совхозов. Так скажем нет этим паразитирующим на молодом здоровом демократическом теле вредоносным предприятиям, как бы они не прикрывались новыми названиями вроде АО «Ельцин на сеновале» или АОЗТ «Рыжий поросёнок…»
Сограждане мэра поддержали, финансирование бывших колхозов с совхозами прекратили, а поддержку на развитие сельского хозяйства получать не перестали. Её, правда, пришлось делить по-братски, а не в одну кошёлкинскую кассу, однако дело того стоило. И вскоре вся Едрисобачинская сельская местность поросла эстетическим бурьяном, а в бывших совхозных садах появились разные лесные грибы.
Пятым делом Антип Спиридонович сотворил новую экономическую отрасль районного значения с перспективой перехода на государственный уровень. И сотворил он не хухры-мухры заводик по производству бумажной тары, а целую вкусо-пищевую промышленность, но на базе старых порушенных мясокомбината, сырного завода и масло-молочной товарной фермы. А так как в силу его четвёртого подвига вверенное ему сельское хозяйство превратилось в голую пасторальную видимость с пьяными пастухами, но без всяких стад, то мэру со товарищи по партии пришлось позаботиться о сырьевом обеспечении сотворённой Антипом Кошёлкиным вкусо-пищевой отрасли. Однако Запад с Латинской Америкой и Китаем выручил и сей раз: из Китая пошёл фурами молочный порошок из особенно ядовитой генетически модифицированной сои, из Латинской Америки – усохшие от длительной заморозки говяжьи туши, а Запад забросал Антипа искусственной свининой. Порошок, правда, сильно вонял, говяжьи туши надо было колоть физиологическим раствором, а свинину отмывать от формалина и обрабатывать специальными красителями, но ничего, справились. И в Едрисобачинских супермаркетах появились отечественные колбасы, тушёнка, молоко, масло и даже йогурт, каковой йогурт мог храниться до полугода в любом тёплом месте и не портиться.
Шестым делом Антип Кошёлкин решил проблему с питьевой водой и канализацией. На сотворение данного подвига он попросил из центра десять миллионов долларов. Центр предложил расписаться ему за триста тысяч, а получить пятьдесят. Антип немного поторговался и получил восемьдесят две тысячи. Двенадцать тысяч долларов ему пришлось отдать коллегам по городскому собранию, на десять он купил соболью шубу новой секретарше, пятьдесят положил в известный сундучок, а с оставшейся десяткой совершил вышеупомянутый очередной подвиг.
Сначала Антип велел отключить водоснабжение и под страхом штрафа запретил пользоваться канализацией, а затем, когда население вышло на очередной субботник, приказал срыть прохудившуюся насосную станцию и провалившийся коллектор. Железо от срытых объектов пошло известно куда, а взамен них, срытых объектов, Антип распорядился выкопать две глубокие траншеи. Одна траншея выходила из местной речки Синички и плавной дугой соединялась с домиком на северной окраине Едрисобачинска, где находился большой насос и вход в магистральную трубу для подачи питьевой воды. Другая траншея входила в вышеупомянутую речку, но много ниже по её течению. И эта другая траншея соединялась с другим домиком на южной окраине Едрисобачинска, где находился ещё один большой насос и выход из магистральной канализационной трубы. В обе траншеи положили по трубе, соединили их с чем надо, траншеи засыпали землёй и, спустя две недели после начала субботника, мэр разрезал трёхцветную ленточку на пусковом объекте. Городской похоронно-свадебный оркестр сыграл туш и семь-сорок, хор мальчиков из первого Едрисобачинского лицея спел Марсельезу на чистом французском языке, а министр едрисобачинского района по водным ресурсам, лесным угодьям и экспериментальному виноградарству включил главный рубильник. И в домах Едрисобачинска снова забулькала вода и заработала канализация. А так как воду для питья и прочих хозяйственных нужд брали выше по течению речки Синички, а содержимое канализации спускали много ниже, то никаких критических замечаний ни со стороны местных санитарно-эпидемических служб, ни со стороны населения не возникло.
Седьмым делом Антип Кошёлкин справился с многопартийным хаосом во вверенном ему районе. У него хватило ума не просить на этот подвиг денег из центра, но решил он его сотворить исключительно для собственной политической безопасности и на собственные средства. Жаба, конечно, душила, но пришлось раскошелиться. Да и надоело спотыкаться о всякую оппозиционную шушеру. Поэтому одним погожим утром собрал мэр Кошёлкин в своём просторном кабинете всех руководителей местных оппозиционных группировок и предложил им сделку. Руководителей по количеству оппозиционных районных партий пришло пятеро. Один представлял группировку «Красный гудок», другой возглавлял «Правый перегиб», третий – «Либеральный экстремист», четвёртый – «Чёрный беспредел», пятый, некий Адам Адамович Корнеплод, руководил политической группировкой с одноимённой вывеской. Всё правильно: его районная партия так и называлась – «Овощ».
Сделка же, предложенная Антипом Спиридоновичем, заключалась в следующем: мэр придумывал оппозиционерам хлебные должности, оппозиционеры обязывались самораспуститься и впредь не строить никаких политических козней. Оппозиционеры немного поторговались и согласились. И зажил мэр Кошёлкин, как некогда жили российские градоначальники на святой Руси лет триста тому назад: тишь да гладь, да божья благодать, пожизненное мэрство, полная толерантность, абсолютная безнаказанность и частичная сексуальная революция. Вот именно: жена мэра, шестипудовая Надежда Константиновна, таки тягала его за остаточные вихры, поймав кормильца в сауне с очередной секретаршей. Или даже сразу с несколькими.
Восьмым делом Антип разделался с позорно отсталым советским здравоохранением. Для этого он объединил наркологический диспансер, детскую поликлинику, кожно-венерологический диспансер и инфекционную больницу под крышей районной поликлиники, а высвободившиеся здания сдал сам себе под склады разного продовольствия. Городской морг Кошёлкин приватизировал, но это не в счёт, потому что на главном направлении по реформированию позорно отсталого советского здравоохранения мэр Кошёлкин предпринял следующие исторические шаги. Во-первых, он сократил количество койко-посадочных мест для лежачих и сидячих больных в районе. Во-вторых, избавился от лишнего – сорок процентов – медперсонала. В-третьих, добился стопроцентного увеличения госфинансирования. В-четвёртых, узаконил в районе деятельность народных целителей за тысячу долларов в год со всякого желающего исцелять население заговорами, приворотами, отворотами и прочими отварами из целебных трав с добавлением куриного помёта и паутины, свитой в ночь на Ивана Купала перед Рождеством. Увеличившимся госфинансированием, правда, снова пришлось делиться, да и доходы от целителей не одному мэру достались, однако к первому известному сундучку понадобилось пристраивать ещё один, повместительней.
Девятым делом Антип Кошёлкин, ни много – ни мало, переписал историю отечества в целом и Едрисобачинского района в частности. Всё верно: бывший учитель пения написал свой, отличный от других, учебник по истории. И назвал его, не мудрствуя лукаво «История государства Русского и оного Едрисобачинского района в нём». А так как типография уже давно принадлежала Антипу, то проблем с тиражированием учебника у него не возникло. Как не возникло проблем с заменой всех старых учебников по истории новыми, его собственными. По цене всего семь долларов девяносто девять центов за экземпляр без НДС. А так как Кошёлкин в своё время учился на учителя пения, да ещё в те сомнительные времена, когда в советских вузах историю КПСС отменили, а новую не придумали (7), то вскоре все едрисобачинские школьники стали путать Бориса Годунова с Гришкой Отрепьевым, Марию Мнишек с Марьей-Посадницей, Петра третьего с Иваном шестым, декабристов с октябристами (8), а красноармейцев с оккупантами. Ну, да, Антип Спиридонович так и написал в своём учебнике, что в 1932 году едрисобачинский район был оккупирован Красной Армией, потому что именно в том году тогдашний нарком обороны распорядился расквартировать в тогдашнем Красном Сыроваре артиллерийскую воинскую часть.
Десятым делом Антип Спиридонович Кошёлкин прекратил позорную статистику бездомных Едрисобачинска. Надо сказать, бездомные, их вид и их относительно небольшое количество в пределах Едрисобачинска совершенно не трогали Кошёлкина. Вот он не обращал на своих бездомных никакого внимания, не морщился от их запаха, когда случалось проезжать мимо в машине с опущенными стёклами, и однажды увидел в какой-то телепередаче про дальний зарубеж, как в одном ихнем городе одному ихнему мэру медаль дали. Большую такую, деланную под позолоченную, на широкой муаровой ленте. Давали под музыку, при большом скоплении народа, и – что самое главное – на торжестве по случаю вручения зарубежному мэру большой медали присутствовал сам то ли принц датский, то ли магараджа бенаресский (9). А может, и зам председателя ООН по благотворительности, милосердию и нетрадиционной энергетике. Но самым смешным в этом деле было то, что зарубежный мэр хапнул завидную медалюгу не за спасение утопающего или вынос кормящей мамы с её ребёнком из горящего особняка, а всего за облагодетельствование своих подотчётных бомжей. Взял и пустил их всех в какой-то бесхозный сарай с водой, канализацией и отоплением. А вместе с ними поселил там же какого-то ревностного монаха, чтобы тот наставлял зарубежных бомжей на путь истинный: заставлял бы их молиться перед едой, смывать за собой в сортире, раз в неделю стирать бельишко, а также прибираться на прилегающей к сараю территории.
«Надо же, - завистливо соображал Кошёлкин, перекраивая квартальную смету дорожно-транспортных расходов в свою пользу, - медаль. А всего-то делов – двадцать бомжей в сарае поселил…»
С тех пор Антип стал плохо спать по ночам, а если засыпал, то теперь ему вместо бочек с паюсной икрой и голой Юлией Тимошенко снилась одна только эта, деланная под позолоченную, медаль. Потому что всё у Антипа уже было: и бумажная валюта, и золотой её эквивалент, и добро всякое с движимым и недвижимым, - а вот медали не было. И сарая у него в городе лишнего не водилось. Бомжи водились, а сараи – нет. И что тут поделаешь, когда жаба душит, а медаль вот как хочется? Да ещё при большом скоплении принцев датских, магараджей индийских и нобелевских лауреатов. А если бы к ним прибавить тройку-другую пусть самых завалящих заместителей директора ООН или НАТО, то уж дальше и мечтать некуда.
В общем, недели три Антип маялся – маялся, а потом его снова осенило. Как в тот раз, когда он продовольственную программу придумал. То есть его осенило снова так, чтобы и подвиг очередной совершить, и в накладе не остаться. Причём осенило мэра тогда, когда он поздним вечером, уставши примерять французское бельё к новой секретарше, томно глядел из окна своего просторного кабинета на площадь вокруг здания мэрии и прилегающий к ней скверик. Освещение, прямо скажем, в этом месте Едрисобачинска работало исправно, и мэр Кошёлкин отчётливо видел городских бомжей, занимающих свои скамейки в сквере.
«Эврика!» - крикнул Кошёлкин.
«Чё, опять раком?» - не поняла секретарша.
«Это потом, - нетерпеливо отмахнулся Кошёлкин, - а сейчас печатай новое распоряжение…»
На следующее утро Антип велел выловить всех едрисобачинских бомжей и доставить их в актовый зал городского лицея. Там – когда бомжи были собраны в одну разношёрстную плохо пахнущую кучу – мэр выспупил перед ними с прочувственной речью.
«Дорогие мои сограждане и земляки! Едрисобачинцы! – сказал он, прикрываясь надушенным платочком. – Доколе вам влачить жалкую долю неимущего отребья в наше славное время повсеместной приватизации, передела собственности и скоростного накопления миллиардных состояний?! Доколе мне терпеть это портящее общую картину благосостояния моего процветающего города явление, когда двадцать три половозрелые особи мужского пола и семнадцать женского болтаются вокруг без дела, а по вечерам нахально селятся на не принадлежащей им собственности?!!»
В этом месте Антип повысил голос, присутствующие на встрече милиционеры схватились за свои дубинки, а бомжи, ясное дело, перепугались.
«Да куды ж нам деваться, кормилец? – загомонили они вразнобой. – Нас и так уже из больших городов палкой по горбам гонют, так неужто и здеся нам кранты, потому что в деревнях мы не выживем?»
Тут кстати будет заметить, что русский бомж, в отличие от французского, не хочет жить в сельской местности исключительно из-за своей принципиальной патологической лени, а не потому, что в русской сельской местности для русского бомжа нет свободного места.
«А вас туда никто и не гонит, родненькие, – перешёл с грозного рыка на панибратский «причитатив» Антип Кошёлкин и менты с бомжами слегка расслабились, - продолжайте себе жить в нашем городе, ночуйте себе на скамейках в сквере напротив моей мэрии, но давайте делать это цивилизованно…»
Тут мэр достал из своего брифкейса (10) распоряжение, которое вчера вечером напечатала под его диктовку его полуголая секретарша, и зачитал бумагу собравшимся. И оказалось, что мэр Едрисобачинска, наидобрейший Антип Спиридонович Кошёлкин, решил сделать вольно ночующих на муниципальных скамейках едрисобачинских бомжей собственниками данных скамеек, но на правах временно-раздельного владения.
«Это ты объясни, кормилец, какими такими собственниками, - закряхтели туго соображающие от праздной жизни бомжи, - и что это за такое временно-раздельное владение?»
«Всё очень просто, - объяснил Кошёлкин, - платите в месяц то тыще целковых без НДС и – ночуйте на своих скамейках спокойно, потому что на законных основаниях. Однако режим временно-раздельного владения таков: с восьми утра до десяти вечера данные скамейки будут собственностью города, и на них может сидеть любая желающая городская собака, а с десяти вечера и до восьми утра следующего утра – скамейки ваши. Ферштейн? И чтобы вы, ленивые мерзавцы, каждое утро производили уборку каждый вокруг своей скамейки и прилегающей к ней территории в радиусе ста метров. В общем, порядок в сквере и на площади за вами, дорогие мои земляки».
«Да игде жа мы табе по тыще в месяц, - пуще прежнего закряхтели ленивые мерзавцы, - да и почему такая дискриминация, ведь это прямое нарушение Женевской конвенции и прочих прав бомжующих человеков? Ведь в данной конвенции железно сказано о праве вышеупомянутых человеков всего мира спать на всех скамейках мира совершенно бесплатно? При этом не совершая ни возле энтих скамеек, ни в радиусе прилегающих территорий никаких богопротивных уборок?»
«Так это потому, что теперь эти скамейки наполовину будут ваши! – теряя терпение, рявкнул Антип Кошёлкин. – И по тыще в месяц я с вас беру по-божески, продавая вам право половинной собственности на моё кровное муниципальное имущество в кредит! Что непонятного, мерзавцы?! Что, в деревню захотели?!!»
Тут мэр заговорщически посмотрел на ментов, те снова схватились за свои дубинки, а бомжи враз согласились. Очевидно, некоторые вспомнили доброго московского мэра с его толерантной милицией, а остальные представили себя копающими огород и сажающими репу.
«Ладно, ладно, кормилец, не горячись, будет тебе по тыще, - загомонили бомжи. - Однако как долго нам выплачивать кредит за выкуп нашей временно-раздельной собственности?»
«Пять лет», - отрезал мэр, заранее посчитав, что если к бомжовским деньгам он прибавит ещё немного, то получится выучить старшую дочь-дуру не то в Кембридже, не то в самом Гарварде.
И с тех пор в Едрисобачинске можно было наблюдать такую идиллическую картину: в десять вечера, когда даже летние сумерки окончательно окутывали местность, городские обшарпанные скамейки неузнаваемо преображались. К ним пристраивались всевозможные каркасы, на каркасы натягивалась плёнка, под плёнкой начинал уютно тлеть огонёк не то свечки, не то электрического фонарика, а под некоторыми даже отсвечивали портативные переносные телевизоры. Зимой под плёнку подкладывался войлок, а каркасы украшались игрушечными печными трубами, из которых тянуло теплом домашнего очага и запахами приготовляемой пищи. Утром каркасы со всем остальным убирались в большие клетчатые сумки, поставленные на колёса или полозья по сезону, вокруг скамеек и на прочей территории производилась уборка, и половинные владельцы скамеечного жилого фонда Едрисобачинска разбредались по своим делам. И всё бы хорошо, но медаль Кошёлкину за этот его подвиг не дали. Хотя он сразу же сообщил о своём гуманитарном нововведении в столицу. Откуда не замедлил прибыть чиновник по особым поручениям от министра здравоохранения с социальной помощью и стал склонять Кошёлкина к перераспределению вырученных от приватизации скамеек средств в частичную пользу оного порученца.
«Так нет ещё никаких средств! – вопил до глубины души оскорблённый мэр Едрисобачинска. – Потому что скамейки приватизируются в кредит!»
Но порученец не отставал, и пришлось сунуть ему ящик просроченного гусиного паштета на вывоз, секретаршу на ночь и пятьсот долларов в лапу.
Обжёгшись на отечественном понимании его благородного порыва, Антип решил рапортовать прямо в Брюссель. А когда Кошёлкин понял, что Брюссель на медаль колоться не собирается, он записался на приём к английской королеве. Три месяца Антип ждал приглашения, а затем разразился в собственной муниципальной газете гневной статьёй, обличающей кровавый меркантильный режим британской монархии, начиная с Плантагенетов (11) и кончая Виндзорами. Подлецу Кромвелю тоже досталось, но медаль от этого у Антипа не появилась.
Отчаявшись бодаться с сильными мира сего, Антип списался с одним русскоязычным Нобелевским лауреатом, проживающим в Израиле. Лауреат пошёл на контакт легко, и на просьбу Антипа похлопотать насчёт медали ответил просьбой о передаче с тётей Маней, собирающейся на неделе в Хайфу, трёх баночек паюсной икры, двух бутылок водки и одной тысячи долларов.
«Вот, зараза, - кряхтел обескураженный Кошёлкин, - мне ещё тёти Мани на иждивение не хватало».
В общем, с медалью, музыкой и представительскими гостями от японского императора и польского сейма у Антипа Кошёлкина получился полный облом. Зато его дочь-дура училась без ущерба для основного папиного капитала в Гарварде, ездила на антикварном «Бугатти» и кормила четыре афроамериканские семьи, чьи сыновья учились на одном факультете с похотливой и охочей до изнурительного секса Кошёлкиной.
Одиннадцатым делом Антип Кошёлкин победил стопроцентную грамотность. К той поре Антип тянул третий срок, он порвал с демократами и вступил в модную тогда и многообещающую партию «Ъ» (12).
Перед сотворением очередного подвига бывший учитель пения, поднаторевший в политическом словоблудстве новейшего формата, сказал пламенную речь. В ней он снова прошёлся по пережиткам советского прошлого, помянул гидру коммунизма и её хвосты, которые растут на месте отрубаемых (13), сослался на директиву из центра, направленную на повсеместное реформирование образования, а также заявил, что стопроцентная обязательная грамотность – это прямое нарушение прав человека и толерантности, каковые нарушения невозможны в любом передовом буржуазном обществе.
«Дорогие мои земляки! – патетически завывал Антип перед членами городского собрания, местными депутатами и представителями едрисобачинской культурной общественности. – Когда же мы наконец поймём, что человек, даже малолетний, в свободной стране должен сам решать: быть ему грамотным или нет. Но как он может сам решить такую простую дилемму, если на каждом углу торчит или школа, или техникум? Волей-неволей чему-нибудь да выучишься, потому что на каждом углу и бесплатно. Нет, так дальше дело не пойдёт, и мы с вами должны приложить все усилия, чтобы освободить нашего человека от этой позорной семибоярщины (14) в свете советской узурпации просветительского процесса!»
Антип, разгорячившись, мог ввернуть в свою речь какое-нибудь звонкое словечко или даже целый заковыристый фразеологизм, не заботясь о его истинном смысле, однако мало кто из его не шибко умных сподвижников обращал внимание на ляпсусы мэра. Да и потом: что какие-то ляпсусы, когда на лицо свершение очередного подвига? В общем, количество школ и техникумов в Едрисобачинске после знаменательной речи Антипа Кошёлкина сократилось ровно втрое. Бюджет, правда, сохранили прежний, объяснившись усилением образования в оставшихся школах. Однако ничего там не усилилось, зато счёт мэра в одном из зарубежных банков немного приподнялся. А местный министр образования, просвещения, культуры и рыбного хозяйства с пчеловодством, кум Кошёлкина господин Перепёлкин купил для дочки новенький «Феррари».
Двенадцатым делом Антип Кошёлкин расправился с нищетой во вверенном ему городе и прилегающем районе. К совершению данного подвига его подтолкнули разные мысли гуманного свойства и дальновидного характера.
«Как простые людишки живут на свои нищенские пенсии и издевательские пособия с зарплатами – ума не приложу, - гуманно думал Кошёлкин, кушая бутерброд с паюсной икрой и докторской колбасой сверху. – Уж иному подохнуть впору, а он, глядишь, новую подержанную машину покупает. Хотя, если наши олигархи своих аппетитов не умерят, а будут по-прежнему стабильную инфляцию провоцировать, то простым людишкам скоро станет не до новых подержанных машин…»
В этом месте Антип перекладывал паюсную икру с докторской колбасой куриным пупочком и запивал шипучим.
«…А нищих в городе с районом заметно прибавится, - переходил с гуманных дум на дальновидное мышление Кошёлкин, - и они, сволочи, от безнадёги вполне могут объединиться. А там, глядишь, и на выборы припрутся. А что? Вполне могут от своей собачьей жизни или на волне понятного недовольства. Припрутся и проголосуют за моего зама или его кума, директора собственной автобазы. Они, конечно, лучше меня дуракам-нищим не помогут, но так ведь на то они и дураки. В общем, с нищетой надо бороться. Но как? Добавить к их пенсиям и пособиям по безработице из своего кармана? Надо бы, да жаба душит. Разве что снова центр напрячь да часть отпущенных денег на это дело и употребить…»
Короче говоря, Антип снова высморкал помощь из центра. Он снова попросил тысячу процентов, расписался за триста, получил семьдесят. Половину большей части помощи Кошёлкин снёс в известный сундучок, другую половину перевёл на известный счёт, а нуждающимся добавил к их нищенским пенсиям и пособиям по пять долларов. А так как пенсии и пособия в Едрисобачинске были действительно и чисто по-русски нищенскими, то нуждающиеся после добавки остались очень довольны.
«Отец родной! – вопили те из них, кто удостоился быть приглашённым на торжественный митинг по поводу очередной годовщины возвращения Едрисобачинску его якобы исторического названия. – Да мы тебя на руках носить всю оставшуюся жизнь будем! А ежели ещё по три доллара накинешь, то и всю твою семью понесём!»
На следующий день после митинга в домашний кабинет к больному Кошёлкину пришёл младший сынишка третьеклассник и стал приставать к нему с какими-то своими изысками. Кошёлкин старший как раз извлекал из тумбочки четверть (15) хереса, чтобы слегка полечиться.
«А ты знаешь, батя, - гнусавым голосом начал сынок, шурша ученической тетрадкой, - что подвигов ты совершил ровно столько, сколько их в своё время насовершал известный в Древней Греции и остальном античном мире Геракл?»
«Умница ты моя, - прохрипел Антип и отхлебнул живительного хереса, - быть тебе нашим губернатором…»
«Не, бать, у нашего Михайло Потапыча трое сыновей, так что не светит, - возразил младший Кошёлкин, - Чукотка далеко, в Москве своих, как собак нерезаных, так что я на твоё место сяду».
«Университет-то кончать будешь?» - упавшим голосом поинтересовался папа.
«Посмотрим», - лаконично возразил сынок и стал снова листать страницы.
«Ну, лет девять всё равно можно жить спокойно», - подумал Кошёлкин старший насчёт возрастного ценза в политике, хлебнул ещё и ласково посмотрел на младшенького. Этот его отпрыск, надо сказать, был тот гусь. Он с трёх лет собирал валюту в специальную копилку, сделанную из небольшого – всего на пятьдесят литров – бочонка с прорезью. Больше того: Кошёлкин младший уже в три года мог на ощупь отличить фальшивую банкноту от настоящей, а в пять умел так ловко пересчитать чужие деньги, что потом в пересчитанной пачке недоставало не то ста, не то двухсот долларов. В семь лет младший отпрыск едрисобачинского мэра стал вести разные дневники и журналы, занося туда разные статистические данные о разных банковских махинациях и денежных афёрах. Ещё он писал хроники выдающихся людей отечества, таких, как Ельцин, Путин, Смоленский, Соловьёва и Мавроди. Их портреты висели на стене детской комнаты младшего Кошёлкина, он скрупулёзно следил за жизнью и деятельностью кумиров, ничто не проходило мимо его пытливого пальчика, клацающего по клавиатуре, и шариковой ручки, черкающей в блокнотах и тетрадках. А теперь вот оказалось, что дела не одних только кумиров с большой финансово-политической дороги интересуют сынишку мэра, но и папины тоже.
«Так что там насчёт Геракла?» - посвежевшим после хереса голосом поинтересовался Антип у своего способного сынишки.
«Скорее насчёт тебя, - успокоил папу сын, глядя в свою тетрадь, – поэтому повторяю: ты, батя, сам того не ведая, совершил двенадцать подвигов. Ровно столько, сколько в своё время совершил Геракл. Ну, что скажешь?»
«А чё говорить-то? – забуксовал Кошёлкин. – Я уж и позабыл про этого Геракла, да и где мне всё помнить? Одно бюджетное планирование с дефицитом и ставками рефинансирования кого хошь из равновесия выведет, а тут какой-то Геракл…»
«Не какой-то, а целый мифический герой, он же герой эпоса, но не важно, а важно то, чтобы ты его обставил, - наехал на Кошёлкина сынишка. – Понимаешь?»
«Ни черта не понимаю», - признался Антип и снова приложился к четверти.
«Короче, - взял быка за рога сынок, - через два месяца твой день рождения, накануне мы заказываем и публикуем большую статью по итогам твоей плодотворной мэрской деятельности, потом ты совершаешь тринадцатый подвиг и мы даём экспресс-статью о том, как ты переплюнул самого Геракла. Теперь понятно?»
«Ну, сынок, ну, шельма! - понял и одновременно задохнулся от восторга Антип Кошёлкин. – И как это я сам не допёр!»
После этого мэр Едрисобачинска снова впал в задумчивую депрессию. Он по-всякому прикидывал содержание тринадцатого подвига, но ни черта путного в голову не приходило.
«Бездорожье, что ли, победить? – маялся Кошёлкин. – Так хрен его у нас победишь… Разделаться с проституцией? Ещё чего: не для того демократию строили… Побороть глупость? Как же, держи карман шире, особенно после последней реформы районного образования…»
В общем, думал Антип, думал, маялся, ан тут само в руки упало. Вернее, не упало, а припёрлось на приём в виде мордастого попика, недавнего выпускника областной духовной академии, оборудованной на месте бывших спецмедвытрезвителя и культпросветучилища (16).
«А тебе чего?» - донельзя удивился Антип Спиридонович, узрев лоснящуюся физиономию в окладистой бороде и под всамделишным клобуком.
«По распределению я, сын мой, по распределению», - сладким голосом ответствовал попик и сунул Антипу какую-то бумагу, пропахшую ладаном.
«Ничего не понимаю, - возразил Кошёлкин, прочитывая бумагу, - у нас и церкви никакой нет».
Да, было такое дело, а именно: едрисобачинцы никогда к вере не тяготели и, избавившись от единственной церкви на старом погосте ещё в 1922 году, новой до сих пор не построили. И попы с монахами, размножившиеся в невероятном количестве после сошествия на Россию благодати в виде демократии, до сих пор обходили богопротивный Едрисобачинск стороной. Но, видно, подпёрло.
«Нету – так будет, - ласково сказал попик, - вот по этому поводу у меня ещё одна бумага имеется».
«Эт-то ещё что такое? – набычился Антип. – Договор на безвозмездную пожизненную передачу земельного участка с капитальным строением в виде дореволюционного лабаза для всеблагих целей и… Что-о тако-ое? Ах, ты, рыло! Да я тебе щас так безвозмездно передам, что побежишь обратно в свою епархию без бороды и рясы!»
«Крест с цепью тоже пусть оставит, - подсказал сынишка, тёршийся под боком, - однако чего ему до епархии тащиться? Пущай посидит в нашей кутузке».
«Ты думаешь?» - машинально переспросил Антип и отправил попа по малому этапу. Отправил и стал на пару с сынишкой готовить очередной подвиг. Для этого Антип снова связался с центром, попросил на развитие культуры и поддержку районного филиала известной партии три миллиона долларов, расписался за семьсот тысяч и получил двести пятьдесят. Сто тысяч Антип положил в копилочку сына, пятьдесят разошлись промеж консисторских (17) с епархиальными (18), а на сто Кошёлкин старший купил сам у себя три поместительных амбара, пристроил к ним купола, покрасил их суриком и украсил тремя медными крестами. И получились у Антипа три церкви: первая муниципальная Единого Преображения, вторая муниципальная памяти жертв сталинских репрессий и третья муниципальная Всемедвежьей Благодати. Потом Антип самолично посетил попика, томящегося в едрисобачинском застенке и предложил сдельную работу в качестве районного архиерея. При этом сообщил, что с консисторией и епархией у него, мэра, всё перетёрто.
«Сдельно, это как?» - осмелился поинтересоваться попик.
«Двадцать процентов от всей продажи опиума для народа без НДС и прочих налогов плюс собственный свечной заводик», - расщедрился Антип.
«Согласен, - не стал кочевряжиться попик, - однако без соответствующего штата мне не обойтись. И хочу предупредить: доходы в вашей исторически антирелигиозной местности в первое время будут скудные».
«Это я беру на себя», - пообещал мэр. Новоиспечённому архиерею вернули его именное кадило, конфискованное перед посадкой в кутузку, и тот приступил к освящению перестроенных амбаров. Затем укомплектовали требуемый для служб в трёх храмах штат и приступили к возвращению едрисобачинских избирателей в лоно православной церкви. А чтобы народ не просто так шатался в храмы, но нёс туда деньги, Антип издал указ районного значения об обязательном крещении всех новорождённых младенцев вкупе с их родителями и остальными родственниками, а также соборовании всех умерших едрисобачинцев и освящении любого движимого и недвижимого имущества по таксе, ежемесячно – в виду стабильного роста темпов инфляции – публикуемой в «Едрисобачинских ведомостях». А чтобы народ не отлынивал от внедряемой в него религиозности по установленной таксе, Антип придумал специальные справки, без комплекта коих не брали на работу, не платили пособия по безработице и не давали ссуд. Таким образом, мэр Едрсобачинска добился стопроцентного православия в своём районе уже за три дня до своих именин. Его газета разразилась экспресс-статьёй, во главе статьи поставили большой поясной портрет мэра в лавровом венке, а внизу нарисовали карикатуру на Геракла, и Геракл получился похожим на голого Эдика Лимонова. Помимо хвалебных слов в адрес Кошёлкина, посрамившего самого Геракла, говорилось, что стараниями Антипа в лоно православной церкви не только возращены все исторически православные едрисобачинцы, но присовокуплены восемь мусульман, три буддиста и четыре иудея.
И пошёл по всему Едрисобачинску малиновый звон, Антип открыл новый счёт в зарубежном банке, а попик купил квартиру, «Джип» и норковую  шубу для своей попадьи. И всё бы хорошо, но скоро все в Едрисобачинске и районе перекрестились, всё имущество движимое и недвижимое освятилось, а на одних свечках с покойниками и новорожденцами сильно не загуляешь. А тут новые перевыборы, агитация, расходы, металлический бизнес в упадке, потому что весь металл перевели, да ещё какая-то церковная крыса настучала в канцелярию патриарха, что едрисобачинские церкви не соответствуют стандартам, а местный архиерей балуется на стороне от своей попадьи. Ну, стал Антип подумывать о передаче муниципальных храмов местной епархии, потому что барыш от них уже не тот, а доводить до стандартов дорогого стоит. Но не успел, потому что сынок, умница, вовремя его за руку взял.
Ты, чё, говорит, батя, с дуба рухнул? Ты ваще, говорит, телевизор смотришь?
Нет, говорит Кошёлкин старший, потому что недосуг.
Это ты зря, возражает сынок, потому что по телевизору иногда очень умные вещи показывают. Про усиление солнечной активности, например, и конец света. Ферштейн?
Фигня всё это, сынок, отвечает Кошёлкин, не иначе как очередная реклама зонтиков от солнца или крема против загара.
Ну, ты, батя, и тёмный, начинает сердиться сынок, потому что про конец света любому дураку известно, что он должен наступить через две тысячи лет после рождества Христова.
Так двухтысячный год прошедши, сынок, говорит Кошёлкин старший, проехали с концом-то?
Так это по календарному времени проехали, снова возражает сынок, а по астрономическому – только приезжаем.
Ну, ты меня совсем запутал, сомневается Антип.
Короче, говорит сынок, кончай дурака валять, слушай меня и будем с дополнительным баблом, только церкви пока не вздумай никому отдавать.
В общем, сынок мэра придумал, а Кошёлкин стал готовить к производству такую мудрёную штуку, до какой ещё ни один Мавроди с Чубайсом не догадался. А именно: папа и сын Кошёлкины стали вовсю рекламировать среди культурной районной общественности и прочего малограмотного населения конец света, про который в виде усиления солнечной активности последнее время не каркал только самый ленивый учёный. На улицах Едрисобачинска появились астрологи с Черкизовского рынка и лекторы из самой РАН (19). Астрологи изображали транс и предсказывали Армагеддон за тридцать долларов и обед, лекторы научно объясняли причины грядущего конца света за трёхразовое питание и пятьдесят долларов. Давешний попик, теперешний едрисобачинский архиерей, вещал с кафедры первой муниципальной церкви о возможности спасения всего за четыре тысячи долларов с верующего носа.
«Дети мои! – надрывался служитель культа. – Братья и сёстры! Не за горами тот день и тот час, когда на нас падёт кара Господня! Так встретим сей день, и сей час во всеоружии! А именно: под крышами наших святых храмов, но предварительно заплатив по четыре тысячи долларов в центральную церковную кассу, что находится во Дворце Культуры, комната номер 12, первый этаж, вход со двора».
Затем выпускник областной духовной академии называл день и час Армагеддона, и перепуганная паства разбегалась в поисках требуемой суммы.
«Так-так-так, - потирал руки Антип Кошёлкин. – Это если в каждую церковь поместить по пятьсот желающих спастись, то получится, получится… Маловато, в общем, получится. Поэтому надо скоренько бывший сырно-формовочный корпус со складом бывшей готовой продукции в монастырь переделывать. Потому что туда, при желании, можно до трёх тысяч верующих засунуть. И тогда у нас получится…»
К концу света, в общем, Кошёлкин готовился, как к Олимпиаде. Или как к чемпионату мира по футболу. Денег, короче говоря, не жалел. Надеясь не только окупить расходы, но и получить солидную прибыль. И потихоньку рыл новый погреб на загородной даче. Рыл собственноручно и даже сыну с женой про то не сказал. Но намеревался взять с собой, помимо месячного запаса пищи с водой, золотого эквивалента с бумажной валютой, одну молоденькую секретаршу. Или даже двух. Ну, да, тёмный по причине певческого образования Антип Кошёлкин всерьёз полагал, что если на солнце какой конфуз и случится, то за месяц потом всё рассосётся. Примерно также думали попик и некоторые наиболее предприимчивые едрисобачинцы, полагаясь на месяц, не более, неудобств.
«Да, брат, это хорошо, когда кумекалка соображает, - самодовольно прикидывал Антип Кошёлкин, снося банки с крупой в готовый погреб, - потому что если написано на роду человечества накрыться солнечной ****ой, то пусть дураки и накрываются, а мы ещё посмотрим. Отсидимся, пока радиация с пеплом улягутся, и выползем на свет божий. А если ничего и не случится, то вырученных от несостоявшегося светопреставления денег у меня уже никто не отнимет, потому что нет в нашей замечательной стране такого закона, чтобы незаконно нажитое добро у порядочных людей отнимать. А погреб не эдак, так по-другому в хозяйстве сгодится…»


Эпилог


Солнечной ****ой в один погожий день, почему-то на две недели раньше объявленного едрисобачинским архиереем срока, таки накрылись все, и господин Кошёлкин в том числе.


1 февраля, 2011 года


1) 20 съезд КПСС

2) В древнегреческой мифологии одна из девяти муз, покровительница танцев

3) Также одна из девяти муз, покровительница трагедии

4) Вообще-то, самарчанами, но ведь не всякий российский мэр бывший филолог

5) Районное отделение внутренних дел

6) Отдел борьбы с незаконным оборотом наркотиков

7) Одно время, в конце восьмидесятых, в советских вузах преподавали так называемую социально-политическую историю СССР

8) Союз 17 октября, право-либеральная партия России

9) Бенарес (Варанси) – город в Северной Индии, штат Уттар-Прадеш

10) Briefcase – портфель (англ).

11) Вообще-то, начиная с Эгберта, но редактор едрисобачинской газеты не стал мелочиться

12) «Единая Россия» - «ЕР» - «Ъ»
Буква «ер» в дореформенной русской азбуке соответствует современному твёрдому знаку

13) Антип Кошёлкин, как профессиональный российский политический деятель и бывший учитель пения не обязан знать, что у Лернейской гидры росли на месте отрубаемых головы, а не хвосты

14) Боярское правительство из семи человек в России в 1610-1612 годах, фактически передало правление польским интервентам

15) Имеется в виду ёмкость на два с половиной литра

16) Современные российские времена славны тем, что теперь в каждом областном городе есть не только светские академии с университетами, но и духовные

17) Консистория – в православной церкви учреждение при архиерее по управлению епархией

18) Епархия – церковно-административная территориальная единица

19) Российская Академия наук