Поездка

2 место Тематического конкурса «Отчий дом». Клуб Слава Фонда.


   Я возвращаюсь домой. «Да-да, да-да-да-а-а», – гудят рельсы, стакиваясь с тяжёлыми ободами колёс, «нет-нет, вз-з-нет-нет», – злобно взвизгивает полуоторванный крючок на стенке вагона. За окном нависает, как плита, зеленовато-сизое рассветное морозное небо, по краям уже тронутое алым – солнце вот-вот пробьётся сквозь эту с виду плотную субстанцию.   
   Поездка, как всегда, сначала обременительна – тяжело заставить себя выйти в темноте из домашнего тепла на холод, чертыхаясь, пробираться по заваленному снегом двору, торопиться по неосвещенной улице к первому трамваю, перекладывая из руки в руку тяжеленную сумку. Потом – вокзальная толчея, в спешке хватаю билет, радуясь, что успела, и устраиваюсь в первом вагоне электрички. В такой ранний час люди немногочисленны, неразговорчивы, и я тоже сижу, закрыв глаза, представляя себе, как подъезжаю наконец к старым гаражам – это почти визитная карточка моего Бобруйска.
   Он всегда смотрит на меня тысячами своих окон, подбадривая и стараясь понять, всё ли благополучно; гостеприимно раскрывает улицы, держит меня на ладони своей площади; он возвращает любимые детские запахи – морозного снега, печного дымка, сена, оброненного дедком возле понурой лошади. Он похож на раскрывшуюся, осязаемую изнутри картинку, – старые голландцы владели великим секретом: ты идёшь по краю горы, рядом взлаивают псы, а внизу раскинулось озеро, замёрзшее и безмятежное, и детвора вперемежку со взрослыми упивается движением, великолепием импровизированного катка.
   Полозья по снегу скрипят… Вообще-то ассоциативно такую строчку притянула другая:

                …а я оттуда, где колосья,
                полозья по снегу скрипят…

   Да, именно так: и колосья, и полозья. Моя детская зима – сначала санки, потом коньки, страсть, длившаяся все школьные годы. С упорством истинного голландца я училась кататься на коньках, а набив шишек, но научившись, каждый вечер шла на лёд в Горсад или на стадион.
   А колосья шуршали вокруг нас с братом, когда мы тропинкой через поле бежали на берег речки возле Назаровки. Березина текла просторно, противоположный берег был так заманчив, и однажды я чуть не утонула, когда, в третий раз переплыв очень широкую в этом месте реку, совершенно обессилела и доплыла до своего берега только благодаря брату: он, страшно испугавшись за меня, плыл сзади и говорил, говорил, говорил со мной, голосом удержав, не отпустив на дно.
   Мне не суждено было погибнуть так рано, как не суждено было умереть в раннем детстве, когда я, хилое послевоенное дитя, отказывалась от еды, – и немудрено: кому понравится бесконечная манная каша, которую к тому же пытались заталкивать мне в рот насильственным образом, – и исхудала до того, что стала проситься на ручки, объясняя: ножки не ходят.
   Это он, мой город, открыл мне тайные сокровищницы целебной для меня еды – жирная чавкающая глина под лестницей, чистейшая (там никто по ней не ходил) и полезнейшая, которую я уплетала за обе щеки, торопясь, чтобы не отняли; побелка нашей небогатой комнатки – её я слизывала со стен; угли из печки, – помню, как расстроенная мама кричала: «Покажи язык, покажи язык, я тебе говорю!» – а я не показывала, упрямо мотая головой, потому что знала: язык у меня чёрный от угольков.
   Бедная мамочка, она не понимала, как нужны были её ребенку минеральные вещества, нехватка их у меня была катастрофической. Помню «баранчики», в изобилии росшие возле сарая, мы поедали и их, и цветы акации, и луговой щавель, и заячью капусту, и всё, что зелёное и растет.
   Трудно поверить при теперешнем изобилии продуктов, что так было, но именно так росли тогда многие дети. Для кого-то были не в диковинку конфеты, шоколад и даже мандарины, однако большинство детей этих лакомств даже не пробовало. Но всех нас объединяло любовное отношение к родному городу, к уютным, спокойным улочкам.
   Первая квартира – маленькая комнатка – была у нас на Пушкинской, на втором этаже длинного двухэтажного дома с верандой. Рядом находился краеведческий музей, нас, малышню, пускали туда беспрепятственно, и много часов я провела в компании рисованного мамонта и вылепленных на макете неандертальцев. С живыми «неандертальцами» столкнулись мои родители ещё до моего рождения: нашу комнатку обворовали, причем вынесли всё до последней тряпки, остался остов кровати и печка, и отец, приехавший из командировки, набравшийся в дороге насекомых, после мытья полез на печку голый и сидел на лежанке, накрывшись маминой юбкой, а мама в одной сорочке яростно обдавала кипятком швы снятой с него одежды.
   Потом до совершеннолетия я жила с родителями и братом на Советской. Квартира была хорошая, трехкомнатная, жактовская, как тогда говорили, и находилась она вплотную к автотехникуму, а уж в нём я обнаружила драгоценность – большую библиотеку. Я часами сидела там на приставной лестнице, – потолки были трёхметровой высоты, – выбирала сама себе книги, а что-то читала на месте и проглотила за свою школьную жизнь огромное количество книг. Тетя Соня, библиотекарь, жила в нашем доме и книги мне давала, какие я хотела, никогда не говоря: «Рано тебе, деточка, это читать», хотя ребятам из техникума так замечала частенько.
   Такое книжное обжорство сформировало мой характер. Я стала замкнутым, нелюдимым ребенком, не находила общих интересов со сверстниками, и гулять меня мама выпроваживала веником, причём, когда я сидела на поленнице дров у сарая, опять же с книжкой в руках, это называлось: дочь гуляет на улице.
   Когда началась моя взрослая жизнь (я семнадцатилетней уехала из родного дома, как оказалось – навсегда: поступила учиться в институт и осталась жить в Минске), родной Бобруйск часто приходил ко мне в сумбурных снах. Я то неслась на коньках по ледяному тротуару Советской улицы, то барахталась в тёплой Березине, и бог его знает, сколько мне в этих снах было лет…
   Последнюю квартиру отец получил незадолго до смерти на Минской улице. В маленькую родительскую двушку я и еду в гости, к маме и брату, и щемящее чувство любви и жалости к ним и к себе снова охватывает меня. И я знаю, что еду в гости к старому другу – городу моего детства, и он будет верен мне до последнего дня моей жизни.





Участвовало в Новогоднем параде 2014.
Номинация в 3-ем Конкурсе на свободную тему. МФ ВСМ.