Избавление

Николай Беспалов


Избавление































Эпиграф
Не пожалев ни красок, ни холста,
Ни солнечных лучей, ни чёрных пятен,
В том мире, о котором ты мечтал,
В том облике, который был приятен,
Ты выдумал меня.
В пустыне дней
Я слепо шла к тебе сквозь все преграды...
Ты был везде - снаружи - и во мне,
В тревожных снах и незнакомом взгляде,
Твоим лицом смеялась пустота,
Твоей рукой захлопывались двери...
Песчинка, точка в глубине холста –
Я шла к тебе - но я теряла веру.
Казалось, ты - мираж, и цели нет...
В лучах заката, огненно – багряных
Ты превратился в Несказанный Свет...
Ты растворился...
А потом...
Нагрянул
Всё
рухнуло.

Пролог
- Мне жаль, но там я не был.
Пауза в полминуты.
- Ни одного из Вами названных людей я не знаю.
Пауза в две минуты.
- Повторяю, я там никогда не был.
Без паузы.
- Есть много похожих людей.
Без паузы.
- Попрошу не оскорблять. Я всего лишь свидетель.
Пауза в десять секунд.
- В чем я обвиняюсь?
Сразу.
- Нет же. Нет и нет.
Пауза в три минуты.
- Вы не имеете права. Я требую прокурора.
Сразу же.
- Вы садист.
Пауза три минуты.
- Да я знаю такого.
Сразу же.
- Мы познакомились в ресторане, но кто он я не знаю. Он подсел ко мне.
Сразу же.
- Были места. Но это не преступление,  что он подсел ко мне. Пили. А для чего ходят в ресторан.
Пауза в минуту.
- Я не хамлю. Дайте воды.
Пауза в несколько секунд.
- Он назвался Фролом. Говорили? Не помню.
Пауза в минуту.
- Хорошо, хорошо. Говорили о матче Зенит-Спартак. Я болею за Зенит. Это тоже преступление?
Пауза.
- Ты, начальник, руки-то побереги. Дай воды.
Короткая пауза.
- Владимир Олегович Розов. Записал? Двадцать семь.
Пауза.
- Семьдесят пятого я. Тутошний.
Пауза.
- Город Ленинград. Теперь, выходит, Петербург. Восемь классов.
Короткая пауза.
- Две ходки. Одна по малолетке. Вторая по хулиганке.
Пауза.
- Статья двести тринадцатая.
Короткая пауза.
- Фрол тоже тутошний. С Лиговки он. Я тебе, что адресное бюро?
Пауза пять минут.
- Отольются тебе, начальник мои слезы. Ох, отольются. Адрес пиши.
Короткая пауза.
- Он чалился со мной. Откинулся раньше.
Пауза.
- Говорил же, не был я там.
Долгая пауза.
- Был, и что? Мало ли где я бывал. А то, что там магазин грабанули, так это мимо меня. Я завязал. Я честный гражданин. Я труженик.
Короткая пауза.
- Обижаешь, начальник. Я пацан правильный.
Пауза в минуту.
- Фрол предложил. Говорит, там рыжья полно. Делов на пять минут, а жить по-человечески можно полгода.
Короткая пауза.
- А тебе что ли вкусно жрать и сладко пить не хочется. Ты с виду мужик нормальный, а значит и до баб охоч.
Короткая пауза.
- Гонишь, начальник. Кто сейчас за идею жилы рвать будет? Прошли те времена. Воды дай.
Короткая пауза.
- У нас свои понятия. Как не знаешь? Папашу моего воротами заводскими придавило. Кусок фанеры корабельной решил скоммуниздить. Лодку строил себе. На подножку встал с той стороны, где вохровцу не видать. Так и шофёру не было видать, что ворота не открылись полностью. Моему папашке жопу и разворотило. Пока врач не приехал, он орал матерно.
Короткая пауза.
- Не-е-е. Мне мужики рассказывали. Мне, тогда как раз четырнадцать лет исполнилось. Все путем у меня было. И жрачка дома нормальная. Только баб и подавай. А чо? Мы ранние. Угостили бы сигаретой, начальник. Папаша скончался. Мамаша пить стала по-черному. А на зарплату уборщицы не очень-то разгуляешься. Начала торговать своими прелестями. Бог дал. Кто деньгами расплачивался, кто натурой. Водкой там или вином. Обрыдло мне на такое смотреть, и пошел на улицу. Там фраеров косой коси. Начал щипать. Потом уж на гоп стоп перешел. И загребли.
Небольшая пауза.
- Фрол ломал сейф. Он по этому делу спец. Я больше по гоп-стопу. А тут квалификация другая нужна была.
Короткая пауза.
- А ты сначала его поймай, начальник. Фрол как зверь. Нюх у него такой, за версту чует вас, легавых.
Очень короткая пауза.
- Извини, подвинься, начальник. Чтоб я его тебе сдал.
Пауза в минуту.
- Все вы настоящие гестаповцы.
Опять пауза.
- Политику мне не шей. А чего рукам волю даешь, начальник. Не те ноне времена.
Короткая пауза.
- То-то я гляжу, ты в обносках ходишь. Другие на машинах ездят, а ты, небось, в метро тискаешься. С бабами.
Совсем короткая пауза.
- Сами вы похабники. А мы люди приличные. По понятиям живем.
Пауза минуты на три.
- Рыжье Фрол скинул уже. И его ищи свищи. Это я лапоть. Приспичило к бабе под бочок. Вот вы и прихлопнули меня.
Короткая пауза.
- По сто шестьдесят второй хочешь меня привлечь?
Очень короткая пауза.
- Какая группа? Какая группа? Нас двое и было-то. Я, вообще, на шухере стоял.
Пауза.
- Говорю же, Фрол рыжье сбагрил. А кому, не знаю.
Почти без паузы.
- Чего лепишь, начальник! Какие пятнадцать? За что пятнадцать. Мне никак нельзя. У меня баба на сносях. Я же не законник.
Большая пауза.
- У Фрола тоже баба есть. Точного адреса не знаю. Знаю, звать её Надькой и работает она продавщицей в ларьке у Финляндского вокзала. Но я тебе, начальник ничего не говорил. На ножи меня поставят, начальник.
Короткая пауза.
- Где? А, тут: с моих слов записано, верно. Мной прочитано. На тебе мою подпись, начальник.
- Конвой, увести задержанного в камеру.
___________________________________________

Владимир Олегович Розов был осужден и приговорен судом к десяти годам колонии строго режима.
Следователь, его допрашивающий через год после того, тоже был осужден. За превышение должностных полномочий. Не известно почему, но он был направлен отбывать наказание не на «красную зону», а в ту колонию, где пребывал вор.
Там они и встретились.
- Ну, что начальник, дослужился своему закону. Я на тебя зла не держу. Слово за тебя скажу. Без него жить тебе тут от силы неделю.

 



 
    За пять дней до отъезда в Абхазию.

- Погляди, как небо высоко, - Она протянула руку вверх и право. Там он ночью написал по картону небо и на нем одно облачко.
Отвернувшись, Мастер быстрым движением руки смахнул набежавшую слезу. За окнами его мастерской-квартиры серая промозглая осень. Небо плотно затянуто тяжелым, стремящимся упасть на крыши одеялом темно-серых облаков. Порывистый ветер рвал ткань и опрокидывал щиты с рекламой.
Час назад Мастер вернулся из кузни, где по его эскизам выковывали элементы решетки. Он наносил последние штрихи в поковку, пока металл не остыл.
- Скоро мы с тобой уедем отсюда. Там, куда мы поедем небо ещё выше, солнце ярче и рядом море.
- Мастер, а потом мы поедем туда, где у тебя, - Она замялась.
- Моя заимка. Поедем обязательно. Мы вернемся с Юга как раз тогда, когда лес полон своими дарами. А теперь ты должна подняться.
- Пробежка?
- Пробежка. Утром воздух еще чист.
Мастер вышел из спальни. Мастер был весьма деликатным человеком. Он мог грубо нецензурно осадить уличного наглеца. А то и ударить по лицу так, что тот потеряет сознание. Но наблюдать процесс умывания или облачения, как и разоблачения дамы, он не мог. Это все действа сугубо интимные, считал он.
- Я готова.
Она стояла перед ним в белом с красным узором на рукавах спортивном костюме.
- Бежим.
Двор домов, расположенных полукаре не имел, как это обычно бывает детской площадки. Не был испоганен автомобилями. А был хорошо ухожен и засажен кустарником сирени и шиповника.
Мастер и Она бегут по дорожке. Он впереди, оно за ним.
- Не отставай. Не задирай коленки. Ровней беги.
Наставляет её Мастер. Ему нет нужды оборачиваться. Он и так хорошо знает манеру бега женщины.
Их роман начался на берегу залива ранней весной. Лед сковал залив накрепко. Ему нипочем мартовское солнце.
Вдали виднелись фигурки людей. Любителей подледной рыбалки. Мастер и есть мастер. На лыжах он бегал не хуже чемпиона. Бежит Мастер по пороше, укрывшей лед. Быстро бежит. Вот и то место, что выбрали рыболовы для своей рыбалки.
Решил Мастер передохнуть, а заодно и поглядеть, как идет лов. Стоит Мастер у одной лунки. Поклевка! Какая радость. Рыбак в овчинном тулупе, шапке ушанке и валенках. Лица не видно.
- Хорош окунь, мужик.
Говорит Мастер. И слышит в ответ мелодичный женский голос.
- Окунь-то хорош, но где Вы видите мужика.
Встает рыбак и перед Мастером прекрасное создание Матушки природы - молодая сероглазая женщина. Прядь русых волос выбилась из-под шапки. Рот припух и оттого выражение лица у создания чуть-чуть обиженное.
Мастер, не терявший присутствия духа в горах Тянь-Шаня, когда его товарищ сорвался со скалы и повис на фале, при виде Её потерял дар речи.
- Вы немой. Но Вы меня слышите? Вижу, слышите. Тогда помогите мне открыть термос. Руки замерзли.
Вот так и начался их роман. На льду залива, на ветру и морозе. В термосом и горячим кофе в нем.
- Сегодня с меня довольно. Идемте на берег.
И Мастер пошел. Хотя намеревался пройти на лыжах до открытой воды.
- Довольно.
Это говорит Она сейчас. Устала, бедняжка. Мастер жалеет Её и останавливается. Он щупает пульс.
- Семьдесят пять. Нормально. Но мы больше бегать сегодня не будем.
- Это хорошо. Да и как тут бегать, когда вон что приехало.
Приехал автополивщик.
- Ты права. Душ мы можем принять и дома.
Пока Она нежит свое тело под теплыми струями, душа Мастер варит кофе. Этот процесс занимает у него много времени. Но сегодня Мастер никуда не спешит. В мастерской, где он пишет картины, сегодня работает его ученик. До полудня Мастер мешать ему своими наставлениями не станет. В студии ваяния идет ремонт пола. Так что кофе можно варить не спеша. С толком. Песок Мастер просеивал трижды. Поддон для него ему изготовили на заводе, где производят стволы для пушек. Турку ему подарил знакомый журналист международник – привез из самой Турции.  Однако все это лишь приданое к самому кофе. Секрет напитка в зернах. Их помоле. Добавки тоже играют немаловажную роль. Большое значение имеет технология приготовления. Тут важно все – сама вода, её температура, время кипячения. Все важно. Варит кофе Мастер на огне специальной горелки. А чтобы он не остывал, турку ставит на прокаленный песок.
- Милый, я изойду слюной. Аромат бесподобный.
- Еще секунда и можно пить.
На столик ставятся две кофейные чашки севрского фарфора. Мастер особо бережет их. И дело не только в их стоимости. Это подарок французской баронессы. Интересно, где она разместила его скульптурную композицию? Не претендуя на лавры Огюста Родена, Мастер изваял свой «Поцелуй». У великого французского Мастера есть несколько вариантов скульптуры с таким названием.  Композиция нашего Мастера, исполненная в глыбе песчаника, отдаленно напоминала самую стилизованную скульптуру Родена.
- Кофе у тебя, как всегда, чудесный. После него ничего не хочется ни пить, ни есть.
- И все-таки, дорогая обязательно поешь. Ты не должна худеть.
- Если я похудею, ты меня разлюбишь?
- Не чуди. Мое отношение к тебе сродни отцовскому.
- Значит, у нас с тобой инцест.
Как Она смеется.
- У нас с тобой настоящие романтические отношения. 
Он нежно целует её.
- Ты исключительно внимателен ко мне. Отчего так? Я ничем не отличаюсь от многих и многих молодых женщин. Более того, многие красивее меня.
- Пинг-понг не моя игра. Предпочитаю баскетбол.
- Ты же бильярдист. И я видела, как ты играешь. Шар за шаром.
Мастер действительно хорошо играл в бильярд. Так хорошо, что за вечер мог выиграть себе на бутылку хорошего коньяка. Услышав о себе как о хорошем игроке из уст женщины, которую обожал, Мастер немного смутился.
- Вообще, красота понятие относительное. Например, для чукчей это одно. А для негров совсем другое.
- Я похожа на чукчу?
Женщине весело. Ей просто очень хорошо с ним. Её мужчиной. Были у нее и до него мужчины. Один даже предлагал пойти за него замуж.
- Ты особая. Это я говорю вполне обосновано. Поверь, мне приходилось, и рисовать, и ваять много. Разные натуры.
- Как это здорово! Я натура! Я-то думала, я просто твоя женщина, а оказывается, я натура. 
Мастер стоит у окна. Он смотрит на двор. Какой-то мужчина вышел из подъезда и встал с мусорным ведром в задумчивости. Странно, он не знает, где у нас мусоросборник? Новый жилец?
Мастер живет в этом доме с рождения. Как привезли его сюда из родильного дома, так и живет. Отсюда он уезжал в свои дальние странствия.
В этой квартире он начал знакомится с русской литературой. В библиотеке отца насчитывалось более десяти тысяч томов. Мастер помнит, какую первую книжку он прочел из библиотеки отца, это были рассказы Лескова. Начало «Разбойника» помнил Мастер по сию пору: «Ехали мы к Макарью  на  ярмарку.  Тарантас  был  огромный,  тамбовский. Сидело  нас  пятеро:  я,  купец  из   Нижнего   Ломова,   приказчик   одного астраханского торгового дома, два молодца, состоящие при этом же приказчике, да торговый крестьянин из села Головинщины». «Тарантас», «приказчик», «купец». Все эти незнакомые слова завораживали, и он повторял их, смакуя каждое.
Мастер улыбается, вспоминая себя тогдашнего. Семилетнего мальчишку. Какой страх обуял сегодняшнего Мастера тогда. Когда он прочел окончание рассказа: «Укаченные  ездою,  все   спали прекрасно, только мне все снился солдатик,  о  котором  говорили  с  вечера. Ползет будто он к лесу, а голова  у  него  совсем  мертвая,  зеленая,  глаза выперло, губы синие, и язык прикушен между зубов, из носа и из глаз  сочится кровь; язык тоже в крови, а за сапожонком ножик в самодельной ручке, обвитой старой проволочкой, кипарисный киевский  крестик  да  в  маленькой  тряпочке землицы щепотка. Должно быть,  занес  он  ту  земельку  издалека,  с  родной стороны, где старуха мать с отцом ждут сына на побывочку, а  может  быть,  и молодая жена тоже ждет, либо вешается с казаками, или уж на  порах  у  бабки сидит.
     Ждите, друзья, ждите».
И это «Ждите, друзья, ждите» наводило такой ужас на мальчика, что с перепугу он забрасывал книгу куда подольше, а сам прятался за шторой. 
Мужчина с мусорным ведром возвращается. Ему навстречу женщина, что живет в той же парадной, где обитает Мастер. Женщина образованная, имеет степень кандидата наук. И вот тебе оказия – она, завидев пустое ведро, поворачивает и идет назад. До угла. Там стоит и ждет, когда мужчина скроется в своей парадной. Мастер отворачивается от окна. Ему кажется, та женщина может видеть, как он наблюдает за ним и ему становиться неловко.
Взгляд мастера упирается в туалет, за которым мама его наносила крем вечером перед сном и легкий макияж утром. Актриса Театра Музыкальной Комедии, она ревностно относились к своей внешности.
- Милый, ты позабыл меня.
- Смотрел в окно. Вспомнил маму.
- А я маму почти не помню. Помню запах её.
- Тяжко это, не помнить маму. Моя мама была актрисой, и я вспомнил её рассказ.
- Расскажи мне.
- Мама моя пела в Театре Музыкальной Комедии. Пела и в оперетте «Летучая мышь» незабвенного Иоганна Штрауса. Мама рассказывала: Сижу перед зеркалом туалета.
- Это тот, что стоит в спальне?
- Да, милая. Это он. Так вот. Сидит она перед ним.  Наводит макияж.  А в это время начался артобстрел.
- Какой ужас!
- Мама была беззаботна, как ребенок. Я даже помню, что о ней говорил отец: наша мама настоящий ребенок. За ней нужен постоянный пригляд. Она сидит, а немцы стреляют. И дострелялись. Один снаряд разорвался рядом с нашим домом. Осколок залетел в комнату, где была мама. Просвистел рядом с её головой и застрял в стекле зеркала.
- Ужас! Я теперь к этому зеркалу не подойду.
- Ты тоже большой ребенок. Сейчас же не война.
- Все равно страшно.
Мужчина не спорил. Придет час и она захочет поглядеться на себя в зеркало. В ванной тоже есть зеркало. Но оно современное. Отражение в нем не то. Фальцованное зеркало туалета было изготовлено в конце девятнадцатого  века. В те времена зеркала изготавливались по старой технологии – с амальгамой на ртути. Отрава мерзкая. Зато веками сохраняется.
Вечером, когда Мастер и Она готовились отойти ко сну, Она пошла в ванну. Пробыла там недолго.
- Что за мерзкое стекло в ванной. В нем я настоящая ведьма.
Мастер тихо улыбнулся и отвернулся, чтобы не смущать женщину. Но по звуку её легких шагов понял, она пошла к туалету со старинным зеркалом.   Пока женщина что-то творила у зеркала Мастер тихо произносил на санскрите: «Асато маа сад гамаят Тамасо маа джйотир гамаят Мритйор маа амритам гамаят. Ом шанти шанти шантихии». 
- Что ты шепчешь? Наговор на меня?
- Это мантра. Вот её перевод -  веди меня от незнания к знанию. Веди меня от тьмы к свету. Веди меня от смерти к бессмертию.
- Ты чудной.
- Хотел бы услышать от тебя другое слово.
- Знаю, знаю. Ты и чудный. Разве эти два слова не могут соседствовать?
Откроем тайну женщины – она писала стихи. Приводить их тут, кроме того, что предваряет наше повествоваие, мы не имеем права.
- Если я скажу, что это ты чудная, то опять у нас получится пинг-понг.
- А давай с этой минуты перестанем говорить друг другу комплименты. Оставим прилагательные. Станем изъясняться одними глаголами и существительными.
- Предлоги можно?
- Опять ты смеешься. Я серьезно. Ты говорил о красоте. Я много думала о том, что есть красота. Когда я жила на даче у профессора Побегайло. Не смейся. Он сирота. Такую фамилию ему дал истопник в детском доме. Мальчик не раз пытался убежать из детдома. Так вот, когда я жила на даче у профессора Побегайло, то много гуляла по лесу. Вот где настоящая красота. По-моему красота в разнообразии.
- А пустыня? Или наша среднерусская степь?
- Никогда не была в пустыне. Но и там можно найти красоту. Убеждена, нет ни одной одинаковой песчинки.
Вечер вошел в город незаметно. Крадучись. Подступала пора «белых» ночей.
- Утром ты вывел меня на двор бегать. Вечером я хотела бы совершить променад. Хочу покрасоваться плащом, что ты подарил. 
Улица,  на которой находился дом Мастера, выходила на проспект.
- Пойдем туда.
Просит женщина.
- Пойдем.
Соглашается Мастер, хотя сам он предпочитает прогулки в малолюдных местах. Нельзя ей перечить. Ей нужны положительные эмоции. Так рекомендовал врач.
В этот час на проспекте полно народу. А когда тут малолюдно? Даже днем тут прохожий народ так и шастает. И когда они работают?
- Говорят, во время войны тут стояли замерзшие трамваи.
- Да. И трамваи и троллейбусы. Мама рассказывала. Бежит она к себе в театр и жуть берет.
- Гляди, кафе. Угости женщину кофеем.
- Мой кофе тебе не по вкусу?
- Милый, твой кофе божественен. Но так хочется посидеть в кафе.
- Ты кокетка. И это хорошо.
- Без эпитетов попрошу.
Как ни странно кофе «экспрессо» в кафе был хорош. А сухое вино, на этикетке которого было написано, что оно французское, не отвращало. И то хорошо.
- Там, куда мы с тобой скоро поедем, вино настоящее. Кофе не обещаю, но что касается вина, правда.
- Скорее бы.
- Ты молода и по молодости торопишь события.
- Ах, ах. Каков он старик. То-то у меня все болит.
- Тише! Об этом вслух не говорят.
Если вечер вошел в город крадучись, то ночь в него влилась, как жидкая субстанция. Заморосило. С запада подул ветер. Небо затянули тяжелые тучи. Потемнело.
Напольные часы работы сына Карла Буре Павла, что стоят в кабинете отца Мастера высотой шестьдесят восемь сантиметров изготовленные в последней четверти XIX века и купленные отцом Мастера в первые послевоенные годы на барахолке, пробили три раза.
Мастер осторожно, стараясь не разбудить женщину, встал с кровати. Как был босой он прошел на кухню. За окном серо-сиренево. Обязательно сегодня напишу городской пейзаж в этой гамме. Решает он. И её с собой возьму. Она хорошо владеет словом. Надо приобщать её и к изобразительному искусству. У неё получится.
- Милый, мне плохо.
Раздалось из спальни.
Неотложная медицинская помощь приехала скоро. А пробыла у постели больной больше часа.
- Вашей жене нужен режим. Хорошо бы ей побыть в санатории.
Мастер не возражал, муж так муж. Разве это важно, что они не «расписаны»?
- Я помню, как папа говорил после смерти мамы: жена должна быть здоровой, а муж богатый. Тогда и семья будет счастливой. Ты тоже так думаешь?
- Я богат. Ты здорова. Просто ты устала. Поедем на море. Отдохнешь, и все образуется. 
Сила слова. Обращенные в никуда, сиречь к Богу, мало что могу изменить. Статистика! Если же оказывает реальное действие, то очень странное. Выходит, что несколько десятков паломников только что и делали, что просили Бога убить их. А как иначе тогда растолковать тот факт, что все они по дороге домой погибли в автокатастрофе. 
Слова, предназначенные конкретному человеку большая сила. Фактов масса. Слово и лечит, и оно же убивает. Если не сразу, то постепенно.
Рассуждения Мастера можно оспорить. Но зачем?
Тихо и спокойно закончился день для Мастера и его Женщины.
Мастеру снилась новая скульптурная композиция. Женщине снилось море. Окунаясь в него, она получала огромное чувственное наслаждение.

За двенадцать часов до отъезда на море.

- Наш поезд отходит в пять вечера, дорогая. Надо обираться.
- Уже, милый. Я как солдат.
- Лишнего не взяла?
Мастер поражается сам себе. Мы знакомы два месяца. Сблизились месяц назад. И вот какая штука – говорим как супружеская пара, прожившая вместе много, много лет. Такие тривиальные мысли посетили Мастера. Так он думал. А говорил все также обыденно.
- Едем мы надолго. Так что не забудь взять что-нибудь из теплого.
- И валенки брать?
Женщина шутит. Вообще, она в последние дни что-то чересчур  возбуждена. Предстоящий отъезд? Задается вопросом Мастер. Она холерик, но не до такой, же степени, чтобы отъезд её так взволновал.
Мастер стесняется спросить её напрямую, что её так взволновало. Спросишь, она еще пуще разволнуется.
- Дорогой, я в затруднении, какие лекарства мне брать? И еще, а там аптеки есть?
- Там сама природа лекарство.
- Я верю тебе.
Мастер внимательно вглядывается в лицо женщина. Будто ищет в нем ответ на мучающий его вопрос. 
- Тебе что-то надо?
- Пока нет. Но потом мне многое потребуется. Я хочу сотворить нечто необычайное.
- В камне? Или в бронзе?
- Еще не знаю. Замысел должен созреть.
Мастер и женщина ведут диалог, и  каждый занимается своим делом. Мастер собирает саквояж. Там с ним в Абхазию поедут краски, кисти, карандаши, бумага, резанный на небольшие листы грунтованного картона. В отдельном пенале пастель и сангина. Уголь он попытается отжечь на месте. Попробует изготовить угольные карандаши  из самшита. 

Четыре часа до отъезда на море.

- Дорогой, а нас с таким багажом в самолет пустят?
- Не волнуйся.
Мастер давно не летал самолетом и сам немного волновался. Но показать свое волнение женщин он не имел права.
- С тобой, мой милый я ничего не боюсь. Даже террористов.
- Преувеличение
Мастеру приятно слышать такие слова от женщины, но он и смущен. В строгости воспитывал сына отец. Доктор филологии, знавший все европейские языки, почетный доктор наук Сорбонны, отец Мастера происхождением был «низким» - из крестьян. Суров быт селянина. С малолетства приучены дети к крестьянской работе. Выход в ночное для мальчишек праздник. А вымет навоза далеко не праздник. Да и труд в огороде под палящим солнцем внаклонку дело малоприятное. Доброго слова от родителей не дождешься. Все больше тычки да подзатыльники.
Мастеру на всю жизнь запомнились слова отца: Ты должен вырасти мужиком. Ты обязан быть сильным среди сильных и слабым среди слабых. Ты должен обрести мастерство. Образование тебе даст школа, а мастерство мастер. Я приспособлю тебя к мастеру с большой буквы. От него и научишься делу. Без дела мужик не мужик.
Говоря так, отец не был голословен. Он сам обладал мастерством. Мог смастерить из дерева немудреный инвентарь и мебель. Мог печь положить.
- Приляг и закрой глаза. Постарайся не думать ни о чем.
Женщина подчинилась, и скоро Мастер услышал тихое посапывание.
Сидит Мастер в старом кресле, глядит в окно. Медленно, нехотя светлеет небо. Если бы как раньше по проспекту ходили трамваи, он услышал бы их. Но давно сняли рельсы и не гремят вагоны. А авто стали ездить бесшумно.
Такси прибыло вовремя. И так же тихо.
- Вставай. Пора.
Женщина томно потянулась.
- Как спать хочется.
- В самолете поспишь.
Мастер подхватил багаж. Женщине достался саквояж
Время ранее и потому на улицах ни одной машины.

За полчаса до вылета


- Давай выпьем?
- Алкоголь повредит.
Хотя сам Мастер хотел бы выпить грамм сто пятьдесят коньяка.
- Ты прав.
Самолет готов к вылету. Пассажиры заняли свои места и ждут. В салоне слышен негромкий разговор.  Кто не боится летать? По телевизору показывали, как разбился такой же самолет где-то за Уралом.
- Хотя бы кофе угостил даму.
Кофе они не допили – объявили регистрацию на их рейс.

Полет в аэропорт Адлер (три часа)

Многотонная китообразная туша лайнера взмыла в воздух подобно истребителю-перехватчику.
- У меня уши заложила.
Пожаловалась она.
- Для этого есть карамелька.
Женщина послушно сунула конфетку в рот. 
Голос стюарда из громкоговорителя: господа, наш самолет занял свой коридор. Можете отстегнуть ремни. Приятного полета.
- Как странно. И в небе бывают коридоры.
- Профессиональный сленг.
- Если я усну, а принесут еду, разбуди меня. Что-то у меня в животе бурчит.
Она непосредственна, как ребенок. Мастер далек от умиления. Не таков у него характер, привык давать определения.
- Не волнуйся.
И оба уснули под монотонный гул турбин лайнера.  В самолетах компании Аэрофлота пассажиров кормят по старинке. Соки, жареное мясо и на гарнир так же жареная картошка. Можно заказать пятьдесят граммов коньяку. А можно и не заказывать. Мастер дабы не соблазнять женщину, заказывать не стал. Ничего, успокоил себя он, прилечу, отведу душу. Нам теперь торопиться некуда. 
Еду стали разносить после двух часов полета. Мастер и его женщина успели выспаться.
- В самолете неплохо спится.
- Ты очень устала. Вот и спиться хорошо. Там, куда мы летим воздух целебный. 
- Ты все ещё считаешь, что я больна. Грустно это.
Возражать женщине смысла не имеет. Мастер хоть и был человеком творческой профессии, в вопросах взаимоотношений полов был строг и ординарен.
- Пристегни ремень.
- Стюард еще не объявил.
В тот же миг по трансляции прозвучало: Наш самолет идет на посадку. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности. За бортом минус пять, на земле плюс двадцать два.
- Ты провидец? Как я люблю провидцев. Скажи, мы разобьемся?
- Нет.
Лайнер вышел на глиссаду. Он заходил на посадку со стороны гор. Трудная посадка. Лайнер слегка тряхнуло.
- Кто сказал, что мы не разобьемся? Смотри, как крыло дрожит.
- Если бы оно не дрожало, то точно отвалилось бы. Сопромат надо знать.
- Умный.
Самолет тряхнуло сильнее.
- Сели и не разбились.
- Я тоже знала, что не разобьемся.
Мастеру с этой женщиной весело. Не терпел Мастер зануд.

Сутки после приземления в аэропорту Адлер.

- Какой тут аромат!
- Приедем на место, там аромат прекраснее этого, милая. Ты не устала?
Мастер и его женщина стоят у транспортера, по которому движется багаж приземлившегося лайнера.
- Что ты! Я так хорошо поспала, что, наверное, сутки могу теперь не спать.
- Думаю, нам суток хватит, чтобы добраться до места.
- Открой тайну, куда ты меня везешь.
- Узнаешь. Будь терпелива.
Мастер успевает подхватить двигающийся по транспортеру чемодан.
- Тут надо быть циркачом, чтобы получить свой багаж.
- У тебя, милый это ловко получается. Прилетела бы я одна, осталась бы без багажа.
Наконец, весь багаж выловлен. Пассажиры расходятся. Основная масса идет к остановке автобуса «экспресс», который доставит их прямиком в город курорт Сочи.
- А мы на чем поедем?
- Мы с тобой, милая, поедем на легковой машине. Нам с нашим багажом трястись в автобусе не с руки.
- Богач. Тут же все рвачи.
- Хочешь комфорта, плати. Это закон.
- Профессор Побегайло говорил: знал бы прикуп, жил бы в Сочи.
- Он из бывших?
- Почему бывший. Он химик.
- Ясно, твой профессор мошенник.
- Обидно.
- Химик у воров мошенник. 
- Много ты знаешь.
Женщина заметно расстроилась.
- Не расстраивайся и среди мошенников и воров встречаются весьма приятные и приличные люди.

Отступление в прошлое Мастера. Первое

Владимир Олегович Розов вышел на свободу или, говоря его языком, откинулся в год, когда по стране катился бум приватизации. Ваучеры. Залоговые аукционы и прочая воровская хитрость.
Стоит Владимир Олегович у газовой плиты. Смотрит на скворчащие на сковороде кубики колбасы докторской и размышляет: Что мы воры? Вот они воры. Этот рыжий бес не то, что вор, он супер вор. И пышка, тот, что внук Чука и Гека тоже ворюга. Ласковый такой и ворюга.
- Розов! Я долго буду ждать завтрак?
Это Владимирова сожительница. Глупость несусветная, а познакомился он с ней по переписке. Кум на зоне решил, что письма от женщин с воли будут благоприятно влиять на заключенных.  Владимир наизусть запомнил одну выдержку из письмо такой сердобольной: Вы так красиво пишите, что я, не видя Вас, в Вас влюбилась. Я обязательно дождусь Вас.
Ну не дура ли баба? Но дождалась же.
Отец не дождался. Умер. Мама сильно сдала после его смерти, но сына заблудшего дождалась. Дождалась, наплакалась и через две недели тихо отошла в мир иной.
- Не барыня. Шлепай сюда. Яичница готова.
Что тон грубый? Но это привнесенное. Рос мальчик в семье профессора филологии. Воспитывался в строгости. В четырнадцать лет отец определил сына в секцию бокса: мужчина должен быть силен и мозгами и мышцами, чтобы мог  дать отпор и всякому заносчивому интеллигентику и наглецу уличному. Призвание мужчины быть защитником.
А как обернулось? В пятнадцать лет Владимир мог одним ударом «вырубить» здорового мужика. Захватило! Я могу! Приплюсуйте характер взрывной и самолюбивый - готовый кандидат в бандиты. Присмотрел мальчишку вор рецидивист. Обласкал. В ресторан стал водить: выпей бокал вина. Это для мужика пользительно.
Такая речь для юноши, слышавшего дома исключительно правильную речь, была чем-то вроде сленга героев романов о пиратах.
Умный был бандюга. До шестнадцати лет Володю к своим делам не привлекал. А как получил сын профессора паспорт, то и подкатил: Жрал, пил, баб тискал. Думаешь все задаром? Я платил. Таперя паря должок надо отдавать-то.
Рыпнулся Володя, как мо я могу долг отдать, когда учусь еще? И получил ответ: кое-что сделаешь для меня, и сочтемся.
Так Владимир Розов совершил свое первое уголовное деяние. Тогда обошлось.
- Колбаса подгорела.
- Ты меня слушай. Больше я тебе завтраки готовить не буду. Наигрались. И, вообще, кончай курортничать. На работу устраивайся.
- А ты? Что тебе стоит на гоп стоп взять гражданку какую-нибудь.
Вспылил Владимир. Удар-то у него профессиональный. Так и легла на кровать сожительница в глубоком нокауте.
А когда очнулась, то без слов собрала манатки и, не попрощавшись, ушла. С той минуты Владимир дал зарок: к себе домой ни одной женщины не поселять. В гости зайти? Пожалуйста. Но чтобы тут жить, ни, ни.
Оставшись один в старинной профессорской квартире, Владимир с рвением приступил к самообразованию. Составил учебный план и начал как он полагал с самого важного – истории государства Российского. Ключевский, Соловьев. Столпы Российской исторической науки.
Ночам Владимир работал на Московском вокзале. Ходу пять минут. Разгружал вагоны. Помнил слова отца – нет работы позорной.
Днем после короткого сна штудировал тома. Особенно понравившееся выражения заносил в особую тетрадь – «Большинство людей умирает спокойно потому, что так же мало понимают, что с ними делается в эту минуту, как мало понимали, что они делали до этой минуты» или «Было бы сердце, а печали найдутся».
Одно выражение Ключевского Владимир исполнил шрифтовым пером на ватмане и, оформив его в рамку, повесил на стене в кабинете - «Русская интеллигенция скоро почувствует себя в положении продавщицы конфет голодным людям».
Шли дни. Владимир осваивал историю и параллельно изучал основы рисунка и архитектуры. Тяготел он к этому с детства. Пришло время, и его натура потребовала реализации знаний – сумею ли я?
Один из товарищей по бригаде грузчиков, услышав, что Владимир намерен заняться рисунком, предложил свои услуги.
- У меня, брат, отец был  членом Союза художников. Его мастерскую пока власти не отобрали. Пользуйся.
Договорились – за бутылку водки Владимир стал посещать в выходные дни мастерскую художника.
Кроме того, что в мастерской было все для профессионального занятия рисунком и живописью, там было много работ прежнего хозяина. Хорошая школа для наблюдательного ученика.
Так начался путь Владимира Олеговича Розова от униженного положения бывшего заключенного к месту  под солнцем, где «правит бал» Мастерство.

Все те же суки после прилета в Адлер.

- Ты так говоришь, будто сам мошенник.
- Хуже, душа моя. Значительно хуже. Но тебе опасаться меня не надо. Ты посиди тут в тенечке, а я пойду, поищу извозчика, который согласиться отвести нас в Абхазию. Думаю, сейчас не каждый согласиться на такую поездку.
Сидит женщина на скамье под тентом и ни очем-таки не думает. А зачем? Мастер для этого есть. Солнце уже палит. Становится душно. Пить хочется, мочи нет.
Пока женщина сидит в тени и страдает от жажды, её спутник, а вернее поводырь в этом путешествии, пытается договориться с одни малым о сходной цене за поездку от аэропорта до села Веселое.
- Слушай, кацо, ты думаешь, я туда привезу тебя и там останусь? Да? Мне вернуться надо будет. А кто за бензин платить будет?
- Ты меня слушай, бугор. Не строй из себя. Нос картошкой а туда же, под грузина косишь.
- Фу ты, ну ты. Ножки гнуты. Из блатных что ли? Что за кипишь на болоте, что за шухер на бану?
- Не блатуй. Пальцы веером, сопли пузырями. Везешь?
- А то. Где багаж?
- Мотай на ус, еду с женщиной. Ни слова по фене. Усек?
- Усек.
Грязный неумытый снаружи автомобиль марки ГАЗ-24 с номерами эпохи развитого социализма, раритет, внутри на удивление был чист.
- Едем к выходу из аэропорта.
- Как прикажешь, командир.
Курносый водитель мягко тронул авто.
- Мастер! Где ты раздобыл такой раритет?
Курносый шофёр слово раритет слышал, но точного его значения не знал. И потому решил подождать – как отреагирует этот мужик. Судя по всему, деловой и ушлый.
- Душа моя. Этот раритет повезет нас с тобой в мир наслаждений.
Все понятно, решил курносый, снял телку и везет подальше от людей, чтобы развратничать с ней. Мастером обозвала. По паспорту точно мастер.
Уточним, паспорт на языке воров лицо.
- Так едем же!
И они поехали. Лихо ведет машину местный «бомбила», на поворотах не тормозит. Дело знает. Олень боится закона. Вор закона. Точно ховается от закона.
Курносый тихо запел: Глазел на шлюх и мирно кушал пончик. Как вдруг хиляет этот фраер до меня, и говорит: козел, займи червончик.
Хотел, было, Мастер возмутиться, да не успел. Опередила женщина.
- Как мило! Мастер у нас начинаются приключения?
- Если мадам желает, могу исполнить еще песню.
- Дама желает!
Что с ней поделать, но перечить сейчас Мастер не хочет.
- Шеф, ты помнишь, что я тебе говорил?
- Обижаешь, мастер. Мы с понятиями.
И запел в голос: Когда фонарики качаются ночные, когда на улицу опасно выходить, я из пивной иду, я никого не жду, я никого уж е сумею полюбить.
- Как жалко его.
Женщина перебила певца и, слава Богу. Машина вышла из поворота. Водитель прибавил скорости. Быстрая езда странно подействовала на Мастера. Он продолжил песню: Одной вдове помог пропить я отчий дом. А мой нахальный смех всегда имел успех, и моя юность раскололась, как орех.
Дальше петь Мастер не стал.
- Мастер! Ты знаешь блатные песни?
- Помолчим. Не будем отвлекать водителя от дороги.
Курносый понял намек и замолчал. Так, молча они доехали до поселка Веселый.
- Боже, как я проголодалась.
- Тут при вокзале приличный кабак. Сурен в этом деле толк знает.
Водитель причмокнул.
Мастер расплатился с курносым сполна.
- Благодарю, мастер.
Автомобиль ГАЗ-24 уехал в сторону Адлера, а Мастер и его спутница остались стоять у здания  вокзала станции поселок Веселое.
В небольшом отдалении внизу текла река.
- В такой речке не искупаешься.
- Дорогая, купаться мы с тобой будем в море. А это речка Псоу.
- Как скажешь, дорогой. Я голодна.
Багаж они сдали в камеру хранения на вокзале, а обедали в ресторане, коим с некоторых пор владел некто Сурен.
В зале пусто. Скучает единственный официант. Из кухни доносится звук льющейся воды.
- Дорогой!
Окликает Мастер официанта.
- Я дорогой. Что желаем?
Официант неспешно подходит. 
- Прежде всего, принеси нам вина «Псоу».
- Как интересно. И вино зовут как речку.
- Да, мадам. Очень хорошее вино. Для аппетита самое то. Мы это вино покупаем в Абхазии. Раньше они нам продавали как друзьям. А теперь дерут как с врагов.
Мастер вспомнил одно изречение русского историка Ключевского:  Быть соседями не значит быть близкими.
- Уф, я сыта.
- Тут готовят не хуже, чем  ресторане «Астории».
- Никогда не была там, но тебе мой государь я верю.


Второе отступление в прошлое Мастера.

Всю зиму Владимир занимался рисунком в мастерской умершего члена Союза художников. Сын его пил водку, которую давал Владимир в оплату за пользование мастерской. Иногда водку пили вместе. Придет товарищ Владимира в мастерскую. Принесет бутылку водки и кое-какую закуску. Сын художника оказался интересным собеседником. Настоящий кладезь знаний по истории искусства. От него Владимир узнал о великих художниках эпохи Возрождения. Поведал товарищ и о более поздних направлениях в живописи.
Владимир в ответ рассказывал то, о чем прочитал в книгах по истории. Проштудировав тома Ключевского и Соловьева, он начал изучать современную историю. Не по учебникам. Раздобыл попуск в Публичную библиотеку.  Там раздолье. Читал старые газеты и журналы. Скоро сблизился с одной молодой сотрудницей библиотеки, и она допустила своего нового любовника к святая святых – в хранилище документов. Стенограммы партийных конференций Владимир читал с не меньшим интересом, чем увлекательный роман.
Постепенно он начал понимать одну истину – есть наука хронология событий. А есть интерпретация этих событий. Мифология.
Наступил тот час, когда сын профессора филолога сел за его рабочий стол и начал свои записки. «Русский ум ярче всего проявляется в глупостях». Это изречение Ключевского он взял в качестве эпиграфа. И записки свои он назвал так - Записки глупого человека. 
Продолжая занятия рисунком и все, более совершенствуясь в этом, он не забывал и о плоти. Его стала посещать женщина старше него на пять лет. Умудренная опытом прежней жизни в браке, она с Владимиром играла роль  послушной наложницы – «чего изволит мой государь?».
- Вы, Владимир обладаете сильным характером лидера. Так ведите меня по тропе Эроса к вершинам чувственных наслаждений.
И он вел женщину упорно и страстно.


Заканчивались  сутки прилета


- Если ты сыта, то нам надо подумать, где провести эту ночь. Продолжать путь в Абхазию начнем рано утром. Пока солнце не взобралось в зенит.
Ароматы субтропиков к вечеру сгустились и повисли без движения в воздухе. Местные жители сидят по своим домам. Кто смотрит телевизор, кто попивает свое домашнее вино и обсуждает виды на урожай. Светятся окна в их домах. Кто сможет приютить на ночь наших путников?
- Давай сыграем в игру, ты закроешь глаза, я несколько раз оберну тебя вокруг себя и покажешь пальцем на дом.
- Люблю игры. Крути.
Женщина ткнула пальцем в дом, где располагалось отделение почты и аптека.
- Кто нас тут примет?
- А давай продолжим игру.
Мастер ведет женщину к дому, на который она указала.
На двери в аптеку висит объявление: Если кому нужна кислородная подушка, иди ко мне. Третий дом отсюда.
- Потрясающая непосредственность.
- А как считать? Налево или направо?
- Надо, милая, быть более внимательной. Тут дома по одной стороне и этот дом последний.
Ночь первых суток после прилета Мастера и его женщины в Адлер они провели в доме заведующего аптекой родного брата хозяина привокзального ресторана Сурена Гаспаряна Сукиаса Гаспаряна.
- Мне тут все напоминает рассказы Пушкина.
- Наверное, тебе, милая пришел на ум Станционный смотритель.
- Нет, дорогой. Кирджали.
Женщина тихо смеется. Ей хорошо. Тут и с ним.
- Ты на что намекаешь? Вот я сейчас вонжу  в твою грудь ятаган и убегу. Так что ли?
Хозяин дома стучит в стену: Спать дадите?
- Спим.
Дуэтом говорят Мастер и женщина.
Закончились первые сутки после их прилета в Адлер.

Вторые сутки после прилета в Адлер

- Кислое молоко на окне. Дверь заприте, и ключ положите под камень.
Заведующий аптекой был толст, кучеряв и перманентно грустен.
Мастер порывался спросить его, где тут лучше искать машину для поездки в Абхазию, но по прирожденной скромности не решился обеспокоить грустного человека таким пустяшным вопросом. Хозяин сам сообразил, что нужно ночным постояльцам.
- Вы в Абхазию намерены ехать. Мой брат может вас отвезти.
- А как же ресторан?
Обеспокоилась женщина.
- Женщина! Нас тут четверо братьев. Четвертый в Сочи живет.  Пейте кислое молоко, я как врач вам скажу, оно очень полезно. Попьете и отдыхайте.
 Мастер шутливо подумал, брата тоже на Эс зовут.
- Самвел у нас в семье самый младший. Дурной еще, но машину водит, как Шумахер.
Мастер не сдержал улыбки.
- Чего смеешься? Все мальчики у нас на букву  Эс. Так папа захотел. А девочек зовут Шагане, благочестивая, Шогер, красивая и Шушан, лилия. Так мама захотела. Восемь детей у папы с мамой было. Один сын умер. Холера.

Третье отступление в прошлое Мастера.

Прошло полтора года после того, как Владимир Олегович Розов освободился из мест заключения. Он, не имеющий художественного специального образования, поднаторел в рисунке настолько, что профессиональные художники приняли его в свою когорту. Один из них, прошедший войну, пожилой седовласый живописец, ведший свой курс в Академии художеств, как-то в застолье сказал.
- Молодой человек, я был бы горд, если бы Вы были в числе моих учеников. У Вас острый взгляд и  твердая рука. Вы обладаете природным чувством красоты.
Как мы помним, Владимир воспитывался отцом в строгости и аскезе и потому столь лестные слова художника не вскружили ему голову. Но все-таки, когда другой, более молодой и амбициозный художник пейзажист предложил ему участвовать в выставке художников любителей в Доме культуры им. Газа, Владимир с готовностью согласился. Тут надо отметить, что Дом культуры им. И.И. Газа это заведение при промышленном объединении, что в художественной среде не пользовалось особым уважением.
- Владимир, Вы талант. Бездарь всегда пробьет себе дорогу, а таланту надо бороться для того, чтобы достичь успеха. Выставка даже в таком затрапезном помещении это первый шаг к Вашему триумфу.
Так сказала Эльвира, женщина на пять лет моложе Владимира, восседая на высоком табурете. Из одежды не ней серьги и перстень на безымянном пальце правой из «белого» золота с горным хрусталем
- Эльвира, Вы обращаетесь ко мне на Вы, когда мы вот уже три месяца пребываем в первородном грехе.
- Мое отношение к Вам, Владимир с первых минут нашего знакомства пронизано большим уважением. Это ничуть не умаляет моей страсти.
- Это я заметил.
Владимир почему-то вспомнил зону. Ту женщину в форме войск МВД, что говорила ему преступнику малолетке такие же слова. Если не слово в слово, но по смыслу одно к одному.
- Путь Ваш к вершинам мастерства будет тернист, но Вы добьетесь своего и станете Мастеров с большой буквы. А теперь пришла пора нам прощаться. Я уезжаю в Абхазию, в её столицу Сухуми, по-абхазски Акуа.
Через месяц Владимир оказией узнает, что  Эльвира заразится разбушевавшейся на побережье Черного моя холерой и умрет в городской больнице города Сухуми.

Вторые сутки после прилета в Адлер

Напоминание о холере слегка расстроили Мастера, но он не подал виду. Зачем волновать женщину. Он привез её сюда не для этого.
- Где нам найти Самвела?
- Зачем искать? Он сам приедет. Сидите, отдыхайте, дышите нашим воздухом. Магнолия отцвела, а то вы бы от аромата её  опьянели.
Сукиас Гаспарян ушел.
- Какие тут добрые люди.
- Милая, они добры, потому что мы им платим.
- Фу, какой. Ты стал меркантильным.
- Милая. Ты неправильно оцениваешь события. Я не меркантилен. Я расчетлив. Деньги мне даются трудом.
- Прости. Я не подумала, что сказала.
Мастер опять смущен. Зачем я так сказал? Как будто укорил. Как может мужчина исправить сою оплошность перед женщиной?
Южное солнце это особенное солнце. Расслабишься, оголишься слишком и посидишь под его лучами лишку, и все. Сгорел.
Мастер не южное солнце, а женщина не растяпа, и все-таки через двадцать минут она фигурально сгорела.
- Милый, кажется, с улицы тебя кто-то зовет.
Женщина тыльной стороной ладони утирает капельки пота на лбу.
- Кто меня может звать тут?
Звал брат Сурена и Сукиаса Самвел.
- Турист, ехать хочешь?
- Как смешно. Я попала в кино.
- Похоже, милая.
- Турист, карета подана.
В дом входит третий брат. Какая разительная разница! Он блондин.
- А Вы точно Самвел?
- Ага, и Вы туда же. Все глаза таращат, как увидят мою прическу. Я специально волосы покрасил, чтобы как-то от братьев отличаться. И потом, обратил я внимание на один факт – к людям с темным окрасом другие люди относятся предвзято. А к блондинам, как правило, люди расположены. Работа у меня такая, что мне надо клиентов к себе располагать. Так едем? Пока дорога не занята туристическими автобусами.
- Мы готовы ехать хоть сейчас.
На этот раз Мастера и его спутницу везла новая машина.
- Мне эту машину братья купили. Они считают, что я глупый и ничего путного делать не умею. Сурен так и сказал: крути баранку, зарабатывай на отпскниках деньги.
Самвел вел подаренные братьями Жигули осторожно. После Леселидзе на шоссе стали появляться грузовые машины.
- Славные труженики садов и виноградников поехали. Повезли то, чем потом народ станет пытаться позабыть как раз эти виноградники и сады.
А этот, по мнению братьев, глупый человек, обладает чувством юмора. Отметил Мастер.
Проехали километров десять. Женщина дремлет на плече Мастера. Сам Мастер, глядя в окно, вспоминает свой первый приезд сюда, в Абхазию.

Четвертое  отступление в прошлое Мастера.

Папа сказал: Поедем на родину Золотого Руна.
Потом он по своей академической привычке прочел двенадцатилетнему  сыну лекцию о Золотом Руне. Володя запомнил, руно это золотая шкура барана, на спине которого дети греческого царя поплыли куда-то, так как их мачеха била их.
- Это миф, мой сын. Но есть более верная и при этом прозаическая версия. Древние люди, проживавшие в Колхиде опускали шкуру барана в ручей и на ней оседали крупицы золота.
- Нет, папа, мне больше нравится миф.
Отвечал мальчик. Позже он запомнит имена,  и царя орхоменского  - Афамант, и детей его, Фрикс и Гелла. И кто послал того барана, Володя запомнит. Богиня облаков Нефеда.  Сильно расстроиться, узнав, что Гелла упала в море, которое потом назовут Гелласпонт, и что сегодня это пролив Дарданеллы.
До города Сочи они доехали на поезде. Купейный вагон скорого фирменного поезда, чем не роскошная поездка? Но не для мальчика двенадцати лет. Замкнутое пространство купе, папа не пускал  мальчика выходить из вагона на остановках, угнетало.
Не доехали отец с сыном тогда до Колхиды; остановились в поселке Гантиади.

Вторые сутки после прилета в Адлер

- Гантиади! Или по-ихнему Цандрипш.
Провозгласил золотоволосый армянин.
А ведь он тот баран. Тогда я Фрикс, а моя спутница Гелла.
- Чему ты, мой дорогой смеешься?
- Так просто.
- Я уже кушать захотела.
- Если женщина хочет кушать, надо сделать остановку.
Просто сказал Самвел. Где тон мажордома, с которым армянин провозгласил въезд в Гантиади?
Белостенный вокзал поселка Гантиади пуст до звона. Жужжат оводы. Шелестит лопастями припотолочный вентилятор. Тихо напевает что-то женщина в кассе.
- Тут в ресторане мой друг работает. Он нас накормит, как самых дорогих гостей.
Самвел светится гордостью - смотрите каков я. У меня везде друзья.
В ресторане в отличие от зала ожидание кроме буфетчика находилось пять человек. Пятеро молодых людей сидели за столом у окна и молча ели.
- Самвел!
Это воскликнул буфетчик.
- Мелкон!
Отвечал Самвел своему другу.
- Слава Богу, этот армянин не на буквы Эс.
- Тише, милый. Они могут услышать.
- Они так крепко обнимаются, что им не до нас. 
Ошибалась женщина. Самвел все слышал и видел.
- Мой друг Мелкон не брат мне.  Он друг мне. Мелкон, дорогой накорми моих гостей.
Мелком вместе с Самвелом ушли куда-то.
- Чувствуешь, Мастер, нас возвели в ранг гостей рыжего армянина.
- Будь осторожней в выражениях тут. Народ горячий. Может и обидеться.
Пятеро молодых людей в белых сорочках и черных брюках одновременно встали из-за стола, одновременно посмотрели на приезжую пару и также одновременно кивнули головами. Потом они чинно вышли из ресторана.
- Что это было, дорогой?
- Нас поприветствовали пятеро молодых людей.
- Как страшно. Это бандиты.
- С чего ты взяла?
- Сейчас будем кушать.
Самвел был серьезен.
- Слава Богу, грузины ушли. Это бандиты. Вы заметили у вокзала их автомобиль? Нет. А я видел. Тут от Сочи до Сухуми такого автомобиля и у кого нет. Американский Кадиляк. Страшно дорогой.
- Что я говорила. Иногда и я бываю права.
- Там, куда едем мы, бандиты не водятся. Там горы, буковый лес и ледники.
- Вы, в горы собрались. Горы знать надо, дорогой. Вам проводник нужен.
Сейчас он скажет, что у него друг проводник.
Но  Самвел промолчал насчет друга проводника. Он сказал иное.
- Ищите проводника среди абхазов. Внизу тут живут в основном армяне и грузины. А абхазы все больше наверху. Табак растят. Они и в горы чаще ходят.
- Милый, я устала и хочу спать.
- Женщина просит, надо уважить. Поехали, я покажу, где вы сможете переночевать.
Доехали до речки Хашупсе.
- Тут вы сможете переночевать.
Самвел повел рукой в сторону дома из местного строительного материала. Как по мановению волшебной палочки из него появилась женщина.
- Сара! Принимай гостей.
Женщина подошла ближе…


Мастер вышел из машины. Что как ни запахи возвращает больше нас в прошлое? 

Пятое отступление в прошлое Мастера

- Отсюда до моря далеко, папа.
Володя стоит рядом с отцом в шляпе из войлока.
Папа сидит на скамье под кроной старого инжирового дерева.
- Но нам с тобой сын легкая пробежка показана. Погляди на это дерево. Это инжир. Ещё его зовут фиговым деревом или смоковницей. Местные жители сушат плоды его и зимой употребляют вместо сахара. Так сладки они.
Двенадцатилетний Вова слушает отца и тихо шипит – приехали на море, а самого его он еще и не видел по-настоящему. Не говоря уж о купании.
А отец мальчика думает – когда интересно, хозяин поставит ягоды смоковницы на брагу. Хочется попробовать инжировой самогонки.
Мальчик глубоко дышит. На всю жизнь войдет запах этой абхазской деревни в память Владимира Розова.
Через неделю к ароматам субтропиков добавятся запахи потного женского тела и винный перегар, идущие от Сары, дочери хозяина дома, где отец с сыном квартировали.  Кроме запахов Володя запомнил и голос её: молчи, молчи, я все сама, сама.
В то лето в поселке Гантиади Володя так и не стал мужчиной. За то на всю жизнь приобрел стойкое отвращение к потным и неумытым женщинам.

Вторые сутки после прилета в Адлер

- Гостям мы всегда рады. У меня гостевая комната всегда готова.
Договорились о цене. Самвел отвел хозяйку лом в сторону. Они о чем-то коротко переговорили.
- Ни копейки с вас не возьмет. Счастлива будет.
Самвел уехал, оставив Мастера и его женщину одних во дворе дома, где живет Сара.
- Странные они все люди. Сначала заломила за одну ночь дикую цену. Говорит, что одна ночь, что пять, белье все равно надо менять. А теперь рада будет пустить в дом бесплатно.
- Самвел, наверное, сказал ей, что мы его друзья.
Сара пригласила гостей в дом.
- С дороги хотите умыться, наверное. Душ в саду. Вода прогрелась. Мыла душистого нет.
И пошла в глубину сада.
- Большой сад. Как она с ним управляется?
Прошли ряд грушевых деревьев.
- Смотри, Мастер, тут и лежак стоит.

Шестое отступление в прошлое Мастера.

- Ночь давит своей духотой и влажностью. Буду спать в саду.
Так сказал отец.  Так и поступил в ту же ночь. Действительно ночь  выдалась на редкость даже в этих краях удушливо жаркая. Влага повисла в воздухе. Липла к телу. Становилось тяжело дышать. Где-то высоко в горах грохотало.
Володя лежал в доме на влажной простыне с открытыми глазами и воображал, как с гор придет поток грязи и воды и смоет этот дом. А вместе с ним его, Сару, дочку хозяина дома и они поплывут в море. А она все будет говорить: молчи, молчи, я все сама, сама.
Сколько проспал, мальчик не знал. Не было у него часов. Потный и усталый он вышел во двор и пошел. В проблесках лунного света мог различить дорожку в сад. Он шел туда не для того, чтобы найти и  разбудить отца. Отец отругает и всего-то.
На какое-то мгновение тучи закрыли Луну, и в этот миг Володя спотыкается обо что-то твердое.
Луна вышла из-за туч. Мальчик отпрянул – перед ним голый зад отца. Над ним ноги.
Бегом мальчик вернулся в дом.

Вторые сутки после прилета в Адлер

- Вот душ.
Сара ушла.
- Милый тут мы вдвоем не поместимся. Я моюсь первой.
Мастер отошел в сад. Шпалеры виноградных лоз отягощены большими  гроздьями. Рядом куцые деревца яблонь. Мастер напряг память. Точно. Они называются пальметными.  Странно. Тут для механической уборки урождая просто нет места. Склоны довольно круты и никакой трактор тут не удержится.
- Милый, я готова. Твоя очередь.
Когда я научу её выражать свои мысли кратко и однозначно. К чему она готова? И куда подошла моя очередь?
Ополаскивался в душе Мастер не долго. По его расчетам они с женщиной будут париться в бане.
Потом хозяйка дома сытно и вкусно накормила гостей.
Мастер видел, Сара что-то хочет сказать ему, но не решается. Смутное чувство посетило его. Где-то я видел эту женщину. Не привыкший «ломать» голову по пустякам, Мастер решил – это ложная память.
- Вам спать стелить, как супругам?
Получив положительный ответ, Сара тихо улыбнулась и ушла вглубь дома.
- Мастер, ты не находишь, что хозяйка ведет себя странно?
- Мне так не показалось.
Солгал Мастер. Однако вопрос женщины заставил его опять мучится вопросом – где и когда я мог видеть Сару?
Ночь пришла с духотой и большой влажностью. В горах грохнуло.
- Что это, милый?
- Гроза. Спи спокойно.
Убедившись, что женщина уснула, Мастер вышел во двор. Раскурил сигарету. Первая затяжка глубокая – от неё на кончике сигареты вспыхивает огонек.
- Ты куришь? Я тебя узнала сразу. Как только вы с женой вышли из машины. Ты нарочно выбрал мой дом, чтобы травить меня?
- Нас к тебе привез Самвел.
- Самвел мой старый друг. Не муж, но мы с ним живем. Жена у тебя красивая. Молодая.
Сара вздохнула.
- Я тогда тоже молодая была.
Мастер все вспомнил. И гром в горах, и духоту и влажные простыни.
- Я тогда мальчишкой был.
- Мальчишкой-то мальчишкой, но имел мужскую силу. Если хочешь, приходи под утро к душу. Под утро все спят очень крепко.
Соблазн? 
«Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит», с трудом вспомнил Мастер слова из Библии.
Сара и горе? Вот она стоит рядом. Статью выдалась, лицом чиста. И аромат от неё фруктовый. Пьянящий.
- Иди. Опять гремит. Жена проснется.
Мастер уходит и вслед слышит: я буду ждать.
- Курил.
Одним словом встретила женщина Мастера, когда он вернулся в дом.
- Три затяжки сделал, а потом дышал ночным воздухом.
Как уйти к Саре от такой женщины? Проницательной и тонко чувствующей.
Уже лежа в постели рядом с ней Мастер поймал себя на мысли – скорее бы она уснула и проспала крепко до позднего утра. Слаб человек перед соблазном. А как пьянит запах Сары!
Закончились вторые сутки после прилета Мастера и его женщины в Адлер.

Пятый день пребывания Мастера и его женщины в Абхазии

- Период акклиматизации мы с тобой прошли. Пора продолжить наше путешествие.
Мастер и женщина сидят на открытой террасе одноэтажного дома, стены и крыша которого окрашены в зеленый цвет. Они пьют сухое грузинское вино и едят фундук молочно-восковой спелости.
- После твоей бани я готова взобраться хоть на Эльбрус.
- До Эльбруса нам далеко, но в горы придется сначала ехать, а потом и карабкаться.
- Ты говорил, тут жил сам вождь.
- Говорил.
- Не верю. Для вождя что-то очень скромно. Я была в Ливадийском Дворце. Вот это Дворец вождя.
- Ты сильно заблуждаешься, милая Ливадийский Дворец резиденция императоров.
Мастер мог бы рассказать об этом дворце больше, о том, что в конце XIX был построен дворец в легком «итальянском» стиле, который с 1861 года дворец становится летней резиденцией Александра II. А в 1911 году по проекту Ялтинского архитектора Николая Петровича Краснова уже для Николая II был построен Белый Дворец.  Это в нем состоялась известная Ялтинская конференция Вождя и глав двух тогда союзнических держав.
Мог бы, но не стал. Сказал коротко.
- Императоров у нас было много, а вождей только два. Время продиктовало.
- Тебе виднее.
Женщина все еще не может забыть ту последнюю в Абхазском селении Гантиади ночь. Как она испугалась рано утром, проснувшись и не найдя Мастера рядом с собой, пошла в сад. Едва услышав знакомый голос Мастера: ты ведьма, поспешила вернуться.
И потому в разговоре с Мастером нарочито суха. Настроение женщины Мистер улавливает не хуже самого чувствительного радара. Мучают ли его угрызения совести? Однозначно сказать, да или нет, нельзя. Он не давал обета безбрачия и в браке не состоял. Он не поступился своим убеждениями. Что же касается дел сугубо интимных, то тут Мастер волюнтарист.
Зачатки волюнтаризма Мастер находил в трудах древнейшего философа Августина. Что говорить о чтимом Мистером Мануиле Канте. Напрасно, что ли он часами просиживал в Публичной библиотеке?
- К нам идет завхоз.
- Сиди. Я встречу его.
Как ни крути, а толику вины перед женщиной Мастер ощущал.
Завхоз работал тут давно, его отец служил кем-то на даче Вождя, и потому считал себя большим знатоком местных правил.
- Мне приходилось обслуживать больших людей.
Под большими людьми он подразумевал не крупные особи рода человеческого, а особ, занимающих в прошлой иерархии высокие места.
- Могу обрадовать Вас. Я договорился о транспорте. Наш автобус сможет вас с женой довести до леса. Дальше дороги нет.
Мастер спросил о проводнике.
- От сердца отрываю.
Завхоз говорил о молодом человеке по имени Александр, сыне крестьянина абхаза, которого завхоз приютил у себя и приспособил к делу. Молодой человек стал его мальчиком на побегушках.
- Мальчик горы знает, как свой дом.
Спросил Мастер и о цене.
- С шофером договоритесь сами. А Саше платить не надо. Будете кормить и того довольно.
- Что сказал завхоз?
- Едем.
Женщина отвернулась и стала смотреть вдаль. Туда где простиралось море, в котором она так и не искупалась. Мастер говорил – успеется. Главное горы.
Три рыболовецких сейнера застыли на мелкой ряби. Они ждут, какое предприятие примет улов. И не дождутся. Гнилой скумбрией позже будут надолго испорчены пляжи от Гантиади до Гагр.
- Сегодня вечером поедем вниз, искупаемся.
Это прозвучало как просьба о прощении. Нет ничего более разъедающего взаимную симпатию, сильнее ржавчины, чем чувство вины одного из людей.
Мастер начинает про себя оправдываться; я слаб, я просто мужлан. Но я ведь так много делаю для тебя. Я хочу, чтобы ты была здорова. Я хочу, чтобы ты родила от меня. Да, я поддался искушению.
- Я могу потерпеть. Ты сам сказал, прежде всего, горы. Я хочу быть здоровой. Я хочу родить тебе сына.
Мастер едва сдерживает слезы.
- Поедем на пляж. Обязательно поедем. Вечером море спокойно и вода особо теплая.
Солнце коснулось горизонта, и небо тотчас окрасилось в  необыкновенные цвета. Причудлива художница природа. Сейнеры ушли куда-то, а на их место встали два сторожевых катера.
Выходит в санаторий прибыл особо важный гость. А я и не заметил. Мастер стоит у обоза берега и глядит на плавающую поодаль женщину.
Надо будет научить её плавать. А плавает, как собачка.
- Хорошо-то как, милый.
- Не говори в воде.
Мастер волнуется. Он дал сам себе обет – привести домой женщину здоровой и окрепшей.
Ревун на одном из кораблей нарушил вечернюю тишину.  Сверху от железной дороги раздался свисток электровоза. Поговорили машины. Усмехнулся Мастер.
От внимания механических звуков его отвлекла картина, достоянная кисти великого Сандро Боттичелли с его «Рождением Венеры»
Осторожно ступая по колкой гальке, поправляя правой рукой волосы, а левой прикрывая лобок, женщина Мастера медленно шла к берегу. 
Наверх в санаторий в домик с зелеными стенами и крышей Мастер и женщина ехали обнявшись.
Ночь принесла им истинное наслаждение.
Закончился пятый день их пребывания в санатории. 

Первый день восхождения Мастера  его женщины в горы.

Еще солнце не вышло из-за гор. Еще море спало.   Лишь легкий бриз посылал свои струи с суши на гладь моря. А Мастер уже совершал пробежку. Сегодня, когда им предстоял долгий и трудный путь, он женщину будить не стал. Пускай поспит.
Дорожка, которая помнила мягкие сапоги Вождя, вела по саду, то и дело сворачивая. Так Мастер совершил круг и вернулся к старту.
- Мой отец рассказывал, что по этой дорожке ходил сам Вождь. Саша ждет у верхних ворот. Вы с ним построже. Он от мамаши сбежал.
Мужчины присели на лавку.
- Мамаша его сумасшедшая. Стыдно сказать, начала к мальчишке в штаны лазать.
Перверзия, всплыло в памяти Мастера.
- Бензина хватит. До леса доедете, а там слушайте Сашу. Он горы знает.
От домика раздался голос женщины: Ау! Где ты?
- Ваша зовет. Много не ешьте. В лесу покушаете.
Новый автобус Ликинского автобусного завода выехал за верхние ворота санатория в пять часов тридцать минут утра.
Шофер пожилой грузин помог разместить багаж. Цыкнул на мальчика: не мельтеши. Твой выход позже.
В последний момент в салон автобуса запрыгнул большой лохматый пес.
- Что, Абрек, решил прокатиться?
Саша усадил жестом пса рядом с собой. Шофер отжал педаль сцепления, и автобус медленно тронул.
- Ну что, товарищи туристы, поехали?
Урчит двигатель, мурлычет какую-то грузинскую песенку шофер, мальчик Саша спит на заднем сидении, положив голову на саквояж Мастера.
- Мне страшно.
Женщина крепко сжала руку Мастера.
- Со мной страшно?
Самолюбие мужчины задето.
- Я не в том смысле. Мне жить стало страшно.
Ни сама женщина, ни Мастер не знали, что в некоторых случаях у беременных женщин развивается психоз. В данном случае у женщины Мастера развился маниакально-депрессивный психоз.
Но сейчас они едут к буковому лесу по дороге сильно поврежденной тяжелыми лесовозами. Автобус то и дело подбрасывает. Тут уж береги голову.
От такой тряски проснулся мальчик: Дядя Резо, можно потише. Людей везешь.
- Э! Бичо! Сам садись за баранку. 
Мастер обнял женщину.
- Ничего не бойся. Скоро мы приедем в лес. Устроим пикник и поедим, как следует.
- Да, мой милый. Я давно заметила, что если я сыта, то и тревоги мои отступают.
Автобус упорно подымается в гору. Мастер глядит вперед – еще вот этот подъем и все. Зрительный обман, бугор скрывает следующий подъем. И так до вершины. А она на высоте в две тысячи метров.
В открытые окна автобуса струится свежий воздух. Вставшее солнце уже не страшно ездокам. Они высоко.
- Один поворот и мы в лесу, - говорит шофёр.
- Дядя Резо, ты гигант!
Мальчик Саша, как и все юноши в своих оценках противоречив.
- Бичо, ты не знаешь, как ты прав. Моя жена часто тоже говорит так.  Она говорит, что я половой гигант.
Непосредственность пожилого грузина умиляет.
Через десять минут автобус останавливается. Саша выносит багаж. Мастер и его женщина, выйдя, уходят в лес.
- Как хорошо тут пахнет.
- Тут даже грибы растут.
Опят запахи… Они напоминают Мастеру прошлое.

Седьмое отступление в прошлое Мастера

В Абхазии Володя побывал еще раз через четыре года. В июне восьмидесятого года.
- Ты стал совершеннолетним, получил паспорт. Дарю тебе путевку в пансионат.
Да. Владимир Олегович Розов получил вчера паспорт. Человек в форме майора милиции, прежде чем отдать красную книжицу, долго говорил.  Он говорил о большой ответственности, что теперь легла на плечи юноши, о долге перед родиной, о том, что скоро Володя пойдет отдавать этот долг в Советскую Армию. Мог ли майор и сам Владимир знать, что «отдавать долг»  гражданин Розов будет в колонии.
- Лети самолетом. Нечего терять время на поезд.
Молодежный пансионат располагался на склоне горы. Впрочем, других мест тут и не было. От «бочек» где жили отдыхающие до моря не более двухсот метров. Бочками молодые повесы из столицы прозвали цилиндрические помещения, предназначенные для размещения контингента отдыхающих. Так называл молодежь комендант пансионата.
Не дано знать Володе, какими путями отец его раздобыл путевку в этот пансионат, но было это заведение особое. Принадлежало оно Центральному Комитету Всесоюзного комсомола. Естественно не всему Комитету, а его органу, управлению делами. Орган органа. Вот такая ерунда.
Почти сразу Володя понял, он тут белая ворона. Во-первых, он молод до безобразия. Во-вторых, он обыкновенный школьник.  В бочках жил народ бывалый и старше его. Не все поголовно принадлежали к отряду комсомольских функционеров, но и те, кто не принадлежал, были не простыми. А были они дочками и сыночками министров и другой начальствующей братии. 
Чужеродным телом ощущал себя мальчик из профессорской семьи, где за круглым столом говорили об  особенностях фонетики древнескандинавского языка, о строе стихов Петрарки. Тут молодежь говорила в основном, о материальных благах – у кого какой мотоцикл или машина, кто в какой квартире живет.
Из развлечений молодежь из числа тех самых предпочитала танцы. После танцев разгоряченные близостью с молодыми телами девушек и не только этим молодые люди растворялись в темноте, прижав избранниц к своим загорелым телам.
Володя к своим шестнадцати годам благодаря занятиям в секции бокса обладал хорошо развитым торсом и крепкими ногами. Многие, многие девушки из «бочек» поглядывали на него взглядами, откровенно выражавшими намерения носительниц таких взглядов.
Пригласить кого-нибудь на танец, а танцевали тогда, что-то похожее на рок-н-ролл он не решался. Так и стоял в углу в тени и наблюдал, как извиваются и дергаются полуобнаженные тела юных наяд и фавнов. Достоялся до того, что однажды уже в конце танцев к нему подошла девица тощая и высокая.
- Пошли.
Сказала она и взяла Володю за руку. Долго вела юношу эта срамница и привела к ущелью. Внизу шумела река, царапали какие-то колючки. Было душно и влажно. Володя вспомнил ночь в Гантиади, гром в горах, низкий лежак и голую спину отца.
Потом было одновременно захватывающе хорошо и стыдно.
- Послезавтра мы в горы собираемся. Пойдешь с нами.
Приказала девушка. И он пошел с группой в горы. И дошли они тогда до ледников. Нашел он эдельвейс и подарил той, что совратила его на камнях ущелья горной реки.  Когда по пути в пансионат группы сделала привал в буковом лесу, и все разбрелись кто куда, Роза Зисерсон, так звали дочку начальника отдела сбыта какого-то республиканского министерства, во второй раз овладела юношей. Ароматы леса, с ощутимым запахом грибов засел в памяти Владимира. 

Завершение первого дня восхождения в горы Мастера и его женщины.

Автобус уехал, оставив путников посреди большой поляны на краю букового леса.
- Дядя Резо приедет за нами через пять дней. Торопиться мы не будем. До перевала ходу с вами два дня. Там передохнем и вниз.
Рассудителен молодой абхаз, сбежавший от распутницы матери.
Пес Абрек кавказская овчарка, прежде всего, обозначил территорию, как и положено задрав ногу. Саша занялся обустройством бивуака.
Потом Саша сам, без посторонней помощи устроил очаг, вскипятил воду. Родник бил поодаль. Скоро Мастер и его женщина могли насладиться горячим чаем и приготовленными в санаторской столовой бутербродами.
- На гору будем подниматься, кушать там будет некогда. Поешьте хорошо.
Мальчик исхитрился разогреть бутерброды на костре, и потому они были особо вкусны.
На ночлег путешественники расположились вокруг кострища. Не потому что было прохладно. Просто там земля прогрелась и стала сухой. Влажность в горах коварна. Ляжешь на сырой камень, жди простуды в мочеполовой системе.
- Как тут хорошо. Воздух чистый. Почти стерильный.
- Да. Но в нем много озона.
- Спим, дорогой.
Крепким сном закончился первый день похода в горы Мастера и его женщины.

Третий день похода.

- Мы идем уже три дня. Когда же эта гора кончится?
- Скоро мы выйдем на ледник. Там передохнем и, если вы захотите, можем начать спуск к озеру.
Саша за время восхождения немного пообтрепался. Особенно досталось его обуви.
- Как ты в таких кедах продолжишь поход?
- Да, мужчина Вы правы. Со сбитыми ногами далеко не уйдешь. Можно, конечно, обмотать чем-нибудь. Но и это ненадолго.
- Милый, подари мальчику свои кеды.
Обувь с ноги Мастера была немного велика, но Саша натолкал в носки бумаги и так продолжил восхождение.
Чистый прозрачный воздух гор бодрил женщину, и она шла не ропща. Хотя и сильно устала. Пес неотступно бежал рядом. Придет тот час, когда эта его привязанность к женщине сыграет решающую роль. Но не станем тропить события.
- Делаем привал.
Мальчик Саша в этой маленькой группе командир. Он не только хорошо ориентируется в горах. Он и припасливый. В его рюкзаке нашлось место и для сучьев на небольшой костерок.
Горит огонь. Легкий дымок струиться над ним. Вкруг сидя четверо – три человека и пес. Пес, как всегда, у ног женщины.
- Абрек полюбил Вас. У дяди Резо он на участке на цепи сидит. Злой. А с Вами стал совсем другим.
- Собаки отлично чувствуют людей, кто зол, а кто добр.
- Выходит, милый, я одна добрая среди вас?
- У тебя, дорогая особая доброта.
- Я так думаю, он выбрал Вас, тетя, потому что Вы из нас самая слабая. Он охранник.
Мальчик Саша не был провидцем. Просто он обладал чутким, не по возрасту характером. Еще в автобусе по пути к лесу он сказал себе: она ему не пара. Он сильный и уверенный в себе мужчина. Она беззащитная и больная женщина.
Привал закончен. Саша дает команду продолжать восхождение.
Одна высота сменят другу. Тут необходима не одна физическая выносливость. Тут нужно большое терпение, истинно христианское, стоическое.
Вдали показались
- Это ледник. У его подножья мы заночуем.
- Милый, я замерзну и умру.
- Если замерзнем, то вместе.
- Радужная перспектива. Пролететь три часа, проехать сотню километров, а потом карабкаться два дня в гору. И для чего? Для того чтобы замерзнуть вместе?
- Женщина, вы не умрете. Абрек согреет. А мы с Вашим мужчиной сами не замерзнем. У меня баранья шкура в рюкзаке.
- Саша, а у тебя там печки нет?
- Нет, мужчина. Вы шутите.
- Дома у меня тулуп овчинный. В нем я на зимнюю рыбалку ходила.
Путники прошли еще с полкилометра. Солнце ушло за горы и, как это бывает в этих краях, сразу стемнело.
- Все. Останавливаемся.
Командует Саша.
- Не расходитесь. Отойдете и тут же заблудитесь.
- Милый, а как мне в туалет сходить?
Шепчет женщина.
- Мы отвернемся.
Ах, мальчик! Как ты непосредственен. А звуки? Но деваться некуда. Страх сильнее стыда.
Скоро у Саше горел небольшой костерок – хватило вскипятить воду.
- Пейте горячий чай. Его дядя Резо приготовил. Спать буде крепко.
Попили чай. Темнота кромешная. Какие-то необычные звуки тревожат.
- Это ледник говорит. Ложитесь вместе, а Абрек сам к вам придет.
Собака куда-то убежала. У пса тоже есть свои интимные проблемы.
Под пологом ночи, при звуках «дышащего» ледника спят наши путники.
Что ожидает их завтра?

Четвертый и завершающий день восхождения в горы Мастера и его женщины

Мальчик абхаз Саша проснулся раньше всех. Прохлада ночи бодрила, но не радовала его. Эти городские неженки могут замерзнуть и заболеть. Женщина такая тонкая – в чем душа держится. До ледника километра два. Потом еще с километр до перевала. За ним долгий спуск к озеру. Спускать не проще, чем лезть в гору.
Рассуждая так, Саша отходит от спящих Мастера, женщины и пса Абрека. Тот только ухом повел, но не пошел за мальчиком. В нем псина уверена – не пропадет.
Облегчившись, мальчик вернулся к месту ночной стоянки. Мастер уже сидел у кострища и курил.
- Думаю, моя женщина ледник не осилит. Внизу мы все гигантами себе кажемся. Тут горы нас превращают в пигмеев. Дойти бы до ледника. Она очень хотела.
- Дойдем, мужчина. Еще эдельвейсов нарвем. А через ледник не пойдем. Вы на озеро, лучше на машине съездите. Там очень красиво.
- Пора вставать?
Подала голос женщина.
- Можно еще полежать. Если не замерзли.
Отвечает мальчик.
- Нет, не замерзла. Абрек так хорошо греет.
Пес тявкнул. Все понял.
Наскоро перекусив, путники начали восхождение к леднику. Впереди шел Саша. За ним шагах в десяти – ближе не подходите, расщелина может быть, шла женщина Мастера. За женщиной уже следовал Мастер. Кавказец Абрек то забегал вперед, то отставал. Но при этом все время оглядывался на женщину. Он установил над ней свою собачью опеку.
Когда восходители начали свой путь к леднику, солнце ещё не вышло из-за горы. Прохладой веяло сверху. Шли они легко и достаточно быстро.
Саша хорошо знал путь и потому ни женщине, ни её спутнику Мастеру не приходилось огибать большие камни и потыкаться о выступы.
Прошли с километр. Мальчик останавливается, медленно оборачивается. Оглядывает спутников.
- Можно двигаться дальше.
Каков наш проводник, не устает поражаться рассудительности мальчика Мастер.
Теперь, выйдя из-за горы, солнце светит путникам справа.  Прохлада облегчает подъем к леднику. Идущий первым мальчик выдерживает хороший темп, и Мастеру кажется, что очень скоро они достигнут цели – нижней кромки ледника.
Пройдено еще полкилометра. Мальчик опять остановился.
- Тише.
Просит он. Все и даже пес замерли.
Мастер старательно прислушивается. Но никаких необыкновенных звуков не слышит.
- Всадник едет. Отойдите за выступ. Я сам с ним поговорю.
Мастер отводит женщину за скалу.
- Мне страшно.
- Все будет хорошо. Прошли те времена, когда тут крали женщин.
Попытался пошутить Мастер, но лишь еще больше напугал женщину. Они стоят за выступом скалы. Пес рядом. Тихо рычит. Сказано – соблюдать тишину.
Наконец, показался всадник. Весь в черном, с непокрытой головой и винтовкой за плечами.
- Вот он. Настоящий абрек.
Стоило женщине произнести имя пса, он вскочил и громко залаял – не тронь, мол, мою женщину.
Мастер пока наблюдает. Всадник спешился, подошел к мальчику. Они о чем-то говорят. Всадник в черном, вроде недоволен, потому что Саша начинает нервничать, размахивать руками.
- Что они?
Тревожится женщина.
- Пока говорят.
- А потом что станут делать? Страшно-то как.
Мастер крепко прижал женщину к себе. Не тут-то было. Абрек зло зарычал.
Его рык услышали мальчик Саша и всадник в черном – они одновременно обернулись в сторону выступа.
- Надо выходить.
- Надо.
Обреченно согласилась женщина. Согласилась-то, согласилась, но выходить из укрытия не спешила. Мастер не торопил.
- Как ты думаешь, кто он?
- Судя по тому, как наш проводник относится к нему, не просто проезжий.
- Но не бандит?
- Бандит давно бы себя проявил как-нибудь.
Пока они вели диалог, всадник оседлал коня и ускакал.
- Гляди, а его уже нет.
Саша машет рукой – можно выходить, мол. Первым рванул Абрек.
- Лесничий наш. Увидел кострище в лесу и поехал за нами. В лесу жечь костер нельзя. Хотел меня арестовать и вести к себе. Отбрехался вами. Сказал, вы из Москвы. Не хорошо врать-то. Но как иначе, дядя?
Путники продолжили восхождение. Солнце уже греет спины, воздух стал суше и теплее. Изменился и цвет неба. Оно потемнело, и стало темно-темно синим.
- Если лечь на спину и долго глядеть в небо, то можно звезды увидеть.
Путники остановились передохнуть. Высота все-таки. Почти три тысячи метров над уровнем моря.
- Ты лирик, Саша.
- Нет, дядя. Пушкина читал. Тот здорово пишет. Я бы художником стал. Но дядя Резо говорит, это дело дорогое. Краски, кисти, холсты всякие.
- Ты рисуешь?
- Идти надо.
Ушел от ответа мальчик. Но видит Мастер, рисует шельмец. Но стыдиться сказать.
Прошли ещё с километр. Вот и он. Ледник! Распластался подобно морскому чудищу по хребту. Отсвечивает своими щупальцами. Грозит будто – не ступай на меня. Убью.
И тут же, поодаль что-то желтеет.
- Делаем привал.
Саша скидывает рюкзак.
- Костра не будет. Так водички попьем. А Вы, женщина лицо берегите.  Тут солнце злое.
- Да, милая. Саша прав. Мы на высоте две тысячи метров.
- Две тысячи шестьсот метров.
Поправляет мальчик и достает из рюкзака широкополую шляпу.
- Наденьте.
Уселись. Сказывается усталость и высота. Где-то журчит ручей.
- Это наша река рождается тут.
Определенно, мальчик лирик. Отметил Мастер.
- Вы отдыхайте, а я вокруг погляжу, что да как.
Мальчик и пес Абрек ушли.
- Тут красота какая-то злая. Ты так не считаешь, милый?
- Как видишь, и красота бывает разной. Мне ближе наш лес. С его озерами и речушками.
Мастер и женщина сидят обнявшись. Мастер ощущает легкое дрожание рук женщины.
- Ты сильно устала?
- Честно говоря, да. Подъем в гору изматывает сильнее, чем обычный поход. Когда я увлекалась зимней рыбалкой, тоже приходилось делать долгие переходы. И все по льду. Но там постоянно перед глазами цель.
- Видеть цель, большое дело.
Время идет, а мальчика и пса все нет.
- Где он? Не случилось ли что?
- Саша мальчик бывалый. И пес с ним. Не пропадут.
Прошло еще с полчаса. 
- Идут.
Женщина встала.
Сначала прибежал Абрек. Язык наружу. Дышит тяжело.
- Надо возвращаться и быстрее. Видите там тучка?
Над вершиной действительно повисла небольшая темно-серая тучка.
- Будет гроза и ливень. Надо успеть дойти до плато. Там сможем переждать.
Идти вниз легче, но усталость от восхождения дает о себе знать. 
Теперь впереди идет Мастер. Дорогу он запомнил. За ним женщина и замыкает мальчик. Пес как ему и положено, бегает вокруг.
Солнце неудержимо движется к горизонту.
- Еще немного и мы отдохнем.
Приобадривает Саша.
И они идут. Шаг за шагом приближаясь к месту, где можно будет скрыться от бури.
Стемнело сразу.
- Стоп. Тут и остановимся.
Мастер останавливается так резко, что женщина упирается ему в спину руками.
Мастер под руководством мальчика сооружает нечто похожее на гнездо.
- Теперь ждем.
Иногда Мастер включает карманный фонарик, чтобы посмотреть время.
- Не надо. Берегите батарею. А время я Вам и так скажу.
И сказал. С точностью до минуты.
Люди сидят, тесно прижавшись друг к другу. Пес жмется к женщине. Так как будто ищет у неё защиты. Наоборот, он оберегает её.
Загрохотало.
- Теперь не спать.
Командует Саша.
Кто же заснет, когда грохочет так и ветер может сдуть в пропасть.
Мальчик неожиданно начинает петь. Поет он на своем абхазском языке, но мотив бодрый. Так и зовет в поход. Что-то вроде нашей стариной песни: Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону. 
Песня закончилась. Опять гром и шум ветра.
- Мастер, ты в Бога веришь?
Что ответить женщине ему, проведшему в колонии четыре года и усвоившему там кредо – не верь, не бойся, не проси. Мастер вспомнил цитату из произведений русского историка Ключевского - Русский простолюдин — православный — отбывает свою веру как церковную повинность, наложенную на него для спасения чьей-то души, только не его собственной, которую спасать он не научился, да и не желает. Как ни молись, а все чертям достанется. Это все его богословие.
- Ты причисляешь себя к простолюдинам?
- Мой отец профессор филологии сын крестьянина и говорил мне: ты должен уметь все. И сено косить, и топором владеть.  Стать мастером.
- Ты им и стал.
- Кажется, пронесло.
Мальчик встал.
- Вы сидите тут. Никуда не уходите. Я на разведку.
Саша растворился в темноте.
- Милый, мне надо.
- Потерпи.
- Дурачок. Я тут напущу лужу.
- Тогда недалеко.
- Спасибо мой государь.
Женщина встала и также как мальчик растворилась в темноте. Следом за ней пес.
Прошло некоторое время, и Мастер не удержался и включил фонарик. Время-то я не засек. Подождал еще и опять включил фонарик. Прошло уже пять минут. Мастер волнуется. Пойти за ней? Но куда идти? Разминемся. Что тогда? Нальчик будет искать двоих?
Тут и он вышел из темноты.
- Где женщина?
Мастер объяснил.
- Ждем и никуда не идем.
Что же произошло с женщиной?
Расскажем. Женщина, войдя в темноту, немного испугалась: ничего, отсчитаю десять шагов и там уж…
Отсчитала семь шагов и нога её не ощутила опоры. Она провалилась в яму. Не разбилась, но сильно ушиблась мягким местом. 
- Ой, мамочка.
Простонала она, и услышал в ответ рычание пса. Глаза привыкли к темноте, и женщина смогла увидеть Абрека стоящего на краю ямы. Пес как будто предлагал – хватайся за мою гриву. Исхитрившись, женщина ухватилось за шею пса.
Эй, ухнем. Потянем, потянем. Мощь кавказской овчарки и сноровистость женщины сыграли свою роль. Пес вытащил женщину из ямы.
- Жива?
- Жива.
Потом, немного успокоившись, женщина поведала о том, что произошло с ней.
- Абрек Вас сразу приметил. Он, вообще, слабых опекает. Дочку дяди Резо тоже спас однажды. Та пошла ежевику собирать и там ногу подвернула. Так он её на себе притащил домой. 
Гроза прошла мимо. Небо очистилось от облаков. Вышла Луна.
- Предлагаю идти дальше.
Закончился четвертый день похода на ледник Мастера и его женщины.

Третий день после похода в горы Мастера и его женщины

- Вам повезло, что гроза прошла мимо. В Гаграх настоящее бедствие.
Говорил завхоз, стоя внизу у открытой террасы, где Мастер и его женщина завтракали.
- Бзыбь речка спокойная. Её иногда вброд можно перейти. Но когда в горах такое творится, она как с ума сходит. Там у них рынок. Так его полностью сносит в море.
- Какое горе. Я так хотела в Гагры съездить. На рынок сходить.
- Не  печальтесь, сударыня. Народ там упертый. Через три дня опять рынок устроят.
- Прав наш завхоз. Нечего торопиться. Тебе, душа моя, после восхождения оправиться надо. 
- Точно. Саша рассказал, как Вы чуть не убились в яме.
- А где мой спаситель?
- Саша с ним в горы повел москвичей.
- Ищут приключений, как мы с Мастером.
- Вы все говорите мужу Мастер и Мистер, а по имени не желаете почему?
- Товарищ завхоз, я так привыкла.

Восьмое отступление в прошлое Мастера

После выставки в ДК им.И.И.Газа к Владимиру Олеговичу Розову  профессиональные живописцы стали обращаться, как к коллеге: «коллега, в этом этюде Вы пережали со светом». Несли и прочую, по мнению Владимира ахинею. Пережал, не пережал. Им-то какое дело?   
Не то чтобы Владимир совсем не прислушивался к мнению профессионалов, но ценил он лишь те, которые были конструктивны. Как, к примеру, лучше  писать тени. Как прописывать детали в натюрморте, так чтобы они не  затмевали главное.
- Ты, Володя, никого не слушай. Учись у старых мастеров. Ходи в музей. Гляди на их полотна.
Дипломантка Академии Художеств по кафедре истории искусств, приходя к Владимиру в мастерскую, прежде всего, варила себе кофе, потом переодевалась в сшитый ею же халат хламиду, на голову накручивала тюрбан и в таком виде садилась на тахту по-турецки, чтобы пить свой кофе, деготь.
- Я обратила внимание, что подавляющая часть современных живописцев, ни черта не смыслят в цветоведении.  Что касается рисунка, то честное слово в детской изостудии рисуют лучше.
Она продолжала свои разглагольствования, а Володя в это время делал карандашные наброски с неё.
Потом они долго и истово занимались сексом.
- В этом деле, Вальдемар, ты достиг вершин мастерства. В изоискусстве тебе осталось сделать один шаг к высшему мастерству. Тебе надо раскрепоститься. Смелее, юноша.
Юноше тому двадцать шесть лет.
А в двадцать семь у Владимира Розова состоялась первая персональная выставка. И пускай не в Манеже или в залах Союза художников, а на Охте в новом выставочном зале. Но все же. Все же.
Девяносто седьмой год. Отошли в прошлое воспоминания о зоне. Володя образован, умен и не без способностей. Есть и заработки.
- Ты, брат устройся хотя бы номинально куда-нибудь. Трудовую книжку иметь обязательно даже если на дворе полный бардак и беспредел.
Сын покойного живописца, в мастерской которого Владимир начинал осваивать рисунок  и живопись, сам-то устроился. У него кооператив. Точнее сказать, кооперативчик. Малюсенький такой. Джинсы шьет. Нанял десяток девушек, «дочек Хо Ши Мина» и они день и ночь строчат на машинках. Потом эти портки проходят обработку и вот вам – модный товар. Варёнки. Нарасхват!
- К себе возьмешь?
- Нет! Ты творец, а мне нужны поденщики исполнители. Усек.
И они продолжили пить водку, привезенную из Польши, но выдаваемую за напиток из США. «Смирнофф».
А через неделю  предпринимателя обнаружат в своей квартире с проломленной головой. Милиции так не хочется иметь еще один «висяк» и было записано: смерть наступила от черепно-мозговой травмы, полученной в результате падения с высоты собственного роста. Баста!
Молодая любвеобильная дипломантка Академии Художеств посещала Володю довольно долго. Ровно столько, сколько и положено продолжаться тому чувству, что в беллетристике называется любовью. Если быть точным, то Маша отдавала свои чувства до летних каникул, когда она с профессором кафедры истории уехала на море.
- Дорогой мой, ты мое наваждение. А как всякое наваждение, оно растворилось в быте.
Так говорила она, как и раньше восседая на тахте с чашкой черного кофе в халате хламиде и с тюрбаном на голове.
Володя хотел было сказать, что она процитировала слова из предсмертного письма тезки поэта, но не стал. К тому времени он хорошо знал, что скрывается как правило, за словами женщины: я тебя люблю.
В день, когда Маша должна была сесть в вагон поезда, идущего в город Симферополь с профессором, она забежала к Володе в мастерскую.
- Дорогой! Через два часа я уезжаю. Пожелай мне счастливой дороги.
Потом были краткие и суматошные ласки и её неожиданные слова: Ты скоро станешь Мастером с большой буквы.

Третий день в доме отдыха после восхождения на гору

А действительно, когда она стала звать меня не по имени, а вот так - Мастер? Напряг память, но не вспомнил.
Позавтракав, Мастер повел женщину в сад. Он хотел показать ей дорожку, по которой когда-то ходил Вождь.
- Дорогой, я ногу натерла.
Сказала женщина, пройдя не больше пяти метров. Пришлось вернуться.
Вернувшись в домик, где зеленые и стены и крыша, женщина, сославшись на недомогание, легла.
Надо съездить в Гагры. Она так хотела побывать там. Мастер сел на террасе. Безделье тяготило его. Взглянул на небо – можно успеть сделать хотя бы один этюд. Легкая тренога, три листа картона, краски и кисти. Вот и весь набор художника. Этюдник удобнее  для письма. Но он тяжел и тащить его в горы лень.
- Пошли рисовать?
Завхоз тут как тут.
- Хочу успеть до захода солнца написать хотя бы один этюд.
- У каждого свои заботы. А я пошел размещать новых гостей. Вечером за ужином познакомитесь. Интересная пара из вашего города. Она молода, а он полный старик.
Сплетня везде. Без неё для некоторых жизнь скучна.
Пейзаж с заходящим солнцем и морем Мастер написал. Подождал, пока краски немного подсохнут, и решил уже возвращаться.
- Я говорила, что ты станешь Мастером с большой буквы.
Поодаль стояла Маша.   
- Не узнал? Да, я сильно изменилась.
Сколько же прошло лет с того дня, когда она распрощалась с Мастером и уехала в Симферополь? Два года. Точно два  года. Да время сделало свое. Маша располнела. На голове не густые темно-русые волосы, а короткий ежик. Но все такая, же улыбка и её говорок.
- Товарищ, что поселял нас, сказал, что тут живет художник с женой. И знаешь, я сразу почему-то подумала о тебе. Мистика. Я тоже влезла в ярмо брака.
В санаторий они вернулись порознь:  Мой старикашка ужасно ревнив и к тому же слаб сердцем.
- Ты ходил на этюды. А я так выспалась, не знаю, что ночью буду делать.
Мастер тоже не знает, чем они с женщиной займутся ночью. А пока они собираются на ужин. Отдельно стоящее низкое строение, больше похожее на барак, если бы не его окна с фальцованным стеклами служило столовой для гостей из домиков с зелеными стенами и крышами.
Те, кто обитает в многоэтажном корпусе, завтракают, обедают и ужинают в столовой там же. Им нет нужды выходить из здания и шествовать куда-то в любую погоду.
Зато трапезничающие в старом строении могут вдохнуть аромат тех лет, когда тут ели и пили сильные мира того времени во главе с Вождем. Посуда другая. Ту украли, но стол тот же и стулья тех времен. И хотя прошло сорок шесть лет со дня смерти Вождя, мебель на удивление сохранилась хорошо. А пища? Так она из одного котла. Сюда в павильон её возит женщина на тележке. Взгромоздит термосы и кастрюли и ну толкать её по дорожке.
- Если они опять предложат эту кашу, я её есть не буду. Ты платишь бешеные деньги, а кормят нас, как в пансионате профсоюза медработников.
- Ты начинаешь капризничать. Милая. Устала. Завтра едем в Гагры. Там покормлю тебя в ресторане.
- Ура! Ура!
- Кому или чему кричим Ура?
Маша идет под руку с пожилым, на вид лет семидесяти мужчиной. Бритая голова её прикрыта элегантной чалмой.
- Будем знакомы. Я Маша, а это мой супруг Миша.
Прозвучало весьма вульгарно. Но последующая за словами улыбка сгладила фривольность речи.
- Это Мастер, а я его женщина.
- Звучит по-Булгаковски.
Четко произнес мужчина, и приподнял панаму.
- Михаил Загребский, доктор наук, историк.
- Ужинаем вместе?
Маша отцепилась от Миши и подошла к Мастеру. Какая женщина не учует, что они знакомы? Какая другая, но не женщина Мастера. 
- Если и вы с мужем едите в павильоне, то да.
Мастер отступил. На него дохнуло развратом. То, что когда-то Маша называла любовью, он именовал похотью.
Ужинали они за одним столиком. Каши на ужин не было. Подали омлет и бутерброды с сыром сулугуни.
- Под такой сыр хорошо бы выпить бокал сухого ординарного вина.
- Хорошо бы, Миша. Но тебе врачи запретили.
- Попьем чаю.
Миротворчески сказала женщина Мастера.
Потом они сидели на лавке под кипарисами. Мастер курил. Историк говорил. Он говорил о художниках эпохи Возрождения. 
В основном историк говорил о творчестве Боттичелли. Слушатели узнали, что в конце семидесятых годов пятнадцатого века Боттичелли сблизился с кругом фактического правителя Флоренции Лоренцо Медичи, прозванного Великолепным.
- В роскошных садах Лоренцо собиралось общество людей, наверное, самых просвещенных и талантливых во Флоренции. Там бывали философы, поэты, музыканты. Ах, какая там царила атмосфера. Атмосфера преклонения перед красотой, причем ценилась не, только красота искусства, но и красота жизни.
Мастер вставил и свое слово. Он упомянул философов той эпохи. В том числе Леонардо Бруни и Марселио Фичино.
- Да, да. Вы так правы. Еще надо вспомнить Лоранцо Вала Джоноццо Манетии.
Мастер хотел было сказать несколько слов о любимом им Николо Макиавелли, но Маша нарочито громко зевнула.
- Миша, ты еще скажи о Ботичеллевской «Примавере». Скажи, что эта картина похожа на сновидение, что изыскано красива. Особо отметь фигуру Флоры.
- Довольно, Маша. Я внял тебе.
Историк отвернулся и стал смотреть в сторону моря.  А она, уставши, шелестело накатом, перекатывая галечные кругляши. Где-то тихо идет наряд. Они ещё что-то стерегут.
- Я бывал в Абхазии до их войны с Грузией. Боже, какой рай был тут.
- Вы правы. Древнейшая культура.
- Товарищи мужчины, давайте спустимся на море. Искупаемся. А для научных семинаров можно найти другое время.
Машу поддержала женщина Мастера.
Третий день в санатории после восхождения на гору заканчивался купанием женщин в притихшем на ночь море.
Пограничный наряд, скрывшись за кривой сосной, с большим интересом наблюдал за тем купанием. И не потому, что беспокоился о сохранности границы. Обнаженные женские тела привели их в восторг. Долго молодые бойцы в панамах не могла продолжать патрулирование границы. 


Седьмой день после восхождения и пятнадцатый со дня приезда в дом отдыха  Мастера и его женщины.
- Знаешь, дорогой, а я соскучилась по дому. Хочу в Питер.
- У нас билеты на вторник. Потерпи три дня.
- Я хочу попробовать себя в живописи. Дашь мне краски?
- Краски дам. А с картоном проблема. Выход один – станешь писать на обороте моих этюдов.
- Ильф и Петров в живописи.
На смех женщины откликнулся женский голос снаружи.
- Если женщина смеётся, это может значить или то, что её обманули или что её обидели.
- Твоя Маша сует свой нос, где ни попади.
Мастер смущен прозорливостью женщины, но стареется не подать вида.
Мастер повел женщину на то место, где он намедни писал свой этюд. И усадил её на свое место.
Отошел недалеко, чтобы не мешать и сел, отвернувшись.
Прошло с полчаса, и он решился поглядеть. Какой наив! Какая откровенность в колорите!  Опять отвернулся.
- Милый, ту уснул.
Мастер повернулся к женщине опять.  Черт возьми! А что-то получается у неё. Тонкое чувство цвета, прирожденный вкус и вот вам впечатляющее полотно. Оно как смех ребенка. Как всплеск радости счастливого человека.
Потом они сидели на холмике, тесно обнявшись. Обоих пронизало необыкновенное чувство. Что это? Любовь!
Настоящее, не имеющее привкуса похоти, чувство.

День отлета Мастера и его женщины

- Надо бы попрощаться с Машей и её мужем.
- Тебе это надо?
Неприязненные чувства к Маше Мастер не скрывал.
- Ты груб, и это тебе не к лицу.
- Прости. Что-то не в духах я сегодня.
- Это от того, что летим. Я тоже самолетов боюсь.
- Я зол оттого, что не свозил тебя в Гагры.
- К черту Гагры. Я домой хочу. К тебе в мастерскую. Там хорошо. Твой кофе. Запахи краски и растворителей. Твои холсты.
- И я хочу домой. Руки истосковались по настоящей работе.
- Хочешь в свою кузницу.
Маша пришла попрощаться без приглашения.
- Мой старичок уснул. Надо выпить на посошок. У меня бутылочка хорошего вина.
- Мастер говорит, перед полетом пить спиртное нельзя.
- Если Мастер так говорит, значит это так. Но я, же не лечу.
Маша локо открывает бутылку. Взглядом ищет, из чего бы выпить.
Мастер достает стакан.
- Нам не привыкать.
Маша наливает полный стакан и выпивает, не отрываясь.
- Вот так, господа.
Ушла.
- Что это было?
- Маша, искусствовед.
- Маша алкоголик.
- Не суди.
- И не сулима будешь?
- Нет. Один факт не дает права делать выводы.
- Ухожу. Ты собирайся, а я пойду, попрощаюсь с Абреком. Все-таки он меня спас.
- Через полчаса у нас автобус в аэропорт.
- Не опоздаю, дорогой.
Абрека женщина нашла лежавшим в тени кипариса. Рядом на земле сидела Маша. Ноги босы, блуза расстегнута так глубоко, что видны голые груди. Бутылка вино опорожнена наполовину и стоит рядом.
- Пес, смотри, кто к нам пришел.
- Этот пес спас меня в горах.
- Пес может. Они, псы верные друзья. А мужчины все поголовно изменщики. Мой Миша стар, а на красивые попки заглядывается прямо при мне.
- Не судите по одному факту.
- Вы идеалистка. Я реалист. А реалии таковы. Мы, женщины желаем любви. Тонких чувств и отношений. Мужчинам нужен один секс. Они или впадают в рассуждения или тащат вас в постель.
Пес зарычал.
- Видите, Маша, и Абрек с Вами не согласен.
- Он тоже мужик. Кобель, я хотела сказать. Вот и рычит.
Абрек встал, потянулся и медленно подошел к женщине Мастера.
- Прощай, Абрек. Спасибо тебе.
Пес лизнул женщину в губы.
- Боже! Какие нежности.
Маша была пьяна. Женщина и Абрек ушли.
- Пришли, друзья. Автобус ждет.
В автобусе кроме Мастера и его женщины  еще один пассажир. Повар столовой.
- Еду в Адлер на рынок. Там дешевле. Как Абхазия отделилась, тут ни работы не стало, ни нормальной торговли.
Шофер не успел закрыть дверь и пес Абрек впрыгнул в автобус.
- Вас провожает. Никого так не провожал.
Подъехали к границе. Молодой пограничник попросил всех выйти.
- Граждане, проверка документов. Попрошу.
Обошел, собрал паспорта и ушел в будку.
- Что-то новое.
Мастер мимикой выразил свое недовольство.
- Тут так часто. Русские то открывают границу настежь, то вот так проверяют. Террористов ищут.
Абхаз повар сердится.
Повар, наверное, не смотрел московское телевидение и не знал о взрыве тридцать первого августа в торговом комплексе «Охотный ряд» в Москве. Пройдет три дня, и прогремят взрывы в жилом доме в Буйнакске. Потом буду взрывы опять в Москве.
Так что действия пограничников были оправданы и, если не сказать жестче, недостаточны.
- Можете продолжать путь.
Пограничник поднял шлагбаум.
Повар доехал до рынка, пожелал Мастеру и его женщине счастливого полета и ушел. Абрека он вывел из автобуса силком.
- На обратном пути забери меня.
Попросил шофера и Резо молча,  кивнул головой.
- Наш повар сильно обижен. Его брата грузины убили. Он считает, что Россия предала Абхазию, когда мы просились к ней в Федерацию.
К аэропорту подъехали за час до отлета.
- Поеду я. Счастливо долететь.
- Повар прав. У российского руководства не хватает политического мужества. Абхазия ещё в шестидесятых годах хотела отделиться от Грузии. Но тогда был единый Союз.   
Объявили регистрацию. И тут пассажиров подвергли тщательному досмотру.
Пассажиры заняли свои места. Стюардессы произнесли положенные слова. Пилоты доложили в диспетчерский цент о готовности к рулежке, а те в свою очередь дали разрешение на запуск двигателей. Запущен правый двигатель. За ним левый. Самолет слегка завибрировал. Началась рулежка на ВПП.
Теперь двигатели уже взревели. Отпущены тормоза и бортинженер начал отсчет метров и скорости. Когда он произнес: Командир, двести семьдесят, правый пилот ответил, - взлетаем.
- Мы, кажется, уже летим.
- Летим, милая.   
Полет прошел в штатном режиме.

Спустя месяц после возвращения Мастера и его женщины из Абхазии 

- Мужчина, Вы так не волнуйтесь. Ваша жена сейчас спит. Пока ей ничего не надо.  Нельзя просто.
Молоденькая медсестра дышала здоровьем. Ей впору на рекламу.
- Но посмотреть на неё я могу?
- Зачем, мужчина? Она под капельницей. Приходите завтра.
А ведь завтра уже октябрь. Третьего мой день рождения, меланхолично думает Мастер. Она хотела испечь мне кулебяку.
Мастер идет проспекту. Гудят реостатами троллейбусы, шипят машины. Прогрохотал трамвай. Кто-то усиленно вбивает в головы горожан, что трамвай причина всех бед на дорогах. От него и пробки, и дорожные происшествия с жертвами. На западе трамвай возрождают. Создают новые вагоны, пути бесшумные.
Куплю машину. Деньги есть. И что? Встану, как они. Мастер махнул рукой в сторону перекрестка.
Этот жест был понят одним из обладателей «чуда»  XX века по-своему: куда едем?
- Вы полагаете, что вот это и есть езда.
Мастер еще раз махнул рукой.
- Чудак.
Выразился неприлично водитель подержано иномарки и присоединился к стоящим в пробке машинам.
В городе остался один вид общественного транспорта, который гарантированно может доставить гражданина от точки  «а» до точки «b» достаточно быстро. Это метро.
Мастер спускается под землю.
В тесноте вагона подземки Мастер не перестает свои наблюдения. На лавках сидят вперемежку и стар и млад. Стоящие тесно в большинстве своем жуют. Мерзкое зрелище, когда зришь старческий рот, жующий без остановки. Заторможенность мозговой деятельности приводит к тому, что вырабатываемая в большом количестве при жевании слюна не проглатывается, а стекает по подбородку. Но более того отвратительны телодвижения юнцов обоих полов. Невольно Мастер задается вопросом: можно ли совокупляться в переполненном вагоне метро…
Черт меня дери, наверху даже наполненный бензиновыми парами воздух мне приятнее, чем атмосфера метро. Оскотинился народ. Если сосательный рефлекс приводит к прелюдии соития, поцелую, то жевательный рефлекс, используемый не по прямому назначению, превращает человека в скотину. А той все равно, где отправлять свои естественные физиологические потребности.
Мастер спешит домой. Сбросить с себя одежды и встать под душ.
Смыв мерзость общения с внешним миром, Мастер погружается в свой, им придуманный мир. Там правит красота.
По возращении домой из Абхазии Мастер начал новую картину. В задумке было написать нечто феерическое, смешав стили, насыщенное светом и исключительно красочное.
Вот оно стоит на станке. Метр восемьдесят в высоту и метром в ширину. Уже полностью исполнен рисунок. Частично нанесен подмалевок, определяющий тепло-холодность полотна.
Работая, Мастер за временем не следит. Он увлечен. Вот уже прорисован контур женской фигуры. Рядом должен встать зверь. Мастер еще не решил, какой. Лев? Нет. Это не наше. Тигр? Амурский тигр? Но тогда необходим другой колорит. Волк. Но и этот вариант надо обмозговать.
Отойдет Мастер от полотна чуть в сторону и смотрит. Не понравившееся место удаляет мастихином. Где-то нанесет более насыщений цвет. Где-то кистью подправит рисунок. Обычные для живописца действия. Но почему Мастер все больше сердится?
Отбросив кисти и палитру, он уходи в тот конец мастерской, где стоит софа.
Тут сидела Маша. Скрестив ноги, в халате хламиде и с тюрбаном на голове. Тут она, со стыдом вспоминает Мастер, отдавалась тебе и при этом все время говорила о своей к тебе любви. А замуж вышла за пожилого профессора кафедры истории искусств. Как давно это было. А память эта злобная и беспощадная старуха вытаскивает на свет воспоминания об этом.
Выпив кофе и покурив, Мастер возвращается к мольберту.
Рядом с женщиной должен быть пес. Пришло к Мастеру это решение. И он, не мешкая, начинает набрасывать абрис собаки. Естественного освещения уже мало и Мастер включает софит. Писать красками не возможно, но рисовать-то можно. И он продолжает.
Мастер не отслеживает время. Но мы-то просто обязаны делать это. С момента, когда живописец встал у мольберта и до сего момента, прошло четыре часа. Самый аскетичный человек и тот проголодается.  Мастер мужчина. Кто поспорит?
Я голоден, как собака. Говорит Мастер и окончательно откладывает кисти и краски.
«Вечная» проблема одинокого мужчины – что поесть? Кто посчитал, сколько эмоциональной энергии тратит живописец при создании художественного полотна, и сколько повар при приготовлении какого-нибудь сложного блюда? Никто. Мы рискнем и заявим, что и повару нужны большие эмоциональнее усилия. Так что, или живопись, или поварское искусство.
Так ли думал Мастер или он, вообще, об этом не задумался, но ужинать он пошел в ресторан. Благо расплодилось их масса.
Плов и горячий черный чай. Что может быть сытнее? Вспомнил Мастер колонию. Чифирь. Напиток заключенных. Вспомнил и того следователя, который допрашивал его. И пускай Владимиру тогда лет было мало, но среди заключенных он пользовался авторитетом. Зря, что ли папа определил его в секцию бокса?
После ресторана Мастер решил пройтись. Вечерний город всегда хорош. Кончается двадцатый век. Что он принес миру? Две мировые войны. Атомную бомбежку японских городов. Освоение ближнего космоса. В год его рождения американские Аполлоны терпели аварии. Наши Союзы выводили спутники и космонавтов. Продолжалась космическая гонка.
Пошел дождь и Мастер поспешил в мастерскую. Там он переночует, а утром опять поедет в больницу к ней. Врачи говорят, ничего страшного. Акклиматизация. 
Приемные  дни  в больнице среда и суббота, но Мастеру врач, лечащий его женщину, выписал пропуск. Вчера мне говорили, что ей ничего не надо, но время идет и все меняется. Рассуждает Мастер и отправляется на рынок. Гранат, гроздь винограда из Узбекистана, яблоки из Молдавии. Еще бутылка сока.
- Уважаемый, Вашей жене пока прописана капельница. Так что ешьте и пейте все то, что Вы принесли сами. Вы не знаете, кто такой Абрек?
Медсестра сильно устала, но старается быть вежливой и внимательной.
- Абрек, это, по-моему, осетинское слово. Скиталец или удалец. Точно не помню. А почему Вы меня об этом спрашиваете?
Мастер не соотнес вопрос медсестры с их приключениями в горах Абхазии.
- Ваша жена все время зовет Абрека.
Тут Мастера осенило – она зовет того пса, что вытащил её в горах из обрыва.
- Я вспомнил. Так звали пса.
И Мастер рассказал о том случае.
- Интересно. Вы  поговорите с врачом, что он посоветует.
То, что Мастер принес в больницу, он, конечно, сам поедать и пить не стал. Отдал той же медсестре. И стал ждать врача.
- А этот пес Ваш?
Мастер объяснил врачу, что пес тамошний.
- А дома собака у Вас есть?
Мастер пожалел, что не завел собаку.
- Только на картине.  Я сейчас пишу картину, так там есть пес.
- Это не то. Ей бы хорошо прикоснуться к живой собаки.
- Вы разрешите привести собаку в больницу?
- Нет, конечно. Но скоро она станет гулять. Вот тогда и можно было бы. 
- Куплю собаку.
- Продают щенков, а тут хорошо бы взрослую собаку.
Задача. Вот такой, озадаченный Мастер вернулся домой. Писать картину пока он не может. Надо искать собаку.
Одному решить такой вопрос Мастеру не под силу. Он идет в одно место, где все еще собираются люди творческие и любящие порассуждать и пофантазировать. Раньше это была пирожковая. Обыкновенное заведение общепита, куда забегал трудящийся и учащийся люд. теперь это частное предприятия и именуется оно рестораном. К чести хозяина он сохранил в своем заведении порядки простые, располагающие к общению. Тут тебя не укорят, если ты с чашкой кофе просидишь час и более.
Тут никто не укорит тебя за то, что ты закажешь пятьдесят граммов водки и потом из стопки, в которую буфетчица налила её, будешь пить принесенную с собой. Добропорядочных граждан не смущают молодые люди, что собираются за столиком в дальнем углу, и что-то горячо обсуждают. При этом под полами их малиновых пиджаков проглядываются очертания пистолетов.
Напрасно, что ли  хозяин назвал свое заведение «Либерти». И для пущей важности повторил это название на английском языке – «Liberty».
- Старик, у моей подруги кобель. Могу попросить его, и он одолжит тебе его. А потом и сам купишь. 
Так в субботу Мастер оказался в сквере при больнице с собакой.
- Милый, как ты внимателен. Как его зовут?
Звали кобеля Графом.
- Граф. Как это прекрасно.
Женщина расцвела улыбкой.

Неделя после помещения женщины Мастера в больницу

- Я же говорил Вам, с Вашей женой ничего серьезного. Болезнь, что мучила её в прошлом году, прошла. Ваша псина подействовала на женщину эффективнее любых самых дорогих препаратов.
Врач сразу после этих слов ушел. Больному в пятой палате стало плохо. А, когда Мастер получал выписной эпикриз в ординаторской, то туда вошла старшая медсестра и объявила, что больной из пятой палаты умер: аневризма легочной артерии.
- Милый, отчего на отделении такой переполох? Неужели к ним сам Президент приехал?
- Президенту сейчас не до нас. Он сам сильно болен. А  переполох потому, что в туалете прорыв.
- Смешно. Больные будут ходить по нужде во двор.
Заказанное такси ждет. С медперсоналом Мастер попрощался. Раздал конфеты и вручил торт. Женщина его тоже готова к выходу. Но что-то удерживает Мастера в больнице. Тревога посетила его.
- Посиди тут немного.
Просит он женщину и сам идет опять в ординаторскую.
Там полно. Все обсуждают смерть больного.
- Ну и что, что пожилой? Поступил-то он с обычным плевритом.
Говорит возбужденно одна из медсестер.
- В его возрасте даже обычный сухой плеврит может обернуться серьезными осложнениями.
Мастер решается.
- Можно узнать, кто умер.
- Можно. Отчего нельзя.
Врач называет фамилию. Мастер теперь понимает, отчего его посетила тревога. Это муж Маши. Миша Загребский. Если он тут скончался, то и Маша должна быть тут. Мой долг выразить ей соболезнования.
- Скажите, к нему жена приходила?
- Какая жена? Бобыль он. Мы его как могли, подкармливали.

Маша умерла. Как обухом по голове такая новость. 
Женщину Мастер отвез на свою квартиру. Напоил её чаем, уложил в постель и уехал в мастерскую.
- Отдыхай. Вечером буду.
Он разлюбил меня, у него появилась другая женщина, я располнела и стала некрасивой. Роились мысли в голове у женщины. Что ж, недельное пребывание в больнице, диета, отсутствие половых контактов, все это сугубо отрицательно сказывается на психике любого человека.
Мастер в это время стоял перед полотном. Не то. Совсем не то. отошел туда, где софа. Маша умерла. А у меня сердце не ёкнуло. От этой мысли неожиданный переход – а где тот картон, на обратной стороне которого моя женщина написала этюд. Не попив традиционного кофе, Мастер идет туда, где хранятся его прежние работы.
Поставив картон на пюпитр,  Мастер привычно отходит на три шага. Он пристально смотрит на этюд женщины.
Решение приходит не сразу. Пришлось все-таки отойти к софе. Заварит кофе. Выпить чашку и искурить сигарету. Надо мне отрешиться от своего навыка. Пиши свободно, раскрепощено. Так как будто ты новичок.
Решительно без колебаний Мастер снимает все ранее написанное мастихином. Не перегрунтовывая, прямо по остаткам ранее нанесенных красок  Мастер начинает новый рисунок.
Стемнело, когда Мастер закончил эскиз.
Отошел. Прищурился. Поглядел на полотно через не полностью сжатый кулак.
- Так и будет!
-  Да, милый. Так и будет.
Женщина не выдержала одиночества и приехала к Мастеру.
- Ужинать будем в ресторане, милая. Сегодня родился новый художник.

Новый век. Новый мир.

- Ты знаешь, милый, а это наследник мне чем-то симпатичен.
Женщина Мастера, а зовут её непритязательно Анной и сам Мастер Владимир Олегович Розов, когда-то отбывший срок в колонии, сидят в холле своего дома в немецком городе Бад-Тольц.
- Нам пора. Генрих сказал, что прерывать процедуры нельзя.
- Ах, милый мой педант. Ты и привез меня сюда только потому, что.
Мастер не дал договорить.
- Да. Потому что это самый лучший  бальнеоклиматический курорт в Нижней Баварии. И климат тут мягок.
- А потом обещай мне, что мы пойдем в парк. Обожаю розы. Их аромат благотворно действует на меня.
Не возразишь. В знаменитом  парке роз, где благоухает сорок шесть сортов этих прекрасных растений, воздух, напоенный их ароматом, оказывает и лечебное воздействие, помогает бороться  с депрессией и бессонницей.

Мы могли бы продолжить рассказ о Мастере и его женщине. Рассказать о том, как Мастер устроит  выставку своих работ, и не только живописных, и какой успех она будет иметь. Поведать о том, как женщина Мастера, несмотря на предостережения врачей, родит. Но это уже другая новелла. Главное свершилось. Пришло избавление.

Эпилог


В десяти метрах от воды, покосившись, понуро стоит кабинка для переодевания. Рядом стройный шест пляжного зонта воткнут и гордо реет лоскутами на ветру. То, что раньше было лежаком лежит, бездыханно раскинув планки как сломанные руки. Вселенская тоска веет над ними.
И только один западный ветер, как и положено, в этом мире, весело воет, развевая песок и мусор по поверхности пляжа. У них там, на Западе хоть кризис, а веселится народ приезжий.
Зонт постоял, постоял и, не выдержав напора ветра, упал на бок.
- Лег отдохнуть, - проскрипела кабинка  для переодевания, - Мне бы так.
Тут-то из неё и вышла Она. Женщина.
Ветру нечего на ней трепать. Она обнажена. А волосы её пострижены коротко. Как у новобранца в былые времена.
- Какая глупая женщина, ворчит старая кабинка, - При таком сильном ветре и выходить из меня голой.
- Может быть, - зонт и не пытается подняться и говорит лежа, - она морж.
- Моржи купаются зимой, а сейчас ещё лето, - шипит кабинка.
- Тогда в чем проблема? – лежак провожает обнаженную женщину своими органами зрения.
Поясняем для несведущих – у лежаков органами зрения являются сучки на планках.
Но куда же шагает обнаженная женщина? Вы подумали, в сторону моря? Вы ошиблись. Женщина, подгоняемая западным ветром, идет в сторону небольшого строения, что скромно примостилось у старой корявой сосны. Сосне той почти сто лет. Много пришлось ей повидать за это время. Видала она, как году этак в двенадцатом века двадцатого тут купались барышни. В воду вошли в рубахах из тонкой матери. А вышли, как бы в чем мать родила. Материя намокла и стала прозрачной.
Веселились гимназистки. Не меньше было веселья у «чижиков-пыжиков»; учащихся Императорского училища правоведения. Носили студенты этого училища мундиры зеленого цвета с желтыми обшлагами, как у птичек чижей, а шапки у них были пыжиковые.
Отсмеялись чижики-пыжики и сами полезли в воду. Когда ж они вышли из воды, то от смеха животики надорвали уже барышни. Трусики-то у чижиков-пыжиков из той же материи. Теперь напрягите свое воображение. Если у особ женского полу на просвет видно одно и вполне благопристойное, то у мужчин высвечивается совсем уж неприличное.
Сосна от таких воспоминаний сильно взволновалась и шумно затрепетала хвоей.
А теперь женщина  шествует к морю. Нет ситцевой рубашки и нет того, кто мог бы восхититься или возмутиться сим видом. Сосну в расчет принимать нельзя. Безголосая она.
Ветер, что неиствовал минуту назад, и тот притих  пораженный видом женщины. Возмущена ветром вода, бьется о прибрежные валуны, помнящие оледенение. Птицы чайки изо всех своих птичьих сил сопротивляются порывам западного пришельца. Старуха сосна теряет иглы с хвои и тихо стонет.
Ничего этого не замечает женщина, идущая уже по воде. Плещется чудо образование со странной формулой H2O. Слышится в плеске окиси водорода и кислорода нежное: приди, я приму тебя и успокою.
Дальше и дальше уходит женщина в море. Скрылись икры ног её. Она останавливается и оглядывается. Всматривается вдаль, будто ищет там что-то.
Ветер продолжает сердито дуть. Он желает воспрепятствовать женщине войти в воду.
Женщина, постаяв минуту, продолжает свой путь. Где его конец?
Сосна стонет. И не понять, отчего ей больно. То ли от порывов ветра. То ли от того, что видит она.
Зонт лежит. Он молчит. Ему-то не видно, что происходит на море. Зато кабинке кое-что видно.
- Что за странная женщина. Ушла. Бросила одежды и что-то написала на моей стенке.
Придет тот час, и уборщик мусора прочтет на стенке: Ухожу туда, откуда явилась.
Не мог знать старик, что эти слова написаны стойкой  губной помадой стоимостью в восемьсот рублей и носящей длинное имя - Clarins Rouge Prodige True-Hold Colour & Shine Lipstick. Не мог он знать и того, какие слова произнес тот, кто подарил женщине эту помаду. Мы тоже пока не знаем. Но, надеемся, придет время и нам откроется этот секрет. 
Вода скрывает бедра, живот. Подступает к груди. А женщина упорно подвигается все дальше. Туда, где вода кипит под порывами ветра.

Небо темнеет. Кучевые облака затеяли адский танец. Тревога повисла в воздухе.
Шаги женщины трудны. Химическое соединение H2O уже кричит: Ну, иди же скорее! Я истомилась, ожидая принять тебя!
Женщина слышит воду и ускоряет, как может шаг.
Сосна уже не видит женщину, но чувствует всеми своим иглами, она близка к погружению в море. И шепчет старуха: Иди, оно ждет тебя.
Чу! Женщина услышала реликт, и уже как может, поспешает. Ветер поражен. Она его не боится! Он пытается набрать сил побольше и вернуть упрямицу на берег. Но она уже скрыта водой почти полностью. 
У женщины нет сил оглянуться. Она вскидывает голову и в следующее мгновения вода поглощает её.
Тут тот, кто знал женщину, мог бы сказать: sic transit Gloria mundi. И был бы прав!

Пятого августа врач ординатор явился к Главному врачу психиатрической больницы номер пять. Какое совпадение!
- Больная из палаты номер пять, - опять это число, - сбежала.
- Такого не может быть, коллега. У нас лучшая охранная система.
- Но, коллега, это факт. Накануне, по Вашему указанию я дал ей свидание.
- Только не надо сваливать вину за то, что больной сбежал, на меня.
- Позвольте, я и не сваливаю. Я констатирую факты. Думаю, это он посодействовал ей. Есть свидетель, который видел женщину очень похожую на Ольгу Чехову на остановке маршрутного такси.
- Напомните мне её диагноз.
- Паранойя. У неё стойкий бред. Она возомнила себя Афродитой.
Главный врач встал. Прошелся по кабинету.   
- Вчера, какой ветер был, а сейчас полный штиль. Как Вы думаете, коллега, а не ушла ли наша дочь Зевса и Дианы в море?
Врач ординатор молчит. Бедный наш Главный, так долго работать в психушке. Сам сошел с ума.
Ольга Чехова тезка известной русской актрисы, эмигрировавшей в Германию, ставшей любимицей Гитлера, также была артисткой. Но, увы. Бог не дал ей столько таланта, чтобы стать известной.
Честолюбие, претензии и тонкая психика. Прибавить неудачную любовь. И вот вам психическое расстройство.
Тот, кому Главный врач разрешил свидание с несчастной, принес ей партикулярное платье, ту самую губную помаду. Он и надоумил Ольгу сбежать из больницы.
Остальное сделала болезнь.