Казачья сага ч. 4 Весельчакам я запер дверь

Часть третья http://www.proza.ru/2013/03/14/896

«Весельчакам я запер дверь,
 пресыщен я их буйным счастьем,
и заменил его теперь пристойным,
тихим сладострастьем». (Е.А. Баратынский)

                Мария заполнила собою  не только сердце своего избранника, но и думы его теперь были возле нее, с нею и о ней. Пропуская подробности свадьбы , задержимся на одной примечательной сцене.

                Во время предсвадебья после обязательного застолья гости покинули дом. Осталась Маруся одна среди «мамаева побоища»: полы грязные, печка поцарапаны, местами побелка вместе с кусками глины отвалилась, на столе гора посуды грязной. Другая бы, маменькина дочка растерялась, да расплакалась, не зная за что хвататься, но не наша Маруся. Хоть и с родной мамой жила, а белоручкой не была.   

                С маленьких лет стала помощницей и главной опорой для матери. Вдвоем дом, детьми полный, и хозяйство держали в достатке и чистоте. И тут осмотревшись, нарядные юбки с блузкой сняла, нижнюю юбку краями за пояс засунула, и …. Через час полы чистые травой присыпанные наполняли воздух ароматами степными, в кадке тесто поднималось, чистая посуда на столе стояла, а Маруся печку белила и, задабривая домового, песни задорные пела. Потом, молочко в блюдечке поставила, в пояс поклонилась и дружбой  с домовым заручилась. Пироги с куриными потрохами, да с капустою в печь отправила. Умылась, причесалась, наряды на место водрузила и скромненько на край скамьи присела.

- Где же гости дорогие?
 
                Успела! Не прошло и пяти минут, гости у крыльца.
 Жизнь этой пары, где, несмотря на героического мужа, правила юная жена, и станет предметом дальнейшего повествования. Напомню, что соединив усилия, монады Евграфа и Маруси отвели большую беду от влюбленной пары, но полностью убрать  чародейство не удалось, оно было спланировано сценарием на Совете. И, если внимательный читатель помнит, молодые по ночам стали во весь голос петь песни.

                Уже в эти ночи стало ясно, кто в этой паре ведомый, а кто ведущий. Начинала петь всегда Маруся, а Евграф, который на второй день после свадьбы, с подачи юной жены снова стал Грашей, подхватывал, и дальше они вдвоем очень слаженно на два голоса пели. Когда звучала известная песня,

Ой, на гори, гори
Да жнецы жнуть,
А по пид горою, по пид зеленою
Казаки идуть.

никто не удивлялся, да и не обращал внимания на то, что начинает жена, а потом подключается муж.

                Но когда вдруг зазвучал совершенно незнакомый в семье Граши романс про белую акацию,

Белой акации грозди душистые
Вновь аромата полны,
Вновь разливается песнь соловьиная
В тихом сияньи, сияньи луны!

                и после Маруси его подхватил мужской голос и пел, также как жена на другом, не казачьем, а городском языке. Как было не подумать о колдовстве. Вот тогда-то и позвали Агриппину  Логвиновну на помощь. И про ведущую роль Марии в этом союзе тоже стало всем очевидно.

                Когда чародейство было снято. Жизнь потекла своим чередом, ночи стали тихие, а спокойных дней не было уже пятый год. И дело здесь не в злом умысле одного человека. История Граши и Маруси  была для многих еще и страшным знамением гибели казачества на Дону. Ломалось все мироустройство казачества, в одночасье, ставшее опасной силой для новой власти «рабочих и крестьян». Россия  1918 – 1923 годов была для всего цивилизованного мира «Россией во мгле» . Гражданская война, голод, разруха, экономический хаос и разгул бандитизма.

                В крепких казачьих станицах не было грабежей и голодного мора, но нужда давала о себе знать. С бандитами казаки встречались, когда ездили в город. Но могли постоять за себя, да и не в одиночку отправлялись. Самое страшное  это «красный террор», который был объявлен как государственная программа. Казаков вывозили семьями. Многих еще в 1919 расстреляли прямо возле околицы, после суда так называемой «тройки», который состоялся в доме командира казачьего полка есаула Прохорова.
               
                Сам Федор Матвеевич был тоже расстрелян, а всю его многочисленную семью, со стариками и малыми детьми погрузили на повозки и увезли. Говорили, что на вокзале целый эшелон с такими же семьями расстрелянных был отправлен за Урал. Семью Савельевых не трогали, потому что отец семейства сочувствовал большевикам и с самого начала Гражданской войны, снабжал красные отряды донскими рысаками.

                И вот пятилетний террор сходил на нет, выжившие члены казачьих семейств и сохранившие хозяйство начинали  дышать свободнее.  Освобождение от чародейства четы Евграфа с Марией стало счастливым знамением окончания террора.

                Окончательно закончилась эпоха военного коммунизма. НЭП , официально принятый в 1921 году докатился потихоньку и до Донских станиц.

                Любовь Евграфа дала Марии огромную силу. В ней с самого рождения жила любовь, но то была любовь маленькой девочки. А теперь из бутона раскрыл свои лепестки роскошный лотос. Любовь  даже человеческая, когда она огромная, не концентрируется на одном человеке, а охватывает весь мир, всех людей вокруг, и даже тех, кого не знает. Кто знает, может Свет, идущий любящих сердец, которых в России всегда было немало, в том числе и от Марии, и дал некоторый просвет в истории России тех лет.

                Урожай осенью 1924 года был богатый, требовались все руки на уборке. После «красного террора» нанимать подсобных рабочих побоялись, справлялись своими силами. Вставали затемно, ложились за полночь. И хотя Маруся была привычна  к труду, но надорвалась и потеряла своего первенца, которого  к тому времени носила. Горевала она по своему первенцу, но больше всего напугал ее неизвестно откуда свалившийся страх, что она не сможет больше родить. А Я не смогла уследить и предотвратить эту атаку, так как занималась проводами души, которой не суждено было воплотиться.  Говорить Маруся о своем страхе ни с кем не решалась и таяла как свеча. «Бог дал, Бог взял», - не очень ласково утешала свекровь.  Анна не была жестокой, но тоже теряла детей и в родах, и от болезней, и от того знала, что нельзя слишком убиваться, будет хуже.

- Одна казачка так и ума лишилась, а потом и вовсе руки на себя наложила.

                Надо жить дальше.  Но Маруся слегла от горя, и проболела почти полгода. К ней вызывали фельдшера. Привозили и доктора из города. Но фельдшер, кровь пускал и руками разводил. А доктор выписал лекарства и сказал: «Если к весне не встанет, ждите чахотку». Привезли Агриппину.  С  молитвами сидела она возле дочери по много часов. Эти высокие, выше всей земной поэзии ритмы и слова  исцеляющие помогали Мне бороться за жизнь угасающую.  Сил прибавляла и любовь, с которой Граша, отправляя тещу отдохнуть, нежно брал в свою невесомую руку жены и пел ее любимые романс.   

В лунном сиянии снег серебрится
 Вдоль по дороге троечка мчится
Динь, динь, динь, колокольчик звенит,
 Этот звон, этот звук о любви говорит.

                Урожай в этом году был полностью снят и удачно продан. В прошлом году, почти все что собрали, пришлось отдать в виде разных налогов , едва хватило до нового урожая без голода прожить. А в нынешнем году был только сельхозналог , который не превышал 30% от всего урожая. Жить становилось легче, семья встречала зиму уверенная в завтрашнем дне.

                Предприимчивый Архип, снова как в былые времена вкладывал средства в несколько доходных производств, поверив, что в стране все разворачивается к лучшему для тех, кто умеет и любит работать.  По всему, на душе у всех было  умиротворение и близкие с пониманием относились к болезни такой душевно тонкой невестки, которая не переставала удивлять новую родню. И ранней весной Маруся стала выздоравливать, да так быстро, как растут и расцветают подснежники.
 
                Все были рады слышать ее крепнущий день ото дня голосок, который давал распоряжения Граше. И опять  в работе и песнях  выздоравливала Маруся, пережив очередной удар разрушающего страха.
Прошел год, за ним второй. На подворье, в саду, на лугах и полях все произрастало и множилось. Рос достаток трудовой семье. Маруся ждала пополнения и в своей маленькой семье, но новая беременность не наступала. Страх, в тревогу постоянную превратился,  сжимал ее сердце, а беспокойный ум нашептывал, притворяясь голосом самой души:

- Что-то со мной не так, одного не доносила, и вот даже зачать не могу. Зачем мучаю своего мужа, ой, не будет ему со мной больше счастья.

                Отпросилась у старших в семье, свекра и свекрови, и со старшей золовкой Ульяной вознамерилась отправиться по Святым местам. Только где они эти Святые места, к которым до революции за помощью прибегали тысячи православных христиан. Большинство Храмов особенно в городах было разрушено, в селе отданы по склады, или сельские клубы . Монастыри закрыты, сотни священников были расстреляны, тысячи отправлены в в Сибирь, в трудовые лагеря. Заехали за советом и благословением к Агриппине:

- Благослови, матушка,- просила Маруся и, не сдержав слез расплакалась.

- Нет, сгинете, не найдем и косточек ваших, - обнимая дочь, отвечала мать. О многолетних гонениях на Церковь богоборческого большевистского государства, она подробно знала из писем брата, который был женат на дочери протоирея .

- Что же делать? – безутешная Мария, теряла последнюю надежду.

- Терпи, все у тебя будет, и детки, и…, - вдруг осеклась Агриппина, которой вдруг приоткрылась вся светлая и такая недолгая жизнь ее любимицы.

- … и много в ней всякого, -  продолжала, скрывая  острую боль, кольнувшую сердце. И добавила ласково:

- Молись чаще, мужа жалей, - а потом ее голос стал строже:

- И слушайся. Что это ты за моду взяла мужем помыкать, осудят тебя, над ним смеяться будут, недовольством к тебе это вернется. Буду молиться за вас девоньки день и ночь.

                Возвращались без обычной для молодых женщин болтовни, обеих тревожило будущее. Не смогла скрыть своей боли Агриппина, в ее взглядах и интонациях уловила Маруся надвигающуюся беду, но не знала с какой стороны ждать.

                Задумалась и Ульяна, она была на пять лет старше и у нее росли уже трое детей. Что ждет их в той новой жизни, которую под грозные песни начали строить в стране молодые люди в кожаных одеждах, с красными бантами на груди у мужчин и красными платками на голове у женщин.

-  Отречёмся от старого мира, отряхнём его прах с наших ног… весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем …

                Эти слова пугали, и не было понятно, чем наш старый мир  был так плох, что надо его разрушать до основания. И о каком насилии идет речь. Все вокруг, кого только не только знала, но и о ком слышала молодая казачка, трудились не покладая рук. Были и бедняки среди казачества, но в основном из-за пьянства и лени запустившие свои хозяйства. Вон даже Агриппина, вдова с детьми и то управляется и хозяйством не малым. И так далее,  и так далее, но ответов она не находила, а на душе стало еще тревожнее.

                Прошло семь лет, как новая власть меняет привычный уклад казачества, навязывая колхозы. Компания по организации коммун в крестьянских селах уже провалилась. Порядки в колхозах возмущали знающих толк в сельском хозяйстве казачек, но страх за детей не позволял возмущаться. Все казачьи бунты были утоплены в крови, а списки родственников расстрелянных, кого не успели наказать во времена  «красного террора» ждали своего черного часа.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/03/14/2125
;