Жданов и Жигулин

               

       Имена поэтов Жданова и Жигулина стоят рядом на сайтах, посвященных русской поэзии. Они почти ровесники, но как разнятся их судьбы! Психологи нас уверяют, что поведенческие особенности, характер и воля закладываются в детстве. Сравним. 
      Маленький Игорь жил с бабушкой, дедом и тетей Марией в селе Нагорное  Рязанской области, по соседству с есенинским Константиновым. Он начал сочинять как только научился выводить буквы на грубой бумаге технических тетрадей тети-медсестры.  Как  сын пропавшего без вести офицера был определен, в Нахимовское училище. «Было нам по двенадцати лет, Мы впервые бушлаты надели...»-написал он в стихах «Нахимовцы».
       Нахимовское училище 1949 года - гарант отличного образования и воспитания: лучшие учителя, богатая библиотека,- все для осиротевших детей павших на фронте героев - защитников Родины.  Но ничто не могло заменить двенадцатилетнему мальчику тепла родного дома. В училище, вдали от дома он вспоминал:
    ...На привале снится детство
Позабытое давно:
Дом с оврагом по соседству,
Ветка бьющая в окно.
Там зимой врывалась в печи
Суетливая пурга,
 Там текла речушка Меча,
Подмывая берега.
Были быстрые салазки,
Гладь замерзшего пруда, -
Мне рассказывали сказки
И ругали иногда...
                «Разноцветная страна».               
    Стихи воспитанника Жданова уже тогда были патриотичны, исполнены  гордости за свою страну-победительницу. Много горьких дум передумал он о жизни и смерти, любви и долге, геройстве и предательстве. Думал о пропавшем без вести отце: «Вставай отец, зарытый в Белостоке, /И расскажи, как гибнут на войне!» (Мы не были в сражениях жестоких...)
     Детские тетрадки с его стихами, посвященными подвигам героев Великой Отечественной войны, отважным мореплавателям и открывателям новых земель. Дневники сегодня бережно отсканированы и переданы в музей училища. Они станут иллюстрациями к готовящемуся переизданию повести Игоря Жданова «Взморье» ветеранами-выпускниками. Эта книга о жизни «питонов», воспитанников училища в послевоенные годы. Эта тема, воспитание подростков в патриотическом духе, очень актуальна. Книга помимо рамантики и профессиональной специфики   интересна тем, что в ней рассказывается и о бытовой повседневности, и о мыслях, надеждах и чувствах подростков-нахимовцев. Это очень честная работа. Жданов-подросток писал в стихотворении «Верность»:
«...Но в плаваньях, в стихах и на земле
Хочу всегда я быть вперёдсмотрящим!»   И еще:
«Смотри вперед, всегда смотри вперед,
Туда пути прямее и короче,» - говорит он «Идущим следом по земой дороге».
    После училища Игорь поступил в Литературный институт и успешно закончил его.               
       Отец Анатолия Жигулина - крестьянин, рано умерший от чахотки. Его воспитывала мать. Вот и все, что известно о его детстве и юности до ареста и ИТК.  Стихи гулин начал сочинять в 19 лет.
         Талантливы и оригинальны ранние его стихи, некоторые  мне нравятся, и хоть они почти все о зоне, все таки "Береза" врезалась в память. Оно о поразительном явлении силы природы, когда спиленное зимой дерево  весной все-таки зацвело:
"...Нам кто-то после объяснил,
Что бродит сок в древесной тверди,
Что иногда хватает сил
Ожить цветами После смерти...
...Еще синел в низинах лед
И ныли пальцы от мороза,
А мы смотрели,
Как цветет
Давно погибшая береза."
      Что спиленная береза цветет при минусовой температуре, да еще в мороз – в это поверить трудно. Ну да пускай эта аллегория останется на совести автора. Мысль: даже цветущее, но убитое дерево плода не принесет. И если Жигулин жалеет загубленную цветущую юность, отождествляя себя с березой, то Жданов шагнул дальше в стихотворении «Прощание с Яблоней»: он жалеет старое, отжившее, но ещё живое дерево: «Зачем так яростно цвести / Перед концом, перед распадом?..»
        Жданов вступает с Жигулиным в диалог
 «Лишь лепестки, как чешуя,
Не видно зелени, поверьте.
Да что ты, яблоня моя! –
Так зацветают перед смертью.
Как будто накипь на губах,
Следы лишайников ползучих,
И ствол в чешуйчатых грибах,
И плесень белая на сучья.
От лепестковой чистоты
Так веет гибельностью лютой!
И в сумерках похожа ты
На бледно-розового спрута.
Зачем так яростно цвести
Перед концом, перед распадом?
И чем помочь, и как спасти –
Каким ещё опрыскать ядом?..
Я ствол водою окропил –
Наивен жест такого рода.
Но хирургия бензопил
Всегда летального исхода.
      Стихотворение написано в 1984 году, когда поэту уже было сорок шесть лет и он потерпел полное  фиаско в судьбе: и в личной жизни, и по службе.  Но его яростное цветение принесло плоды: книгу стихов «Все живое» и автобиографическую повесть «Такая судьба».               
       Хороши у Анатолия Жигулина стихи: "Дирижабль", "Яблоня", "Рябина", "Град", «Соловецкая чайка»... В них чувствуется детскость, непосредственность восприятия мира, самостоятельность.
       Но большая часть политизированных и лагерных строк очень проигрывают от передергивания и  откровенной исторической лжи. В них нет самой поэзии, того волшебства, что отличает ритмически организованную речь от прозы. "Кострожоги" с посвящением Солженицыну, "Бурундук" и многие другие стихи - это скорее, публицистика. А хорошие бы рассказы получились на этом материале - у Шукшина или Довлатова!
У поклонников Жигулина обязательно должно быть с ним что-то общее в судьбе, жизни: отсидки, этапы, пайки, мечты и сны о побегах, унижение, страх, болезни, неприкаянность, тогда есть что вспомнить. Тут рука сама потянется за сигаретой, захочется выпить за годы в неволе. Наверняка и таких достаточно в нашей стране, но много ли из этих любителей поэзии с хорошим литературным вкусом? Возможно, кто-то и посочувствует запоздалому раскаянию Жигулина в стихотворении по уровню равному лагерной самодеятельности:
 "В округе ходит холод синий",
"Я презирал его, "бандеру".
Я был воспитан - будь здоров!
Ругал я крест его и веру,
Я с ним отменно был суров.
Он был оборван и простужен.
А впереди - нелегкий срок.
И так ему был, видно, нужен
Махорки жиденький глоток.
Но я не дал ему махорки,
Не дал жестоко, как врагу.
Его упрек безмолвно-горький
С тех пор забыть я не могу."
     Да уж, отменное воспитание получил поэт, спекулирующий на своем благородном дворянском происхождении. Завершает моральный портрет автора, - а все стихи Жигулина автобиографичны, документальны, - стихотворение "Забытый случай". Оно о том, как
"...В холодном БУРе на Центральном
Мы удавили стукача.
Нас было в камере двенадцать.
Он был тринадцатым, подлец...
Но вот пришел конец терпенью,
Пробил его последний час.
Его, притиснутого к нарам,
Хвостом начавшего крутить,
Любой из нас одним ударом
Досрочно мог освободить.
Но чтоб никто не смел сознаться,
Когда допрашивать начнут,
Его душили все двенадцать,
Тянули с двух сторон за жгут...
Промчались годы, словно выстрел...
И в память тех далеких дней
Двенадцатая часть убийства
Лежит на совести моей."

     Как же так? Ведь говорил Игорь Жданов, заклинал: «...Кончится поэзия на свете, Если стал убийцею поэт»...
    Итак, перед нами страшная мутация: поэт-убийца. Достойное  украшение и продолжение славного дворянского рода Раевских, нечего сказать.
О своей причастности к этому славному дворянскому роду Жигулин указал в небрежно написанном, каком-то ученическом по своей нестройности стихотворении "Белый лебедь" и в этом есть что-то неприличное. Мне посчастливилось видеть в жизни красивых и очень скромных людей, уже стариков, потомков дворян. Речь, достоинство, с которым они держались, - во всем была видна порода. Жигулину это подчеркивание было необходимо как костыль...
     Да, действительно, Владимир Федосеевич Раевский, в юности друг А.С Пушкина и первый декабрист, был разжалован, лишен дворянства и сослан в Сибирь, где женился на крестьянке и прижил от нее девятерых детей. Сам Жигулин — пра-пра-пра-пра... по материнской линии.
     В стихотворении «Лебедь» он говорит: "Всех Раевских перебили", и Жигулин решает, что он единственный его продолжатель:
"Но сложилося веками:
Коль уж нет в роду мужчин,
Принимает герб и знамя
Ваших дочек старший сын."
Тут поэт покривил душой. Как это нет? Николай Алексеевич Раевский (1994-1988)? Русский писатель, получивший блестящее образование, участник Первой мировой войны... Он тоже был осужден, как и Жигулин, по 58-4 статье, и пять лет отбывал наказание в Минусинске. Мог ли Жигулин не знать о  существовании дальнего родственника? Мог. Поскольку в январе 1960 года Николай Раевский после одиннадцати лет, проведенных в Минусинске, переехал в Алма-Ату, получив работу переводчика в Республиканском институте клинической и экспериментальной хирургии. Он работал в институте до 82-х лет. Составлял библиографию работ по щитовидной железе на восьми иностранных языках, выполнял переводы статей по разным разделам хирургии. Николай Раевский - автор трех книг о Пушкине, его времени, и окружении. Вот на ком природа не отдохнула...
    Стихотворение Жигулина «Белый лебедь» - пестрит просторечными оборотами и частицами, выражение "Дальний-дальний пращур мой" - плеоназм, уместнее сказать либо дальний родственник, либо просто пращур. Штампы: "У него в лихие годы  /Путь и страшен и тернист",/ «Только стуже не завеять / Гордый путь его прямой...» - наверное, имелось в виду замести, а не завеять. Еще: "Декабристу вышла карта / Холодна и ледяна"/, -  что за блатные образы в стихотворении о лучших сынах отечества?
Раевский был героем, а не уркой с ножом за голенищем, не убийцей, не вором. Он посвятил жизнь высокому служению народу.
Во-вторых,  сниженная просторечная лексика никак не приближает автора к Раевским, наоборот, показывает, какая пропасть пролегла между ними. Как бы сегодня не относились к декабристам, но это были люди высочайшей пробы! Сам Пушкин писал о декабристах в стихотворении к "Чаадаеву"с глубочайшим уважением, высоким стилем:

"...Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

    Очевидно, что поэт выбрал неправильный тон. Да и владеет ли он иными, кроме своего основного, острожного?
    Бросаются в глаза стилистические огрехи Жигулина. Например, в стихах "Град" читаем выражение: "Обняв руками", - а чем же ещё? В Стихотворении "Вина:" - "Но по утрам в любые дни"- это так неуклюже, почему не в любой из дней? Или в как бы незаконченном стихотворении "Марта": "Она несла по лесосеке Большие юные глаза"...
     Есть в стихах бессмысленные сентенции и противоречивые пафосные, как сегодня говорят, обещания. Вот в стихотворении 1972 года "Жизнь! Нечаянная радость" строки:
 "Как бы ни было тревожно,
Говорил себе: держись!
Ведь иначе невозможно,
Потому что это - жизнь.      -  (жисть)
Все приму, что мчится мимо
По дорогам бытия...
Жаль, что ты неповторима,
Жизнь прекрасная моя."
      Принять, то, что мчится мимо, легко. Особенно, когда лежишь в больнице психиатрической, пописываешь. А задуманная ирония в конце последней строфы не читается, потому, что не в самой плохой московской больнице лечился Жигулин.
    Хоть литературоведческих работ по его стихам написано немало, большинство их авторов  смотрят на творчество Жигулина как бы в перевернутый бинокль. Они ищут и находят подтверждения фактов  страдания на зоне «невинно осужденного» и  «жестоко наказанного» маленького человека-зека. И, если бинокль перевернуть и просто посмотреть на неоглядную нашу страну шестидесятых, семидесятых и начала восьмидесятых, становится неловко за поэта:  СССР выходит в космос, народ-победитель вкалывает на благо будущего, экономика сильнейшая в мире! Неудивительно, что редакторы толстых журналов не хотели его печатать, просили свежие, нелагерные стихи. Не обязательно воспевать трудовой процесс, но нельзя и закрывать глаза на "разумное, доброе, вечное", которое поэт просто обязан сеять, если он призван. Население прирастает по полтора-два миллиона в год, страна хорошеет, а Жигулин  живет с головой вывернутой назад, да еще ставит с ног не голову понятие чести, героизма, правды. Показательно в этом отношении стихотворение "Вина":
"Мне нынче видится иною
Картина горестных потерь:
Здесь были люди
С той виною,
Что стала правдою теперь."
     Что же получается, что они, зеки, - герои и труженики, а герои войны и труда тогда кто? Виновники их отсидки, скрывающие какую-то "правду"?..
     Выдавать черное за белое он начал еще в юности, когда его сердце и совесть выбирали путь в системе нравственных координат. И, поскольку я хочу сравнить поэзию Жигулина и Жданова, придется сравнивать и судьбы, и образование, и творческие задачи.  Вот два стихотворения, написанные почти одновременно, показывающие позиции поэтов.   
Игорь Жданов
ПАХАРЬ

На плечах холщовая рубаха,
Ровной скобкой волосы легли,
Снится мне, что я славянский                .                пахарь,
Вольный пахарь дедовской земли.                Догорают зори,
                догорают,
Гаснут одинокие лучи.
Скоро песни в избах заиграют,
Бабы затоскуют у лучин.
А когда погаснут хлебозоры,
А когда нагрянут холода,
Вновь через замёрзшие озера
Налетит монгольская орда.
Соберу я дружную ватагу,
Навощу тугую тетиву,
До рассвета в ельнике залягу
У лесной дороги на Москву.
Совы насмехаются и плачут,
Точат ели горькую смолу…
Если бьешь из лука наудачу,
Не вернуть певучую стрелу.
Свищет по-разбойному татарин,
Некогда подсчитывать грехи…
Странно, что потом
                какой-то парень
Про меня придумает стихи.
От моих разграбленных селений
До его садов и площадей
Сотни войн,
                десятки поколений,
Тысячи не пройденных путей.
За его великую Россию
Выходя ватагой на врага,
Мы своею кровью оросили
Древние дремучие снега.
Пусть не знает он,
                как дымный ветер   Пляшет под копытами коня,
Всё равно передо мной в ответе
Он за землю,
                взявшую меня.
1958 Анатолий Жигулин
ПРЕДОК

Дабы пресечь татарских орд  свирепость,
Святую Русь от нехристей сберечь,
Царь повелел
Рубить на взгорье крепость
И оную Воронежем наречь.
Пригнали с войском
Крепостных людишек.
Был воевода царский лют и строг.
Он указал
Дубы валить повыше
И ладить перво-наперво острог.
Запахло дымом у песчаной кручи.
Был край неведом и зело суров.
Сушили люди мокрые онучи
И что-то грустно пели у костров.
И среди них,
Неволею ссутулен,
Тяжелой цепью скованный навек,
Был беглый крепостной
Иван Жигуля -
Упрямый, непокорный человек.
Он жег хоромы,
Слуг царевых резал,
Озоровал с людишками в ночи.
За то на дыбе жгли его железом
И батожьем стегали палачи...
Он рвы копал
И частоколы ставил.
А коль вдали набат звучал как стон,
Он шел на смерть,
На звон татарских сабель,
Грудь осенив размашисто крестом!..
Неведомо, где голову сложил он -
На плахе ль,
В битве ль за немилый кров...
Но слышу я:
В моих упругих жилах
Стучит его
Бунтующая
Кровь!

1959

Вроде бы стихи об одном и том же, но как по-разному видят поэты себя, свое служение России и людям. Уже по названиям стихотворении можно судить об отношении авторов к своему прошлому. «Предок», «предки» - сегодня, как и полвека назад - это неуважительный синоним  слова родитель. В этом термине, предок,  есть что-то дарвиновское.
     Пахарь - род занятий, земледелец. Пахарь возделывает наследуемую веками землю, она  его, родная, он "вольный пахарь дедовской земли".
Итак, один автор - труженик, встающий на защиту Родины: "Соберу я дружную ватагу, /Навощу тугую тетиву, /До рассвета в ельнике залягу/ У лесной дороги на Москву." Жданов не использует славянизмы, устаревшую лексику, его герой - это он сам, его генетический код невредим и автор  ясно представляет себе даже во сне: кто он, откуда и куда идет. Из древности  смотрит он  в сегодня, идет сознательно на подвиг, за счастье внуков, которые - он верит - не забудут, воспоют его подвиг: "За его великую Россию,/ Выходя ватагой на врага, /Мы своею кровью оросили / Древние дремучие снега..." Заканчивается стихотворение наказом: "Всё равно передо мной в ответе / Он за землю, взявшую меня." Он - это поэт Игорь Жданов. Это не просто стихотворение, это жизненный план, установка. И Жданов не сойдет с этого пути и не солжет ни разу за свою трудную творческую жизнь.
Жигулин выбирает путь другой: он правнук - лихого человека, разбойника. Беглый  крепостной, "Он жег хоромы, Слуг царевых резал, Озоровал с людишками в ночи...". В отличие от Жданова, Жигулин смотрит из настоящего в прошлое. Для убедительности использует древнерусскую лексику: "дабы"," оную","батожье", "ведомо", "коль". Это стилизация, маскарад.
       Подвиг "мирного пахаря" добровольный, он защищает свои "разграбленные селенья",  а работа "Ивана Жигули"- подневольная, его силой принуждали ставить частоколы и копать рвы для защиты "немилого крова", как говорит поэт. И бунтующая кровь предка Жигулина еще покажет себя в стихах и жизни поэта.
       Фоника Жданова великолепна. Он избегает засилия свистящих, шипящих, зато как украшают звукопись его стиха соноры и звонкие согласные! Стихи певучие, слова полногласные, звуки льются, не встретить слияний согласных, зияний гласных звуков, ясно, что эти строки просятся в песню:

Догорают зори, догорают,           дАгАрАйУд-зОрИ-дАгАрАйУт               
Гаснут одинокие лучи.                гАснУт-АдИнОкИЭ-лУчИ
Скоро песни в избах заиграют,   скОрА-пЕснИ-вЫзбАх-зАИгрАйУт...
Бабы затоскуют у лучин.
А когда погаснут хлебозоры,
А когда нагрянут холода,
Вновь через замёрзшие озера
Налетит монгольская орда.

    У Жигулина в первых строках "Предка"сплошное шипение, речь сквось зубы. Может, автор и добивался этого эффекта, но только это не должно быть в ущерб смыслу. Стихотворение написано пятистопным ямбом, но читатель сразу сбивается с ритма, не зная, куда автор поставнил ударение в слове "дабы"- на первый или второй слог. Если ударение несистемно- оно орфоэпически верно, дАбы. А если произносить  дабЫ, то это неграмотно, зато ритмично. Очень трудно выговаривается "татарских орд", а самообразующиеся новые слова "сечь" и "хор" дают "татарский хор". Изобилие рядом стоящих согласных делают стихи неблагозвучными:
Дабы пресечь татарских орд  свирепость, ...дабЫпре-сечь                татаРСКихоРТ-СВирепость
Святую Русь от нехристей сберечь,
Царь повелел рубить на взгорье крепость -
И оную Воронежем наречь.
    Трудно чисто произнести и фразу: "На плахе ль, в битве ль за немилый кров" - из-за мягкого "л":  наплахельвбитвель, звучит, как немецкая речь.То есть, стихи не плохи, но лучше их читать глазами, а не вслух.
         
  И. Жданов
*  *  *
И когда мой отец
Пробивался  из-под Белостока,
И когда он упал,
Не сломав роковое кольцо,
Были сосны в смоле,
Реял сокол  над лесом высоко,
Отстрелялся солдат –
И в века просияло лицо.
Потому – то всегда,
В дни свершений  и горькой утраты,
С фотографий поблекших,
Из писем своих и бумаг
Он является мне
И, наверное,
                младшему брату
Непреклонным судьей:
Кто наследник,
Кто друг
                или враг.
И зачем эти строки,
Когда отстучали винтовки,
И зачем эти счеты,
Когда миновала беда?
«Сын мой!
Слышишь меня?..
Норматив боевой подготовки
Сдал хотя бы на тройку?»
И я говорю ему:
- Да!
1962
А.Жигулин
Отец

В серый дом
Моего вызывали отца.
И гудели слова
Тяжелее свинца.

И давился от злости
Упрямый майор.
Было каждое слово
Не слово - топор.

- Враг народа твой сын!
Отрекись от него!
Мы расшлепаем скоро
Сынка твоего!..

Но поднялся со стула
Мой старый отец.
И в глазах его честных
Был тоже - свинец.

- Я не верю! - сказал он,
Листок отстраня. -
Если сын виноват -
Расстреляйте меня.

1962


    Я думаю, не стоит доказывать очевидное: что стихи Игоря Жданова  полнокровнее, насыщеннее информационно, техничнее и нравственнее.  Как по-разному они любят и воспитывают своих сыновей: один — погиб за родину, но жив, сын его слышит, говорит с ним. Другой вроде бы жив, и тоже готов душу отдать своего оступившегося сына, покрывает его. У отца Жданова «в века просияло лицо» - у отца Жигулина в глазах был свинец. Тяжелый, убийственный взгляд. Хотя емо можно понять и пожалеть.
        Практики  духовной жизни говорят, что сон человека-истинное отражение сущности человека, его нравственной зрелости. Давайте сравним сны поэтов, это интересно: Жигулина мучат кошмары, и Жданова мучат кошмары. Тому и другому угрожает смерть. Жданову снится, как он поднимается в атаку с отцовским пистолетом против танков, отстреливается и погибает. Жигулин во сне бежит из лагеря ночью, от своих...
И. ЖДАНОВ               
*   *   *
Мне снятся фиолетовые чащи,
Мне снятся танки черные, рычащие,
Вода в траншеях, гильзы на песке,
Запекшаяся струйка на виске.
И вот я поднимаюсь с пистолетом,
Зажатым в кулаке моем воздетом,
Ору «ура», атаку тороплю,
Палю в броню – от ужаса воплю
И вижу, как –  во сне ли, наяву ли –
Отскакивают, сплющиваясь, пули
И кто-то, улыбаясь сквозь прицел,
Кричит: «Сдавайся, красный офицер!»
И очередь…
                И я бегу упруго
По берегу заиленного Буга,
Бегу и спотыкаюсь на бегу
И все - таки стреляю по врагу!..
Но две обоймы – это слишком мало,-
Ревущая громадина подмяла,
Сломала, изувечила меня
Чужая маслянистая броня.
Мы до конца стояли – по уставу,
Лицом к реке  легла моя застава.
Лицом к реке,  на гусеничный след…
В моей руке – отцовский пистолет.
По мне прошлась тяжелая броня,
Хотя убили там  и не меня.
А. ЖИГУЛИН
СНЫ
Мне шорохи мерещатся из тьмы.
Вокруг сугробы синие искрятся.
Весь лагерь спит,
Уставший от забот,
В скупом тепле
Глухих барачных секций.
Но вот ударил с вышки пулемет.
Прожектор больно полоснул по сердцу.
Вот я по полю снежному бегу.
Я задыхаюсь.
Я промок от пота.
Я продираюсь с треском сквозь тайгу,
Проваливаюсь в жадное болото.
Овчарки лают где-то в двух шагах.
Я их клыки оскаленные вижу.
Я до ареста так любил собак.
И как теперь собак я ненавижу!..
Я посыпаю табаком следы.
Я по ручью иду,
Чтоб сбить погоню.
Она все ближе, ближе.
Сквозь кусты
Я различаю красные погоны.
Вот закружились снежные холмы...
Вот я упал.
И не могу подняться.
...Семь лет назад я вышел из тюрьмы.
А мне побеги,
Всё побеги снятся...

    Одно время поэты, можно сказать, даже дружили.  В 1963 году после  службы в армии Жданов вернулся на прежнее место редактора в издательство «Советский писатель».  В 1966 году Анатолий Жигулин катал меня, годовалую, в коляске по Загорянке. Вместо игрушек они подвязали мне к козырьку пустые звонкие бутылочки, «мерзавчики».
    Жданов посвятил  Жигулину диптих «На Каспии», он опубликован в книге «Голубиная почта».  Удивительно, как они умудрялись вместе гулять и бражничать при таких диаметрально противоположных в судьбах и творческих задачах. Жданов офицер, нахимовец, с твердой гражданской позицией. Что ему было интересно в личности Жигулина, в его стихах? Иной мир, или даже иное мировоззрение?
      Из автобиографической повести Игоря Жданова "Такая судьба": «В конце апреля 1966 года прилетели с Анатолием Жигулиным из Астрахани. С нами был в командировке какой-то Шулятиков из ЦК ВЛКСМ, личность скользкая и нахальная...Водка у нас нашла псевдоним - Зиновий или Зиновий Зиновьевич (псевдоним Зеленого Змея). Выступая по телевидению в Астрахани, мы рассказывали о рыбаке Зиновии - очень колоритная фигура - и передавали ему привет. А «Зиновия», действительно, немало было на теплоходе. «Культбаза» - мы на нем плавали по тоням в дельте Волги.
      Шулятиков получил подарок для всей нашей писательской бригады - связку балыков с консервного завода и воз первой южной сирени - от обкома комсомола. Все зажал, якобы для своего начальства в ЦК: «Это им просили передать.» Мы уже в Москве придумали Шулятикову телеграмму, но, кажется, так и не послали:«Как поживают осетры и много ль было в них икры.»
 У «Зиновия» было продолжение. Жигулин сочинил стихи:

«С великим Ждановым вдвоем
 Мы много дней уже не пьем.
Мы много дней не пьем вдвоем-
Отпор Зиновию даем.
Но почему-то каждый раз
Опять ругают жены нас.
Наверно это потому
Что пьем теперь по одному.»

    Была и приписка: «Великий! Не пей! В пьяном виде ты можешь обнять классового врага.» Великий - придуманная им кличка. Я в ответ называл его Величайшим…»
     В 1966 году у Жигулина в «Советском писателе», где работал его друг Игорь Жданов, должна была выйти книжка стихов...

   



ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПЕСНИ

     В 1966 году у Игоря Жданова так же вышла книга стихов «Граница света». Вот что он пишет: «Когда в 1966 году «Воениздат» окончательно отказался от договорной «Ночи караула», С.М. Борзунов, главный редактор, решил вместо повести издать книжку моих стихов. Я собрал почти все, что осталось от «Напутствия» (кое-что и из «Напутствия», особенно – снятые Л.Левиным и В.Фогельсоном стихи, да и сам Н.В.Лесючевский снял «Неосторожные» и «Вот умер человек» и пришлось внести двадцать исправлений... – и вышла без всякой правки «Граница света».  Борзунов вручил мне сигнальный экземпляр книжки – в коленкоре, на блестящей, меловой бумаге, с лихой фотографией в летном (дядином) шлеме и клишированной росписью. Вскоре – звонит и просит вернуть сигнал: тираж арестован – какому-то генералу (кажется, Мореву) не понравились стихи, «Россия, где твои поэты» и «Неосторожные». Долго-долго комсомольцы-добровольцы в свободное от работы время, вручную выдирали из книги страницы со злополучными стихами – вклеивали другие, безобидные «Шторм» (написанный еще в 9-м классе) и «Здесь лишь море…» («Новогодний караул»). В черновиках Игоря Жданова стихотворение «Монолог волка» (рабочее название «Волк») датировано  1965 годом. Оно пролежало неизданным в столе тринадцать лет и вышло из печати лишь в  1978 году - «Двойной обгон» (стр. 57), издательство «Советский писатель».             Общение с Игорем Ждановым было очень плодотворным для Жигулина. «Граница света» так сильно подействовала на его музу, что он  не стеснялся брать у него и темы и мысли. У Жданова «Бурундук» - и у Жигулина «Бурундук», у Жданова «Обошли, обложив флажками» - и у Жигулина «Обложили, как волка, флажками...» Если не от первого лица, то автор является кем? Зеком. Тогда флажки — это что угодно, хоть вымпелы за соцсоревнование.
     Стихи жидковаты. И Жигулин смело занимает у покойного Высоцкого  из его песни «Охота на волков» егерей: «Вон и егерь застыл в карауле». Случайность? Нет. Заимствование.
          Игорь Жданов
   МОНОЛОГ ВОЛКА
   Обошли, обложив флажками,
Заманили в болота, в мох.
Пламя острыми языками
Жгло и падало возле ног.
Выстрел бухал – и эхо ахало,
Прямо в ухо вонзался звон,
И собаки, визжа от страха,
Наседали со всех сторон.
Я не сдал, я свирепо дрался –
До отказа клыки врезал,
Не кусался, нет, не кусался –
Я им глотки перегрызал!
Разбежались… И стало тихо.
Люди били наверняка.
Издыхала в траве волчиха,
И ходили ее бока.
Та картечь не зазря пропала –
В грудь попала, в глазах угар…
Неужели им не хватало
Жирных стад и густых отар?
Весь израненный в драке жаркой,
Я не струсил, как жалкий пес, -
Ведь не раз побеждал овчарку
И волчатам на ужин нес.
Лес – не сено, зверь – не иголка:
Скоро кончится круговерть –
Глянет прямо в глаза двустволка,
Грянет залп – покачнется твердь…
Жил я волком и умер волком,
А собаке – собачья смерть.
1965 Анатолий Жигулин

Обложили, как волка, флажками,
И загнали в холодный овраг.
И зари желтоватое пламя
Отразилось на чёрных стволах.




Я, конечно, совсем не беспечен.
Жалко жизни и песни в былом.
Но удел мой прекрасен и вечен –
Все равно я пойду на пролом.

















Вон и егерь застыл в карауле.
Вот и горечь последних минут.
Что мне пули? Обычные пули.
Эти пули меня не убьют.
1981
     Не только в русском понималии волк – это хищник, разбойник, вор. Преступник. Таким он запечатлен и в народных сказках и в баснях многих народов. У нашего знаменитого баснописца И.А. Крылова есть даже волк – Наполеон! То есть, в русской литературе образ волка и охоты на него олицетворяет противостояние цивилизаций, миров, мировоззрений.
    Жигулина и Высоцкий передергивают: не охоту на волков объявляют, а плановый отстрел. Не из-за шкур, они не ценны. Отстрел волков - вынужденная мера, поскольку расплодившеиеся волки вырезают стада, это огромный ущерб хозяйству. Как волк - враг человека, угроза жизни - так и бандитизм опасен для здоровой части общества: преступность разрастается как раковая опухоль, быстро. Если не принмиать мер, оно погибнет.   
        Писательский труд — это огромная ответственность: криминальная романтика столкнула на скользкую дорожку немало "щенков", выражаясь    языком Владимира Семеновича...
        Не смотря на запреты, Жданов читал снятые Главлитом стихи где только мог: на дружеских заседаниях в ЦДЛ, на выступлениях от Бюро пропаганды, а это значит: в Домах культуры, санаториях, библиотеках, школах и многочисленных ЛИТО. Стихи быстро стали известны в литературно-артистическом мире. Жданов и Высоцкий были знакомы, но не подружились...
     А.И. Горшков на стр. 345 своего учебника «Русская стилистика и стилистический анализ произведений словесности» говорит, что «В.В. Виноградов дал нам «печку», от которой можно танцевать при стилистическом анализе художественных произведений — образ автора.» Поскольку все три стихотворения — это монологи, то образ автора и рассказчика слиты, как бы, воедино и нужно переходить к рассмотрению словесных рядов и лексических связей. Зная факты биографий поэтов, легко понять тонкости стихов и даже проникнуть в суть внутренней формы произведения, когда подсознательный выбор лингвистических единиц открывает нам тайные смыслы, чувства и чаяния того или иного автора. Например, в строке  Высоцкого: «Обложили меня, обложили»... слышатся новые словообразования: обло-жили,  меня обло жили. «Обло»-слово многозначное: по Далю -  не только круглый, но и «...полный, плотный, толстый. Он человек сырой, облый. кур. орл. тучный, тяжеловатый выпуклый, рельефный. Облое изваяние. Облое изображение на камне.» Такие знаки в тексте могут быть ключами к пониманию   стихотворения. А у Жданова: «обошли, обло жив» - перед нами продуманная новая фраза, соподчинение,  она значит, что не нужда и голод заставляют людей убивать, охотники вполне себе сыты, живя обло.  Высшее литературное образование, отточенность делают стихи Жданова многозначными, мастерскими.
   Далее: если убрать запятую, то у Жданова получится: ...флажками заманили в болота, в мох. Это мотив и отсутствия видимой перспективы в жизни. А в «разбежались...И стало тихо» не случайно поэт многоточием разбил строку там, где и так есть пропуск системного ударения, он замаскировал прямую ассоциацию собак с лисами:  разбежаЛИСьистало тихо. И у читателя на подсознательном уровне уже не просто собаки, а хитрые лисы. И они никуда не ушли, война неизбежна. Почему издыхала в траве волчиха, а не подыхала? Потому, что: и вздыхала, она дышит, мы это чувствуем, слышим. В строке «Неужели им не хватало» читаем между строк: и мне хватало (бы), то есть, у них много, поделились бы и со мной.
     Стихотворение Жигулина рождает вопросы: что делает поэт в холодном овраге на рассвете? Как он там оказался, в овраге, — нам не ведомо. На блатном жаргоне «черные стволы» - это ружья, не деревья, как может показаться сначала читателю, не знающему его биографии. То есть, можно сказать, что его собрались расстрелять в овраге-могиле. Но поэт и тут, перед близким концом, манифестирует, бодрится: «Я, конечно, совсем не беспечен.../Но удел мой прекрасен и вечен. /Все равно я пойду напролом». Да ну? Для начала не плохо бы выбраться из оврага. А уделом, видимо, поэт называет поприще поэта, ведь ему жалко не только жизни, но и «песен в былом»...      
     Параллели и переклички со стихотворением Жданова: в первой строфе до того очевидны, это просто перестановка слов. Даже ошибки ждановские: перекрестные рифмы - мох-ног(х), у Жигулина та же орфоэпическая ошибка произношения: овраг(х)-стволах, хоть  поэт и не из-под Рязани, заметим.
       В последней строфе у Жданова первые слова  строки начинаются со слов-паронимов: глянет-грянет, у Жигулина: вон-вот. А заносчивое: «Что мне пули? Обычные пули. Эти пули меня не убьют»  ритмически идентичны  ждановским словам концовки его «Волка»: «Жил я волком и умер волком. А собаке - собачья смерть.»
      И так  перед нами три «Волка» - Жданова, Жигулина и... Высоцкого.  Если  присмотреться к мотивации их создания, то строки Высоцкого и Жигулина о безнаказанности преступника, нарушающего закон, и о том, как избежать наказания. Их волки выживают: "Эти пули меня не убьют"- заявляет один и "Только сзади я радостно слышал удивленные крики людей"- торжествует другой. "Монолог волка" Жданова - о фактическом поединке: "Ведь не раз побеждал овчарку И волчатам на ужин нес" и заслуженной смерти в бою: "Жил я волком и умер волком, /А собаке – собачья смерть". Противостояние зверя  человеку, где человек с ружьем представитель власти — это уже сопротивление закону. Но война волков и собак -  это противостояние вольного духа поэзии неофициальной, запретной, прикормленному властью племени прихвостней. Их немало было во времена  - и оттепели и перестройки.
   Высоцкий написал свою «Охоту на волков» на три года позже, в 1968 году. Он разработал ждановскую тему,  о чем говорят параллельные места:
             У Жданова:                У Высоцкого:
"Обошли, обложив флажками"                "Обложили меня, обложили"
"Люди били наверняка"                "Бьют уверенно, наверняка"
 "И собаки, визжа от страха..."                "...и лают псы до рвоты"
"Издыхала в траве волчица"                "Мы, волчата, сосали волчицу..."               
"Скоро кончится круговерть"                "Вот кончается время мое"

     Он вторичен, и проигрывает Жданову в композиции, точности,  рифмовке,  и особенно в  звукописи.  В первой строке из-за скопления свистящих согласных «с», «х» и «рв», «вс» строка труднопроизносима и неблагозвучна, теряет смысл.

Рвусь из сил, и из всех сухожилий,  -
Но сегодня опять, как вчера,
Обложили меня, обложили,
Гонят  весело на номера.

       Строфа неблагозвучна, труднопроизносима. Скопление "с", зияние сливающихся гласных "и" рождают новые ассоциации, подобие глокой куздры Щербы: рву-сисил, и-иссех-сухожилий.  Получается, что поэт рвет сесилий и от этого у него что-то с сухожилиями. Невозможно понять: кого обложили, кого«опять, как вчера...» «гонят весело на номера»?
Из-за елей хлопочут двустволки,    -  "и-заели", образовался новый смысл,    получается, что двустволки не сработали, они заели, или сами ели - причина хлопот двустволок?
Там охотники прячутся в тень. 
На снегу кувыркаются волки, -
Превратившись в живую мишень. - Они кувыркаться могут только уже подраненные. А кувыркаться и ждать спрятавшихся егерей с ружьями - нет.
Припев:
Идет охота на волков, идет охота.
На серыХ Хищников матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. - Образно. Но перед охотой собак не кормят. Какая рвота?
Кровь на снегу и пятна красные флажков.
Не на равных играют с волками — Речи об игре и не шла. Заявлено: это охота.
Егеря, но не дрогнет рука. - Почему «но»?  Логичнее «и».
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка!
Волк не может нарушить традиций... - Действительно не может. У них, у волков, инстинкт. Традиции - у людей. Тут на лицо подмена смыслов. Запрет - это обязательный для всех закон, а традиция - зыбкая норма, не всегда обязательная, как, например, поход в баню с друзьями  31 декабря.
Видно в детстве слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали "Нельзя за флажки!"
   Припев: ...
       Странно, что Высоцкий, запел о несвободе: цензура его не душила, выездной, открытый загранпаспорт, муж француженки- члена коммунистической партии Франции, снимающейся в СССР. Не бедный - летал в "Париж по делу, срочно", катался на мерседесе и позволял себе не являться на спектакли, где играл главные роли в одном из лучших театров страны. Он давал нелегальные концерты на заводах, - партийная номенклатура его обожала. Он пел ворам в законе и при жизни был уже народным...  И вот, что удивительно, чем успешнее и «упакованнее» поэт, тем громче он кричит о своей загнанности, несвободе.
     Песни его хороши и эта - одна из лучших. Но поэзия неряшливости не терпит и этот текст навсегда останется лишь словами песни в авторском исполнении.

БАРДЫ

Нацепив ордена и кокарды,
Второпях не достав лошадей,
Как ордынцы, нахлынули барды
На подмостки сырых площадей.
И под свист, под лихие фанфары,
Спотыкаясь и что-то крича,
Волокут вырезные гитары,
Словно пленниц толпа янычар.
Не щадят ни себя, ни другого,
Лишь бы выкричать душу до дна,
И звучит на истерике слово,
Только сила ему не дана.
Потому, что отдельно: гитары
И – походов кровавые дни,
Ведь не только гуляли гусары,
Но и головы клали они…
А домашние эти таланты
Все с ошибкой, как школьный диктант…
Как мне хочется быть дилетантом –
Погибает во мне дилетант.
    Игорь Жданов
                1989


    Уже написав большую часть работы, я нашла «Волков» благополучнейшего поэта Владимира Солоухина. Его стихотворение написано в 1964 году, он опередил и Жданова, и Высоцкого, и Жигулина.
Мы — волки, /И нас /По сравненью с собаками /Мало./
Под грохот двустволки /Год от году нас /Убывало. / –(  Ну, это художественный вымысел. Волки, в отличие от собак, живут стаями, их популяция так разрастается, что приходится отстреливать).
Мы, как на расстреле, /На землю ложились без стона./
Но мы уцелели, /Хотя и живем вне закона. – (Вот появляется общий с Жигулиным и Высоцким  мотив противостояния правопорядку).
Мы — волки, нас мало, /Нас можно сказать — единицы./
Мы те же собаки, /Но мы не хотели смириться./
Вам блюдо похлебки, /Нам проголодь в поле морозном,/
Звериные тропки, /Сугробы в молчании звездном. –( Это уже выбор «единиц». Как там у Гайдая в «Джентельменах удачи: «Романтика! Украл-выпил-в тюрьму.» Вот она свобода!)
Вас в избы пускают /В январские лютые стужи,/
А нас окружают /Флажки роковые все туже. /
Вы смотрите в щелки, /Мы рыщем в лесу на свободе./
Вы, в сущности,— волки, /Но вы изменили породе./- (Тут, видимо,  речь о так         называемых «ссучившихся» и  сексотах.)
Вы серыми были, /Вы смелыми были вначале./
Но вас прикормили, /И вы в сторожей измельчали./
И льстить и служить /Вы за хлебную корочку рады,/
Но цепь и ошейник /Достойная ваша награда./
Дрожите в подклети,/Когда на охоту мы выйдем./
Всех больше на свете /Мы, волки, собак ненавидим./

Ну, какой Солоухин — волк? Кремлевский придворный  поэт, душка.
Издавадся большими тиражами почти каждый год, был успешен, и как теперь говорят, «упакован». Разве ему знакомы чувства Сергея Есенина, мучительно переживавшего за наступление мертвой стальной цивилизации на его «мир таинственный»?
...Так охотники травят волка,
Зажимая в тиски облав...
Зверь припал... и из пасмурных недр
Кто-то спустит сейчас курки...
Вдруг прыжок... и двуногого недруга
Раздирают на части клыки.
О, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты не даром даешься ножу!
Как и ты, я, отвсюду гонимый,
Средь железных врагов прохожу...

    В есенинском волке выражены не только оппозиционные настроения поэта, но и понимание им своего одиночества, ненужности никому его религиозной любви к «миру древнему» в социалистическом мире.
    Из приведенных выше поэтов никто, кроме Игоря Жданова, не решился в стихах (а дело поэта-это его слово!) на дуэль и смерть за свои убеждения:

С. Есенин                И. Жданов
И пускай я на рыхлую выбель                Глянет прямо в глаза двустволка,
    Упаду и зароюсь в снегу...                Грянет залп – покачнется твердь…
Все же песню отмщенья за гибель            Жил я волком и умер волком,
Пропоют мне на том берегу                А собаке – собачья смерть.
                1921                1965

    Похожие настроения были и у Игоря Жданова. Его Родина – СССР. Над многим он, непартийный, смеялся в застойные времена, многое осуждал. Но    сменить окраску, запеть хором с перекрасившимися коммунистами он не мог, заявив:  «И плевал я на ту перестройку, Где ряды перестроите – вы.»

ЖИГУЛИН  КАК ЛИЧНОСТЬ

    Что это был за человек?
      Сестра Игоря Жданова по матери —моя тетушка Ленская Ольга Николаевна, (она проживала вместе с братом во 2-м Обыденском переулке до 1972 года и часто видела Жигулина у них в гостях) рассказывает, что когда был пьяным Жигулин «скисал», эмоционально тух. Не было в нем искры, молодого веселья как у Жданова. Пил Толя страшно, мог выпить одеколон. Дважды у него была белая горячка.  Был болен туберкулезом. Любил по пьяни рассказывать про лагеря, как он душил стукача с другими убийцами-зеками. Карьерист. Он пропитался  духом зоны, усвоил ее законы, научился выживать и приспосабливаться. Об этом свидетельствуют его стихи: «Я был назначен бригадиром, А бригадир -- и царь, и бог...»   Там еще такие слова: «Ребята вкалывали рьяно, Грузили тачки через край. А я ходил над котлованом, Покрикивал: -- Давай! Давай!..» Нашелся один из блатных, припугнул Толю топором и тут поэт предстает во всей красе:

Но стало страшно оттого мне,
Что это был товарищ мой.
Я и сегодня ясно помню
Суровый взгляд его прямой.

Друзья мои! В лихие сроки
Вы были сильными людьми.
Спасибо вам за те уроки,
Уроки гнева
И любви.

/ 1964 /
Это ж надо так вывернуться! Далеко пойдет...И пошел.
 Освободившись по амнистии, он  стал жить по понятиям. По духу он был антисоветчик и антикоммунист, дружил много лет с таким же антисоветчиком Световым, восхищался Солженицыным — таким же стукачом и вралем, как и он сам. Художественные преувеличения Жигулина широко известны. Вот выдержка из статьи о его прозе: "В своей, как утверждается автобиографической, книге «Черные камни» Жигулин рассказывает: "«ОЛП № I» означало: «Отдельный лагерный пункт № I». ОЛП № 1 Центральный был не просто большим лагерем. Это был лагерь огромный, с населением из заключенных в 25-30 тысяч человек, самый крупный на Бутугычаге." В повести «Черные камни» численность заключенных преувеличена приблизительно в 10 раз.
1. Во всем Берлаге численность изменяется по годам от 4-х до 31 тыс. При этом в Берлаг, наряду с упомянутым Бутугычагом 15-ть горно обогатительных фабрик (считая вместе с прилегающими рудниками), ряд приисков, шахт и т.д. Огромное и весьма разбросанное хозяйство. Даже если Бутугычаг самый крупнейший в системе Берлага, то судя по примечаниям к мемореальской справке в Берлаге не менее 18 лагерных отделений (упомянуты номера № 17 и 18). Даже простая прикидка численности на весь Бутугычаг дает орентировочно 2-4 тыс. И то, скорее всего преувеличено. Один, упомянутый, лагерь, естественно, меньше.
Бутугычаг было небольшим оловянным и мелким урановым месторождением. Был закрыт в 1954, поскольку добывать крохи урана, так далеко, стало бессмысленно, так как уже развернулся на полную мощность Комбинат №6 в Средней Азии. Можете сами оценить размеры. Особо резко это контрастирует с другим высказыванием Жигулина: «Отсюда, с Дизельной, я могу спокойней, не торопясь, описать поселок, а точнее, пожалуй, город Бутугычаг, ибо населения в нем было в это время никак не менее 50 тысяч. Бутугычаг был обозначен на всесоюзной карте.» 30 тысяч заключенных плюс 50 тысяч населения - получаем 80 тысяч. В такой маленькой долине, шириной полкилометра, разместить столько народу с жильем невозможно.»
     Вот еще свидетельство близкого друга Жигулина: Леонард Лавлинский, друг поэта, в интереснейшей статье «Анатолий Жигулин надежда и судьба» № 22/2004 журнала «Литература» Издательского дома «Первое сентября» пишет «...что как работник, товарищ и просто человек Жигулин был скверный: злопамятность, мстительность вероломство были отличительными чертами его характера, конфликты он разрешал кулаками, от работы отлынивал, подводил коллег. Он жил, как привык: на формирование его личности оказала сильное влияние ИТК и ее законы.»Я не хочу очернить память поэта. Но если отталкиваться от образа автора, образа рассказчика, знать биографические факты сочинителя необходимо. И уже написав половину контрольной работы, я с запозданием понимаю, что сравнивать Жданова и Жигулина — все равно, что сравнивать орган с балалайкой. Но отступать некуда. Тема ведь интересная, да и потраченного времени на изучение вопроса и обдумывание жаль...
...Мир, говорят, тесен, а литературный — в особенности. Мы продолжали встречаться — в редакции, в ЦДЛ, в писательских домах творчества, обсуждали политические и иные новости, дарили друг другу книги. Однако за пробежавшее время в характере поэта мало что изменилось. Грозные события в стране требовали от человека определённости. А Жигулин продолжал вести себя двусмысленно, уклончиво, иногда не совсем по-товарищески. И это, конечно, отбрасывало тень на наши отношения. К завершению советских времён поэт, пользуясь захлестнувшей издательства “свободой” слова, написал документальную повесть «Чёрные камни» — о своей юности, о воронежской подпольной организации, из-за которой угодил на каторгу. В художественном смысле произведение, по-моему, оказалось несравненно слабее его лирического творчества. По-видимому, неудача крылась в самом замысле: свести окончательные счёты с минувшей эпохой. Большинству своих персонажей автор оставил имена и фамилии реальных людей, товарищей по несчастью. А многие из них в те годы были ещё живы. И вот из Воронежа пошли возмущённые письма от бывших “подельников” Жигулина об искажении действительных событий, о попрании исторической истины. И поэту пришлось расхлёбывать заваренную им кашу."
       Галина Владимировна Жданова, моя мать, рассказывает в мемуарах о знакомстве с Жигулиным так: "Это было в начале шестидесятых. Мы с  Игорем одевались в фойе ЦДЛ, собирались уже уходить. Подошел Жигулин и они поздоровались. Жигулин распахнул пиджак и показал свой лагерный номер, нашитый на внутренней поле, он начинался на 5... Жигулин сказал: «Подожди, Игорь, не уходи, надо выпить.» Игорь ответил, что он не при деньгах. Тогда Толя сказал: «Вон Корпачев идет. Сейчас!..» (Эдуард Корпачев — белорусский прозаик, очень талантливый и преуспевающий, - завсегдатай нашего дома, друг семьи.) Жигулин стал к нему лезть, задираться, ухватил Эдика за лацканы и так тряхнул, что у него из карманов посыпались деньги. Жданов кинулся разнимать их, потом мы помогли Корпачеву поднять и рассовать купюры по карманам и  поспешно удалились от стыда подальше.
     Жигулин рассказывал, как он славно жил на зоне. Как они задушили агента. Простыней. Он был самым настоящим уркой, паханом. Жить хорошо на зоне можно либо подлизываясь к ворам-авторитетам, либо сотрудничая с администрацией. Первый способ Жигулин применил в зоне, второй — на воле.»
     Еще эпизод из ее воспоминаний: «Жигулин был близок к помешательству на фоне алкоголизма.   Прибежал однажды к нам домой, попросил спрятать его от жены Ирины, которая уже вызвала санитаров, у нас дома. Врывается Ирина, в бигудях: «Где он?! Он меня топором хотел зарубить, а вы его прячете!»Тут же позвонила и вызвала скорую. Санитары приняли его ласково и увезли в психушку.»
       На фоне таких корифеев более старшего поколения, таких, как Луговской, Светлов, Яшин, Мартынов, Старшинов и многих других прекрасных  поэтов, он проигрывал  и не считался большим талантом.  Прошлв мода и его лагерные стихи перестали брать в печать. Просили новое, свежее. Ирина очень много хлопотала за него, бегала по инстанциям. И однажды она со слезами пришла в Правление СП СССР и заявила, что Жигулин умирает. Надо его издать... посмертно. И если бы не она, Толя  действительно умер. Но он воскрес.  А в "Ирине", стихотворении посвященном то ли своим отсроченным похоронам, то ли своей жене – кстати, единственному другу, у поэта даже перед смертью не находится теплых слов.
...Издалека, из тьмы безгласной,
Где свет качается в окне,
Твой лик печальный и неясный
На миг приблизится ко мне.
Уже без вздоха и без мысли
Увижу я сквозь боль и смерть
Лицо, которое при жизни
Так и не смог я рассмотреть. 
1967

    Второе стихотворение с таким же названием «Ирина» Жигулин напишет позже, и будут, наконец-то, в них слова запоздалой благодарности: «Она одна меня поймёт.» Далее - три пафосные, но технически слабые строфы, с банальной рифмовкой: лиру-миру, сказке-краски, - о том, что поэт должен еще успеть воспеть своих умерших друзей и сомнение в том, что рукописи не горят. И - финал, который мог бы стать отдельным стихотворением, без «я-мне-моё» Жигулина, просто повсвящение жене.
Мой верный друг - моя жена. Хоть верьте, хоть не верьте -
Она до смерти мне нужна, И даже после смерти. 
Она простит мои грехи, Развеет боль сомнений
И сохранит черновики Моих стихотворений.
    Любовная лирика не для Жигулина. За весь писательский путь наберется едва ли горсточка стихотворений о любви. «Марта, Марта! Весеннее имя. Золотые сережки берез.» - воскликнул  он то ли к женщине обращаясь, то ли призывая весну и снова погрузился в свои рефлексии обиженного. Увы, так мы и не увидим ни сильного чувства в этом стихотворении, ни ярких женских образов в других стихах. Нет ни одного четкого портрета любимой ли, родственницы ли... В стихотворении о крещении мелькнет и пропадет его крестная - «девчонка пятнадцати лет», да в другом стихотворении – латышка, с которой поэт поделился хлебом. Все.
    Толи Жданов. Воспел: девочку, девушку, женщину, мать, старуху... Моё любимое вот это:
Пусть женщина уснёт –
И на лице усталом
Проступят полудетские черты.
Её ль вина, что рано взрослой стала
От горечи, от стирки, от плиты?
Пусть женщина уснёт –
И будет только море
И только солнце,  вставшее на треть:
Над бездной,
На песчаном косогоре
Стоит она –  и хочет полететь.
И, замирая, вздрагивает сердце
И падает, как чайка,
                по кривой.
О, как легко на воздух опереться
И руки распластать над синевой!
Пусть женщина уснёт –
И вдруг ослабнут путы, -
Она так долго наяву спала!
Пусть возвратится на одну минуту
Туда, где настоящею была.
                1960

     Стихотворение «Пой мне, Сольвейг», написанное  в 1963 посвященное жене, Гале Лебедевой, моей матери. Жданов написал его в армии. Было это так. Он служил под Архангельском и на Новый год жена по его просьбе спела ему,  своему Перу, «Песню Сольвейг» Грига по телефону.
Пой мне, Сольвейг, над снегами беспредельными,
Вечерами, у каминного огня, -
Даль такая – ни упряжками оленьими,
Ни на лыжах не добраться до меня.
Пой мне, Сольвейг!
Пой о прошлом,
Пой, пожалуйста,
Словно снежный, небывалый соловей.
Пой мне, Сольвейг!
Пой не громко и не жалостно, –
Искры инея по комнате развей.
Пой мне ветром, проводами напряженными
Через белые пространства и пургу.
Моя дальняя,
Моя несбереженная -
Ни забыться, ни заплакать не могу.
Вспомни, Сольвейг, -
Я боялся откровенности,
Говорил слова какие-то не те…
Как тоскую я теперь
По женской верности
И по снежной,   нестерпимой чистоте.
Пой мне, Сольвейг….
     Он женщин боготворил, не смотря на то, что: «У женщин все наоборот, У них ни логики, ни лада: И полдень — мрак, И омут — брод, И зной — вечерняя прохлада.» и даже: «В синей сини, в самой ранней рани, Я тебя, убогая, люблю...»
      Влюблен Жданов был постоянно, терпел и смирялся в поражениях на любовном фронте, потому, что женщина — «... она права непоправимой правотою.» А женщины боготворили в ответ Жданова  и он писал новые стихи, в которых:
 «И женщина сквозь пламя улыбалась,
И помнить не хотела ничего,
И время не текло и не кончалось,
 А может, просто не было его...».
     Героини его стихов пришли из разных эпох. Это и дочка начальника геологической экспедиции Иринка. Замечателен насмешливый геолог. Яркий эпитет, раскрывающий неоднозначные отношегия героев.Какая мастерская инструментовка – зеркальная аллитерация сок-кос, дисонанс на «о» в строфе о воспминании Иринки делает его незабываемым, абсолютным, а анафоричные «вспомнишь» звучат как заклининие: «Маленькую, светлую, смешную, /
С полными карманами конфет, /Я тебя как взрослую ревную,/Девочку одиннадцати лет.../...Станешь взрослой, девочка-девчонка, /Годы удивительно быстры, /Вспомнишь торопливую Эльконку/И мои высокие костры, /Вспомнишь ветер в кронах полуголых, /Неба остывающий металл, /Вспомнишь, как насмешливый геолог, /Светляков тебе насобирал.»; А Натали из стихов о Пушкине «Опала»? Все сказано просто до прозаичности. Просто и точно: паронимическое усилние  пареллелизмом «ничьей»-«ничьим», перекликаясь с арабским профилем, подчеркивают предпочтение героини Пушкина всем остальным: «Смешные! Что они хлопочут? /Какая чудится беда? /Ничьей любви она не хочет, /Ничьим вниманьем не горда./ Зачем ей сводчатая зала /И блеск парадных эполет?/ Её проводит после бала/С арабским профилем поэт...».Это «чу!» - передает злоязыкую атмосеру сплетни вокруг нее. Игорь Жданов реабелитирует Натали, и аллитерацией на «ч» как бы чеканит очевидное,  расставля точки над «и» в этой детективной даме.
      А старухи! Какие прекрасные старухи у Жданова!
 «И в облака смотрела гневно, /Привстав с колючего жнивья, /Моя Любовь Варфоломевна, - /Святая бабушка моя.» Звуковые повторы ла-ла-лю, как звуки колыбельной. Это не случайно, ведь, бабка заменила  маленькому Игорю мать...      А вот еще замечательные старухи, «Поморские матери»: «..В Архангельске который год подряд/ Ждут матери погибших мореходов.Знать, время их обходит стороной - /Сидят себе, черны и тугоухи, У пристани над Северной Двиной/Дремучие столетние старухи./ На их салопах черная тесьма/Потерлась и от времени поблёкла, -/Старухи входят в старые дома, /Глядят сквозь замороженные стекла...» Фоника этих стихов, держащаяся на самых бесцветных, шипящих звуках с-т-р передают душевное состояние этих женщин, выплакавших глаза. Соетания ста-сто подчеркивают их старость, х-р-т  озвучивают их речь и простуженность. Внутренняя форма стихотворения намного шире просто  его слов. Звукопись рисует, и в воображении архангельские женщины – вечный мистический образ ожидания сыновей с поля боя, с войны, из вообще похода.
       Жданов слагал оды  в честь женщин:
«О женщины! /Какая власть дана /Вам царствовать,повелевать и править. /
Тысячелетья в вашу честь и память /Бокалы осушаются до дна. /Льняные косы, /                свадебный наряд, /Грудь девушки / и матери морщины - /Тысячелетья   воины-мужчины, /Смущаясь и грустя, / боготворят...»
     А кто еще так воспел увядающую красоту женщины?
«Стареющие женщины!/Привет вам!/Зачем, себя и внуков не щадя,
Как деревца, расхристанные ветром,/Стоите на осенних площадях?
Так сказка про сороку – белобоку/Во все века одна для малышей –
Ровесницы Есенина и Блока,/Все те же вам туманы по душе.
Что вам осталось?/Нянчить внуков либо/Чулок вязать,поглядывать в окно.
Спасибо, жизнь!/За все тебе спасибо –/За трудный хлеб и честное вино.
Спасибо, жизнь, /За все твои уроки,/За молодость на стыке двух веков,
За Петербург,/За выцветшие строки/Классически – возвышенных стихов…
   II
Прохожий посмотрит украдкой,/Несмело пойдет по пятам:/Откуда такая повадка/У этих стареющих дам?/Откуда такое величье/И чем привлекательны, /чем,/Их букли, их профили птичьи/И шляпки старинных систем?/Как в море далекая суша/Смущает матросские сны,/Им снова врываются в души/Предчувствия давней весны./Там Саша страдает над словом –/Бессонный ее адъютант,/Над белыми буклями снова/Парит гимназический  бант./Ей странно и зябко до дрожи/Под шубкой ее меховой, -
Там запросто ходит Сережа/Пречистенкой и Моховой…
Обычен, как дачное лето,/Желанный и памятный сон;
Смешение мрака и света,/Смещение вех и времен.»
    Жигулин же относился к женщинам иначе. Цинично, сухо, с опаской. Читаем в стихотворении «Цветы сажают в торф»: «...Я выдумал тебя и сам свой бред разрушу. /Не чайка ты - сова с провалом хищных глаз. / Как ядовитый торф, ты мне сжигала душу.  /Последний уголёк, по счастью, не погас.  /И пусть была тоска, пусть был обман недолог, /Пусть ты на третий день пришла ко мне сама. /Но как я мог не знать - ведь всё-таки биолог! -/ Особенности трав и птичьего ума?! / Забуду нав»сегда - не больно и не жалко -/И все свои стихи, и все твои слова...»    Совершенно не держит удар поэт и  не не стесняется своей слабости. А сколько злобы...
  Еще два одноименных, но таких разных по настроению стихотворения.У Жданова -  чувство юмора.                У Жигулина -  грустная усмешка:
 ГАДАНЬЕ
Вечерело,
Сыро стало,
Прознобило до костей.
Ты монистами блистала
Над раскладом всех мастей: -
«Если ты – король бубновый,-
Дай –ка волос погляжу,-
Значит завтра будешь с новой
На свиданке, на пляжу.
Ну а коли ты – червонный,
Растолстеешь, дурачок!
От тебя, не то чтоб жены,
Все собаки – наутёк.
Если все-таки, трефовый,
Что надежней для семьи,
Строй мне терем, строй тесовый,
Ленту девичью сыми.
Если есть в тебе основа,
Я готова...
                Иль не рад?»
- Может, я – король виновый?
Извиняюсь, виноват...-
Черный цвет-большое благо,
Слава Богу – пронесло!
От решительного шага
Суеверие спасло. ГАДАНИЕ
 
Смешное древнее искусство,
Пустая вера в чудеса!..
В мою ладонь ты смотришь грустно.
А я смотрю в твои глаза.

И в них, печальных и усталых,
Сквозь пелену былых обид
Лукавства маленький хрусталик
Легко и весело дрожит...

Гадай, пожалуйста. Вот руки.
Судьбу неясную зови.
Смотри, как линия разлуки
Подходит к линии любви.

       Разница в настроении, интонациях стихотворений: первое полно веселья и задора, второе меланхолии и печали. Не плохо жигулинское стихотворение заканчивается, Но... линии разлуки нет, он ее выдумал. Ну, и хорошо.. Дальше.
      «Гаданье» Жданова – шутка, стилизация устного народного творчества, что видно по использованию просторечной разговорной лексики: «вечерело», «дай-ка », «на свиданке», «ну а коли», «дурачок», «наутёк», «сыми», «иль», «извиняюсь», «пронесло». «Гадание» Жигулина грустное. Оно о расставании или о последней попытке примирения. В этой двойственности красота, момент истины. Глаза его подруги печальны и усталы, но надежда есть, пока «легко и весело», хоть и через «пелену былых обид» дрожит... Во этот «хрусталик» все портит, выкидывает сострадающее внимание читателя из поэтического настроения, потому, что уж очень эта деталь  поэтическая – анатомична. Это не метафора. Это ляп. Дрожащий хрусталик мне видится на конце пинцета офтальмолога. И руки-разлуки – уж очень избитая рифма.Штамп.
 Теперь сравним, как поэты понимают поэзию как явление.

Игорь Жданов      
               
...Поэзия - Сплав радости и гнева,
Отливки строф, поставленные в ряд,-
Они еще белы от перегрева
И, как аккумуляторы,
                искрят
Наградой ли поэтов отмечают,
Венчают ли,
Гогочут ли, гоня,-
Они молчат –
Лишь сердце отвечает
На каждый камень
Высверком огня.

Анатолий Жигулин

 Поэзия не спорт, поэзия - душа!
 Прочнее нет на свете аксиомы.
 В поэзии не стоят ни гроша
 Боксёрские и прочие приёмы.
 Поэзия не бег, не вольная борьба.
 Поэзия - сомненье и тревога.
 Поэзия - надежда и судьба.
 Поэзия, как говорят, - от бога.
 Ей тесен мир условной бахромы
 И вздохов у замёрзшего оконца...   
 Поэзия - она живёт, как мы. 
Она не может без любви и солнца!
 
     Проведенные Жигулиным в этом стихотворении  параллели со спортом случайны. В.В. Маяковский сазал: «Изводишь единого слова ради тысячи слов словесной руды». Спорт – это тяжелый труд, поэзия это и вдохновение и каторжная работа по отделке звука, слова, рифмы, строки, мысли. И именно в боксе, как и в поэзии есть точный удар, удивительно, как поэт этого не понимает.И что это за «мир условной бахромы»? Автор приплел ее исключительно для рифмы. Совершенно напрасно он считает, что поэзии чужд мир «вздохов у замёрзшего оконца». Да этот образ пришел а русскую поэзию из фольклора! Пожалуй, нет ни одной песни о любви и расставании, где не мелькнуло бы милое русскому сердцу окно, окошко.
    УАлександра Сергеевича Пушкина в «Зимнем утре», он говорит своей красавице: «А нынче – посмотри в окно...». Для Сергея Есенина изба – целый мир и сквозной образ – окно. Окно от слово «око», это око в мир поэта, через него он наблюдает и осмысливает жизосмысливает жизнь:
«Я смотрел из окошка на синий платок...
В пряже солнечных дней время выткало нить...
Мимо окон тебя понесли хоронить». У  Цветаевой: «Вот опть окно, Где опять не спят...» Жигулин не прав.
        Далее поэт философствует: «Поэзия – она живет как мы». Кого конкретно он имеет в виду? Себя? Это вряд ли. «Она не может без любви и солнца» - эта строка отсылает нас прямо к В.В. Маяковскому: «Вот лозунг мой - и солнца».
Это стихотворение Анатолия Жигулина – самопородия. Оно не может стоять в ряду стихов не единожды премированного, возведенного в ранг одного из лучших русских поэтов.