Настоящий конец

    Что делают дети, когда их очень сильно обижают взрослые? Если эти самые взрослые - родня, типа мамы и папы, то дети  начинают сочинять реальность, в которой эти "изверги" и "уроды" - не родные вовсе. Факт выдуманного неродства спасает  Душу дитяти от трагизма нелюбви. Чужие, они и есть - чужие.
 А если эти взрослые - чужие, или не совсем взрослые? Или просто  люди, с которыми жизнь сталкивает каждый день? Тогда мысль о том, во что превратиться их жизнь, если "меня!!!" не будет, приносит  ребенку извращенное удовлетворение. И даже покой. Происходит компенсация  боли полученной болью  мнимой и будущей. И заканчивается все это, обычно, к завершению полового созревания, так как там появляются более совершенные методы борьбы со своими обидами и страхам, в виде  навыков манипулирования окружающими и т.п. Но не всегда. И не у всех.
   Люся созрела еще лет  тридцать назад. И успешно преодолела все свои детские комплексы и страхи. Так ей самой давно казалось. Окружающие воспринимали ее как пожизненную оптимистку с большой долей самоиронии, замешанной на существенной порции здорового цинизма. Ни истерик, ни слез, ни нытья или нудного рефлексирования. Все просто, четко, на "ура"!
   Конечно же, это была лицевая сторона ее личности, общественная, так сказать. Та,которую она охотно демонстрировала окружающим в рабочее время. Иногда и в нерабочее она оставалась такой же. Так было, если в ее жизни появлялся ОН, каждый раз ТОТ САМЫЙ, чье чувство к ней она воспринимала сразу и безоговорочно, подключаясь к нему всеми разъемами своей души и тела. Такую ее все любили...
Она искрила радостью и остроумием, пленяла блеском глаз и опытностью рук. Сражала наповал  многогранностью талантов. Возносила донора на пьедестал и держала его там, покуда он мог давать ей так необходимую ей энергию Любви.
    Когда напряжение ослабевало, возникала иная Люся. Такую ее любить было трудно. Да никто и не пробовал. Слишком разительна была перемена в этой женщине, вдруг отключенной от тока жизни.
 И тогда Люся обижалась. Но не по-взрослому, когда принимаются решения и делаются дела. Нет. В полный рост в ее  сердце вставала  детская неутоленная жалость к себе и желание наказать виновников ее боли так, чтобы все "они" горько пожалели, что так плохо с ней обошлись, потому что ее больше нет. А "они" - есть. И "им" от этого плохо.
   Богатое воображение услужливо рисовало ей картинки, разглядывая которые она находила оправдание своим неудачам и потерям, а так же, плохо-ли, хорошо-ли, но справлялась со стрессами.
Понаслаждавшись видами воображаемого чужого горя, Люся достаточно быстро приходила в себя. Недолго потоптавшись на равнине беспроводного Одиночества, она становилась объектом страсти нового воздыхателя.  Всеми фибрами своей души она присоединялась к нему и продолжала жить...
   Каждый опыт приносит свои плоды. Воображение Люси поднаторело в картинках смерти. А жизнь подвела ее к рубежу среднего возраста. Так уж бывает, что у многих дам  именно в это период возникает кризис любовного жанра. "Чего то нет, кого-то жаль...Куда то сердце мчится в даль..." А коварство материальности нашего Бытия в такие мгновения выглядит почти невинно: всплеск гормонов, которые туманят мозг не хуже текилы. Проще говоря: крышу сносит. И Люсе ее снесло. В порыве вожделения она сорвалась в крутое пике настоящей любви, сметая на пути все свои ранее имеющие ограничения в отношении того, что можно, чего нельзя, и т.п. Это было даже не пике, а настоящий штопор. Винт ее эмоций, лопативший накаленный до предела воздух, обреченно врезался в сиюминутность намерений партнера.  Взрыва не было. Просто обломками чувств усеялось поле ее надежд. И Люся обиделась.
Но гормоны требовали не просто обиды. Гормоны в бескрышном пространстве ковыряли ее мозг, и тот выдавал изощренные варианты утешения себя. Привычные, надо сказать. И - беспроигрышные.
Конечной целью дальнейших действий Люси стал выбор метода умерщвления себя,  наиболее болезненного для окружающих своей ужасностью. Моментально были исключены все виды отравлений. К ним же были отправлены картинно-неправдоподобные падения с крыш, смертельные инъекции и прочие, плохо визуализирующиеся в ее воображении, виды. А вот картинка головы в петле, болтающиеся на уровне стола голые ступни, вываленный багровый язык и судорожные рыдания тех, кто все это обнаружит, устроили ее своей обывательско-мерзкой страшностью. Выбор был сделан.
Совершая все приготовления к чудовищному моменту, она не могла в полной мере осознавать того, что обратной дороги уже нет. Глубоко в ее подсознании сидела мысль, что это - очередная "игра". Так и раньше происходило в ее воображении. И все закончится...ничем. Она откроет глаза и мир снова заиграет красками. Поэтому она уверенно испытывала прочность веревки, натягивая ее с максимальной силой. Так же уверенно мостила на большой круглый стол шаткую трехногую табуретку, мысленно представляя, как красиво та полетит на пол, откинутая ее босой ногой с эффектно наманикюренными пальчиками.
 Люся, буднично, будто полезла мыть окна, забралась на стол. Улыбнувшись, встала на табуретку и надела на шею грубую петлю. Солнечный луч чиркнул по табуретной ножке. Она отметила это, как будто записывая очередную новость в свой дневник бытия. Потом закрыла глаза и постояла  еще минуту, привыкая к тяжелому веревочному ожерелью. Эта тяжесть стала действовать на нее странным образом. Словно пелена сползала с ее глаз, стекаясь к ее шее. Суетность всех ее мечтаний и надежд, глупость пряток от действительности за вымышленными образами, нелепость того, что сейчас она делает - все стало так явно и очевидно. Затуманенный разум  вдруг очнулся и восстал против  задуманного действа. И даже попытался изменить ситуацию. Люся открыла глаза, и, забыв про веревку на шее, прыгнула вниз, желая оказаться ногами на твердой поверхности пола,и начать, наконец, жить без иллюзий.
Табуретка отлетела прочь и разбила одной из ножек стекло зеркала в шкафу.
Веревочная петля от рывка впилась в женскую шею, ломая позвонки. Картинка мира, такого реального и вдруг ставшего нужным, свернулась в точку и запеклась каплей крови на прикушенной губе.
В солнечном луче танцевали сказочный танец пылинки, поднятые в воздух упавшей табуреткой.