Длиною в жизнь, воспоминания. 4, 5

       4.ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
   Родители работают всю ночь, потом ещё раз перебирают и уже окончательно  запирают чемоданы, стягивают скатки постелей. Наскоро принимают душ, чтобы взбодриться. Мама наклоняется ко мне. С её волос ещё капает вода, и я просыпаюсь. Чуть светает. Три часа. Быстро пьём чай. Сносим вниз вещи. Приходят проститься и напоследок помочь  Альперты. Володька-то спит, а дядя Айзик и тётя Лиза помогают спускать вниз вещи (лифта в доме нет). Исаак Григорьевич обнимается с отцом. Он сам призван в армию, на днях уезжает в свою часть . Тётя Лиза плачет. Мама крепится. 
       5.ОТЪЕЗД
     Во дворе гудит машина. Без четверти четыре. В ней много папиных сослуживцев с вещами. Наскоро забрасывают вещи. Машина уезжает, а мы, ещё раз простившись с соседями, идём к метро. Очень торопимся. Метро только открыли, народу мало. Спускаемся вниз. С грустью гляжу на знакомую станцию. Едем на вокзал. Там долго идём по каким-то запасным путям. Это вдоль дороги не меньше километра от самогО вокзала. Но теперь не торопимся. Папе уже сказали, что поезд уйдёт не в пять, а позже. Во сколько, точно не знает никто. Вещи только что привезли, грузят в вагон. Папа находит и собирает наши узлы и чемоданы. Вещи тяжёлые. В одну из скаток с одеждой закатана швейная машина «Зингер». Мама её отвинтила от станка. Теперь она ручная, а не ножная. Станок тяжёлый. Его оставили в Москве. Замначальника главка Быковский едет в одном вагоне с нами. Он обещает помочь маме с вещами, когда приедем в Киров.

      Вагон большой, товарный, его почему-то называют «телячьим». Не понимаю: вагон огромный, сюда высоких коней можно свободно заводить, не то что телят. Двойные низкие нары. Оконце под потолком, узенькое и забрано крупной решёткой, без стекла. Нас устраивают на первых нарах. Над ними низко вторые нары. Можно только лежать. Даже сесть толком нельзя. Наверху мужчины и мальчишки, кто постарше, и может залезть на эту немалую высоту. Кое-кто, боясь влезать на нары, устраивается на полу. Много детей и женщин, несколько старушек. Мужчин немного. В основном немолодые.

      Поезд пока стоит. Солнце высоко, начинает сильно пригревать, вагон постепенно накаляется. Кто-то сидит в вагоне, свесив вниз ноги из широченных раздвижных дверей. Другие спустились на откос, толкутся у вагона. Вдруг гудит сирена тревоги. Приходит военный. Предлагает всем уйти в сторону от железной дороги, в щель, вырытую метрах в ста от путей. Остаются двое взрослых сторожить вещи. Все спускаются с насыпи к щели. Она недостроена. Рядом свалены брёвна наката, но к его монтажу и не приступали. Щель довольно глубокая, больше роста взрослого мужчины, спускаемся в неё по прорытым в земле ступеням. От прямого попадания она никого не спасёт, но от осколков может защитить. Стоим рядом с папой и смотрим в небо. Небо чистое, безоблачное. И в этой мирной чистоте какой-то странный маленький самолётик. Издали он кажется безобидным, почти прозрачным, похожим на насекомого. Папа определяет: рама. Этот бомбить не будет. У него и бомб нет. Он разведчик. Сейчас фотографирует, сообщает своим координаты. Вокзальные зенитки ведут огонь. Разрывы как большие белые цветы вспухают в прозрачном воздухе. Но самолётик так высоко, что разрывы не достают его. Он улетает. Теперь жди других, - бомбардировщиков. 

     Едва  прозвучал отбой тревоги, громко объявляют срочную посадку. Бежим к вагону. Папа наскоро прощается, забрасывает меня в вагон, помогает влезть маме. Паровоз уже пыхтит под парами, вот прицепляют ещё один паровоз, длинный  состав дёргается и быстро набирает скорость. Все машут у дверей, кто-то плачет. Вагон вздрагивает на стрелках железнодорожного узла, но через несколько минут начинает ровно стучать. И вдруг звучит длинный прощальный гудок. Все вздрагивают. Через минуту снова сигнал тревоги, но это уже далеко сзади. Слышны разрывы зениток. Налёт. Но нас на вокзале уже нет. Проскакиваем небольшой городишко. Теперь я знаю, что это был Железнодорожный.  Тогда он был много меньше. Поезд идёт ровно, на хорошей скорости.
       В ДОРОГЕ
    Едем очень быстро. Не зря же нас везут два паровоза. Все крупные и мелкие станции проскакиваем – только особый стук на стрелках. Взрослые говорят, что нам дали «зелёную улицу». Во Владимире второй паровоз отцепляют. Он маневрирует около нас, пыхтя и выпуская клубы белого дыма, потом уходит по соседней ветке. Наш локомотив тоже отцепляется, идёт набрать воды. Из дверей вагона видно, как это делают. Мужчины помоложе спрыгивают, разминаются. Но остальные боятся: влезть в высокий вагон непросто. Вскоре паровоз занял своё место, гремят сцепления, пробегает группка железнодорожников – сцепщиков, проверяя буксы вагонных колёс – и мы медленно трогаемся. Мимо нас на скорости проходит поезд: сплошные закрытые плотно грузовые вагоны,  на платформах какие-то большие то ли машины, то ли станки, накрытые брезентом. Рядом охрана с оружием. Это их мы дожидались и теперь пропускаем вперёд. Следом и наш длинный состав выбирается из стыков стрелок на основной путь. Ещё минут 10 едем не торопясь. Выглядываю – вот он, светофор. Загорается яркий зелёный глаз. Вагон сразу дёргает. Мы резко увеличили скорость. Хоть и с одним теперь паровозом, идём резво. Мелькают близкие к пути берёзки, ёлки, потихоньку сливаясь в пёструю стену. Я задрёмываю.

      Постепенно налаживается скудный быт. Кто спит, кто читает, кто глядит в широкую дверь. Мамы и бабушки кормят малышей. Женшина укачивает совсем уж маленького. Его пелёнки развиваются на ветру: кто-то успел привязать верёвку между сторонами двери. Мальчишки подрались на верхних нарах. Мужчина на них прикрикнул. А мы едем и едем.

      Мама кормит меня обедом. Она навертела кучу котлет. И когда успела? Всю ночь не спала. В термосе есть сладкий чай. В бутылке – вода. Рядом тоже обедают, угощают друг друга. Многие знакомы давно. К маме приглядываются, что за птица? Папу-то все знают. Скоро и мы чувствуем себя своими в коллективе. Все перезнакомились. Девочек моего возраста нет, только старше или очень моложе. Почему-то в основном мальчишки. Играть особо не во что. Вижу, как мальчишка достаёт коробку с хальмой. Это игра, немножко похожая на шашки. У меня такая есть дома. – Будешь? – Я киваю.

      Уже под вечер заправляемся на маленькой станции. Предупреждают: стоим не больше 10 минут, от вагонов не отходить.. Взрослые бегут в туалет. Для младших в вагоне оборудовали ведро, угол завесили рваной плащ-палаткой. Все рано угомонились. Многим предшествующую ночь не удалось поспать ни минуты. Я сплю «без задних ног», как в таких случаях говорил папа. Проснулась – уже утро, солнце ярко светит. В первый момент не могу понять, где я. Горький я, оказывается проспала.

      Теперь нас везёт старый маломощный паровоз, даже пыхтит натужно, словно инвалид. Едем медленно, часто на полустанках  и  разъездах  пропускаем составы с грузами – это везут в Киров оборудование заводов. А навстречу тоже тяжёлые составы. Пассажирских почти нет – мелькают платформы с прикрытыми брезентом пушками, машинами, ещё каким-то вооружением, грузовые вагоны. Из открытых дверей теплушек видны совсем молодые лица солдат. Вот состав, в котором, видимо, только что призванные ребята, им даже форму ещё не выдали. Среди штатских рубах, пиджаков, рабочих тужурок мелькают люди в форме – командиры из группы сопровождения. Ходят разговоры, что вечером прибудем в Киров. Но ещё раз приходится ночевать в нашем эшелоне.

     На рассвете подъезжаем к месту назначения. Взрослым не до сна. В тревожной атмосфере ожидания нового не спится и ребятишкам. Но мы ещё долго стоим где-то на дальних путях, пока не освобождается место. Большой железнодорожный узел. Десятки путей и поездов. Вон почти рядом с нами идёт погрузка лошадей. Их вводят по широким помостам. Некоторые кони упираются, взбрыкивают, тревожно ржут. А далеко в стороне сгружают какие-то огромные агрегаты. Там два крана стоят на соседних путях, с натугой поворачивая длинные шеи стрел.