Из Записок внутри автобиографии

История семьи, в тех пределах, которые мне известны, начинается с «крутого» сюжета, датированного 1927 годом. К этому времени дед мой, православный священник, пережил трагедию несовпадения, вошёл в конфликт (подробности его мне неведомы) с институтом церкви, в которой по меткому замечанию Майи Плисецкой, "тоже есть свои Яго". Он сложил с себя сан, отрёкся, расстригся. Для них с бабушкой (бывшей выпускницей Смольного института благородных девиц, вопреки воле родителей уехавшей в Воронеж с молодым выпускником Православной Духовной Академии Александро-Невской Лавры) настали тяжкие времена: на светскую работу  дед устроиться не мог, везде принимали его как "выползка поповского" и "врага, втирающегося в доверие". В таком опасно-сомнительном статусе он и вошёл в первую волну репрессий, накатившую как раз в это время. Но его успели предупредить. И было это, как мне рисует моё воображение, примерно так.
     Тёмной осенней ненастной ночью в дом бывшего Отца Владимира настойчиво постучали. Особой тревоги это не вызвало. Семья привыкла, что для отправления всяких духовных дел по службе батюшку то и дело беспокоили, невзирая на время суток. Дверь отперли, на пороге стоял человек в капюшоне, очевидно не без причины накинутом очень низко.
        - Кто вы, - спросил, невольно насторожившись, дед. Дрожащий свет керосиновой лампы призрачно осветил лицо визитёра, тем временем откинувшего капюшон.
        - Простите, что беспокою, Отец Владимир... Но дело архи-срочное, не терпит отлагательств... Помните меня, вы были у нас месяца три назад, соборовали и причащали мальчика моего, Ваню?...  Дед вспомнил легко. Такое не забывается. Такой же поздней ночью его, тогда ещё служителя религиозного культа, едва ли не под конвоем тайно привели в дом начальника ГубЧК, там умирал его девятилетний сын. Отец Владимир знал за собой особенность: не раз случалось, что в трудные мгновения человеческих жизней наложение его рук творило чудеса. Случалось такое не всякий раз, но на этот - мальчик, вопреки всем прогнозам и ожиданиям, выжил, стал выздоравливать, и вскоре ничто не напоминало о нависшей было, роковой беде над головой единственного и горячо любимого в этом доме ребёнка...
        - Что-то случилось?- дед пропустил позднего незваного гостя в дом, прикрыл дверь, но пройти дальше тот отказался.
        - Батюшка, вы должны понять, я рискую жизнью, придя к вам, … но я обязан... , благодарен по гроб жизни, - торопливо и приглушённо говорил он.
        - Да что же, что?- нетерпеливо перебил дед с нарастающей тревогой.
        - Возьмут вас завтра. Бегите! В чём есть бегите, времени нет, - тихо сказал, отступая к двери, начальник могущественной карательной организации, - беда... приказ уж подписан. Завтра я ничего не смогу сделать. Бегите же!
Вслед за этими словами он растворился в темноте. Бабушка стояла сзади, она всё слышала. Через два часа они покидали дом. Оглянувшись в последний раз шагнули в лающуу собаками ненастную тьму. Для них всё было решено, начиналось хождение по мукам...
      Так семья с тремя детьми, младшей из которых - моей будущей маме - было тогда 10 лет, оказалась в полудикой Средней Азии. Такими судьбами в этих краях родилась и я. Деда уже не застала, бабушка моя умерла, когда мне было 7 лет. Помню всегдашнюю её суровость, властность и удивительную несогбенную спину. И ещё помню свою пронзительную жалость к ней, уже тяжело больной склерозом, расхаживающей по улице в одном тапке, с высоко поднятой растрёпанной головой…Меня же спину держать не научили, зато кое-чему другому - более всего стыдиться уронить себя в любых жизненных обстоятельствах - это да.