Ветеран шатурского мебельного

  Вячеслав Шуленин
             Почти всю сознательную жизнь Анатолий Иванович Власов проработал на Шатурском мебельном комбинате. Начинал он разнорабочим, когда ещё закладывался фундамент первых будущих цехов. В его трудовой книжке, кроме этого предприятия, не было никаких других записей, за исключением учёбы в техникуме. Отдельно  значилось ещё три года срочной службы в армии, где он отдал почётный долг Родине в артиллерийских войсках, в результате чего с той далёкой поры кое – какие артиллерийские термины в его  лексиконе сохранились до сих пор.
             На пенсию он уходил с должности мастера вместе со своим  начальником цеха Кудрявцевым Михаилом Захаровичем. Два ветерана труда были связаны крепкой неразрывной дружбой, оба будучи на пенсии, трудились в деревне на Северной Гриве на приусадебных участках, доставшихся им в наследство от родителей. Их общие однокашники по учёбе в техникуме и хорошие знакомые, осевшие в Москве со своими детьми, в чём-то завидовали им. Привольные зелёные леса, голубые озёра, рыбалка, грибы, ягоды, целебные травы – всё было под рукой у шатурских пенсионеров. Казалось, ничто не должно было нарушить  заслуженный отдых и покой подкравшейся незаметно старости, разве что приближение Нового две тысячи первого года. Их не столько волновала шумиха вокруг значимой для всего мира круглой даты, сколько ожидаемый в  предстоящем году юбилей  Шатурского мебельного комбината. Для них в личном плане такое событие имело более высокую значимость. Директор комбината в этот день находил время, чтобы поздравить заслуженных ветеранов, которым говорилось много тёплых, согревающих душу слов и, конечно же, вручались подарки. Когда заходил разговор на эту  тему, их сердца наполнялись особой ветеранской гордостью. Они сразу молодели, как минимум, лет на десять. С наступлением зимы, когда, кроме рыбалки, заняться было нечем, старые друзья чаще захаживали друг к другу – чаю попить, просто побеседовать.


             Однако, в канун юбилейного Нового года в устоявшемся, размеренном ритме жизни Анатолия Ивановича Власова появилось нечто странное: его стало преследовать какое-то непонятное внутреннее беспокойство, причину которого невозможно было объяснить, потому что в наплывающих стихийных ощущениях не было никакой последовательности. Периодически вспыхивающее ожидание благоприятного события неожиданно сменялось непонятной тревогой, недобрым предчувствием, а потом внезапно происходило всё наоборот, на смену негативным ощущениям приходило приятное,  волнующее сердце, благодушное, даже возвышенное настроение с ожиданием какой-то счастливой неожиданности. Всё это было похоже на предновогоднее наваждение. Иногда невольно возникала мысль, что виной тому были бурные общественные перемены, происшедшие в преддверии Нового Тысячелетия, которые не обошли его стороной, а, говоря языком служивого артиллериста, саданули по нему самой, что ни на есть, прямой наводкой.
             Весной дочь Татьяна уехала в Австралию, забрав с собой внука Игорька, в котором дед души не чаял. К старости  душа невольно тянулась к чему-то нежному и ласковому и, когда дочь родила ему внука, он несказанно обрадовался. Дед баловал внука беспредельно, даже радовался, когда малыш неуклюже пытался  забивать  гвозди в шифоньер, за что от всех домашних оба получали дружный нагоняй. Трогательная забота о забавном, любознательном и очень активном шалунишке согревала стариковское сердце, доставляла огромную радость, которая, к сожалению, продлилась недолго.
             Лет пять назад, когда дочь благодаря хорошему знанию английского языка устроилась работать в иностранную фирму, ей приглянулся, или она приглянулась находившемуся с деловым визитом в Москве австралийцу Алексу. Он-то и предложил ей встретить очередной Новый год у него на Родине. Долго длилась между ними переписка. Потом, когда Татьяна, в конце концов, собралась с духом, и приняла предложение, потянулось томительное ожидание оформления документов. Несколько месяцев она прожила на чужбине, но совсем там остаться не решилась, сердце её дрогнуло, испугалась чего-то, хотя для родителей было видно невооружённым глазом, что австралийца  своего она крепко полюбила.

             Однако, Алекс сам по себе был не только видный мужчина, но и умел добиваться своего. Не в его правилах было, чтобы любящие сердца вместо волшебной радости взаимной любви мучительно страдали в разлуке. Любовные переживания дочери не могли незаметно пройти мимо родительских глаз. Поэтому, когда Алекс сам приехал за ней, предложил ей слетать  в Прагу, где на Вацловском мосту, припав на колено, предложил ей руку и сердце, она согласилась уехать в Австралию на постоянное место жительства, родители обрадовались за Татьяну, и в то же время крепко опечалились.
             После её отъезда гнетущее чувство одиночества широко, как в половодье разлилось в душе Анатолия Ивановича и его супруги Анны Васильевны, которая, в отличие от мужа, умела сдерживать свои чувства и не выплёскивать их наружу. Зато у него, незаметные до этого старческие признаки всё чаще давали себя знать. Откуда-то вдруг появилась суетливость, которой в его характере сроду не было. Из-за пустяка он поссорился  со своим лучшим другом. Однажды, когда Анатолий Иванович в очередной раз завёл разговор о дочери и внуке, Михаил Захарович, слышавший эти слова косой десяток раз, не выдержал и высказал ему:
             - Что ты хвалишься своей Австралией, все уши прожужжал.
             - Кто, я хвастаюсь? – возмутился Анатолий Иванович. – Бестолковый ты, Михаил. Была у меня дочь, а теперь нет, когда я ещё увижу её и внука? Билет в один конец стоит  полторы тысячи долларов. Откуда нам с Анной взять такие деньги?
              Анатолий Иванович хотел добавить, как у тебя язык-то повернулся  такое сказать, но от обиды вместо этого ляпнул лучшему другу бестактную грубость:
             - Эх, Михаил, Михаил, ты под старость совсем перестал соображать! И какой дурак тебя начальником цеха поставил?  Я хоть только до мастера дошёл, а понимаю больше тебя.
             - Оно и видно, вместо того, чтобы радоваться счастью дочери, ты только ходишь и воняешь, - в сердцах  «любезностью» на «любезность» откликнулся старый друг и для полного разгрома добавил: - А то мало твоя Татьяна помучалась с первым мужем! (Первый муж умер от вина, когда ему не было и тридцати).
             Разругались они тогда не  на шутку. Две недели ветераны избегали друг друга, а потом всё-таки помирились. Слишком многое связывало их, это и многолетняя совместная трудовая деятельность, которая всегда сплачивает людей, это и подкравшаяся «старость-не радость», или взять хотя бы то, что последние годы каждый Новый год они встречали вместе. То Кудрявцевы приходили в гости, то через год Власовы отправлялись к ним встречать волшебный праздник. Но, когда до Нового года осталось меньше недели, надо же было такому случиться! У Михаила прихватило сердце, и он оказался на больничной койке в Шатурской городской больнице. Анатолий Иванович сильно переживал за своего старого друга, чувствовал свою вину перед ним, много суетился, не зная, как ему помочь.
             - Как будем Новый год справлять? – назойливо он приставал к своей супруге, пытаясь хоть как-то заглушить мучившие угрызения совести.
             - Как, как? Как всегда – дома.
             - Михаил-то болеет. Может, с его Светланой к нему в больницу сходим?
             - Навестить-то надо, только ты его не расстраивай, не жалеешь, не бережёшь ты своего хорошего товарища.
             - Да, ну тебя, старая, - задетый за живое, с ещё большим чувством досады отмахнулся Анатолий Иванович.
             Неожиданно Анна Васильевна взорвалась:
              - Какая я тебе старая!? Сам ты старый хрыч! Всё норовишь царапнуть за душу.
             Её обида была справедливой. Во-первых, ей только перевалило за пятьдесят, а во-вторых, природа одарила её какой-то неувядающей красотой. Больше сорока ей никто не давал, и мужчины на неё ещё заглядывались. Вспыхнув, она тут же остыла, Анна Васильевна старалась спокойно и терпеливо относиться к колючим выпадам мужа, правда не всегда это получалось. Она хорошо понимала, от тоски у него всё это, ей и самой было несладко. Видя, что любимая и верная спутница жизни успокоилась, Анатолий Иванович снова стал приставать с вопросами:
             - Давай на праздник купим хороший коньяк и шампанское.
             - Ишь, ты, как губы раскатал, на нашу пенсию особо не разгонишься! Да и к чему на коньяк тратиться? Ты и сам говорил, что только этикетки красивые, а содержимое – не пойми что.
             - Да, ты права, - покорно согласился он, - раньше, когда работал на мебельном, я с закрытыми глазами по одной рюмке мог определить марку коньяка, а теперь не то…
             - Раньше много чего хорошего было, раньше мы молодыми были, потому и жили веселей. В своё время ты попил вина с хлебцем, а теперь, наверное, пришла пора о здоровье подумать.
             - А что? Я и сейчас могу с молодыми потягаться! Молодёжь хилая пошла. Не знаю, что про женщин сказать, а мужик, который не умеет пить – это потерянный для Родины человек… Помню, однажды после работы по случаю моего ухода в отпуск я устроил мальчишник, и к нам случайно заглянул сам Генеральный директор Валентин Иванович Зверев. Он посмотрел на нас  строгим взглядом, выпили мы изрядно, однако, все крепко держались на ногах, и вид у нас был довольно респектабельный. Но, несмотря на это, у меня всё похолодело внутри, и сердце в пятки опустилось. Ну, думаю, уволит или, в лучшем случае, плакали мои премиальные! Сейчас бы точно уволил. А тогда перевёл взгляд на широкий стол, на котором громоздилась гора пустых бутылок, и сказал совсем не то, что мы ожидали услышать: «Вот это орлы, вот это показатель здоровья! Все бы так умели пить и работать!» Наш цех на комбинате всегда был в числе лучших.
             - Тысячу раз я эту историю слышала. Сколько лет назад это было? Что ты всё хорохоришься, совсем к старости глупеешь, лучше на друга посмотри, да сердце своё побереги. Никакого коньяка тебе не будет.
             - Сердце у меня в порядке, от вина я не умру, - ответил Анатолий Иванович и от обиды, что не встретил ожидаемого одобрения, добавил, - я скорей умру от твоей скарлатины.
             Зачем опять обидел жену – непонятно. Просто кошки опять стали скрести на душе, вот и всё. На сей раз Анна Васильевна никак не отреагировала на его колкость. В отличие от супруга ей чаще удавалось  сдерживать негативные эмоции, она умела держать себя в руках. Выдержав паузу, она сказала:
             - Когда ты в магазин за хлебом ходил, письмо от дочери принесли. Лучше возьми и почитай, оно нераспечатанное на серванте лежит, а у меня руки заняты в тесте. Хочу Михаилу пирожков напечь.
             Предновогоднюю меланхолию как ветром сдуло. От радости Анатолий Иванович чуть на стуле не подпрыгнул, он бросил на жену укоризненный взгляд, её олимпийское спокойствие его иногда поражало до такой степени, что вызывало всплеск бурного негодования. Однако, в этот раз у него выдержки хватило, он не высказал негодующих упрёков, ни одно колючее слово не сорвалось с языка. Признаки удушливого беспокойства улетучились, как утренняя дымка. И, хотя он ещё не знал, какое известие ожидает в письме, в душе фонтаном взметнулось приподнятое, возвышенное предчувствие, которое в последнее время уже не один раз спонтанно и беспричинно охватывало его.
             Татьяна сообщала, что устроилась на работу в художественный салон. Это было вполне закономерно, ещё в детстве своими рисунками на различных конкурсах она завоёвывала первые места и получала различные призы. Дальше, к радости деда, она подробно писала про Игорька, который стал учиться лучше, почти на одни пятёрки. В конце письма она просила в первый день Нового года быть дома, им от неё должны принести подарок, какой именно, она не указывала – хотела преподнести сюрприз, чем сильно озадачила родителей. Они понимали, что на Новый год плохих известий не бывает, однако сердце учащённо забилось в груди. Предчувствие необычного, потрясающего события сильно волновало, будоражило воображение. Неизвестность ещё больше обостряла эти чувства, словно масла подливала в огонь. Радужное настроение захлестнуло даже обычно сдержанную Анну Васильевну. Разволновавшаяся мама с весёлым, почти  детским восторгом пыталась угадать, какую приятную неожиданность приготовила им дочь.
             - Наверное, Татьяна сама с мужем и Игорьком к нам прилетят, - не веря в свои слова, мечтательно говорила она.
             - И кенгуру нам привезут!
             - Ну, ты сдурел что ли, может тебе ещё и крокодила надо! Они же знают, что кенгуру нам держать негде и кормить нечем.
             - А мы его в Москве в зоопарк сдадим, и каждую неделю вместе с Кудрявцевыми будем ездить из Шатуры  навещать его. Тогда нам радости прибавится, мы будем вроде бы не одни, - подводил железную логику Анатолий Иванович под  нелепую, абсурдную выдумку.
             - Кенгуру на самолёте не разрешат перевозить, рано ты в детство впадаешь, - урезонивала его Анна Васильевна, хотя сама не раз переступала эту грань.
             Безудержные детские фантазии стариков, одна невероятнее другой, словно звонкие, переливчатые ручейки журчали на развернувшемся просторе воображения. Ближе к вечеру, утомлённые волнением, супруги постепенно успокоились.
             На Новый год они впервые оставались только вдвоём. Врачи сильно ограничивали посещение Кудрявцева Михаила Захаровича, его жена одна к ним прийти не захотела. Настроение у неё было далеко не новогоднее, глаза от слёз не просыхали. За праздничным столом, словно осиротевшие тесно прижавшись друг к другу, старики вдвоём традиционно  смотрели «Иронию судьбы» и праздничный концерт. Анатолий Иванович неожиданно обнял жену, чего уже сто лет не делал, и она доверчиво положила ему голову на плечо. Едва промелькнувший признак чувства одиночества куда-то бесследно испарился, будто почувствовал своё бессилие перед душевной теплотой  проживших светлую жизнь людей. Под бой Курантов после поздравления Президента страны в 12 часов ночи они выпили по бокалу шампанского за здоровье и счастье детей и внука в Новом году.
             Утром их разбудил телефонный звонок. Трубку взяла Анна Васильевна, звонила дочь, Анатолий Иванович сидел рядом. Слышимость  была отличная, будто Татьяна звонила из города, а не из далёкой Австралии. Голос у неё был радостный, взволнованный.
             - У меня всё хорошо, Алекс передаёт вам привет и новогодние поздравления. Недавно у нас в Перте (крупный город в западной Австралии, четвёртый по величине) прошла художественная выставка-конкурс, мне присудили первую премию. Я получила массу заказов. На вырученные деньги  купила вам билеты в оба конца и указала, чтобы этот подарок вручили обязательно первого января. Сидите и ждите, скоро курьер Дед Мороз принесёт их.
             - Спроси, спроси у неё про внучка, - суетился Анатолий Иванович.
             - Словно услышав его, Татьяна сказала:
             - Вот ещё Игорёк о чём-то с вами хочет поговорить.
             Телефонная трубка сразу перекочевала к деду.
             - Дедушка, поздравляю тебя и бабушку с  Новым годом! Желаю вам хорошего настроения , бодрости и здоровья! Ждём вас к нам в гости!
             - Спасибо, Игорёк, и тебя с Новым годом! Как у тебя дела?
             - Нормально. Училку по английскому, которая мне двойки ставила, я теперь за пояс заткну. Передавай привет всем моим друзьям.
              - Обязательно передам.
              - Ну, хватит говорить, а то им за телефон не расплатиться, - вмешалась бабушка и, взяв трубку, продолжила, - Спасибо,  доченька, только зачем нам такой дорогой подарок? Лучше бы эти деньги на себя потратила.
             - Не переживай,  мамочка, ещё заработаю. Да, чуть не забыла, в консульском отделе посольства на Певчем переулке про вас знают. Приглашения, анкеты, ваши загранпаспорта с проставленными визами там находятся. Все расходы оплачены. Вам только надо подъехать, поставить свои росписи и получить документы. Собирайтесь, не мешкая, вещей с собой много не берите. Билеты на 10 января, вылет из Шереметьево в 13 часов 40 минут. Старый Новый год вместе встречать будем. До скорой встречи, крепко целую и до свидания.
             В телефонной трубке послышались короткие гудки. Обескураженные родители медленно приходили в себя. Они изумлённо переглянулись – не продолжение ли это сна?
             - Вот это да! Вот это Новый год! Бабка, вот это новое тысячелетие! – как заведённый восклицал Анатолий Иванович.
             Анна Васильевна на сей раз не обиделась за «бабку», а лишь улыбнулась,  почувствовав в душе мужа глубокую перемену со стабильными признаками оптимизма, которые способно уловить лишь женское любящее сердце. Ещё ей подумалось, как хорошо для них начинается юбилейный год мебельного комбината, только уж хлопотно больно.