Двенадцатая ночь, 2-4

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

Дворец герцога.

(Входят герцог, Виола, Курио и другие.)

ГЕРЦОГ:
Мелодий требует душа.
Приветствует нас утро.
Хочу, Цезарио, я внять  той старой доброй песне,
Которая вчера в закате дня звучала.
В ней растворялась страсть моя,
Своим звучанием затмив
Сумбур напевов  современных.
Хотя б единой строчкой ублажите слух.

КУРИО:
Того, кто это спеть способен, с нами нет, мой государь.

ГЕРЦОГ:
Кто это был?

КУРИО:
Шут Фест, который веселил отца Оливии при жизни. Он где-то рядом, полагаю.

ГЕРЦОГ:
Пока разыщите шута,
Пусть славная мелодия звучит.
(Курио уходит. Звучит музыка.)
Ты, полюбив, и, в муках умирая,
Не раз, Цезарио, припомнишь обо мне.
Мы все в любви похожи друг на друга:
Ранимы, вспыльчивы, беспечны,
И только образ, сердцу дорогой,
В душе нетленным остаётся.
Тебе, Цезарио, мелодия по нраву?

ВИОЛА:
Душе она созвучна, где возникла.

ГЕРЦОГ:
Как выражаешься ты тонко.
Похоже, в поединке глаз уже имеешь опыт.
Не так ли, мальчик?

ВИОЛА:
Было дело.



ГЕРЦОГ:
Кого ж напоминает эта дама?

ВИОЛА:
Вас.

ГЕРЦОГ:
Тогда тебя она не стоит. 
Лет ей сколько?

ВИОЛА:
И возраста такого же, как ваш.

ГЕРЦОГ:
Клянусь: она тебе по возрасту -не пара.
Жене положен муж гораздо старше:
Тогда она затронет сердце мужа
И навсегда останется в груди.
И как бы мы себя не возносили в спорах,
Не женщины, а мы стареем с ними скоро.

ВИОЛА:
Я с этим не могу поспорить.

ГЕРЦОГ:
Пусть будет женщина, Цезарио, моложе
Иначе страсть к другой тропу проложит.
Она, как роза и цветёт и опадает,
Цени мгновение, любовь, как дым растает.

ВИОЛА:
Я мысль крамольную из дум своих гоню:
Смерть совершенство губит на корню

(Входят Курио и Шут)

ГЕРЦОГ:
Спой, парень, песню,
Что вчера звучала,
Заворожив мелодией округу.
Проста до крайности,
Седа под спудом лет,
По красоте и силе равных песне нет.
Под солнцем и лучиною поётся,
Народ с ней никогда не расстаётся.
Бессмертна, величава, как страна.
Она соединяет времена.

ШУТ:
Готовы государь?


ГЕРЦОГ:
Готов.

(Звучит музыка.)

ПЕСНЯ.

ШУТ:
Коснись, старуха смерть, рукой
Возьми дыханье, ветерок,
Под древом прах мой упокой,
От красоты я занемог.
Любить ли, не любить?-
Попробуй угадай,
Куда  быстрее угодить? -
То ль в пекло, то ли в рай.

На гроб мой не клади цветов,
Не плачь над грузною плитой,
Ни друг, ни враг не скажут слов,
Душа за чёрною чертой.
Любить ли, не любить?-
Попробуй угадай,
Куда  быстрее угодить? -
То ль в пекло, то ли в рай.

ГЕРЦОГ:
Возьми за боль.

ШУТ:
Живу - болею,
Когда ж пою, я, государь от счастья млею.

ГЕРЦОГ:
Так пусть твоё продлиться счастье.

ШУТ:
Пожалуй, поддержу здесь власть я.
Иначе и не можно поступить:
За счастье всем приходится платить.

ГЕРЦОГ:
Позволь теперь с тобою распрощаться.

ШУТ:
Да будет бог печали твой защитник. Хамелеоновой тафтой блистающий камзол сошьёт тебе портной, поскольку ум твой - истинный опал. С такой решимостью людей я посылал бы в море: для остальных они б служили маяками искренних надежд. Прощайте.

(Уходит.)


ГЕРЦОГ:
Прошу оставить нас.
(Курио и свита удаляются.)
Придётся вам вторично навестить
Жестокость во плоти. И объяснить:
Моя любовь, как небо высока,
Ей не страшны ни грязь, ни облака,
Фортуны ей капризы не страшны,
Недосягаема любовь моя, как сны.
В моих глазах сокровища не счесть:
Её природа славно наделила,
Была мерилом счастия и есть
И нет другой такой на свете милой.

ВИОЛА:
А если полюбить она не в силах вас?

ГЕРЦОГ:
Не заслужил такого я ответа.

ВИОЛА:
Но быть такое может.
Ну, скажем, девушка такая есть,
Которая больна любовью к вам,
Как вы к Оливии.
А вы ей говорите: " не люблю"!
Должна ль она принять отказ ваш?

ГЕРЦОГ:
Нет в мире женщины, да и не может быть,
Способной страсть мою в своей груди таить.
Любовь у женщины, подобна аппетиту,
То непомерна, то совсем ничтожна.
Моя ж любовь, как море, ненасытна
И сколь б не глотала - ей всё мало.
Нельзя любовь мою к Оливии ровнять,
С любовью женщины ко мне!
Где ей такую взять?

ВИОЛА:
Такая женщина известна мне...

ГЕРЦОГ:
Так, кто она, скажи.

ВИОЛА:
На что в любви способна женщина я знаю.
А сердце женское объёмнее, чем наше.
Была у папы дочь, которая б любила вас,
Как, может быть, любила бы и я,
Когда бы женщиной была, а не мужчиной.

ГЕРЦОГ:
И что же сталось с ней?

ВИОЛА:
Предложенный ей богом лист остался чист.
Любовь в ней умирала молча,
Точила красоту, как червь в бутоне.
Объятая тоскою и молчаньем,
Была глуха к хвалам и замечаньям.
И разве это не любовь, скажите?
До слов и клятв горазды все мужчины.
На всякий случай есть у них причины.
Мужчину пожалеют, оправдают,
Любовь - пустяк! Об оной забывают.

ГЕРЦОГ:
И что ж сестра? Кончалась от любви?

ВИОЛА:
Я - воплощение сестёр и братьев нашего семейства и, тем не мене, не знаю.
А ,впрочем, надо мне спешить - к графине опоздаю.

ГЕРЦОГ:
Причина есть тебе спешить:
Немедля план мой надо завершить.
Сей драгоценный камень передай,
Отказа же, прошу, не принимай!

(Уходят.)


Рецензии