Выеденное яйцо

Выеденное яйцо

- Monsieur! – воскликнул я, увидев как надворный советник Лихачевский приближается к ресторации в своем отменном рессорном кэбе, который достался ему в наследство от покойного дядюшки – пригородного помещика.
 Возница остановил лошадь и Лихачевский, будучи облаченным в изысканный черный фрак, элегантной походкой прошел под своды респектабельного заведения, где ни на секунду не умолкали расчудесные голоса девушек из кордебалета.
- Рад видеть вас в добром здравии-с, - снимая цилиндр, проговорил надворный советник и присел ко мне за стол.
Ах, что за человек! Человечище! Мы могли с ним часами за бокалом французского вина, да за трубкой обсуждать дела государственные, приватные и бог знает еще какие. Что за человек!
- Ну, чего расселся, пьянь? – раздался хриплый голос стопудовой поварихи Зины. – Закрываемся уже, а ну давай, поднимайся.
Надворный советник Лихачевский куда-то испарился, как будто его и не было. Вот незадача! А его-то и не было никогда! В самом-то деле, какой может быть надворный советник в 1923 году? Это я, наверное, классиков перечитал! И сидел я не в ресторации, а всего лишь в столовой, где рабочий класс теперь потчуют. Замечтался, верно, да напредставлял хрен знает что себе – подумал будто помещик сам. Ну да, ну да, мечтать не вредно. Помещик! Уже в пору к станку возвращаться, обед давно кончился. Производство встанет. Допил кисель, поднял ворот на фуфайке и на улицу вывалился – а там пурга метет, как будто не в Ленинграде, а в Антарктиде. Тьфу!
Так и шел по переулкам и дворам, пока снег не кончился. А тут и солнышко выглянуло, да так тепло стало, что я даже фуфайку скинул, и в одном пиджачке остался. Иду, значит я по Тверской… Стоп… Какая еще Тверская? Я же в Ленинграде был. Да и откуда у меня под фуфайкой пиджачок? Ах, да! Я почему-то сам себе улыбнулся. Это, видимо, все от перенапряжения. Все мерещится ерунда какая-то. Спать нужно больше и питаться лучше. Я ведь учитель в институте московском и на лекцию уже опаздываю. Вроде учителям уже через год, в пятьдесят втором, обещали жалование повысить и льгот прибавить. Вот тогда заживем! Возьму себе еще два класса, докторскую защищать буду. Доктор философских наук! Звучит? Еще как звучит.
До следующего квартала не дошел –откуда не возьмись появилась толпа весьма возбужденных людей и понесла меня за собой как волна в сторону Кутузовского. Все кричат что-то, матом благим выражаются. Вокруг кого только не встретишь – и старики с медалями, и женщины с детьми. Кто-то плакаты какие-то держит, другие в транспаранты орут. Ну, я бутылку с зажигательной смесью первый в полицаев и запустил. Огонь как пойдет – сначала на одного, потом другого. Эти бегают, как ужаленные – все потушить своего товарища пытаются. Меня тут, значит, по плечам все хлопают, смеются, уважение свое выражают. Приятно. Учителем ведь я и не был никогда. Только мечтал. Да вот, не судьба – страну развалили, суки в девяносто первом, и народ на улицы вышел. Ну, и я вместе со всеми, конечно. Жрать-то всем охота. Дома жена, дети голодные, мать больная с постели встать не может.
Глаза продрал только и снова за бутылку. Одним махом «Балтику» девятую осушил и на друзей своих смотрю – они все никакие. Срубило их уже давно. Место для ночевки это я нашел. Хорошее. Уже две недели здесь живем – хоть бы что. Менты не суются, тепло, да и весело тут нам, бездомным, деньки коротать. Сегодня не моя смена – ну и ладно. Можно спать хоть весь день. Ванька к вечеру явится, что ни будь выпить притащит – нажремся, поорем, поспорим. Вечер, конечно, обещает быть жарким. Вот, мы тут все-таки, как семья живем – уже лет пятнадцать. Проблем почти нет – даже не знаем, какой год на дворе – говорят, две тысячи тринадцатый уже. Возможно.
- Как он сегодня? – со слезами на глазах спрашивала женщина у большого человека в белом халате. Откуда я ее знаю? Определенно знаю же! Ах, да! Это ведь жена моя – Мария.
- Сегодня, - ответил Георгий Владимирович. Его я тоже, оказывается, знал. Это мой лечащий врач. Нормальный мужик, правда суровый иногда слишком. – Сегодня хуже, чем вчера. Но это пройдет. Весна, просто обострение, сами понимаете. Он не один такой. В себя приходит периодически – то какого-то надворного советника вспоминает, то о какой-то докторской диссертации говорит. Все спуталось у бедняги. Ну, ничего! К лету все нормализуется.
Как же, к лету, подумал я. Вот так уже шесть лет – от сезона к сезону. И что она еще от меня не уйдет? На кой я ей такой сдался?
- Я тут супчика принесла, - вручая пакет с провизией доктору, проговорила Мария. – Вы уж с ним там поласковей.
Она погладила меня по голове, поцеловала в лоб и ушла. За ней вышел и доктор. Я обернулся к зеркалу и отпрянул. Лохматый, небритый, слюна течет, смирительная рубашка и та помялась. Глаза красные, лицо все в оспах каких-то. Я тяжело вздохнул и мне почему-то подумалось, что жизнь моя даже выеденного яйца не стоит. Хотя… Этот вопрос, конечно, спорный. Интересно, что бы обо всем это сказал надворный советник Лихачевский?