Дело о пропавших мокасинах

Как только отец Игорь вошел в подъезд, его оглушили крики, раздававшиеся, судя по всему, с его этажа. Он посмотрел вверх. Так и есть — дверь квартиры распахнута, и из нее доносится прокуренный бас тети Пупси:

— Совсем офигели, да? Думаете, раз бабка старая да одинокая, так за нее и заступиться некому?! Порву!.. — крик перешел в визг и затем в какое-то утробное рычание.

Отец Игорь подобрал полы подрясника и, перепрыгивая через две ступеньки, мгновенно достиг лестничной площадки второго этажа. Не замедляя шаг, он влетел в открытую дверь коммунальной квартиры № 18. В просторном длинном коридоре шестикомнатной квартиры, похоже, столпились все ее обитатели, которые в этот ласковый субботний вечер не нашли занятия лучше, чем громко и вразнобой пошуметь. И вот сейчас эти милые, но странные люди тусовались в коридоре, самозабвенно орали, размахивая кто просто руками, а кто различными зажатыми в них предметами: полотенцем, кастрюлькой и даже феном.

Последним манипулировала стокилограммовая Пупся, оттесняя к сортиру незнакомого молодого человека приятной наружности, но с неприятным выражением лица. Молодой человек обладал мускулистым торсом с хорошо прорисованным рельефом мышц, который не скрывала модная сетчатая переливающаяся майка, на ногах же имел только изумительные полосатые носочки — желто-голубые, и ничего более.

Рядом с ним топтались дядя Миша и тетя Ария Гамузовы, бережно поддерживая за локотки бабушку Цилю. Кастрюлька в бабушкиной руке ходила ходуном, и она обводила всех скорбным взглядом, периодически закатывая глаза и оседая на руках Гамузовых. Видно было, что ей нехорошо.

В дверном проеме своей комнаты стояла Надька. На залитом ярким электрическим светом фоне ее точеная фигурка, обтянутая легким сарафанчиком, смотрелась особенно эффектно. Отец Игорь отвел глаза и тут же увидел свою драгоценную половину, любимую супругу и бывшую одноклассницу матушку Лёлю Родионову, в девичестве Цветкову.

Матушка Лёля, стоя на подступах к кухне, оживленно беседовала с тетей Зиной, время от времени взмахивая полотенцем на ее сына Вовку и делая при этом свирепое лицо. Долговязый Вовка с невозмутимой миной уворачивался от Лёлиного полотенца. Сам же недобро косился на неопознанного обладателя дивных носочков, прижатого тетей Пупсей к двери уборной.

Заметив отца Игоря, все загалдели еще громче и потянулись к нему, как голодные гуси к кормушке. Было заметно, что 24-летний священник в авторитете у здешних обитателей. Отец Игорь, несмотря на нежный возраст, был человеком искушенным во многих жизненных вопросах, так как уже целых полгода служил третьим иереем в храме Всех святых в Нарыбине, регулярно совершал Таинство Исповеди и даже имел двух духовных чад.

Лицом отец Игорь был строг, но светел, волосы у него были темно-руcые, гладкие, собранные сзади в аккуратный хвостик и перехваченные аптечной резинкой, глаза серые с коричневыми крапинками. Носил также очень шедшую ему небольшую бородку и очки в модной оправе с дымчатыми стеклами. Больше всего на свете любил христианскую веру, супругу Лёлю и кислые щи со свиным хрящиком, за что был нередко угнетаем матушкой, презиравшей плебейские вкусы.

— Братья и сестры! Успокойтесь и держите себя в руках, не превышайте эмоциональный фон. Матушка, расскажи, что тут случилось? — у отца Игоря был хороший баритон, он даже любил петь в церковном хоре, когда бывал свободен от службы.

— Батюшка, у нас ЧП…

— Это я уже понял, докладывай по существу.

— Докладываю, — по-военному четко отрапортовала матушка Лёля. — К Надежде пришел вот этот, не знаю, как зовут… — матушка махнула полотенцем в сторону сортира, откуда донеслось сдавленное:

— Виталик.

— А когда стал уходить, оказалось, что ботинок нет. Он говорит, что его ботинки кто-то из нас украл, бред какой-то. — Молодая матушка умела быть лаконичной.

— А куда ж они делись?! Украли, ясен пень! Ботинки!.. не ботинки, а мокасины от дольчегабана, 300 баксов, кожа натуральная, североамериканский олень, все дела… — приглушенный голос шел прямо из подмышки тети Пупси.

Пупся взяла Виталика в жесткий клинч и теперь стояла, одной рукой упершись в дверной косяк уборной, а другой прижимая голову потерпевшего к своему пышному боку. Пупсей ее называл бывший муж, ныне покойный, Царствие ему Небесное, за блондинистые волосы, голубые глаза и пристрастие к ярко-розовой губной помаде и люрексовым кофточкам, что делало ее похожей на огромную куклу Барби. Пупся была очень большой женщиной и очень доброй. Но после смерти мужа, вследствие депрессии, впала в загул с запоем, который закончился курсом лечения в психиатрической лечебнице. После больницы ее поведение изменилось. Если раньше оно было добродушно-улыбчиво-пофигистским, то теперь в нем появились нотки агрессии, и любое Пупсино огорчение выливалось в неукротимое стремление к наведению справедливости на всей планете, вплоть до рукоприкладства с последующим тотальным уничтожением всего живого. А полностью развязывало ей руки наличие справки из психдиспансера.

Отец Игорь подошел к Пупсе и легонько похлопал ее по плечу:
— Виктория Валентиновна, я вас официально прошу, отпустите молодого человека на волю.

— Да он, гад, честных людей грязью обливает! Не позволю!.. — все еще на нервных нотках прокричала тетя Пупся, неохотно выпуская голову Виталика из захвата. Виталик, поправляя смятую прическу огрызался:

— Я на вас и не говорил! Вы же к Надьке не заходили…

— А бабке-то твои говнодавы зачем?.. — Пупся, подперев бока, снова приняла угрожающую стойку.

— Тихо, тихо, брэк, не заводитесь снова, — отец Игорь разнял партнеров. — Вот что, пойдемте-ка все на кухню, и там спокойно поговорим.

На большой кухне места было много, и общие собрания квартиры предпочитали проводить здесь. Кухня, несмотря на величину, была уютной и чистой.  На окнах стояли цветы и висели опрятные занавески в красно-белую клетку, которые собственноручно сшила матушка Лёля. Двумя веселыми голубыми огоньками светилась большая черная газовая плита: на одной конфорке булькал борщ, его варила себе тетя Пупся на целую неделю, на другой постукивали друг о дружку в кастрюле две банки сгущенки — матушка Лёля собралась печь тортик. Из раковины приветливо выглядывал хвост недочищенного зеркального карпа, брошенного ею же ради скандала.

Все расселись по табуреткам и стульям, а потерпевший Виталик в жовто-блакитных носочках оказался не у дел и озирался в поисках сидячего места, стоя в центре кухни.

— Надежда, усадила бы  своего гостя, что он топчется тут как нищий на паперти, — отец Игорь с легкой улыбкой посмотрел на Надьку.

Надька Бельчанская, хоть и была оторва оторвой, но от скрытой насмешки отца Игоря впала в краску и поспешно ушла в свою комнату за стулом. Все молча (только матушка Лёля шептала что-то отцу Игорю в ухо) ждали, когда она вернется.

Надька — стройная красивая девушка неопределенного возраста, с хорошей фигуркой. В полумраке и со спины ее вообще можно принять за подростка. Большеглазая, с прямыми черными волосами, прямой челкой. Лишь пухлый рот в ярко-красной помаде говорил: смелее, восемнадцать мне уже есть.

Она принесла стул, Виталик сел, а отец Игорь открыл собрание:

— Так. Ситуация мне в целом понятна. Теперь пусть каждый выскажется по теме. Виталий, начинайте…

Из опроса потерпевших и свидетелей выяснилось вот что. Виталий пришел в гости к Надьке Бельчанской в 17 часов 55 минут и пробыл у нее до того самого момента, как обнаружил, что его новые туфли исчезли, то есть до 19.35. (Отец Игорь пришел домой примерно десятью минутами позже.) За время пребывания в комнате Надежды Бельчанской гость выпил четыре чашки чаю «ахмад» с сахаром и лимоном, съел полкило печенья «муравейник» и семь конфет «Белочка» — молодой организм, чо… Они посмотрели с хозяйкой телепередачу «Человек и закон» и прогноз погоды, а потом решили потанцевать под медленную музыку. Почти полтора часа без малого, что Надя с Виталиком пили чай и смотрели телевизор, туфли, бережно поставленные в комнате у двери, находились в поле зрения хозяина, но вот когда началась вторая часть марлезонского балета, бдительное око притупилось…

За все время — 1 час 40 минут — в комнате Надежды, побывали еще два человека: сначала Вовка Попов зашел пригласить ее в кино и получил отказ, потом бабушка Циля зашла попросить немножко сахарку, и сахарок безотказно был выдан. После ухода старушки и обнаружилась пропажа мужских туфель марки «Дольче и Габбана» стоимостью, как утверждал потерпевший, 10 тысяч рублей.

Приступили к прениям сторон. Первой взяла слово Надька. Она тряхнула челкой и гордо подняла голову. В карих глазах сверкнули искры.

— Знала бы, что такой придурок, на порог не пустила бы! Всю плешь проел своими ботинками: ой, дольчагабана… ой пятьсот баксов… ой ты смотри, какая кожа… И в нос мне совал, и щупать заставлял, сам чуть не лизал их… Ну, можно так с ума по обувке сходить, люди добрые?!

Люди добрые неодобрительно загудели, зацокали языками, принимая сторону Надьки. Обиженный Виталик вступился за свои чувства:

— Да я за них месяц пахал, подработку брал в цеху!.. Вы бы видели, какая кожа мягкая, маслянистая, а какие навороты на пряжечках — натуральная дольчегабана, не голимый Китай!..

Молодая матушка Лёля, будучи признанным знатоком светского этикета и поборником хорошего вкуса, решила внести замечания в ход дела:

 — Простите, Виталий, — тактично вступила она в разговор, — не могли бы вы уточнить, какая все-таки на вас обувь была. Кажется, говорили, мокасины?

— Мокасины самые настоящие, фирменные,  клянусь тринадцатой зарплатой!

— Не клянитесь! — подняв вверх указательный палец, предупредил отец Игорь. 

— Но если это были мокасины, почему вы сейчас в носках? — хитро сощурив глазик, спросила матушка.

— Не понял… — Виталик удивился.

— Мокасины принято носить на голую ногу, а вы в носках. Может, это были не мокасины, а может, их и вовсе не было? Может, мы имеем дело с какой-то тонкой мистификацией?.. — матушка многозначительно обвела взглядом внимательно слушающих соседей.

— Да не, Лёль, точно были, в ботинках он пришел,  коричневые такие лоферы*, всю плешь мне ими проел, зануда! — с горечью сказала Надька.

— Чо-оо??? На голую ногу… вы чо? Вот деревня… Новенькие фирменные мокасины на голую ногу? Ща-аас! — и Виталик показал матушке неприличный жест, стукнув себя по сгибу руки.

— Виталий! Так нельзя. Извинитесь, — негромко, но твердо осадил его отец Игорь.

— Извините, конечно, девушка, но стыдно за вас: не знаете, что носить обувь на голую ногу — некультурно. И мешает гигиене!..

Матушка фыркнула и спрятала лицо в ладошки.

Отец Игорь заключил:

— Если Виталий не оставлял обувь снаружи Надиной комнаты, а он не оставлял, если комната была закрыта… Надя, а дверь была открыта или закрыта на замок?

Тут случилось чудо — Надька опять покраснела.

— Дверь я лично закрыла на замок… Открыла только когда Володя пришел. И бабушке Циле.

— Ну что ж… В числе подозреваемых у нас остаются, если исключить хозяйку…

— Ее исключайте, она не могла, потому что находилась у меня в руках, — внес свое замечание Виталий.

Надька снова покраснела, а вместе с ней почему-то заалел Вовка Попов. А отец Игорь сурово сдвинул брови:

— Хорошо, получается, у нас двое подозреваемых: Владимир и Цецилия Марковна.

— Батюшка, ну ты не с дуба ли рухнул? Бабку нашу подозревать? — взревела грубоватая тетя Пупся.

— Не волнуйтесь, Виктория Валентиновна, мы разберемся, просто я выстраиваю логическую цепочку.

Пупся с обиженным лицом взяла со стола капустный лист и принялась его жевать. Батюшка продолжал:

— Итак, у нас двое подозреваемых. Будем разбираться с ними. Первым пришел Владимир и сразу же ушел…

— Отец Игорь! У меня Володька ни разу в жизни копейки брошенной не прикарманил, никогда ничего без спросу не брал, всегда — «мамочка, дай, пожалуйста»,  все знают, какой золотой ребенок, и на заводе его уважают, всегда премию дают, да вы все сами знаете, он даже врать не умеет, двадцать пять лет парню — никогда от него никто лживого слова не слышал, он и в детстве натерпелся из-за этого, вечно с пацанами разборки были… — заплакала, запричитала тетя Зина Попова.

Вовка с каменным лицом изучал пол.

Отец Игорь подошел к Зинаиде и стал утешать, гладя по волосам:

— Зинаида Сергеевна! Ну что вы, в самом деле, не надо, перестаньте, никто о Володе плохого не думает, но мы должны проверить все версии. Я сам прекрасно знаю, что Вова врать не умеет. До сих пор помню, как в восьмом классе нам всем из-за него тройку четвертную по поведению влепили: мы сорвать контрольную хотели, и все сговорились сказать, что биологичка на дом никакой подготовки не задавала, вроде как разыграть ее. Биологичка чуть с ума не сошла, думала, склероз начался, хорошо, Вовку спросила… Он один и сказал честно, что она домашнее задание задавала… — отец Игорь остановился перевести дух. Обстановка разряжалась. Соседи заулыбались, стали переговариваться. Но батюшка поднял вверх ладонь и продолжил: — Знаю я, и все знают, что не врет ваш Вовка никогда, теть Зин. И поэтому мы проведем тест. Вот сейчас, Володя, я тебе вопросы задавать буду, а ты на них ответишь — коротко и честно. Ты  готов?

— Спрашивай, жалко что ли…

— Ты заходил к Надежде сегодня между 18.00 и 19.30?

— Заходил.

— Туфли Виталия видел?

— Видел. И туфли видел, и Виталия этого… — Вова скрипнул зубами и покосился на Виталика.

— Ты брал его туфли?

— В каком смысле? В руки брал…

— Да он на них чуть не наступил, когда вошел. Взял и передвинул подальше, как порядочный человек, — пошла в защиту Надька.

— Я не об этом, Володя. Туфли ты украл? — прямо спросил отец Игорь.

Все притихли. Стало слышно, как булькают кастрюли на плите и звонко капает вода на недочищенного карпа. Вовка удивленно вскинул брови и посмотрел на всех чистым незамутненным взглядом:

— Нет, конечно. Нафига мне эти туфли? Вы гляньте на его ноги — это ж 39-й размер, максимум 40-й, а у меня — во! — он вытянул ногу и приподнял, чтобы все могли оценить здоровенную лапищу.

Тетя Зина облегченно всхлипнула и засмеялась:

— 44-й! А то и 45-й беру.

Виталик потерял к Вовке интерес, но надежды найти вора не утратил:

— А бабка! У бабки размер поди самое то будет. Где бабка, кстати?

Цецилии Марковны на кухне не было.

— В туалет, наверно, пошла, минут десять назад еще … — это сказал дядя Миша Гамузов, сидевший ближе всех к двери.

— Сбежала! С моими мокасинами… Чует кошка, где собака зарыта! — Виталий ломанулся из кухни, но остановился и замер…

Прямо на него по коридорчику неторопливо шаркала бабушка Циля. Она спокойно прошла мимо Виталия на кухню и встала в центре под лампой. Бабушка Циля выглядела так живописно и экзотично, хоть картину пиши. Прическа в виде гули на макушке встрепана и сбита набок, что несколько портило печальный иудейский профиль. Из-под яркого цветастого байкового халата виднелись трикотажные пижамные штаны, сиреневые с белыми слониками, одна штанина задралась. На ногах теплые плюшевые тапки кислотного малинового цвета и шерстяные носочки. Но главное — яркую веселую байковую ткань домашнего халата у нее на груди оттягивали две медали «За отвагу», там же скромно отсвечивал серебром какой-то орден. Цецилия Марковна, как манекенщица, медленно поворачивалась под лампой, являя себя во всей красе миру.

— У кого еще вопросы будут, молодые люди? Может, кому-то еще кажется, что мне нужны чужие мужские туфли? Спасибо моему сыну, профессору медицины Цвиарию Ароновичу Гуткину, я нужды ни в чем не имею. А вам, молодой человек, — она обернулась к Виталию и в упор на него посмотрела, — дай Бог зарабатывать столько денег, сколько зарабатывает мой сын. — И пошаркала в обратном направлении, к своей комнате.

Соседи дружно зааплодировали.

— Ну а мне-то что делать?! — чуть не плакал Виталий. — Святой отец, помогите!

— В Православной Церкви к священникам обращаются просто «батюшка», а «святой отец» — так принято у католиков, — наставительно сказал отец Игорь.

— Да какая разница! Делать-то что теперь?!

— Потерпите, Виталий, я думаю, скоро вы получите туфли.

— Могу пока дать свои галошки, — заботливо предложил дядя Миша. — 42-й размер, возвращать не обязательно…

Отец Игорь прошелся вдоль столов и обратно, задумчиво теребя бородку. Остановился и сказал:

— Ну, в принципе мне все ясно. Только хотелось бы уточнить кое-какие детали. Матушка, это наша рыбка в раковине мучается? Разберись с ней скорей, а то кушать хочется. Дядь Миш, смотри, твоя Ария сейчас с табуретки свалится, спит совсем, веди ее да укладывай. Опять из вашей комнаты с утра самогоном несло… И о чем ты только думаешь, дядя Миша? Ведь у тебя жена родная спивается, а ты все гонишь эту гадость… Себя не жалко, так хоть ее пожалей. Тетя Пупся!.. тьфу! Тетя Вика, капусту в борщ класть будешь? Уже полкочана схомячила…   А с тобой, Надежда, мне нужно поговорить, пойдем-ка в твою комнату. Нет, Виталий, вы здесь пока посидите.

— Ишь, раскомандовался, командир,  — улыбалась матушка, быстро дочищая карпа. — Через полчаса будет готово: сметаной залью, на противень — и в духовку. Потрясающий вкус!..

Дядя Миша смущенно промолчал, подхватил спящую пьяным сном худенькую Арию за талию и осторожно повел домой. Они оба были из Белоруссии. Большой пузатый и лысый Миша, добряк и мякушка, пребывал под каблуком у жены — маленькой сухонькой смуглой и злющей Марии. Ей не нравилось собственное имя, и она требовала, чтобы ее называли Ария. Из их комнаты всегда доносился запах сивухи, в молочном бидоне вечно бродила нескончаемая брага для самогона. Ария пила как сапожник, и дядя Миша ничего не мог поделать с ее страстью — любил жену беззаветно и безумно.

…Пупся огромным тесаком шинковала капусту, а Виталий, сидя неподалеку, с опаской на нее поглядывал.

Надька пропустила отца Игоря впереди себя, вежливо придержав дверь.

— Надь, что у вас Вовкой произошло? Зачем ты его доводишь, объясни, пожалуйста? Откуда вообще взялся этот Виталик?

— С Вовкой… Вовке пусть мамка сопли утирает. А я взрослая женщина, мне тридцать лет через два месяца стукнет — четвертый десяток пойдет. Мне что — до сорока лет с ним по киношкам ходить?

— Женитесь. Он же любит тебя, я знаю. А пять лет разницы — ерунда…

— Кто ж ему на мне жениться разрешит? Не пара мы, отец Игорь, не пара.

— Кто сказал? Ну что за бред!

— Зинаида и сказала. Говорит: «Не морочь, Надька, голову моему Вовочке, не пара он тебе. Ты старая да потасканная, а он вон какой молодец, любую осчастливит». — В Надином голосе зазвенели слезы, она отвернулась к окну и низко наклонила голову.

— Я думаю, не в Зинаиде дело, Надь. Она тебя обидела, это понятно. Но главное — что Вовку ты не любишь… Жаль, я думал, не все потеряно, верил в тебя.

— Я его не люблю?! А ты знаешь, на какие жертвы я ради него пошла, от чего я из-за него отказалась? Да кому я говорю, ты-то, конечно, все знаешь… И знаешь, как трудно было с прошлым завязать! А я завязала.

— Видно, не крепко завязала-то, вон, на кухне один конец уже сидит, как есть сирый и босый. И вот он тебе, Надь, точно не пара.

— Гарик, то есть отец Игорь, ведь этого Виталика я нарочно захомутала, думала, пусть будет самый последний отстойный козел, пусть! Чем нелепей, тем лучше…

— Ну, это уж мазохизм какой-то, Надь. Ведь кому от этого хуже? Только тебе самой.

— Ты прав, мне же хуже…

— Ну, Бог с тобой, не любишь Вовку, ладно. Но это не причина, чтоб себя растрачивать попусту. Найдешь еще свою половинку, — успокаивал отец Игорь.

— Да ты что!!! Издеваешься?! Не слышишь?! — взвилась Надька. — Ну как ты можешь такое говорить: я Вовку не люблю… Я без него дышать не могу. — Надька заплакала в голос.

В дверь постучали, и раздался встревоженный голос Виталика:

— Эй, святой отец! Ты пытаешь ее что ли? Ты это брось. Хрен с ними, с мокасинами. Заканчивай свою инквизицию! Эй, слышишь?

— Идите на кухню, Виталий, и ждите там. Вас позовут, — громко сказал отец Игорь и, понизив голос, Надьке: — Конечно, не любишь. Когда любят одного, другого в гости не зовут. Тем более, назло любимому. Любовь не мыслит зла, Надюша.

Надька сидела и молча плакала, обхватив голову руками.

Отец Игорь подошел к стоявшему у дверей шкафу, возвел очи горе, вздохнул и, подпрыгнув, открыл боковую створку антресолей.  В свете люстры мягко засияли бликами коричневые кожаные задники...

…В квартире № 18 давно улеглись страсти по «Дольче и Габбана». Счастливый Виталик на высокой скорости убежал в ночь, обутый в заветные мокасины. Дядя Миша осторожно, стараясь не разбудить тетю Арию, разбирал самогонный аппарат, складывая детали в мешок из-под сахара. Бабушка Циля пила в своей комнате чай со сливками и рассматривала в ноутбуке присланные сыном фотографии из Израиля, где он сейчас гостил у Ёсефа, двоюродного брата Цили. Тетя Пупся  поела борща, выпила антидепрессанты, накрутила волосы на бигуди и уснула сном младенца. На кухне в темноте сидели Надька с Вовкой и молчали, взявшись за руки. К ним пришла Зинаида Сергеевна, включила свет, положила на стол коробку конфет «Коркунов», поставила чайник и стала делать бутерброды с сыром, на всех. Батюшка и матушка Родионовы откушали карпа в сметане и пили чай с печеньем. Отец Игорь сурово сдвигал брови и требовал тортика с кремом из вареной сгущенки, а матушка Лёля не давала — это для Евгении Петровны, регента церковного хора, у нее завтра именины. После того, как отец Игорь прочитал вечернее молитвенное правило, Лёля помыла посуду. Придя с кухни, она сказала:

— Представляешь, отец, Надька, Вовка и Зинаида Сергеевна втроем чай пьют, хорошо так сидят, мирно. И как только тебе удалось Зинаиду смирить?

Отец Игорь отложил книгу и карандаш, снял очки, потер переносицу и глубокомысленно изрек:

 — Знаешь, Лёлишна, ведь нам, людям, Богом дана способность видеть и понимать. Нас окружают видимые глазу вещи, и с нами происходят вполне объяснимые и понятные события. Но вот почему-то мы их не хотим видеть и понимать так, как оно есть на самом деле. И зачем-то подменяем одно другим: видим ревность, похоть, месть, эгоизм и неумение прощать, а говорим — это любовь… — Батюшка смутился и замолчал.

Лёля села рядом, взяла его руку, осторожно погладила и приложила к своей щеке. Подумала: «К проповеди батюшка мой готовится».

Отец Игорь улыбнулся ей как-то по-детски доверчиво и беззащитно:

— В общем, Зинаиде я сказал, чтобы подумала над тем, что произошло с ее сыном. И что может произойти дальше. Сама знаешь, как она гордилась, что ее Вовка честнейший парень, никогда не врет. А ведь сегодня-то история некрасивая вышла, и вовсе не смешная.

Лёля покачала головой и засмеялась:

— Ну, знаешь, все-таки не без юмора…

Батюшка недовольно насупился, надел очки и встал с дивана:

—  Вот так все и начинается: сначала промолчит, потом слукавит, а потом и соврет… Я Зинаиде так и сказал: посмотрите, что получилось — ваш сын, честный человек, оказался на грани преступления! К этому привела цепочка неправильных действий многих людей, а начало положила… любящая мама! Мама, которая желала сыну добра. Да вот только желала она Вовке не Вовкиного добра, а своего, какое она считала нужным. — Он увлекся, оживленно жестикулировал и заметно повысил голос: — У нас есть только одна универсальная мерка, чтобы определить, что хорошо, а что плохо, — Закон Божий. Эта мерка для каждого подойдет, потому что Бог выше всех людей, Ему видней… А человеческие мерки… они у каждого свои. Нельзя свое добро человеку навязывать, им можно только делиться!.. И знаешь, между прочим, Зинаида поняла...

— Тише, отец Игорь, соседей разбудишь. А расскажи, как ты догадался, что Вовка спрятал ботинки?

— Элементарно, Ватсон! Видела, как он напрягся, когда я спросил, брал ли он ботинки? И сразу стал уточнять, мол в руки брал, а чтобы взять себе, да никогда… Тут и понятно стало — раз из комнаты не выносил, значит, спрятал, а куда? Куда никто не полезет сразу. Посмотрел — кроме антресолей некуда прятать. У него-то рост 192, а Виталик — дай Бог до 178 дорос…

— Умница ты у меня, быть тебе епископом, — похвалили мужа Лёля и взялась стелить постель, но вспомнила еще: — А Надюшка-то почему так рыдала страшно? Правда что ли пытки применял, инквизитор?

— Любопытная Варвара ты, Лёлька. Почему, почему… испанские сапоги** не налезли, вот и расстроилась… — И тут же получил подушкой.


* Лоферы (или лоуферы) (от англ. loafer, «бездельник») — модель мужских или женских ботинок, напоминает мокасины, но отличается наличием подошвы с толстым невысоким каблуком. Лоферами называют также удобные туфли без шнуровки, но с задниками, в которые можно сразу всунуть ногу.

** Испанский сапог — орудие пытки.