Длиною в жизнь, воспоминания. 1, 2

     1.ДОМ ОТДЫХА
    И вот мы в поезде. Полученный чемодан  - в сетке над нами. Вагончик маленький, народу немного, в основном местные жители. Только какая-то супружеская пара городского вида. Потом оказывается, что едут в тот же дом отдыха, что и мы. Паровозик игрушечный, я его вижу из окна, когда поезд изгибается резко при повороте дороги. Паровозик пыхтит с натугой, как бы из последних сил, покрикивает высоким детским голоском. Что с него возьмёшь? – Кукушка (так его все называют). Ползём медленно. Разглядываю бедные полустанки, а в основном  - лес, лес, лес.

     Наконец, приезжаем в Солотчу. Я её не запомнила. А вот дом отдыха в старых красивых деревянных дачах помню отчётливо. Нас поселили в одной из дач в большой, светлой комнате в два окна.          

     Кругом лес, много елей, сосен. Неподалёку небольшое озеро – старица реки Оки. Будет тепло, можно будет купаться, берега озера песчаные. А пока прохладно, хоть и ясно. Приходится надевать свитер, а иногда и демисезонное пальто. Зато много гуляем в лесу, на лугу. Луг заливной, трава по пояс. Много разных цветов: розовые и белые кашки -  клевер, глазастые ромашки, жёлтые лютики, высокие фиолетово-розовые метёлки иван-чая. На лугу ветер прохладный, а в лесу теплее, пахнет прелью, молодой листвой, хвоей. Но для второй половины июня холодновато, купаться не удаётся.               
    Наконец-то потеплело. В воскресенье 22 июня идём на прогулку по окрестностям. Идут многие. Я с мальчишками ношусь босиком по тёплому песку возле старицы. Это бывшее русло Оки. Собираем пустые раковины беззубки. Раковины красивые, переливаются перламутром. Все рады первым тёплым дням. Вода ещё холодная, но взрослые и некоторые мальчишки уже купаются. Приходит местный гармонист. Песни, танцы на светлой чистой лужайке возле воды.
   
      2.ВОЙНА
     Возвращаемся в дом отдыха к обеду. Приходит кто-то из обслуживающего персонала, приглашает всех после обеда собраться в клубе. Ничего не объясняет. Начинаются перешёптывания, слухи. Настроение у всех падает. Через час узнаём: война. Гитлеровские войска перешли в наступлении по всей линии западной границы. Вражеские самолёты бомбили многие города. Мама ахает: Шура с детьми в двух километрах от границы. Как там они?

     Нам сообщают, что в первую очередь отправляют мобилизованных. В стране объявлена мобилизация всех военнообязанных граждан 1905-1918 года рождения. Они обязаны срочно явиться по месту приписки в свои военкоматы. Им выдают документы. В тот же вечер их отправляют спецпоездом.

      А мы ещё неделю живём в Солотче. Мама отправляет папе телеграмму, что нас задерживают. Пассажирские кукушки не ходят. Поезда идут с какими-то военными грузами. Все нервничают. Наконец, и нам присылают поезд и вывозят в Рязань.
      
      Город и вокзал не узнать. Прошла неделя с начала войны. Немцы наступают. Уже сдан Минск. На вокзале: на скамьях в зале, просто на полу в переходах – люди. Здесь в основном женщины и дети, совсем дряхлые старики. Люди разговаривают, едят на ходу что придётся, плачут, кричат, ругаются. Продираемся сквозь человеческий поток в кассовый  зал. Там столпотворение. Мама не может пробиться к кассе. Меня оставлять боится: не потеряться бы в этом людском месиве. Наконец, узнаём, что есть касса для москвичей, возвращающихся домой. Идём туда. По маминому паспорту получаем билет до Москвы. Едем дневным поездом. Вагоны набиты под завязку. Негде не только лежать, но и сидеть. В вагоне в основном беженцы. Рассказывают ужасы. Как бежали без вещей, схватив на руки малолетних детей, как налетали гитлеровцы, совершенно безнаказанно расстреливали беззащитных стариков, детей и женщин. Плакали, причитали: а где же наши самолёты? Ни одного за весь страшный путь. Многие потеряли близких. Так убиты и измучены виденным и пережитым, - даже плакать некоторые не могут. Какой-то пожилой мужчина уступил нам место, сам присел на корточки в проходе вагона.

      Наконец, доехали. Вечер уже поздний. Папа встречает на перроне (мама телеграфировала ему о поезде). Папа несёт чемодан и рассказывает маме новости. Я плетусь за руку с мамой из последних сил. Встали сегодня рано. Из Солотчи выехали в пять утра. Потом весь день в поезде. Я сидела на руках у мамы. Другого места не было. Уснуть от духоты и шума было невозможно. Московский вокзал похож, как две капли воды, на рязанский. Еле продрались сквозь толпу к выходу в город.
Наконец дома. Но и дом совсем не тот, что был. Окна по предписанию властей, как все москвичи, папа заклеил полосками ткани. Это для того, чтобы при обстрелах и налётах стёкла, вылетев от удара, не поранили людей. Говорят, помогает это мало, но ничего не попишешь -  требуется. В городе уже затемнение. Окно завешено старым байковым одеялом. Папа поправляет сбоку, чтоб не было щелей, а то лучик света прорвётся на улицу. Дворник несколько раз выходит, обходя дом и проверяя, не видно ли где светящейся щели. Тогда поднимается, звонит в квартиру: затемнитесь,  придёт военный патруль, увидит, может и арестовать хозяев. Всё это не радует.

     Папа рассказывает, что был у Шуры. Она на днях приехала с детьми. Волнуется за Диму. Он был на границе. О нём ничего не известно: ни писем, ни звонков. Дядя Дима, видимо, уже 21-го июня узнал, что завтра война. Но жене не говорил. В стране последние дни в печати была шумиха, что разговоры о войне с немцами – провокация. Даже кой-кого арестовали за распространение "ложных слухов". Дима сказал, что у них начинаются срочные манёвры. Семьям быть на территории части запрещено. Шуре срочно нужно ехать к поезду, чтобы вернуться в Москву. Тётя Шура не хотела ехать так неожиданно. Хотела подождать несколько дней. Но Дима, человек военный, приказы начальства привык исполнять. Машина уже стояла у дверей. Срочно побросали кое-какие вещи в чемодан и уехали. Дима провожать не мог: служба. Поручил своему шофёру посадить семью в поезд и срочно возвращаться в часть.
 
     До железной дороги было не близко. Вечером сели на станции в киевский поезд. Уже на рассвете 22-го прибыли на киевский вокзал. Поезд шёл до Москвы, но на дальних путях должен был простоять в Киеве час. Дети спали. Тётя Шура пошла на вокзал за кипятком. Раньше на больших станциях всегда можно было набрать кипятку из специального крана. Кран был довольно далеко. Тётя Шура перешла несколько путей, добралась до платформы, набрала воды в чайник и собралась обратно. И в это время – начался налёт на Киев. Больше всего досталось вокзалу. Взрывы. Гром. Пыль и летящие обломки. Бросила тётя Шура чайник, кинулась к своему поезду: там дети в этом ужасе одни. Бежит, падает, кругом всё горит. Добралась к вагону. Слава Богу! Вагон цел. Дети прижались друг к другу, ревут в голос. Вытащила детей. А соседний вагон разбит. В их поезд попала бомба. Еле добрались в город. Чудом уцелели. На следующий день удалось выехать другим поездом в Москву. Сейчас живёт у своего брата. Он замдиректора завода «Шарикоподшипник», их завод в июле эвакуируется на Урал. Собирается ехать с его семьёй.

       А мои родители решили, что уйдут на фронт. Оба. Мама собиралась на курсы медсестёр. А меня хотели отправить с семьёй тёти Нины и её заводом в Барнаул.