клоун ада

- 1 -

Это был уже седьмой выстрел. А проклятый клоун всё прыгал и прыгал по тоннелю, ехидно смеясь и показывая язык.
Восемь... Девять...
Магистр поразился тому, что во сне он может считать по порядку, связно и правильно. Во сне ведь происходит всякая чушь, и верно посчитать девять отстрелянных патронов практически невозможно.
Затем он удивился — своему пониманию того, что всё происходит не на самом деле, и способности посмотреть на собственный сон со стороны, глазами аналитика.
А потом вставил дуло, в котором ждал последний патрон, себе в рот и нажал на спуск.

- Эй, ты спишь? - кто-то легко и небрежно коснулся его головы. - Тебя — шеф.
Андрей вздрогнул, подскочил на стуле, на секунду тупо уставился в монитор, где бежали по чёрному экрану, навстречу, в глаза, низкие своды тоннеля, уводящего в никуда. Но в конце которого кем-то был обещан долгожданный свет.
- А? - произнёс он, переводя взгляд на девушку в чёрном, которая стояла, подбоченясь, возле стола и с улыбкой смотрела не его заспанное лицо.
- Ну ты даёшь, дружок! - улыбнулась она. - Я думаю, чего это он не вылезает из своей норки с самого обеда. А он тут... По закону Архимеда, да?
- Ты что-то сказала?
Выйти из сна вот так, сразу, было невозможно. В голове вихрилась спираль мрака. Стены тоннеля ещё светились мрачным и мглистым фосфоресцирующим сиянием.
- Бли-и-ин... - протянула она, поглядывая на него с усмешкой. - Тяжёлый случай... Я говорю, тебя шеф ждёт.
- И кажется, он не в духе, - добавила она в спину устремившемуся из кабинета Андрею.
Растирая на ходу лицо ладонями, усиленно моргая глазами, он взлетел на второй этаж и прошагал, переводя дыхание, по мягкому напольному покрытию в узком, одетом в голубоватый пластик, коридоре.
Понимающе улыбнулся сутулый вихрастый юноша в тонких металлических очках, вышедший из аналитического. Кивнул: «драсьть». Андрей потянул носом его запах: пот, почти улетучившийся одеколон, бумажная пыль и много-много табачного перегара. Что ж ты так укуриваешься-то?! Такой молодой — шпанец совсем, - а смердишь, как дед старый.
- Костик, очки опять забыл! - крикнул вслед очкарику девичий голос из кабинета.
Тот неловко оглянулся, хватаясь за переносицу. Нащупал очки, замотал головой, улыбаясь. Заржали в кабинете две или три девчонки. Малинник. Аналитики, хе-хе...
- Туда? - обратился прокуренный к Андрею, мотнув вихрастой головой на дверь впереди, за которой ждала берлога «самого».
- Угу.
- Ну и я с вами, - обрадовался парнишка. - Вдвоём веселей.
- Давай, - равнодушно пожал плечами Андрей и взялся за массивную, в цвет бронзы, ручку начальничьего кабинета. На мгновение замер, как ныряльщик перед прыжком. Потянул.

- Послушайте, может вернёмся, а? - голос идущего сзади Бомейна подрагивал страхом и нехорошими предчувствиями.
- Куда? - Андроид не обернулся, не отошёл от испускающей голубоватое свечение стены, которой постоянно касался пальцами. Правило одной руки. Простейший способ найти выход из простого лабиринта. Только никто не обещал, что этот лабиринт окажется простым.
- Ну-у, - неуверенно протянул его спутник, - назад.
- Угу, - усмехнулся Андроид. - Возвращайся.
- Один? - испугался второй. - Нет, один я не пойду.
- Тогда заткнись.
- Но... - юнец, не договорив, устало-безразлично махнул рукой. Зачем-то снял с носа очки и подышал на стёкла. Достал из кармана джинсов мятый платочек, провонявший дурным одеколоном, и принялся сосредоточенно тереть.
Откуда-то донёсся до их ушей мелкий и ехидный, противный и бесполый смешок.
Громко хлопая крыльями пронеслась, мелькнула в идущем перпендикулярно тоннеле, какая-то крупная птица, по виду — пеликан.

- Алло!
Гудки. Телефон внутренней связи издевательски молчал.
Что, вашу мать, заняться больше нечем в рабочее время, ага? Шутники хреновы!
Вениамин Сергеевич раздражённо бросил трубку. Он бы давно снял её и положил рядом с аппаратом, но должность у него не та, чтобы за здорово живёшь взять и уйти со связи.
Он привык к шуткам и издевательствам. Эта чёртова молодёжь его почему-то не любила. Впрочем, по взаимному согласию, наверное. Сначала он их не любил. Да, он ведь старше, много старше, а значит его нелюбовь к ним была первична. Ну и что? А за какие такие подвиги их любить? За то, что матерятся все поголовно, как сапожники? За то, что девки имеют непотребный вид, дают направо и налево, поголовно курят и глыкают пиво? За лень и одно единственное желание — урвать от жизни побольше и даром? Ну уж извините... Вот в наше время молодёжь увлекалась, интересовалась и стремилась. Их было за что любить и уважать. Нас, в смысле. Нас и любили. И уважали. А вы... вы — пена!
А пивка бы сейчас неплохо...
Вениамин Сергеевич крякнул, прокашлялся, принялся суетливо и бесцельно перебирать бумажки, застыдившись своего безответственного желания. Даже оглянулся по сторонам, словно кто-то (стены голубоватого пластика, что ли?) мог подслушать его отнюдь не служебные мысли.
Ударил пальцем по пробельной клавише компьютера. Заставка в виде несущихся навстречу ветвлений тёмного лабиринта с мрачными светящимися сводами, исчезла, явив глазам буквы «АКТ №» в начале нового, так и не дописанного документа.
- Дядя Веня, зайдите в канцелярию, - в дверной проём заглянула коротко стриженая девичья голова. - Вас там дамы хотят.
Дядя Веня! Это что за непотребство такое на рабочем-то месте! А-а, опять эта... как её... Ада. Ада, да. Симпатичная девчонка. Ему бы лет этак тридцать скинуть, он бы... Но стерва же, ох стерва! «Дядя Веня... вас там дамы хотят»! Тьфу!
Эх, годы мои, вороны!..
Ада улыбнулась, тряхнула чёлкой, исчезла за дверью, качнув напоследок ладной сочной попкой под чёрными брюками.
Вениамин Сергеевич, кряхтя, поднялся, пошуршал конфетным фантиком, сунул в рот леденец «Дюшес» и вышел в коридор, утопающий в едва заметной голубизне панелей и мягкости звукопоглощающего покрытия.
Кряхтя, сдерживая дыхание, чтобы никто не заметил одышки и не отправил бы на уже заслуженную пенсию, он поднялся на второй этаж. Постоял минуту — успокоить растревоженное дыхание. Покосился на паренька из технического отдела, выискивая на его губах ехидную улыбку. Вроде, не нашёл. Но вид айтишника ему всё равно не понравился.
«Подожди, - подумал он, - будешь и ты таким же. Проснёшься однажды утром и — уже старик». Вздохнул и, чмокая карамелькой, повернул к канцелярии.
Замер на секунду перед дверью, вспоминая: на себя или от себя. Взялся за ручку.

- Зря ты сюда пришёл, старик, - промямлила толстуха, сидящая в углу. Ноги её были устало раскинуты, вытянуты; из-под короткого сбившегося платьица выглядывали налитые жиром ляжки. Причёска, утратившая свою актуальность, растрепалась и вспотела.
- Куда — сюда? - спросил Волхв, прислушиваясь к сердцу, отбивавшему суетливую дробь.
Женщина ничего не ответила, устало закрыла глаза.
Он подошёл, кряхтя опустился на звукопоглощающий мягкий пол рядом с ней. Натруженные ноги гудели.
- Что же это такое-то, а? - спросил, обращаясь к голубоватым фосфоресцирующим стенам.
- А ты что видишь? - спросила женщина не открывая глаз, не повернув головы, устало прислонённой к стене.
- А? - не понял он. И даже огляделся кругом. - Так это... стены.
- Угу, - вяло произнесла она. - Какие?
- Ну, такие... голубоватые будто. Светятся.
- Угу, — повторила женщина. - И я тоже... Думала, может, это я с ума сошла незаметно. Значит — нет. Или ты тоже сошёл вместе со мной.
- Чертовщина!
Она вдруг рассмеялась — мелким и частым повизгивающим смешком — хи-хи-хи - как мультяшная свинка.
Он недоумённо посмотрел на неё. А она показывала пальцем куда-то в сторону.
Волхв проследил направление её руки.
Пол поглощал звук, поэтому шагов слышно не было.
Клоун приближался неторопясь и беззвучно, как привидение. Смешной, в шитом из разноцветных лоскутов шутовском кафтане и штанах, в дурацком колпаке, в красной маске-домино. С большущим, тоже красным, носом-мячиком.
Ха-ха-ха! - женщина уже смеялась в голос, басовито, утробно, будто ничего смешнее в своей жизни не видела. Даже Волхв улыбнулся, заражённый её весельем. Хотя отчётливо осознавал, что ему жутко и страшно.
А клоун подошёл-подплыл к ним и опустился на колени напротив.
Под толстым слоем грима, носом и маской, невозможно было разглядеть черт лица; не определить даже было, мужчина это или женщина. Или чёрт ряженый.
Натолкнувшись на взгляд пришельца, женщина враз замолчала. Снова наступила абсолютная глухая тишина, которая не давала Волхву покоя всю дорогу сюда. Он отрешённо смотрел на клоуна и соседку, которые — глаза в глаза — будто поглощали друг друга.
Потом клоун вытянул руку, словно хотел показать что-то женщине у неё на груди — какое-нибудь пятнышко или крошку от бутерброда. Но не показал. Вместо этого в руке у него откуда-то взялся нож с тонким и длинным, сантиметров тридцати, лезвием-трёхгранником.
Волхв глядел на происходящее — очумело, без мыслей и слов. Она тоже следила за движениями клоуна, с любопытством и некоторой тревогой, но — на вид — без страха, вполне естественного при всём безумии происходящего.
Рука, схваченная многоцветным рукавом, вдруг резко подалась вперёд. Клинок вошёл под массивную отвислую грудь женщины в одно мгновение и по самую рукоять. Казалось, даже, было слышно, как он тюкнул остриём в стену за её спиной.
Она вздрогнула и замерла, не произнеся ни звука. Лишь глаза её расширились до невозможных размеров, быстро и отчаянно стекленея.
Челюсть волхва отвисла. Он хотел закричать, но не мог. И только его слезящийся взгляд неотрывно следил за убийцей и его окровавленным оружием, которое медленно, неспешно, начало обратный ход, из жирного тела наружу.

Петрунина рука легла на Веркину грудь торопливо и азартно. Он запыхтел, ища поцелуем её губы. А Верка, кокетливо улыбаясь, показывала язык и отодвигалась и шаловливо пыталась стряхнуть руку, стиснувшую её небольшую и такую упругую грудку.
Её откровенное подзадоривание довело таки Петруню до белого каления. Он обхватил девчонку за талию, приподнял, прижал к ближайшему столу, наталкивая, заставляя сесть. Наконец удалось — Веркина попка скользнула по гладкому пластику, уселась. Петруня тут же протиснулся между не слишком-то строго сжатых ножек, сладострастно приближаясь к заветному.
Качнулся и едва не свалился со стола монитор, в черноте экрана которого извивался, втягивая пространство и время, сводчатый тоннель хранителя экрана.
- Эй, эй, эй! - затрепыхалась Верка. - Куда тебя понесло?!
- Туда, - промычал он ей в шею, слюнявя торопливыми поцелуями под ушком.
- Туда не надо, - пропыхтела девчонка, закрывая глаза, млея, но не теряя, в отличие от Петрика, адекватности.
- Надо, - прозвучал он. - Не в штаны же!
Она прыснула, рдея щеками от сладкой щекотки и его прямолинейности.
- Петрунь, Петрунь! - перехватила, остановила его руку, устремившуюся к зовущей шелковистости её трусиков. - Нет! Ты даже дверь не закрыл.
- Закрыл.
- Нет.
- Да.
- Нет!
- Мы быстренько. Никто ничего...
- Сдурел?!
- Кхем... - раздался от двери чей-то осторожный голос. - Ребят, ничего, если я помешаю?
Верка взвизгнула, спрыгивая со стола, оправляя юбчонку. Раскрасневшийся и уже вспотевший Петруня повернулся на голос. И тут же сел на ближайший стул, чтобы спрятать натянутые бугром в интересном месте брюки.
Девушка в чёрной водолазке, заглянувшая в комнату, и не думала смущаться или отводить взгляд. Она весело поглядывала на растрёпанную парочку, и глаза её искрились.
- Уж извините, ребятки, - произнесла она, насладившись зрелищем. - Но вы сами виноваты: дверь надо закрывать.
- А стучать уже не принято? - стрельнула глазами Верка, надувая губки.
- Я-то, может быть, и постучала, да вы не слышали. А, скажем, шеф, тот вообще вломился бы медведем, вы его знаете. Тогда бы ты у него и спросила, Верочка, принято нынче стучаться или нет. Короче, вас ждут в бухгалтерии.
- Зачем? - процедил Петрик.
- Не знаю, Петенька, - пожала девушка плечом. - Наверное, хотят вам премию дать. За успеваемость... Вы ведь успели?
И исчезла, улыбнувшись напоследок и тихо прикрыв за собой дверь.
- Крыса! - прошипела Верка.
- Ада, Ада, - произнёс Петруник. - Девушка из ада.
Кое-как поправив одежду и лица, они один за другим вышли из кабинета и направились на второй этаж.
Поднимаясь по лестнице, Петруня, шедший сзади, не мог оторвать взгляда от Вериных ножек под сеточкой чулков, от надрезанного зрелого яблочка её попки. Он томился и проклинал чёртову пятницу, желая только одного — чтобы этот день навеки исчез из всех календарей мира, вдруг обратившись беззаботной субботой. А она, чувствуя на себе его взгляд, понимая его состояние, загадочно улыбалась краешком губ и трогала ещё горящие ушки и прикидывала свой личный график.
У двери с табличкой «Бухгалтерия» они остановились, чтобы обменяться быстрыми чувственными взглядами.

- Дверь! - воскликнула Весталка.
- Вижу, - отозвался Каменотёс.
- Две-е-ерь, - счастливо простонала она, едва не завизжав от восторга. - Дверь! Наконец-то!
Он не разделял её глуповатой радости. Не ждал он от этой двери ничего хорошего, потому что в лабиринтах не бывает дверей, а есть только вход и выход.
Дверь — голубоватая, как и стены, пластиковая на вид, но тоже как будто светящаяся изнутри, а массивная ручка под бронзу совершенно не гармонирует с её простоватым офисным стилем.
Она торопливо схватилась за эту ручку, но Каменотёс одним движением отбросил её руку, оттолкнул девушку.
- Эй, ты чего? - опешила Весталка, даже забывая обидеться.
- Ничего. Куда лезешь?
- Ты больной? - она постучала себе пальцем по лбу. - Или, может, тебе здесь нравится? Тогда гуляй, а я...
Рука её снова потянулась к двери, и снова была безжалостно остановлена и отброшена рукой Каменотёса.
- Не лезь! - приказал он. - Идём дальше.
- Ку... куда? Ты совсем с ума съехал?
- Выход надо искать.
- А это что?
- Не знаю. Ловушка.
- Какая, в жопу, ловушка!
Она рванулась к двери, схватилась за ручку. Он одной рукой ткнул её в локоть, заставляя отцепиться, второй схватил за горло, повалил, пару раз ударил затылком о пол, что, впрочем, не причинило ей особой боли, потому что пол был мягким и пружинил.
- Ты, тёлка, запомни, - прошипел он, опускаясь сверху, приближая своё лицо к её, так, что говорил почти в поцелуе, - ты делаешь только то, что я скажу. Понятно? И ни одного шага без спросу не ступаешь.
- Крутой да? - пропыхтела она.
- Ты меня поняла? Я здесь подохнуть не собираюсь.
- Да поняла, поняла, дурак, слезь!
Но он не торопился отпустить её. Тяжело дыша коснулся губами её губ. Рука его отпустила её горло и перебралась на бёдра. Весталка молча не сопротивлялась.
Его поцелуи сползли с её губ и перекочевали на шею, за ухо, потом спустились на грудь.
- Не здесь же! - прошептала она без всякого упорства.
- Мы быстро...

Тим заглянул за угол, шаря по тоннелю стволом «Вальтера», готовясь получить из темноты пулю. Здоровья оставалось всего ничего, два пункта, так что одного выстрела ему бы хватило. «Ну и ладно, - подумал он. - Положат — пойду обедать».
- Тим! - позвал девичий голос из-за спины, от двери. - Тимоша-а!
- У? - промычал он, узнавая голос Ады. - Чё, Адусь?
- Тебя Пал Дмитрич видеть хотят.
- Блин! Да нафиг он мне нужен-то?
- Ты ему нужен, Тим.
- Копец... - недовольно проворчал Тимофей, не в силах оторваться от тёмного тоннеля, по которому бегало слабое пятно света от его фонаря.
- Ага, сочувствую, - пожалела Ада. - Ну что, пойдёшь? Или передать, что ты занят очень? Врагов мочишь.
- Смейся, смейся... Иду.
Пуля прилетела как раз кстати. Обильно брызнув на стену мозгами и кровью, Тим повалился во мрак.
Гейм, как говорится, овер.
- Ничего, чувак, я тебя запомнил, - поднимаясь из-за стола, пробормотал он своему убийце в костюме клоуна, весело приплясывающему в глубине тоннеля. - Я сейчас вернусь, и тогда тебе крышка, приятель.
Он вышел из кабинета, подмигнул Аде, которая уже уходила по коридору и теперь сделала ему ручкой: «бай-ба-а-ай!».
«Блин, классная девочка! - в сотый раз подумал Тим, внутренне облизываясь на Адину стройную фигурку, так соблазнительно обтянутую чёрной водолазкой, на её аккуратную попку, так эффектно подчёркнутую прилегающими чёрными брючками. - Эх, замутить бы с ней, а!»
Он степенно и неторопливо поднялся по лестнице на второй этаж — не тот тип этот Пал Дмитрич, чтобы бежать к нему сломя голову. Тупой лысый пенёк за пятьдесят, который получил руководство целым отделом только по количеству бессмысленно просиженных за столом штанов и человеко-часов. Сейчас опять придётся слушать его нудные бредни, бесконечно идиотские ценные указания и пустопорожние нравоучения. Это вместо того, чтобы делать свою работу. Вызывает этот гомункул не меньше семи-восьми раз на дню. В среднем по пятнадцать впустую потраченных минут на одно посещение. Итого имеем до двух часов рабочего времени в день, убитых на бесполезные разговоры и выслушивание дилетантских советов! Блин, никогда не будет в этой стране ничего путёвого, пока повсеместно руководят вот такие палдмитричи.
Подошёл к двери второго зама. Поморщившись, небрежно стукнул пару раз, дёрнул ручку, потянул.
Дверь не открылась. На замке?
Ну и что за фигня? Вызвал, а сам свалил, что ли?.. Вот точно — пень!
Он дёрнул сильней. Дверь внезапно резко распахнулась, как будто и не было никакого замка.

Изнутри полыхнул по глазам яркий свет. Рванул наружу палящий ветер такой силы, что Пилигрима отбросило от двери, повалило на пол. Он ударился затылком о стену напротив — благо, стена была не жёсткая, хорошо спружинила.
Заорал, повалился рядом Апостол, хватаясь руками за обожжённые глаза. Хлопнулся на задницу третий, прижимаясь к стене спиной, отворачиваясь.
Вслед за палящим ветром пришёл гул — монотонный гул на высокой ноте, от которого чуть не лопнули барабанные перепонки и противно засвербило в мозгах, будто кто-то медленно всаживал в них, от уха до уха, тупую иглу.
Ветер бушевал не меньше минуты-двух, не давая дышать, заставляя почти умереть от удушья. Потом вдруг наступила внезапная тишина и покой, нарушаемые только монотонными шорохами и скрежетом. Веки почувствовали, как угас свет и снова пришёл благословенный полумрак.
Опасливо, осторожно Пилигрим открыл глаза.
- Не вижу, - простонал рядом Апостол. - Я ничего не вижу! Так темно? Или я ослеп?!
Он поднялся, сел, вытягивая руки, нашаривая кого-нибудь.
Дверь была закрыта. Словно и не открывалась вовсе.
Правее, рядом с Апостолом лежало нечто живое, бесформенное, шевелящееся, плохо различимое в полумраке.
Пилигрим молча поднялся, осторожно подошёл к массе, наклонился, чтобы рассмотреть. И отпрыгнул, вскрикнул, согнулся в три погибели в остром рвотном спазме.
- Что? - спросил не видящий ничего Апостол. - Что происходит?
На месте их спутника копошилась серая и слабо светящаяся масса жучков. Их было так много — тысячи, а может быть и миллионы, - что человека под ними разглядеть было почти невозможно. Да человека, собственно, там уже и не было. Была изъеденная голая плоть, под которой местами просвечивали белые кости. Виднелся череп с пустыми глазницами, словно одетый в шлем лётчика или мотоциклиста. Шлем копошился, мерцал, шуршал и скрежетал хитином. В отверстом рту, у которого не было ни губ, ни языка, орудовали не меньше сотни светляков.
- Бежим! - крикнул Пилигрим, бросаясь вперёд, забывая, что Апостол, кажется, ослеп.
- Подождите! - завопил старик. - Куда?! Не бросайте меня! Я ничего не вижу.
Чертыхаясь, Пилигрим вернулся, подхватил Апостола под мышки, рывком поднял и потянул за собой, заставляя двигаться как можно быстрей, почти бежать. Наплевав на все ориентиры, он повернул за первый же угол — только бы побыстрее скрыться из виду этой прожорливой биомассы и не видеть её самому.

- 2 -

- Как вы думаете, где мы? - спросил очкарик. - Что произошло?
Андроид не ответил. Он томился чувством, что они уже в третий раз подходят к одному и тому же перекрёстку. Пальцы и ладонь стёрты о стену, а толку от правила одной руки ноль и ещё чуть меньше. Лабиринт водит и водит их по кругу. И нет Ариадны; и нет...
- У вас есть какое-нибудь рациональное объяс... предположение? - оборвал юноша его невесёлые мысли.
- Слушай, как там тебя... - недовольно произнёс он.
- Бомейн. Гарет Бомейн.
- Ты, Гарет, вот что... Давай, ты пока не будешь задавать дурацких вопросов, а будешь просто молча идти, а? Предположений и объяснений у меня ровно столько же, сколько и у тебя.
Юнец с обиженным видом умолк. Привычно сдёрнул с носа очки, извлёк из кармана джинсов платок, принялся тереть стёкла.
Защитная реакция такая, - подумал Андроид. Парень, наверное, близорук донельзя. Снимая очки, отгораживается от ранящего, травмирующего мира — окунается в пелену ничегоневидения, прячется от конфликта. Слабак. Неудачный спутник, не повезло. Если что, если наступит момент, когда жизнь будет висеть на нитке, толку от этого Бомейна будет шиш да маленько. Ладно, если ещё под ногами путаться не станет, а то ведь может и оборвать эту нитку своей дрожащей непутёвой рукой... Избавиться бы от него. Но не скажешь же ему, дескать, давай, вали отсюда, хлюпик. Да и до поры до времени лучше такой спутник, чем никакого.
Андроид достал из кармана баночку снюса. Забросил за губу пакетик. Тоскливо пересчитал оставшиеся «патроны» - четыре. Нет, надо срочно выбираться отсюда!
- А что если на самом деле нас — нет? - снова оживился Бомейн, усаживая очки на переносицу. - Если на самом деле мы давно умерли. Или лежим в коме. И всё нам только чудится. Помните, ещё кино подобное было?..
- Заткнись, а?!
- Ну, если вам так легче...
Откуда-то вдруг прилетает глухой, едва различимый звук выстрела. Один. Второй... Третий, четвёртый... Пятый... Тишина. Потом, секунды через три-четыре — ещё один. И всё — снова лишь молчаливое голубоватое свечение стен.
- Что это?.. было?
Андроид засопел сосредоточенно, пытаясь найти или прочувствовать ответ на тот же самый вопрос. Но ответа не было.
Ох, не повезло со спутником, не повезло!

Клинок вышел из тела женщины. Остановился. Клоун задумчиво смотрел на плёнку крови, покрывшую синеватую сталь.
- Погадаем? - спросил он через минуту молчаливого созерцания.
Голос его был гнусав и холоден, не имел никаких признаков пола. Странные и неестественные модуляции делали его... не безжизненным, но лишённым некой важной составляющей, свойственной живому человеческому голосу. Как если бы кто-то записал его, а потом исказил в программе «Audacity». И получился то ли искусственно заниженный женский, то ли неумело завышенный мужской.
- На крови, - добавил клоун, переводя взгляд на лицо Волхва. - А? Ты же у нас — Волхв.
- Что? - выдавил старик. И ошалело замотал головой, отстраняясь от вдруг приблизившегося к его лицу клинка: - Н-нет, не... не надо!
Обмякшее тело мёртвой женщины всё больше и больше клонилось в его сторону. Голова её, со стеклянными раскрытыми глазами, вот-вот уляжется ему на плечо.
Клоун, перехватив беглый и, наверное, брезгливый взгляд Волхва на соседку, усмехнулся.
- Ты же уже старик, Волхв. Неужели ты никогда не видел мёртвых? Не хочешь ли ты сказать, что никто из них не имел посмертно ещё более глупого вида, чем эта?
Волхв неуверенно пожал плечами.
- Да, - обронил он.
Клоун снова усмехнулся — шире и откровенней.
- Что — да?
- Не знаю, - отозвался Волхв.
Он действительно не знал. В его мозгу не помещались вопросы — он слышал звуки, но звуки не складывались в слова, не несли осознаваемого смысла, не требовали ответа. Для него сейчас это было гудение сотен мух, неразборчивый шум уличного движения, шорох дальнего прибоя. Весь его мозг был занят одной мыслью: вот сейчас голова мёртвой женщины ляжет ему на плечо, бледный подбородок с прыщиком коснётся его щеки, стеклянный взгляд равнодушно уставится в ухо, в чёрный тоннель слухового прохода, заросший седоватыми волосками.
Не дожидаясь этого момента, почти ничего не соображая и подчиняясь только бесконечному ужасу и отвращению, он опёрся на руку и кое-как, кряхтя, поднялся, каждую секунду ожидая острого удара в спину. Поднявшись, пошёл по ближайшему тоннелю, не оглядываясь — сначала медленно, потом быстрее, потом ещё быстрее и наконец переходя на старческий трусящий бег.
Он бежал несколько минут, поворачивая в первые попавшиеся ходы. Он  запыхался, дышал шумно и со свистом. И чувствовал, что сейчас упадёт.
Наконец, не выдержав, решил остановиться — пусть это даже принесёт ему немедленную смерть.
Обернулся на бегу.
Клоун был за спиной, совсем рядом. Казалось, монстру достаточно было протянуть руку, чтобы схватить бегущего за волосы. При этом он шёл неторопливым широким шагом, равнодушно поглядывая на мельтешащие ноги старика.
Как во сне, - подумал Волхв, из последних сил пытаясь увеличить скорость. Но клоун не отставал, будто приклеенный. Теперь бегущий чувствовал его спиной, кожей, страхом.
На перекрёстке тоннелей он опять свернул в ближайший и, пробежав метров десять по забирающему вправо ходу, ткнулся в упругую стену тупика. Обессиленно опустился на колени, сжимаясь, плача, готовясь принять острый и леденящий удар трёхгранного клинка в шею. Самое неприятное было то, что клинок уже испачкан чужой кровью — кровью толстой женщины с плексигласовыми пуговицами глаз, сидящей где-то там, в глубине лабиринта. Осознавать это было страшно и как-то брезгливо.
С минуту простояв на коленях, - лицом в стену, тяжело дыша, - он наконец обернулся.
Никого рядом не было.

Девушка вымоталась — она теперь еле переставляла ноги, дышала тяжело и уже не щебетала поминутно всякую несусветную чушь. Соответствовала, в общем, обстановке и обстоятельствам.
После жадного и торопливого секса она оказалась совсем не такой, какой представлялась вначале — совсем не зовущей, не игриво-лукавой стройной нимфой, а... Грудь была слишком маленькой, попка — мягковатой, поцелуи торопливыми и невкусными. Вдобавок ко всему она не хотела и боялась, поэтому у неё там было недостаточно влажно, так что пока он справился с впечатлениями и сумел войти, чуть не растерял весь настрой. Она отлежала под ним тихо и смирно, без слёз, но и без азарта, без признаков соучастия — ну оживилась пару раз, но зазвучать так и не отважилась. В общем, кончил и ладно...
Каменотёс, честно говоря, тоже устал. Устал больше не от бесконечной ходьбы, а от её бесцельности. Он готов был раскиснуть, плюнуть на всё, сесть у ближайшей стены и уснуть. В надежде, что когда проснётся, всё уже будет кончено. В хорошем смысле, конечно.
Безликие одинаковые переходы сменялись один другим. При всём желании он не мог бы сказать, насколько они углубились в лабиринт. Не было у него никаких гарантий того, что они не кружат по одному и тому же сегменту в триста какой-то раз. Впрочем, дверь им попалась только единожды. Но, опять же, нельзя быть уверенным, что это не какой-нибудь особенный, хитрый, лабиринт, в котором двери могут возникать и исчезать по желанию, того, кто...
По желанию — кого?
Дьявола, конечно. Кто бы ещё мог замутить такую хрень...
Нечто живое мелькнуло в боковом тоннеле — едва-едва отразилось в сетчатке глаза, только на один скользкий миг уловилось боковым зрением. Но заставило вздрогнуть от неожиданности и резко повернуть голову в ту сторону.
В конце длинного перехода совершенно отчётливо выделялась на фоне слабо светящихся стен и белой двери человеческая фигура. Нельзя было сказать, мужчина это или женщина. Несомненно было только одно — это человек и он — живой.
- Эй! - крикнула Весталка, оживляясь. - Эй!
- Заткнись, дура! - одёрнул он её.
- Сам дурак! - она стряхнула его руку со своего локтя, рванулась в коридор, в конце которого маячил неясный силуэт.
Он неохотно пошёл следом.
А человек оставался неподвижным и, казалось, безучастным к их появлению. Он всё так же стоял в конце тоннеля, в тупике, спиной к закрытой двери, сложив руки на груди, опустив голову, на глядя им навстречу.
Только когда они приблизились метров на двадцать, стало видно, что это — клоун. В дурацком лоскутно-разноцветном костюме, в маске и колпаке.
- Что за бред! - пробормотал Каменотёс.
- Эй! - снова позвала Весталка. - Вы откуда?
Клоун медленно поднял голову, словно только сейчас обратил на них внимание.
- Весталка, уступившая похоти, должна быть предана погребению заживо, - произнёс он ломким бесполым голосом. - И соблазнитель тоже карается смертью.
Они остановились одновременно, не сговариваясь. И так же не сговариваясь, попятились назад.
- Тут вот какая дилемма... - продолжал клоун, не обращая на их движение внимания. - По традиции весталка может помиловать приговорённого к казни. То есть ты, Каменотёс, должен быть казнён, как совратитель весталки, но можешь быть помилован ею же, если она скажет, что хочет этого... Хм...
- Ты что за перец? - бросил Каменотёс, продолжая отступать.
А Весталка остановилась и в замешательстве смотрела то на него, то на ряженого.
- В общем, - клоун сделал шаг в сторону и взялся за ручку двери, - вам — сюда.
Ручка под его пальцами в разноцветной перчатке бесшумно опустилась. Дверь подалась. В образовавшуюся щель хлынул поток ослепительного света, заставивший немедленно зажмуриться.
Оглушительно рявкнул орган, заторопился набирая мощь, захлёбываясь звуками, вдавливая перепонки куда-то в мозг. Зажав уши, зажмуривая ослеплённые светом глаза, Каменотёс и весталка повалились на пол под бравурные звуки свадебного марша. Когда яркий свет медленно угас, они открыли глаза и увидели.
В дверном проёме, на фоне тёмного звёздного неба виднелся холм. Высокий и лысый, он словно подпирал собою небеса. А на вершине его, под созвездием Южный Крест, темнели два креста, ожидающие своих жертв. В изголовьях металлически поблескивали таблички и уже дышали подписями, которые сейчас должны были на них лечь.
- Небо... - выдохнула Весталка. И взвизгнула, поднимаясь: - Небо!
- Крест, - прошептал Каменотёс.
Клоун посмотрел на них, усмехнулся.
- Каждому своё, Каменотёс... У вас ровно минута, чтобы уйти отсюда туда. Или остаться здесь. Он отпустил дверь, отступил за неё, во тьму. А дверь стала медленно, толчками секундной стрелки, закрываться.
Весталка оглянулась на Каменотёса:
- Бежим!
И метнулась к двери.
- Стой! - крикнул он ей. - Стой, тупица!
Она нерешительно приостановилась, посмотрела на него.
- Там же небо, - произнесла непонимающе. - Свобода!
- Нет там никакого неба, - устало пробормотал он. - Там — ад.
- Ад — здесь, - затрясла она головой. - Можешь в нём оставаться. А я...
Она рванулась и побежала...
Каменотёс настиг её уже у цели, сделал подножку, уронил на пол, навалился сверху.
- Пусти, скотина! - пыхтела она, пытаясь вырваться.
А он только молча удерживал её и смотрел на дверь, которая медленно и неумолимо закрывалась. Когда осталась только небольшая щель, в которую не протиснулся бы и ребёнок, она резко — одним рывком — захлопнулась.
А никакого клоуна рядом не было.
Весталка обессиленно затихла под Каменотёсом; тихо и безнадежно плакала.

Пилигрим мысленно проклинал Апостола, хотя и заставлял себя быть терпимее. Ведь старик ни в чём не виноват. В конце концов, это он, Пилигрим, открыл ту дверь. Кто бы знал, что всё так закончится...
Закончится? Да всё, похоже, только начинается!
Теперь они шли в классическом облике слепых: Пилигрим впереди, Апостол — положив руку на плечо вожатому, поминутно запинаясь о его ноги — следом.
Пилигрим готов был поклясться, что они сделали круг и ещё раз вернулись на то место, где Апостола настигла слепота. Хотя не было там никаких останков их третьего спутника — ни пятна крови, ни клочка одежды даже, как не было и никакой двери. Но некое смутное чувство подсказывало, что это то самое место. Может быть, витающий в тоннеле запах свежеразделанной туши... Смерти.
- Как долго мы идём! - вздохнул сзади Апостол.
Пилигрим не ответил, не оглянулся.
- Хотя... - продолжал его спутник, - Хотя, это вы идёте. Я-то стою на месте.
- В смысле? - буркнул Пилигрим.
- Когда ослепнете — поймёте.
Чёртов старик! Накаркай ещё...
Откуда-то из-за спины вдруг послышался плач.
Обернувшись, Пилигрим увидел в одном из ветвлений тоннеля ребёнка. Мальчик, лет десяти, сидел, прислонившись к стене, устало вытянув ноги, и плакал.
- Мальчик? - спросил Апостол, задрав голову, поводя белками под обожжёнными веками. - Это мальчик.
- Мальчик, - подтвердил Пилигрим. - Постойте здесь, я пойду к нему.
- Нет! - испуганно отозвался старик, цепляясь за плечо вожатого своими немощными руками. - Нет, не ходите!
- Там же ребёнок, старый ты хрыч! - недовольно произнёс Пилигрим, пытаясь вывернуться, стряхнуть с себя руки старика.
Но тот вцепился как краб клешнями, как паук в муху, как осьминог в свою жертву. Повис на плече всем своим небольшим весом и не пускал.
- Не верьте, - сипел он. - Не верьте ничему. Вы не видите... Вы уже открыли одну дверь... Нет!
А ребёнок продолжал плакать — ещё более надрывно и жалобно.
- Да пусти же ты, пень старый! - Пилигрим рванулся, толкая старика в грудь. Тот повалился на колени, но не отпускал, цеплялся скрюченными пальцами за рубаху.
Борясь со слепцом, Пилигрим увидел краем глаза чей-то силуэт в том тоннеле, где сидел ребёнок, чуть дальше. Повернувшись, забыв про старика, уставился на клоуна, выступившего из полумрака. А паяц, медленно приблизился к ребёнку, остановился, задумчиво глядя на него сверху вниз.
Потом, улыбаясь, медленно присел перед мальчиком. Пошептал что-то, сделал в воздухе несколько быстрых пассов руками. Хлопнул себя по лбу. Протянул вперёд руку, к самому лицу ребёнка. Тот всё ещё испуганно, но уже с интересом наблюдал за действиями клоуна.
Паяц разжал кулак. На ладони в разноцветной перчатке лежала конфета в ярком фантике.
- Эй! - произнёс Пилигрим одними губами. - Эй...
Мальчик неуверенно взял с ладони клоуна сладость, замер на минуту в нерешительности, словно боясь, что это шутка, и дядя сейчас отберёт конфетку или напугает. Но клоун улыбнулся, ободряюще кивнул, смешно пошевелил губами, прищёлкнул языком. Тогда ребёнок тоже робко улыбнулся и принялся разворачивать фантик.
- Эй! - прошептал Пилигрим. И закричал: - Нет! Не бери!
Он не знал, почему, но был совершенно уверен, что паяц причинит ребёнку вред.
- Что? - вопросил Апостол, отпустив плечо Пилигрима и тревожно водя незрячими глазами. - Что случилось?
А мальчик развернул конфету и положил её в рот.
- Чёрт! - Пилигрим подтолкнул Апостола к стене, упёр его руку в блеклую пружинящую синеву, бросил: - Стой здесь! И ни с места!
Потом повернулся и побежал. Но прежде, чем он сделал несколько шагов, изо рта мальчика уже полезла коричневая от шоколада пена. Пилигрим увидел, как затряслись его ноги, как запрокинулась голова и закатились глаза. Клоун с улыбкой поднялся, равнодушно глянул на бегущего человека и спокойно пошёл по переходу в противоположную сторону, исчезая в том полумраке, из которого минуту назад явился.
- Стой! - закричал Пилигрим. - Стой, ублюдок!
Он прибавил скорости, на ходу соображая, что будет делать, когда догонит этого урода. Ничего, что могло бы сгодиться в качестве оружия, при себе не было.
На секунду замер возле мальчика, чтобы убедиться, что ребёнок мёртв. Его подбородок, вельветовая рубашка на груди и чёрные брючки были покрыты пенистыми, бурыми рвотными массами, а голова безжизненно отвалилась к стене.
- Ах ты, мразь! - прорычал Пилигрим, устремляясь вслед за паяцем...
Он не мог бы сказать, сколько времени это продолжалась. Переходы сменялись один другим, пару раз мелькнули по сторонам двери. Он бежал и бежал, со всех ног. А клоун шёл и шёл. Не торопясь и словно о чём-то задумавшись. Ему бы ещё дурацкую тросточку для полноты картины абсолютного невозможного маразма всего происходящего.
Сон! - подумал Пилигрим, чувствуя, что не может сделать больше ни шагу от усталости и валясь на пол у ближайшей стены.
Сон...
Не хватало воздуха, сердце колотилось, как у загнанной птицы, а в глазах бегали чёрные мурашки.
Странно, но в этом сне больше всего сейчас ему хотелось уснуть. Разве может во сне хотеться спать?..
Когда он отдышался и осмотрелся, клоуна уже не было. Как не видно было и старика Апостола. Как неведомо было, где теперь его искать. Только светились тусклым и убийственным синеватым светом стены бесконечных коридоров.

- 3 -

На этого человека они наткнулись как раз вовремя. Андроид давно уже думал о том, чтобы упасть и поспать. Безнадежная бесцельность их шатания по бесконечным переходам, слабое синеватое свечение, усталость — всё это давило на психику и валило с ног. И когда он уже готов был сдаться и повалиться на пол там, где застал его прилив слабости, за очередным поворотом они увидели его. Мужчина в домашних тапках, в шортах и футболке сидел у стены и, кажется, дремал.
- Ух ты! - воскликнул сзади Бомейн. - А я уж думал, мы тут одни.
- Глупо было бы полагать, - задумчиво произнёс Андроид. - Он не кажется тебе странным?
- Нет. Тапки у него действительно странноватые: дамские какие-то, с чебурашками... А так — ничего особенного.
- Вот-вот, - кивнул Андроид. - Тапки. И шорты. Готов поклясться, что он спит у себя дома, на диване.
- Что вы имеете в виду? - озадаченно вопросил Бомейн.
Андроид не ответил, осторожно приблизился к человеку и сел у противоположной стены. Рядом примостился Бомейн.
- Кажется, я понимаю, - сказал он, снимая с носа очки, доставая вонючий платочек. - Вы хотите сказать, что... что его здесь нет?
- Что я хотел сказать, я уже сказал, - ответил Андроид.
- Понимаю, понимаю... - продолжал развивать свою мысль Бомейн. - Вы имеете в виду... э-эм... пересечённые пространства. Параллельные миры. Человек спит сейчас на диване у себя дома, а мы... не знаю, где... можем наблюдать его. Интересное предположение!
- Иди к чёрту, - буркнул Андроид.
- И он, похоже, нас не слышит, - не обратил Бомейн никакого внимания на его грубость, водружая тщательно протёртые в очередной раз очки на нос.
- Слышу, - вдруг произнёс неизвестный, не открывая глаз. - И к сожалению, я не у себя на диване.
- А где? - оживился юнец. - Вы знаете, где мы все находимся?
- Не лучше вашего, - покачал головой мужчина и наконец-то открыл глаза.
- А где вы были, когда вас... когда исчезли из того мира и попали в этот?
- На кухне. Только собрался покормить сына... Пять лет пацану...
- Собрались покормить сына. И..? - пытал Бомейн.
- Что — и?
- И как всё произошло?
- Как... Ну, зашла Ада...
- Ада?! - Андроид, который исподволь прислушивался к бесполезному разговору, чуть не подпрыгнул, подался к мужчине, вглядываясь в его лицо.
Нет. Знакомым оно не было.
- Ада, - повторил тот. - Жену мою так зовут. У неё что-то с компом случилось... Иди, говорит, посмотри, а то, говорит, заставка зависла и никак не убирается. Ну, я пошёл. Дверь в комнату открываю, а тут...
Он не договорил, осёкся. Повернулся к стене, отклонился от неё, заглядывая себе за спину. Прошептал:
- Что за..?
- Что? - насторожился Бомейн, тоже пытаясь заглянуть незнакомцу за спину.
- Вы ничего не чувствуете? - тревожно посмотрел на них мужчина.
- Нет, а что? Что мы должны чувствовать?
Незнакомец пожал плечами, снова привалился к стене, закрыл глаза.
- В общем, - продолжал он, захожу я в комнату... Нет, вернее, в комнату-то я и зайти не успел... Или успел... Не знаю, в общем... Открываю... и тут...
Кажется, он задрёмывал — говорил медленно, вяло, отрывистыми фразами. Гарет совсем уже было собрался позвать его, когда...
Стена по бокам от головы незнакомца вдруг надулась, выпятилась, словно в неё проталкивали что-то с другой стороны. Будто она была резиновая.
Андроид перестал дышать. Брови Бомейна полезли на лоб, а рот открылся — то ли от удивления, то ли в вызревающем крике ужаса.
Беззвучно, как сырая резина, лопнула, порвалась стена, открывая взгляду две руки с растопыренными пальцами. Что сразу бросилось в глаза Андроиду, пальцы были короткими, с неровными и грязными ногтями.
Когда Гарет наконец закричал, было уже поздно. Пальцы жёстко и быстро, с очевидной огромной силой вцепились в лицо незнакомца, сдавили его, потянули. Мужчина проснулся, закричал, забился, пытаясь стряхнуть с лица эти руки. Но затылок его уже медленно погружался в стену. Через пару секунд скрылись под пластиком, как в болотной жиже, уши... потом щёки... Крик оборвался. Только ноги продолжали ещё дёргаться, да руки пытались разорвать пластик, который стремительно становился снова гладким и ровным, обтекая шею несчастного, словно и не было в нём никаких разрывов.
- Чёрт!.. - произнёс Андроид, опасливо отодвигаясь от стены, у которой сидел. Гарет не сводил глаз с подрагивающих пальцев на ноге несчастного, с которой свалился смешной женский тапок. Нога иногда дёргалась, и тогда обнажённая пятка глухо, почти неслышно, стучала в мягкое половое покрытие.
- Бежим отсюда! - Бомейн вскочил и рванулся по коридору, словно до него только теперь дошло, какая опасность угрожает им самим.
- Стой! - Закричал Андроид. - Куда?
Но парень не слушал и не оглядывался — мчался по коридору, смешно выставляя ноги в больших, сорок пятого, наверное, размера туфлях.
Внезапно он остановился и подался назад.
Там, в темном конце тоннеля, в который забежал Бомейн, Андроид увидел чей-то смутный силуэт.
Тогда, уже не глядя больше на замурованного головой в стену человека, он тоже побежал туда.
Когда, тяжело дыша, остановился рядом с Гаретом, смог разглядеть приближающегося человека. Это было клоун. В забавном красно-жёлтом костюме, будто сшитом из разноцветных лоскутьев. В колпаке и маске, с большим красным носом-мячиком.
Клоун остановился в пяти шагах поглядывая на них.
- А этого перенесли сюда прямо с представления, - пробормотал Андроид. - Из цирка. Забрали посреди сеанса... Вот только на арене не бывает дверей...
- Здравствуйте, - обратился Бомейн к клоуну. - Вы тоже не знаете, как сюда попали?
Клоун молча и неопределённо покачал головой.
Андроид уловил исходящий от паяца слабый, едва уловимый, аромат духов, который кое-как доносился через густой полумрак и табачный запах стоящего рядом Гарета Бомейна. Этот аромат был очень хорошо ему знаком. Кому он принадлежал? Этого Андроид не мог вспомнить. Он знал многих женщин. И все они пользовались духами. Кто издавал именно вот этот запах, память сказать не могла. Или не хотела. Он даже не вспомнил бы, как называются эти духи. Да и не знал, наверное.
- Вы из цирка? - продолжал Бомейн. - Чёрт те что творится в этом лабиринте! Видели бы вы...
- Помолчи, кухмистер, - небрежно перебил его клоун. - Твой час ещё не настал.
- А? - осёкся Бомейн.
А клоун уже перевёл взгляд на Андроида.
- Снятся ли тебе овцы? — спросил он.
- Что? - дёрнул головой Андроид.
- Электрические, - продолжал клоун, не обращая внимания на недоумение собеседника. - Или те, в руне которых Одиссей покинул пещеру Полифема?
- Что за бред? - дёрнул Андроид бровью. - Вы кто?
Клоун едва заметно улыбнулся, упёрся взглядом в глаза Андроида.
- Я часть той силы... - медленно произнёс он, - что вечно хочет зла... - Помолчал секунду и громко рассмеялся: - И вечно совершает его, ха-ха-ха!
- Скажите, где мы? - спросил Бомейн. - Что здесь вообще происходит?
- Вам — туда, - клоун указал в один из тоннелей. - Там много овец.
Потом, не торопясь, повернулся и медленно пошёл в боковой ход.
- Эй! - окликнул его Андроид. - Как называются твои духи?
Клоун не ответил. Андроид шагнул в рукав, в котором скрылся паяц. Там никого не было.
- Чёрт! Что за хрень творится, а? - спросил самого себя, понимая всю бесполезность вопросов, на которые нет ответов.
- Ну что, идём? - Бомейн потянул его за руку, в тоннель, указанный клоуном. Заглянул за угол и воскликнул: - О! Да там дверь!
Андроид бросил взгляд на белую дверь, оканчивающую короткий тупиковый ход.
- Туда нам точно не надо, - отрезал он, поворачивая в другой тоннель.
- Но как же?.. - Бомейн остановился в растерянности. Боязливо оглянулся на мёртвое тело, торчащее из стены. Беззвучно пошевелил губами, то ли молясь, то ли проклиная. Потом глянул вслед молча удаляющемуся Андроиду. Покачал головой и заторопился следом.

Волхв проснулся от того, что кто-то полз по его лицу. Гадливо смахнув этого «кто-то», он вскочил на ноги. Огляделся.
Всё тот же тупик, в который он уткнулся, убегая от клоуна. Всё то же голубоватое сияние, исходящее от стен. Всё та же абсолютная тишина, которая угнетала, кажется, даже больше, чем всё остальное. Чем безнадежность его положения даже.
Он сунул руку в карман, за сигаретами. Но сигарет не оказалось. Всё, что нашлось — это пара гадальных костей.
Усмехнувшись чему-то, Волхв присел на корточки, бросил кубики. Костяшки ударились в покрытие, почти не загремев, не издав сколько-нибудь отчётливых звуков, прокатились немного и замерли. Два раза «пусто».
Отрицательно мотнув головой, он собрал кости и бросил ещё раз... И опять пустышки.
Сердито сгрёб кубики и сунул обратно в карман. Поднялся и пошёл наугад, выбирая повороты без всякой системы, следуя только за интуицией, которая когда-то — он помнил — была его верной помощницей и частенько выручала в затруднительных положениях.
Он не мог бы сказать, сколько метров и часов победил в своём упорном сражении с «пусто-пусто». Он не любил пустоты, хотя и жил в пустоте. Он не мог бы сказать, сколько поворотов сделал или пропустил. Он не любил поворотов, хотя всегда избегал ходить по прямой. Он просто шёл. И остановился только тогда, когда впереди, в одном из туннелей, увидел человека в белом. Человек стоял, не двигаясь, держась рукой за стену.
Волхв опасливо присел, прижался плечом к прохладному пластику, до слезы в глазу всматриваясь в смутный силуэт. Но слишком слаб он стал зрением, чтобы с тридцати шагов, в таком полумраке, рассмотреть лицо или детали одежды.
Тогда он поднялся и крадучись, по стене, двинулся вперёд. Приблизившись, разглядел лицо такого же, как он сам — почти старика, - неуверенно замершего, словно прислушиваясь к чему-то.
Ну что ж, силы, в случае чего, окажутся, наверное, равными.
Он отлепился от стены и уже уверенно двинулся вперёд.
- Кто здесь? - спросил старик, когда расслышал шаги Волхва.
По тому как он стоял, задрав лицо вверх, по закрытым пустым глазам Волхв догадался: слепец!
- Я Волхв, - сказал он. - Как вы сюда попали?
- Думаю, так же как и вы, - ответил старик, опускаясь на пол. Видно было, как дрожат его усталые ноги. - А меня зовут Апостолом. Я ослеп. А потом кто-то забрал мои глаза.
- Глаза? - Волхв только теперь, подойдя совсем близко, рассмотрел две полоски засохшей крови, опускающиеся из глаз Апостола по щекам до самого подбородка.
- Да. Но я не в обиде. Они всё равно были слепы. Зачем мне здесь глаза, да ещё и слепые? Если кому-то они могут пригодиться — что ж, хорошо. Иногда, чтобы видеть, совсем не обязательно иметь орган зрения.
- Пожалуй, - кивнул Волхв. - Наверное, я бы тоже хотел не видеть многого.
- Судя по вашим словам, вы уже не молоды, - кивнул Апостол. - У меня был спутник. Пилигрим. Он поспешил на помощь какому-то мальчику и не вернулся. Это было очень давно. Несколько лет назад. И мальчик уже давно стал мужчиной. Теперь у меня нет проводника. И нет глаз, которые могли бы его заменить.
Волхв стоял, кивая в окончание каждого предложения длинной тирады Апостола.
- Хотите, я погадаю вам? - спросил он. - Я пытался предсказать сегодня свою судьбу, но кости отказались помочь. Быть может, вы подействуете на них.
- Зачем мне знать судьбу, если изменить её всё равно невозможно? - покачал головой Апостол. - Здесь нет Бога, который мог бы в этом помочь.
- Но дьявол-то есть, - возразил Волхв. - И я его видел.
- О господи! - замотал головой Апостол. - Как хорошо, что я лишён возможности смотреть! Утратить бы ещё способность знать...

Они так и уснули рядом, голова к голове, Каменотёс и Весталка.
Она проснулась первой. Открыла глаза, радостные после увиденного радужного сна со счастливым концом. И тут же эти глаза погасли, наткнувшись взглядом на тёмный свод тоннеля. Она поднялась и села, озираясь.
Пока они спали, дверь исчезла. Может быть, она растворилась в стене. А быть может, лабиринт был живым организмом и жил какой-то своей, незаметной и непонятной людям, жизнью — двигался, видоизменялся, втягивал в себя свои жертвы глубже и глубже. Во всяком случае, то место, где она проснулась, казалось не тем же самым, в котором они уснули.
Ну и что? Какая разница? Всё равно им никогда не выбраться из тела этого зверя. Теперь она знала это совершенно точно. Хотелось вспомнить тот момент, в который она очутилась в этом страшном месте, что этому способствовало и что было до этого. Но прошлое словно обрезал нож времени — оно казалось настолько давним, далёким и нереальным, что память однажды сочла воспоминания о нём ненужными и избавилась от них.
- Ничего не изменилось.
Она повернулась к Каменотёсу, произнесшему эти слова. Тот лежал на спине, отрешённо глядя в потолок.
- Если не считать двери, - возразила она. - Дверь исчезла.
- Да... Я был уверен, что проснусь дома. Или за своим компом, на работе.
- А мне снилась бабушка, - отозвалась Весталка. - Будто я гостила у неё в замке. Там были носороги, фламинго и говорящие попугаи. Интересно, к чему такой сон?
- К чёрту, - усмехнулся он. - Все сны — к чёрту.
- В каком смысле? - она обиженно надула губки.
- Во всех. Есть хочется.
Он быстро поднялся. Замотал головой, которая отозвалась на резкий подъём звоном и темнотой в глазах.
- У нас будет ребёнок, - сказала она.
- Чего? - Каменотёс воззрился на неё как на внезапно рухнувшего с потолка крокодила.
Весталка бросила на него быстрый взгляд, улыбнулась краешком губ.
- Да ладно ты, расслабься. Я пошутила.
- Угу, - произнёс он, не меняя выражения лица.
- Может быть, - продолжала она. - А может и не быть.
- Что? - не понял он.
- Проехали.
Она поднялась, встала рядом.
- Посмотри вокруг, Каменотёс и скажи: это то же самое место?
- Какое — то же?
- Которое было, когда мы уснули.
Он осмотрелся, кивнул.
- Да. Вон ту развилку я помню очень хорошо. Как раз точно напротив неё и была дверь.
Она пожала плечами, вздохнула. Спросила:
- Что будем делать?
И тут, из той самой развилки, из её левого хода, появился человек. Он понуро брёл, низко опустив голову, словно уже не в силах был держаться прямо. Чёрный и немного старомодный костюм-тройка, белая рубашка, галстук — всё выглядело бесконечно усталым. И в свои максимум тридцать он казался старым индейцем, пропечённым кострами времени. Его безжизненное лицо было покрыто густой сеткой морщин. Но по крайней мере, это был не адский клоун, как не было и ничего угрожающего в понуро опущенных плечах.
Приблизившись, он замер, оглядывая встречных мутным отсутствующим взглядом.
- Привет, - сказала Весталка, взглянув на Каменотёса. - Вы как здесь?
- Плохо, - отозвался незнакомец.
Голос его был сух и ломок. Голос его казался седым от преждевременной старости и бесконечно усталым.
- Нет, - сочувственно улыбнулась Весталка, - я имею в виду, как вы сюда попали?
- Не знаю. Голова болит.
Кожа у него была странноватого тёмно-жёлтого, почти коричневого, цвета и как будто поблёскивала. Его медленные и невыразительные, слишком бесцветные, глаза остановились на Весталке.
- Голова... - повторил он едва слышно. - Болит.
Весталка бросила беспомощный взгляд на Каменотёса.
- Боюсь, ничем не могу помочь, - произнесла она, разводя руками. - Моя сумочка осталась там... В замке... И...
- Голова! - простонал человек, кажется не слушая.
- Мне очень жаль, - пожала она плечами. - Но знаете, вот тут, на руке, между пальцами есть такая точка...
- Поцелуй меня, - выдавил пришедший, не слушая, делая медленный шаркающий шаг к девушке.
- Что? - она даже отпрыгнула. Ошарашенно уставилась на незнакомца. Потом перевела вопросительный взгляд на Каменотёса, который отошёл немного и теперь стоял, прижавшись к стене, безучастно наблюдая за происходящим.
- Слышь ты, - произнёс он. - А хочешь, я тебя поцелую?
Но человек не обратил на него никакого внимания. Он сделал шаг к Весталке, протягивая руку.
- Поцелуй меня. В лоб. Помоги мне! - простонал он и потянулся к её руке.
В тот момент, когда его пальцы коснулись руки девушки, та взвизгнула и отскочила, едва не повалившись. Тогда Каменотёс отслонился от стены, сделал шаг вперёд.
- Эй, парень, - произнёс он. - Давай, я тебе помогу. Голова, говоришь, болит?
Но тот даже не посмотрел в его сторону. Он пошёл следом за Весталкой, протягивая к ней руку.
Тогда Каменотёс в один прыжок очутился у него за спиной и, яростно скрипнув зубами, схватил за блеклые и спутанные паклей волосы. Рванул...
Голова незнакомца снялась с плеч неожиданно легко, будто Каменотёс не голову оторвал, а поднял пустой мешок. Собственно, скальп действительно напомнил чем-то небольшой мешок, который вмещал в себя всё остальное. А всем остальным был — песок. Голова незнакомца вдруг обмякла, теряя форму, провалилась, распалась. Сухой песок, множеством струек, шурша, осыпался на его плечи, на спину, на синеватый пол. Обезглавленное тело замерло на мгновенье, а потом повалилось назад и медленно, с глухим стуком, упало под ноги Каменотёсу. Весталка завизжала, закрывая лицо руками. Каменотёс ошарашенно посмотрел на тело, лежащее на кучке песка на полу, перевёл взгляд на скальп и смятое лицо у себя в руке. Потом брезгливо разжал пальцы, дёрнул рукой, будто стряхивая с неё прилипшую гадость. Лицо с тихим шлепком упало на пол рядом с телом.
Весталка продолжала визжать, а в её выпученных глазах плескался невнятный ужас.
- Заткнись! - велел ей Каменотёс.
- Что... Что это было? - спросила она тихо, уперевшись в него бессмысленным взглядом.
- Песок.

- Эй! - кто-то потянул его за рукав. - Проснитесь.
Пилигрим открыл глаза, поднялся приготовясь нападать или защищаться, заспанным взглядом упираясь в лицо разбудившего.
Перед ним стоял мужчина в чёрном монашеском одеянии, с небольшой бородкой на мягком лице. Нет, от такого, пожалуй, защищаться не придётся.
- Вот, - произнёс монах, протягивая руку с поджатыми пальцами. На ладони его что-то лежало, но Пилигрим не мог рассмотреть, что там.
- Что?
- Это велели передать вам.
- Что — это?
Священник сделал шаг вперёд, побольше вытянул руку, поднеся ладонь чуть ли не к самому лицу Пилигрима, расправив пальцы.
- Он сказал передать это вам.
Пилигрим дёрнул головой, отпрянул, едва не вскрикнув. К горлу подкатила тошнота.
На ладони монаха, или кто он там был, лежали два человеческих глаза. Большие белки, как куски свежего сала, в которых мясной прослойкой темнеют карие радужки.
- Что за дьявол?! - крикнул он, ударив по руке. Глаза подпрыгнули на ладони и, сверкнув недоумённым взглядом, повалились в полумрак тоннеля.
- Не поминайте хозяина тьмы! - зашипел служитель веры. - Не надо!
Он опустился на четвереньки и принялся ползать, выискивая закатившиеся невесть куда глаза, бормоча что-то себе под нос.
- Он сказал непременно передать это вам, - сказал через минуту, найдя один глаз и протягивая его Пилигриму. - Он сказал, что это обязательно вам поможет.
- Кто?! - почти закричал Пилигрим. - Кто — он?
И догадался:
- Клоун?
- Я не знаю, - покачал головой священник, с улыбкой протягивая ему второй глаз. - Но одет он был как клоун, да. Типичный клоун. Внешне. О его внутреннем мире я бы поостерёгся что-либо...
Пилигрим с брезгливостью принял второй глаз, отправил его вслед за первым — в карман.
- Ну вот, - пробормотал священник, поднимаясь; и улыбнулся: - Слава богу, нашлись.
Он встал перед Пилигримом, осенил себя торопливым и мелким крестным знамением.
- Кто ты? - спросил Пилигрим. - Кто ты, чёрт тебя побери?!
- Я? - служитель отступил на шаг, поднимая руки, словно боялся, что его сейчас ударят и хотел защититься. - Не кричите, пожалуйста. И не поминайте...
- Кому ты служишь? Кто твой хозяин? Что ему надо?
- Мой хозяин, как и ваш, впрочем, - Господь наш все...
- Кто ты? - перебил Пилигрим, хватая незнакомца за грудки. - Говори, или я убью тебя, клянусь богом, дьяволом, клоуном или кому ты там ещё служишь! Кто ты?!
- Я... я не знаю, кто я, - ответил тот, мотая головой и горестно морщась, едва не плача. - Не знаю!
Он вдруг вырвался из рук Пилигрима и бросился бежать. Длинная и явно тесная ему ряса мешала делать широкий шаг, поэтому бежал он неловко и не быстро. Пилигрим догнал бы монаха в несколько секунд, но он не сразу решился побежать за ним. А когда решился, тот уже нырнул в какое-то из боковых ответвлений.
Повернув за ним, Пилигрим увидел, что человек в чёрном подбегает к двери. Этой двери не было тут ещё минуту назад, он мог бы поклясться. Теперь она была... Ну и что? В игре может случаться всё что хочешь. А чего не хочешь — тем более.
- Эй! - закричал он. - Не открывай! Не открывай дверь!
Но было поздно. Служитель подбежал, схватился за ручку. Торопливо и опасливо оглянулся, нажал.
Дверь распахнулась. Из-за неё штормовой волной хлынул в тоннель белый обжигающий глаза свет, рванулся раскалённый ветер, щедро приправленный песком.
В ту же секунду священник, сделавший было шаг назад, закрываясь от света рукой, полыхнул, как факел. Ещё через миг он превратился в ослепительный сгусток плазмы. Ещё через минуту — угас, не оставив после себя даже пепла.
Пилигрим, чувствуя как невыносимо яркий свет выжигает глаза, повалился на пол, уткнулся в него лицом. Его лёгким нужен был вдох, хотя бы затем, чтобы исторгнуть из себя рвущийся крик боли и ужаса, но воздух был раскалён, в нём не было ни молекулы кислорода — сгорело всё, и нечего было вдохнуть, кроме песка и пламени...
Когда через минуту всё кончилось, когда стало легче дышать, Пилигрим открыл глаза. Потом открыл их ещё раз. Распахнул веки шире.
И всё равно не видел ничего кроме тьмы. Не было стен лабиринта, двери, тихого голубого свечения. Только тьма, непроницаемая для взгляда, которого тоже теперь не было.
Пилигрим коснулся век, чтобы убедиться, что они открыты. Они были открыты.
И тогда он закричал, понимая, что ослеп.
Он повалился на пол, крича и плача, моля и проклиная. Слёзы выжигали его глаза, довершая то, что не сделали свет и пламя. Несколько минут он бился в истерике, понимая, что всё кончено, что он никогда не выйдет из этого лабиринта. Потом затих и, кажется, даже заснул ненадолго.
Проснувшись, достал из кармана принесённые священником глаза. Покатал один из них в пальцах, пытаясь на ощупь определить положение зрачка. Потом оттянул веко и вынул свой глаз. Тот вышел легко и почти безболезненно — как зуб, который давно расшатан, отмер, и удерживается на месте только десной. Бросив иссохший, опалённый комочек плоти, он втиснул на его место под веком чужой глаз. Поморгал, убедившись, что всё сделал правильно. Заменил второй глаз.
Видно было не так хорошо, как раньше. Но было видно.
И это окончательно убедило его в том, что всё не по-настоящему. Он — в игре. В игре возможно всё.

- 4 -

Это демо-версия. Полностью произведение будет выложено на СИ.