Котлеты в духовке

     Под стук колёс, паровозные гудки и разговоры вагонных попутчиков мы возвращались домой.
     Вот как бывает… Мама надеялась хотя бы на время пожить у своих родителей, измучавшись от проклятой семейной жизни. Устав от домашних скандалов и дебошей, в один миг собрала нехитрые пожитки и, схватив нас троих детей в охапку,  рванула на первый отходящий поезд в Пермилово к своим родителям. И уже на следующее утро мы шагали по каменистой, пыльной дороге к дому бабушки. У знакомой калитки нас встретил дед. По выражению его лица было видно, что он нам не рад. Мама быстрым шагом вошла в дом, а мы: я, моя сестра Марина и брат Васька замешкались у порога, увидев на крылечке старого друга – кота Мурзика. Кот приветливо и с любопытством рассматривал нас.
     Когда мы входили в дом, было слышно, как мама громко говорила:
     - Ну, что мне делать, что делать? Я не могу… Я не могу так больше…
     Бабушка с тревожным лицом вышла из горницы, показывая взмахом руки, чтобы мы снимали верхнюю одежду, одновременно отвечая матери:
     - Ты сдурела совсем! Мы немолоденькие, чтобы такую ораву кормить! Ты о нас подумала?
     Мать громко не своим голосом закричала на нас, чтобы мы немедленно выходили прочь. С испугу мы выскочили на улицу за калитку и ждали её. Она вышла, тяжело дыша и волоча огромную поклажу, которую привезла с собой. И мы двинулись обратно к станции. Всю дорогу мы пытались помочь ей, но она отказывалась от помощи и шла так быстро, что мы едва поспевали за ней. На середине пути нас догнала повозка с лошадью. Местный конюх довёз нас до станции.
     Итак, мы возвращались обратно домой в Онегу. В прокуренном вагоне пахло гарью и всякой едой. Мама, отвернувшись от нас, смотрела в окно. Мы, притихшие, сидели рядом. Проходящая мимо проводница бросила в нашу сторону:
     - Чай будете?
     - Да,- едва слышно ответила мама
     - Значит, на четверых?
     - Да
     Мама достала из чемодана узелок с сахаром и ржаной хлеб.
     - Мне тоже принесите два стакана, - попросила с противоположной стороны попутчица пожилого возраста,  вытирая платком запотевшее лицо.
     Через некоторое время проводница принесла в серебристых подстаканниках чай. Мама нарезала хлеб и дала каждому из нас по ломтю.
     - Что вы так-то? Нате-ка, - попутчица протянула нам по кусочку сала и пирожки. Вот, кушайте, домашнее, своё.
     Мы смущенно оглянулись на маму. Она кивнула нам, чтобы мы не отказывались. Как же это было вкусно! Такого угощения мы давно не ели!

     За окном замелькали станции, перелески, речушки, леса и болота.
Сестрёнка с братишкой забрались на верхнюю полку, и как-то быстро угомонились и уснули. Мама прикрыла их шалью. Я сидела, прижавшись к матери, и шептала:
     - Мама, что с нами будет?
     - Ничего не будет. Через неделю в школу тебе.
     - Мама, я не хочу в школу!
     - Почему не хочешь?
     - Просто не хочу! У меня нет формы, нет пенала и портфеля. А еще нет белого передника, как у Марины. Я не хочу! Мамочка, я не пойду,… Пожалуйста…
     Мать молча погладила меня по голове.
     - Молчи, - сказала она.
     Я еще крепче прижалась к ней и долго лежала с открытыми глазами под вагонную качку, ощущая что, сон захватывает в свои объятия. Засыпая, я отчетливо слышала слова попутчицы:
     - Что ты милая…  Не ты первая, и не ты последняя… Все так мучаются. О детях подумай. Им еще расти и расти…
      Проснулась я  от горячих лучей восходящего солнца, бьющих мне прямо в глаза. Всё окно вагона заливалось светом. Было жарко Удивительно летним и прекрасным было утро. Облокотившись на стол, сидела мама и дремала.
     - Мам….,- прошептала я.
     Мама встрепенулась.
     - Ой, что-то я совсем. Подъезжаем. Вставайте, ребята!
     Все оживились. С верхней полки соскочили Марина и Вася. Поезд подъезжал к перрону.
     От вокзала до нашего дома рукой подать. Всех охватило страшное волнение, то ли от встречи с отцом, то ли просто от предчувствия недоброго.
     Минуя два переулка, мы подошли к родному дому.  Долго стояли в тёмном подъезде, не решаясь войти в квартиру. И всё-таки мама дрожащими руками толкнула дверь, она была не заперта. На пороге, в дверях, показался отец. Мы испуганно отшатнулись назад. Отец, по всей видимости, много переживший за время нашего отсутствия, был рад нашему возвращению. Он ждал нас.
     - Ну, что вернулись, пропащие?
     Мать смекнула, что обстановка складывается в её пользу, и накинулась с упрёками на отца. Отец оправдывался: « Что же ты, Маруся! Ну, всё… Ну, виноват, виноват, в последний раз прости! Прости!»
    Отец затопил печь, вздохнув с облегчением. Видно было, что он переживал за случившееся. Я присела на корточки около печки и разглядывала в приоткрытую дверцу, как меняются огненные волны в дровах. Отец закурил и стал собираться на работу.
     - Маруся, не волнуйся, деньги будут. Есть тут шабашка одна. Я возьму её себе, разве Тольку Пинчука прихвачу на подсобку.

    
     Дней пять папа почти не появлялся дома, приходил усталый к самой ночи.
Долго отхаркивался, кашлял. Оказалось, все эти дни он  после  работы  разгружал цемент из вагонов для того, чтобы  заработать денег и купить нам всё необходимое для школы. Накануне первого сентября мне было куплено новое школьное платье, белый передник, большой красивый портфель и даже цветные карандаши.
     Первого сентября с мамой за руку я шагала в школу в новом  коричневом платье с белым кружевным воротничком.  В косички были вплетены белые атласные ленточки. А мама умудрилась где-то раздобыть букетик разноцветных астр. Было яркое  солнечное утро. Все вокруг ликовало, и в самом воздухе чувствовался праздник. К моему удивлению, это первое моё вхождение в жизнь общества не явилось для меня тем страшным открытием, которого я ждала, а даже совсем наоборот.  Так начиналась вполне осмысленная жизнь из множества  разнообразных ощущений.
     И вот, прошли золотая осень, снежная зима, полные детских тревог, волнений и радостей. И опять дорога, которая вела в школу, стала невыносимо грязная и труднопроходимая. Пришел апрель, а значит весна вступала в свои права. В лужах отражались осколки голубого неба. Под ногами всегда что-то хлюпало и булькало. Домой мы приходили по колено грязные. Иногда, возвращаясь со школы, мы встречали отца, идущего на работу с обеда.  Он шутил:
     - Ну, что много двоек нахватали?
     Мы возмущенно отвечали:
     - У нас нет двоек!
     И это было правдой. Мы очень боялись отца. И в большей степени по этой причине, учились все хорошо. Тройка – для нас была худшая оценка.
     Страна еще долго оправлялась после войны, время было такое. Может быть, от того, что не было полного достатка в семье или от того, что организмы растущие, мы всегда были полуголодные.
     Один день мне запомнился особенно. В очередной раз,  возвращаясь со школы,  мы встретили отца с товарищем.
     - Папа, а дома есть что-нибудь покушать?
     Отец,  со свойственной ему уверенностью,  отвечал:
     -  Давайте  домой быстрее. Там  котлеты в духовке!
      Прибавляя шаг, мы  радостные спешили домой. Ой, как нам хотелось этих жареных, румяных котлет!
     Вбегая в дом, мы бросали одежду в прихожей и со всех ног мчались на кухню. Котлеты! Вкусные котлеты, которых мы давно не ели! Они должны быть в духовке. Мы  бросались к духовке.  И каково было наше удивление, котлет  не было ни в духовке, ни на плите.  Заглядывали в стол, за окно, но их не было. Была  картошка в мундире, какая-то похлебка. Мы наливали  в блюдечко растительное масло, посыпали солью. И, макая картошку в масло,  ели с чёрным хлебом. Надежда нас не покидала, и мы  с нетерпением ожидали, что придёт мама и найдет котлеты. Мы  были уверены, что она  их просто спрятала от нас. Когда пришла мама, мы бросились к ней:
     Мама, мама,  куда ты убрала котлеты? – спрашивали мы.

     - Какие котлеты?
     - Нам папа сказал, что они были в духовке.
     - Никаких котлет не было. Чего вы выдумали?
     - Нет, мы не выдумали. Нам так папа сказал.
     Лицо мамы сделалось серьёзное и недовольное:
     - Господи! Да он так пошутил!
     Видно было, что этот разговор ей неприятен.
     - Садитесь за уроки! - прикрикнула она.
     Незаметно завечерело. День клонился к завершению. Мать все чаще выглядывала в окошко, поджидая отца. Наконец-то мы услышали тяжелые шаги на лестничной площадке. Когда отец вошёл в дом, мать стала кружиться в нерешительности, не зная что подать и как сказать. Он долго мылся у рукомойника. Затем присел на табуретку у печки. Мать, наклонившись перед ним, заговорила как-то торопливо и шёпотом.
     - Ну, чего ты взъелась-то на меня? – вскричал отец.
     - Что ты хочешь, чтоб я при Труфанове сказал, что у нас дома шаром покати. Они ведь как заполошные с этой едой. Что есть покушать дома, что покушать дома… Сказал и сказал! И домой бежали, а так бы шлялись с портфелями, пришли бы по уши сырые и грязные! Не понимаешь что ли? Совсем дура…
     Мать брезгливо посмотрела в его сторону, вытирая глаза передником:
     - Ой, дурак, ничего ты не понимаешь…
     Отец не ответил. Внимательно посмотрел на мать. Пожал плечами. Закряхтел. Поднялся с табуретки, подошел к окну. Долго и неподвижно стоял у окна, глядя  вдаль.
     Солнце коснулось вершин деревьев. За лесом нежно розовел край неба. На белом снегу темнели проталины. День уходил на отдых, унося с собой  все радостное и печальное.