Бездна

                Бездна.


1.Визит к парижскому родственнику           
2.Прощальный подарок          
3.Кто  вы, Тони Дебрис?               
4.Друзья Тони          
5.Ограбление          
6.Финал парижских каникул          
7.Поезд Париж – Берлин          
8.Берлинский дебют        
9.Воскресшая тень          
10.Предчувствие          
11.Варшавские мелодии          
12.Вечная битва          
13.Москва в начале ХХ века       
14.Гражданин Земли и Вселенной               

               
                1.Визит к парижскому родственнику.

      Бездонное небо с россыпью еле видимых бледных звездочек простиралось над городом, притихшим в глухое ночное время. Но город не спал: жизнь, скрытая от постороннего взора, бурлила за стенами кафешантанов, баров, игорных клубов и танцевальных залов. Любители приключений и разгульной жизни стекались в столицу Франции со всех концов света.

      С момента, когда здесь появилось первое поселение, миновали века. Менялись люди, нравы, моды, правители. Менялась жизнь, а вместе с ней изменялся Город, превратившийся к началу двадцатого века в прославленный писателями и поэтами мегаполис. До сих пор достоверно неясны причины, по которым Город стал местом паломничества поэтов, художников, музыкантов и просто влюбленных  Местом, где хорошо мечтается, где каждый камень будто пропитан романтическими воспоминаниями, щемящей душу поэзией и сказаниями о любви.
      Но если взглянуть на уходящие ввысь небеса, то в масштабах Вселенной Париж, как и всякий другой город мира, представится нам крохотной беззащитной пылинкой, затерявшейся в хаосе безбрежного океана...

      Пасмурным летним утром 1913 года Ард Дебрис — сотрудник старинного бельгийского университета — проснулся в номере небольшого отеля, расположенного в черте городского центра Парижа. Разбудил его деликатный стук в дверь — в номер заглянул юноша в униформе посыльного:
      — Мсье Дебрис? На ваше имя срочная почта, — юноша, улыбаясь, вручил конверт, на котором каллиграфическим почерком было выведено:  «Отель Сите Бурже. Арнольду Дебрису».
      Бросив конверт на стол, Ард занялся утренним туалетом. Спешить абсолютно некуда. Он приехал в Париж отдохнуть, используя время летних каникул, а письмо вероятно от кого-то из парижских знакомых, знавших, что он обычно останавливается в этом отеле.
      Спустя полчаса, сунув нераспечатанное письмо в карман, он вышел из номера и спустился в рецепцию.  На бульваре Клиши его обдала волна теплого влажного воздуха, и он вздохнул его полной грудью, расправив плечи и радостно думая, что впереди у него новая встреча с удивительным городом. Так случалось с ним в каждый из его приездов в этот город, но тогда были кратковременные визиты, а сейчас он может растянуть этот  праздник  на целый месяц.
      На углу улицы он взбежал по широким ступеням уличного кафе, собираясь выпить кофе с рюмкой ликера прежде, чем продолжить прогулку по городу. Как приятно оказаться за столиком  в этом уютном месте. В обе стороны от него открывалась уличная перспектива с гуляющими или спешащими по делам пешеходами. Терраса кафе возвышалась над ними, словно  мостик морского лайнера, и он снова почувствовал себя моряком. Ничего удивительного в этом не было: его юность прошла на палубах кораблей.  Для него это были тяжелые времена, но вспоминался  не изнурительный труд матроса, а ощущения радостного ожидания перед началом каждого рейса. Вот и теперь он испытывал нечто подобное, предвкушая, как будет бродить по веренице парижских улочек, площадей и набережных, сознавая, что он свободен и что, наконец-то, есть возможность полностью посвятить себя свиданию с этим городом.
      Когда официант принес кофе, Ард достал принесенный посыльным конверт. Внутри оказался прямоугольник лощеной бумаги с золотым обрезом. На листке четким почерком было начертано несколько строк. Он прочел их, с трудом веря  глазам. Приглашение посетить дом Тони Дебриса! Того самого знаменитого Антонио  Дебриса — почетного члена Парижской, Лондонской и многих других Академий художеств, одного из самых востребованных и в то же время загадочных живописцев.  Приглашение было столь неожиданным, что он в растерянности продолжал крутить в пальцах карточку, гадая о причине, заставившей старого Тони вспомнить о внучатом племяннике. Причин могло быть сколько угодно, но факт оставался фактом — они  никогда не виделись, и то, что Арду было известно о дальнем родственнике, он почерпнул из газетных и журнальных статей. Лишь однажды, еще в детские годы, Ард послал дяде отца письмо, в котором сообщал о смерти погибших в катастрофе  родителей, и о том, что его самого поместили в детский приют.

      …Арду шел тогда двенадцатый  год.  Не дождавшись ответа от Тони Дебриса, о котором отец отзывался с великим почтением,  Ард сбежал из приюта и отправился к южному морю. Он мечтал тогда стать моряком, увидеть дальние страны. Сколько лет и воды утекло с тех времен…
      До чудесных и дальних стран он так и не смог добраться. Судьба распорядилась иначе. На долю  мальчика выпало много невзгод прежде, чем он оказался у моря. В Марселе его приютила сердобольная женщина, и со временем он все же стал моряком, плавая на рыболовецких шхунах, а затем на пассажирских судах вдоль южного побережья Франции...
    Очнувшись от нахлынувших воспоминаний, Ард вздохнул и, допив обжигающий губы шартрез, спрятал листок в конверт. Говоря откровенно, он не знал, обрадовало ли его нежданное приглашение? Но завтра он обязательно поедет в Иври, чтобы встретиться с Тони Дебрисом.

      Собираясь провести отпуск во Франции, он невольно вспомнил о живущем в Париже  родственнике. Личность Антонио Дебриса (или «великого Тони», как его величали  в газетах)  давно вызывала у него любопытство, но ему казалось неловким напоминать о себе знаменитому мэтру. Когда Арда спрашивали, не является ли он родственником Тони Дебриса, он уклончиво отвечал, что такое вполне возможно, но точно об этом ему ничего не известно. Конечно, приятно, что один из Дебрисов прославил их род, но это вовсе не повод суетиться, чтобы знаменитость соизволила  обратить  на тебя внимание. Тем более, что родственник, кажется, напрочь забыл о внучатом племяннике. И вот на тебе: старик сам приглашает его  приехать в субботний полдень в свою резиденцию, расположенную к югу от Сены. Чудеса, да и только! Но откуда  Тони стало известно, что Ард в Париже и остановился в отеле «Сите Бурже»?
      Не найдя объяснения этому обстоятельству, Ард направился в Латинский квартал, чтобы встретиться с одним из своих приятелей — репортёром парижской газеты с русской фамилией Манин. Возможно, Александр в курсе последних известий о величайшем художнике современности.


                ***   
 
    Субботним утром, перекусив в ближайшем бистро, Ард  вернулся в отель и с отвращением стал облачаться в единственный взятый в поездку парадный костюм. Характер визита к Тони Дебрису неясен, и родственник может обидеться, если Ард явится в затрапезной одежде.
      На улице по-прежнему было тепло и пасмурно. После прошедшего ночью ливня в уличные водостоки с журчаньем вливались бурные ручейки. Ард снял пиджак,  перекинул его через руку, затем расстегнул жесткий ворот сорочки. В голове мелькнула шальная мысль:  не скинуть ли заодно и туфли и пройтись босиком по гладким булыжникам тротуара  до ближайшей стоянки извозчиков?
      По дороге в Иври пожилой возчик, безошибочно признав  в пассажире приезжего, стал рассказывать ему о достопримечательностях южных предместий Парижа. Ард рассеянно слушал, кивал головой, затем спросил старика о вилле Дебриса.
     —- Ну, да! — извозчик лихо свернул с магистрали. — Почти каждый приезжий, оказавшись в Иври, считает необходимым поглазеть на виллу Дебриса. Да только смотреть там особенно не на что: глухой забор и ворота, сквозь которые мало что видно. Сторожа у ворот в разговоры с посторонними не вступают и не жалуют репортеров. Так что, если едете с этой целью, то долго там не задержитесь. Хотите, покажу вам гору, где тренируются скалолазы? Любопытное зрелище. Или место исторической битвы, в которой Генрих 1V во главе гугенотов разбил войско католиков?
      — В другой раз,  —  усмехнулся Ард и взглянул на часы. До полудня оставалось десять минут.

       Хмурый охранник проводил Арда к трехэтажному особняку. Гладкие плоскости красивого здания из светлого камня эффектно выделялись на фоне зелени парка. Газоны и садовые дорожки  ухожены, роскошный розарий огибал расположенную перед домом поляну с огромным платаном.  У старика Тони отменный вкус. Должно быть, это накладывает отпечаток на то, что его окружает.
      Спустя минуту Ард вынужден был отказаться от данного мнения, рассматривая портал парадного входа в дом. Скульптурные маски лиц отвратительных неземных существ, вплетенные в барельефный узор портала, корчились, словно от  боли или от ужаса. «Зрелище неприятное, но впечатляющее»,-— подумал Ард, заинтересованный всем увиденным. 
      Пока он рассматривал странные маскароны  охранник, молча, топтался рядом.    
 — Сейчас вас проводят в дом, — пробормотал он и отступил в сторону, когда приоткрылась дверь.      В дверях появился толстяк с улыбчивым рыхлым лицом и несколько секунд с любопытством рассматривал Арда, затем он махнул рукой, отпуская охранника, и жестом пригласил посетителя следовать за собой.
      Ард только пожал плечами, выражая недоумение: встретивший его человек не представился, не сказал обычных приветственных слов, не сообщил, что гостя ожидает хозяин дома. Впрочем, все это мелочи, не стоящие внимания. Он с интересом рассматривал убранство прихожей, а затем просторного холла с резными панелями, с нетерпением ожидая встречи с мэтром. Толстяк приоткрыл одну из дверей и, так же молча, пропустил в нее гостя.
       — Ну, здравствуй, — пророкотал седовласый старик, поднимаясь с кресла навстречу Арду. —  Вот и встретились. Можешь не верить, но я ждал этой встречи двадцать лет, с тех пор, как ты сбежал из приюта. Ну, да ладно, в двух словах всего  не расскажешь.
     Художник вздохнул, его породистое  гладковыбритое лицо  вдруг погрустнело. Взглянув на часы, он предложил:
     —  Пойдем, перекусим на свежем воздухе,  а затем я покажу тебе свою мастерскую. Сегодня ты гость, но надеюсь, что вскоре станешь в этом доме своим человеком. 
   



                2.Прощальный подарок.    

      Столик для двух персон был накрыт на садовой лужайке рядом с огромным платаном. За трапезой седовласый мэтр почти все время молчал, слушал родственника, который рассказывал о своей жизни на юге Франции, а затем в Бельгии. Только в начале рассказа старик пробурчал:
      — Ошибаешься, если думаешь, что тебя бросили на произвол судьбы, хотя отчасти это и верно. Я хотел, чтобы ты вырос мужчиной.
      Закончив повествование, Ард спросил:
      — Значит, вы помнили обо мне? И все эти годы  наблюдали за мной?
       — Скажем так: я был в курсе, где ты и что с тобой происходит, —  уточнил старик. — Пойдем  в  дом, теперь моя очередь кое-что тебе рассказать.
      В мастерской художника были огромные окна. На стенах  картины: пейзажи, портреты, исторические сюжеты. В каждой из них  угадывалась  самобытная манера живописи одного и того же автора. Пока Ард рассматривал живопись, хозяин дома погрузился в думы.
      — Вы настоящий волшебник! — Ард не смог удержаться от похвалы, настолько поразило его искусство родственника. Раньше он видел некоторые из его работ, но то, что сейчас предстало перед глазами, не могло не вызвать восторга.
      — К сожалению, не волшебник —  усмехнулся художник. — Хотя, некоторые способности у меня имеются. И способности эти не совсем обычные.    Сейчас покажу тебе другие свои работы, которые я никому не показываю.
      Энергично поднявшись с кресла, Тони направился в другие комнаты,  рассказывая о доме, выстроенном по его проекту.
      — Во втором этаже, кроме мастерской, расположены мой кабинет и спальня, — пояснял он, — а рядом с ними  — апартаменты, которые давно уже ожидают тебя. Но об этом чуть позже...
      Кабинет хозяина дома напоминал музейный зал, по периметру стен которого выстроились шкафы и витрины с чучелами диковинных и редких животных.
      — Я много путешествовал, —  усмехнулся Тони. —  Мир животных мне интересен не мене мира людей.
      Подойдя к одному из шкафов, он нажал какой-то рычаг, и шкаф медленно сдвинулся в сторону, освободив скрытую за ним  дверь. Тони открыл ее и пригласил Арда пройти в соседнее помещение.
      За дверью находился зал, не уступающий   размерами кабинету, но то, что Ард увидел в нем, заставило его застыть на пороге.  Окон и громоздкой мебели в зале не было, зато стены и потолок были расписаны фресками. Образы росписей  были столь жутки, что Ард почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Словно его окатил поток ледяной воды, перехватило дыхание и казалось, что вот-вот остановится сердце.   
      — Что за странные фантазии? — прошептал он, продолжая вглядываться в красочные панно.
      — Фантазии?  —  с горечью удивился Тони. —  Если бы это были фантазии!  Это тот самый мир, который в Библии называется Адом,  и я видел его своими глазами. Не удивляйся! Я видел это не в потустороннем мире, а здесь на земле, пребывая в здравом уме и трезвой памяти. Присаживайся рядом со мной и постарайся понять то, что я сейчас расскажу.
      Склонив голову набок, художник ожесточенно  помассировал пальцами правый висок.
      — Понимаешь,  принято  полагать, что Ад и Рай  — это где-то в далеком загробном мире. Живущему человеку в земной плоти попасть туда не дано. Это верно. Да только то, что принято считать Адом, может находиться совсем рядом, вокруг нас и даже внутри нас самих. И этот страшный отвратительный мир можно увидеть. Как бы это тебе объяснить:  казаться в Аду  —  это одно, а увидеть его, как бы со стороны, — совсем другое. Такое случается с некоторыми из людей, и тому имеется много примеров. Я один из таких избранных. Только не сочти мои слова за бред сумасшедшего.
      — Давно вы открыли в себе этот дар?  — спросил Ард, имея в виду способности Тони видеть то, что скрыто от глаз обычного человека.
      — Почти четверть века назад. После события, происшедшего со мной в Альпах.  А спустя какое-то время я заметил за собой еще одну удивительную способность: иногда мне удается увидеть кусочки будущей жизни. 
      Арду почудилось, что всё это сон. Услышь он подобные россказни от случайного человека, ни за что не поверил бы. Но словам художника почему-то хочется верить. И созданные им лики и образы взирают сейчас на них с потолка и стен, словно немые свидетели того, что Тони их действительно видел.
     Вскочив с кресла, художник взволнованно зашагал по комнате. Остановившись напротив Арда, выпалил, вглядываясь в его лицо:
      — Я знаю, что скоро умру. Только не спрашивай, откуда мне это известно. Меня бесит от  мысли, что так и не смог завершить несколько важных дел, на которые потратил  многие годы жизни.
      Вскоре Тони Дебрис успокоился, снова уселся в кресло.
      — Знаешь, мой друг, в целом, я прожил счастливую жизнь. Во-первых, мне дарило великое счастье искусство. Во-вторых, я узнал много чудесных вещей, о которых мало кому известно на этом свете. Наконец, я счастлив уже от того, что у меня есть наследник, которому я могу довериться. —  Старик помолчал, затем поморщился и продолжил: — Я только что говорил, на первый взгляд, необычные вещи, — он кивнул в сторону страшных видений Ада. —  Сейчас я еще кое-что тебе  покажу.
      Они вернулись в кабинет хозяина дома. Закрыв потайную дверь, Тони объяснил, как приводится в действие механизм, отодвигающий в сторону шкаф. Затем усадил Арда за шахматный столик, попросив обождать пару минут.
      Наблюдая, как Тони раскладывает на огромном столе несколько вынутых из шкафа предметов, Ард невольно залюбовался гибкой фигурой художника в элегантном светлом костюме. Преклонный возраст никак не угадывается в облике  мэтра, сообщившего только что о своей скорой смерти. Может, это всего лишь домыслы старого человека, уставшего от суетной жизни? Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, он выглядит лет на двадцать моложе. Даже думать не хочется о мрачном предсказании Тони. Ему еще жить и жить, создавая шедевры. А что касается странных видений художника, то даже пытаться  не стоит угадать их смысл и причину — одному Богу известно, что творится в голове гениального мастера и что он видит за оболочкой привычного для нас материального мира.
      Тони помахал рукой, подзывая Арда к себе. На столе были аккуратно разложены небольшого формата четыре картины. С края от них возвышалась солидных размеров шкатулка.
      — В этом ларце, — тонкие пальцы художника коснулись шкатулки, — находятся документы, мои личные записи и копия моего завещания. Я хочу, чтобы всё это хранилось теперь у тебя. Послезавтра я уезжаю в Германию. Надеюсь, что ненадолго. —  После паузы  Тони добавил: — Мне хотелось бы, чтобы ты перебрался жить в этот дом.      
      Не вникая в смысл услышанных слов, Ард не мог отвести взора от разложенных на столе картин. Четыре портрета женщин разного возраста в одеждах разных народов.. Лица женщин и девушек завораживали, и не только своей красотой. Было в них что-то такое, что заставляло вглядываться в эти лица, забывая о времени. Нечто подобное он испытывал, разглядывая в музеях и храмах просветленные лики мадонн. С первого взгляда на эти портреты Арнольд понял, что каждый из  них — шедевр современной живописи.
      — Нравится? ; услышал он голос Тони.
      — Это великолепно! Не знаю, как удалось вам вдохнуть в эти лица  ощущение вечности и гармонии бытия. Что-то вселенское и, в то же время, предельно земное!
      — Ты правильно понял, — обрадовано произнес художник — Это мой идеал прекрасного мира. Своего рода, антипод той субстанции зла и страданий, которую ты только что видел в потайной комнате.
     Тони прошелся по кабинету и, подойдя к столу, попросил:
       — Скажи, какой из этих портретов тебе понравился больше других? Знаю, что в искусстве ты разбираешься, и тебя считают знатоком старой религиозной живописи.
      Вскинув от удивления брови, Ард посмотрел на родственника, настроение которого явно улучшилось. Долго раздумывать он не стал и указал на портрет девушки с ярко выраженной славянской внешностью.
      — Браво!  — пророкотал Тони (голос у него был раскатистый и приятный для слуха). —  София — одна из любимых моих работ. Но вернемся к сути нашей беседы. Среди бумаг, хранящихся в этом ларце, имеется копия завещания, согласно которому ты являешься моим основным наследником. Ты станешь богатым и независимым человеком. Но дело не в деньгах. Хочу сообщить прямо сейчас... В твоей  жизни, Арнольд, важную роль сыграют эти портреты. Береги их. Это мой главный подарок тебе. Остальное рассажу, когда вернусь из Берлина...

      Прошла неделя незабываемой для Арда парижской жизни, счастливой и легкой, как безоблачный детский сон. Тони уехал в Берлин, оставив Арду ключи от виллы, но тот предпочёл жить в  отеле. С утра и до позднего вечера он бродил по улицам, заходил в музеи и антикварные лавочки, любовался красотами Булонского леса или просто праздно шатался по закоулкам Монмартра, заводя знакомства с уличными торговцами и музыкантами. 
      И с нетерпением ожидал возвращения Тони. Ему казалось, что он давно уже знает этого человека, хотя провел с ним всего лишь два дня.

      Но вскоре беззаботные прогулки по городу были прерваны печальным известием. Субботние выпуски парижских газет вышли с экстренным сообщением о загадочной смерти в Берлине знаменитого французского живописца Тони Дебриса.


                3. Кто вы, Тони Дебрис?

     После полудня в парижской пивной «Три кита» официанты в длинных кожаных фартуках едва успевали обслуживать набившихся в зал клиентов. Александр Манин удрученно вздохнул, пробираясь к столику, за которым расположился Арнольд Дебрис, назначивший  встречу в столь неудачном месте. Поздоровавшись, Манин собирался съязвить по поводу выбора этой пивной, но встретив встревоженный взгляд приятеля, молча, потянул его за руку к  выходу.
      —- Совсем рядом есть уютное бистро, —  сообщил Манин,  подхватив Арда под локоток, когда они оказались на улице.
      Спустя пару минут между пышных кустов жимолости, они увидели с десяток столиков.
      — Места надо знать, — пошутил журналист, усаживая приятеля, с которым познакомился несколько лет назад в Брюсселе.

      Небольшое бистро действительно было уютным и словно предназначалось для конфиденциальных бесед вдали от уличной суеты. Заказав кофе, Манин расслабленно откинулся на спинку плетёного стула.
     — Дел не впроворот, — сообщил он Арду, словно извиняясь за отсутствие бодрого вида. — Рассказывай, чем я могу быть тебе полезен.  Догадываюсь, что это как-то связано со смертью Тони Дебриса. Неужели, правда, что ты наследник его огромного состояния?
      — Не совсем так,  — отмахнулся Ард. — Почти все свои средства и недвижимое имущество Тони оставил мне, а большую часть картин завещал парижским музеям. Да дело не в этом. Я хотел поговорить с тобой о странной кончине Тони. Перед тем, как уехать в Берлин, он сказал мне, что знает о своей скорой смерти, и вел себя так, как будто хотел заранее подготовиться к ней. Здоровье у старика было отменное. Очевидно, он предвидел в отношении себя чей-то злой умысел или смерть от несчастного случая. Именно так и случилось...

      Подперев кулаками голову, Ард надолго задумался, вспоминая часы, проведенные вместе с Тони. Как-то странно и дико всё получилось. Едва успели они познакомиться, как Тони засобирался в Берлин, ничего не сказав о цели поездки, не поделившись дурными предчувствиями по поводу своего отъезда, если у него таковые имелись. Просто упомянул в разговоре о своей скорой смерти. Но, где и когда это может случиться, он, должно быть, не знал. Иначе бы, не поехал в Берлин.

      Газетные сообщения о смерти Тони Дебриса пестрели всевозможными предположениями, но точно было известно только то, что живописца настигла внезапная смерть во время прогулки по берегу озера Тегель, расположенного в одноименном берлинском предместье. Это случилось около пяти часов после полудня на глазах у нескольких оказавшихся рядом с художником очевидцев. Тони  присел отдохнуть на одну из садовых скамеек,  схватился руками за грудь и потерял сознание.
      Спустя час, он скончался в ближайшей больнице, не приходя в сознание. Только после вскрытия тела, было установлено, что Тони умер от сильного и редкого яда, попавшего в его организм незадолго до смерти. Было ли это случайное отравление или умышленное убийство, пока что оставалось только гадать. Расследование обстоятельств смерти художника, имевшего мировую известность, проводит криминальная полиция Берлина.

      — После похорон,  хочу поехать в Берлин, — признался другу Арнольд. —  Может, удастся выяснить, зачем туда ездил Тони? Мне  кажется, что его внезапная смерть —  не простая случайность.
      —  А что выяснила полиция?      
      — Пока не знаю, но они обещали сообщить мне о результатах расследования.
     — Будешь ждать у моря погоды, упустишь  время, — усмехнувшись, заверил приятеля Манин. — Допустим, Тони был кем-то отравлен. В этом случае, важно начать искать убийцу по горячим следам, не откладывая поездку в Берлин. У меня в берлинской полиции имеются связи. Будет лучше, если я поеду с тобой. Газета возьмет на себя все расходы в надежде получить от тебя интересную информацию о Тони Дебрисе.
      Ард благодарно взглянул на приятеля, понимая, что Манин, с его связями в обеих столицах, будет незаменимым помощником в расследовании смерти Тони.

      Еще с полчаса они обсуждали детали предстоящей поездки в Берлин, не обращая внимания на рыжеволосую даму лет сорока, смакующую за соседним столиком напиток из горячего шоколада и сливок. Как только Арнольд и  Алекс Манин собрались уходить, любительница шоколада, промокнув платком губы, направилась к выходу и села в поджидавший её экипаж.

                ***    
       
  Расставшись с приятелем, Ард поехал на виллу в Иври — нужно было заняться просмотром ставшихся после Тони бумаг и счетов. Документы и другие бумаги, хранящиеся в ларце, он уже видел, но был еще сейф, а также большой секретер, в которых было много разных бумаг.

      Парадную дверь в особняк, как всегда, открыл молчаливый Луи  —  пожилой слуга с одутловатым лицом, выполнявший обязанности мажордома. Кроме Луи на вилле было с десяток слуг: повар, садовник, ночной сторож, два охранника, несколько горничных и молодой парень по имени Санди, выполнявший различные поручения мажордома и повара.

      Провожая Арда до дверей кабинета, Луи коротко сообщил, что звонил месье Шатур, высказал пожелание встретиться с Арнольдом Дебрисом по важному делу и оставил номер  своего  телефона.
      С трудом выдавив из себя эти слова, Луи продолжал неловко топтаться на пороге, слово не мог решиться на продолжение разговора.
      — Что-то ещё хотите сказать?  Не стесняйтесь, Луи, я не спешу и весь внимание. 
      — Месье Шатур — известный богач, — промямлил Луи. — Он бывал здесь...  Восхищался домом и садом...
      — Думаете, он хочет купить эту виллу? —  догадался Ард. — И хотели бы знать мое отношение к этому?
      Луи кивнул, теребя в руках связку с ключами. Подойдя к столу, Ард уселся в массивное кресло, предложил мажордому присесть рядом с ним и спросил:
      ; Сколько лет, Луи, вы служите в этом доме?
      ; Десять. С тех пор, как хозяин купил  участок земли и начал строительство виллы.
      ; Значит, Луи, вам известно, как дорог был этот дом  Антонио. Отдать  виллу в чужие руки ; предательство по отношению к памяти о моём родственнике.
      ; Точно! ; радостно подтвердил Луи. ; А ещё, мсье, слугам надо знать, что их теперь ожидает?
      ; Каждый из них, если захочет, может продолжать работать на вилле. В доме всё должно оставаться, как было заведено при прежнем хозяине.

      Они принялись обсуждать насущные бытовые вопросы, но их беседа была прервана приходом одной из горничных, доложившей, что к воротам прибыла делегация от Академии, желающая переговорить с месье Арнольдом Дебрисом.

      Досадливо хмыкнув, Ард кивнул Луи:
      ; Пусть проводят их в мастерскую. ; Он догадывался о причинах, побудивших господ академиков появиться в доме Тони Дебриса,  не дожидаясь погребения тела живописца на кладбище Монпарнас.

      Оставшись в кабинете один, он достал из сейфа копию завещания и приложенный к нему длинный перечень произведений художника, передаваемых, в дар парижским музеям. Ард внимательно просмотрел отпечатанный на машинке список.  Четыре женских портрета хранящихся в сейфе, в списке не значились. Он помнил, что у Тони были другие планы в отношении этих портретов. Это был его прощальный подарок. К тому же, Тони  сказал, чтобы Ард особо берег именно эти его работы...

      Придя к данному выводу, Ард достал из сейфа   портреты и разложил их на столешнице письменного стола. И снова испытал восхищение талантом художника. Лица изображённых женщин поражали почти неземной красотой, источая невидимые флюиды гармонии, чистоты и покоя.

      Подобное не так уж часто можно увидить в лицах людей, подумалось Арду. Но, всё же, зачем Тони захотел оставить эти портреты своему дальнему родственнику, а не музеям? Ясно, что эти четыре портрета составляют единый цикл, объединённый общим подтекстом. Жаль, что Тони, не успел рассказать об этом, хотя обмолвился о своем идеале прекрасного мира.
      На оборотной стороне одного из холстов имелась лаконичная надпись: «София» и дата: «1888 год». Это был тот самый портрет, который особенно его поразил. Возможно, в записях Тони имеются упоминания о Софии. Светловолосая девушка на портрете чем-то напоминала ему лицо его матери. Он запомнил её лицо гораздо лучше, чем облик отца ; высокого молчаливого человека, проводившего почти все время в разъездах по делам торговой компании, в которой служил много лет. А мать ; Анна Дебрис, урождённая Анна Михайловна  Гнедушева ;  редко расставалась с сыном, родившимся спустя три года после её приезда в Бельгию. В детских воспоминаниях она чаще всего виделась ему в длинном платье и с книгой в руках у окна. Ему помнились наклон её головы и выражение больших светло-серых глаз, излучавших   доверие к миру, в котором приходиться жить. Как же сильно любил он своих родителей, столь рано ушедших из жизни и оставивших его сиротой...

      После гибели Тони у Арнольда не осталось родственников. Не единой живой души, связанной с ним кровными узами. Тони тоже был одинок. Ард почувствовал это за короткое время их общения.
      Расставаясь с чудаковатом родственником перед его отъездом в Берлин, Ард и подумать не мог, что больше никогда его не увидит.

      Бросив взгляд на лежащие перед ним портреты, он чуть не заплакал от нахлынувшего чувства горькой невозвратимой утраты. К величайшему сожалению, гении тоже смертны. Но Тони был абсолютно здоровым, физически крепким и полным творческих сил человеком!

      Кому же понадобилась лишать жизни художника, мечтавшего воплотить в искусстве свой идеал прекрасного мира?
      Конечно, Тони великий художник, но Ард почти ничего не знал о жизни знаменитого родственника.
      А  его видения потустороннего мира... Или способность Тони заглядывать в будущее?
      Кем же вы были, загадочный Тони Дебрис?
      

                4. Друзья Тони.

      Он убрал картины обратно в сейф, кроме портрета Софии, собираясь вечером поискать упоминание о ней в бумагах Тони. Часть оставшихся после смерти художника документов и других бумаг он уже просмотрел, перенеся их в комнату, где ночевал, когда не возвращался в гостиницу. Туда же решил отнести портрет, вызвавший в нём воспоминания о погибших родителях. 

      В коридоре он увидел спешащего к нему мажордома. Отдуваясь, Лео взволнованно выпалил:
      ; Месье Арнольд! В мастерской прибывшие академики скандалят между собой. Боюсь, что дело дойдёт до драки.
      Вот ещё незадача, подумал Ард. Разбирайся теперь с нежданно свалившейся на его голову делегацией от мира искусства. Он сделал несколько быстрых шагов в направлении мастерской, но затем обернулся и сунул в руки Лео портрет Софии.
      ; Положи эту картину пока у себя. Чуть позже я её заберу.
      Однако, встреча с начальственной делегацией затянулась  более, чем на три часа. Прибывшая в дом комиссия состояла из двух академиков, с традиционными ленточками в петлицах, и директоров трёх крупнейших парижских музеев. Они дотошно сверяли по списку передаваемые в дар картины  (их было около сотни) и одновременно ожесточённо спорили, в какие именно музейные фонды должны быть переданы те или иные произведения. Понятное дело ; каждому хотелось заполучить наиболее известные работы Дебриса.

      Что было дальше? Уполномоченные представители потребовали от Арнольда показать им другие произведения, созданные или приобретённые его знаменитым родственником. Ард выполнил эту просьбу, хотя времени у него оставалось в обрез. Поколебавшись, он провёл посетителей в кабинет и достал из сейфа три оставшихся там женских портрета. Академики принялись ахать и восторгаться, и в глазах у них  стояло откровенное разочарование тем, что эти маленькие шедевры не были обозначены в списке передаваемых музеям работ. Один из директоров не преминул поинтересоваться, не может ли уважаемый  господин Дебрис продать или передать в музей на каких-то условиях эти великолепные произведения? На что получил краткий ответ, что такой возможности не предвидится. Извинившись, Ард сообщил, что его ждут другие дела, и облегчённо вздохнул, когда за  комиссией закрылась дверь кабинета.

      Не теряя времени, он позвонил в редакцию и попросил к телефонному аппарату Александра Манина. Без лишних слов, сообщил ему, что некоторое время назад получил анонимное послание с предложением придти вечером в один из трактиров и встретиться там с человеком, который может сообщить ему, зачем и к кому его родственник ездил в Берлин.
      Помолчав, Манин казал, что приедет в течение часа и тогда они обсудят этот вопрос.

      За время знакомства с Маниным Ард имел возможность убедиться в практичном складе ума Александра и в его способности умело выпутываться из сложных жизненных ситуаций. Познакомились они, случайно встретившись  на одной из улиц Брюсселя, помогая пожилой русской даме отыскать нужный ей адрес в Старом городе. Выяснив, что Арнольд француз, прилично говорящий по-русски, Манин предложил ему пообедать и выпить за знакомство знаменитого бельгийского пива. Судьбе  было угодно, чтобы на этом их знакомство не оборвалось.
 
      Александр Манин работал в одной из парижских газет. К тому же, владея несколькими восточными языками, он подрабатывал в разных издательствах, а также в компаниях, ведущих торговлю с азиатскими странами. В Париже он приехал по делам  небольшого наследства, да так и застрял во Франции. Всё это Ард узнал в первый  же день их знакомства, В дальнейшем они не раз бывали друг у друга в гостях ; в Париже или в Брюсселе.
     Арду нравились журналист-полиглот и его симпатичная супруга Мария. Умные, интеллигентные люди, в обществе которых приятно провести несколько свободных часов. Парижский круг знакомых Арда был невелик, главным образом, ; преподаватели из Сорбонны, но, в сравнении с супругами Маниными, они в счёт не шли. Не единожды Ард невольно ловил себя на  том, что счёл бы за великое счастье, если бы его полюбила такая женщина, как Мария Манина. Но пока что подобная женщина ему не встречалась, а ему уже далеко за тридцать, и пора бы обзавестись верной спутницей, разделяя с ней радости и невзгоды жизни.
      До сих пор он гнал от себя мысли о возможной женитьбе, сознавая, что скромный доход университетского служащего не даёт возможности должным образом содержать семью. Но теперь-то положение изменилось, Правда, как-то ещё не верится, что он стал владельцем крупного состояния, перешедшего к нему по завещанию Тони. Кроме виллы в Париже, старик завещал ему шале в Швейцарии, охотничий домик в Баварии, дом и моторную яхту в рыбацком селении на побережье Средиземного моря и ещё какую-то недвижимость в Греции, в Польше и в горах Моравии. Нечего себе перечень! Можно спокойно ездить по всей Европе, зная, что почти везде найдётся крыша над головой. Недаром Тони любил путешествовать. Сколько загадочного кроется в судьбе его родственника! Вероятно, придётся оставить на время работу, чтобы выяснить, что за человек был Тони Дебрис, какие тайны оставил он после себя и что стоит за его необыкновенным даром видеть невидимое? А, в первую очередь, найти убийцу Тони, выяснить к кому и зачем старик поехал в Берлин. И для этого надо пойти на встречу, назначенную анонимным автором.

      Он достал из кармана и ещё раз прочитал записку, который принёс часа два назад неназвавшийся пожилой человек. Любопытно будет послушать автора этой записки. Но откуда ему стало известно, что новый хозяин виллы интересуется, чем занимался Тони в Берлине? Может, информатор потребует что-то за оказанную услугу, наверное, деньги. Да, и чёрт с ним, лишь бы его информация пролила хотя бы капельку света на обстоятельства смерти Тони.

      До прихода Манина он измучил  себя вопросами и догадками, сознавая бессмысленность своих рассуждений. Наконец пришёл Александр и, присев за стол, прочитал  послание.
      ; Что ты думаешь по этому поводу? ; с нетерпением спросил Ард, расхаживая по кабинету.
      ; Ничего не думаю. Надо пойти туда и услышать, что расскажет человек в сером костюме и с кожаным саквояжем в руках. ; Александр развёл руками, добавив: ; Интуиция подсказывает, что в данном случае возможна какая-та провокация. Но кому и зачем она выгодна, не могу представить.  Мы пойдём на эту встречу вдвоём.
      ; Но в записке сказано, чтобы я был один.
      ; Ты и будешь вроде бы как один,  я же приду заранее и буду всё время где-то рядом с тобой.  Так, на всякий случай, Сдаётся мне, что место свидания выбрано не случайно. Знаю я эту таверну в голландском стиле. Обычно вечерами там собираются потомки фламандских переселенцев, да местные старожилы. Место тихое и с виду вполне пристойное.
      ; К чему тогда эти предосторожности?
      ; Бережёного Бог бережёт, ; по-русски ответил Манин. Он не стал посвящать приятеля в детали плана, который надеялся осуществить.
               
     Поздним вечером Ард вышел к пустынной площади с расположенными по периметру домиками. Фиолетовые с желтоватым отливом тучи зависли в небе, придавая площади облик придуманной сказочной декорации. Начинало темнеть, но он отчётливо видел убранство размещённого в центре фонтана, а за ним очертания  готического собора с растопыренными в стороны контрфорсами ; словно немощный великан, опирается на костыли. Башня храма возвышалась над площадью и соседними улочками. В глубине одной из них должен находиться трактир «Старая Фландрия». В запасе  есть ещё минут десять, и можно, не торопясь, прогуляться прежде, чем обосноваться в трактире в ожидании человека в сером костюме.

      Вступив в узкий проход между каменными домами, он попал в полумрак. Только свет из окошек и тусклые фонари над дверями помогали разглядеть вымощенную камнем дорогу. Впереди послышались негромкие звуки музыки, он увидел пятно слабого света, затем разглядел, что это светящаяся гирлянда бумажных фонариков, протянутая поперёк улицы, и только потом обратил внимание на освещённые двери и старика, склонившегося над шарманкой у входа в трактир. 
      Когда Ард, поравнялся с уличным музыкантом, шарманщик, не поднимая лица, произнёс:
      — В трактире ловушка.
      — Кто вы?
      — Друзья  Тони, — еле слышно шепнул старик и, развернув тележку с шарманкой, покатил её вдоль узкой улицы.   
      Глядя в спину предупредившего его человека, Ард невесело усмехнулся. Тони и после смерти продолжает заботиться о своём внучатом племяннике. 


                5. Ограбление.

      В «Старой Фландрии» под низкими закопчёными сводами плавали клубы табачного дыма. Почти каждый из пьющих вино или пиво мужчин курил трубку с прямым мундштуком или тонкую пахитоску. За двумя столиками шла игра в кости, но азарта на лицах людей не было. За другими столами велись степенные разговоры; молчаливые служанки в белых чепцах и фартуках  отдыхали у  буфетной стойки, наблюдая за посетителями. 
 
       Заняв место за дальним столиком, Александр Манин заказал кружку пива и закурил небольшую трубку. Теперь он мало чем отличался от других посетителей «Старой Фландрии», тем более, что одет был в штаны и блузу, какие обычно носят грузчики и матросы с барж, пришвартованных к причалам Сены.

      Смакуя пиво, он присматривался к посетителям. Ничего подозрительного, только плутовская физиономия хозяина вызывала сомнения в том, что дела в своём заведении он ведёт, как полагается добропорядочному коммерсанту. Ну, да это сейчас не важно. В зале может быть кто-то из пособников человека, написавшего Арнольду записку. Или сам её автор. Пока что трудно судить об этом, но скоро вопрос прояснится. Скоро объявиться сам Арнольд —  тогда и увидим, кто к нему подойдёт.
      Заказав ещё одну кружку пива, репортёр расплатился, чтобы быть наготове и в любой момент последовать за господином в сером костюме. Надо выяснить, кто он такой и куда направится после разговора с Арнольдом.

      Наконец в таверне появился  Арнольд, огляделся и  уселся за столик поближе к Манину. На его приход не обратили внимания. Шло время, человек в сером костюме и с саквояжем  не появлялся. Манин уже решил, что встреча с автором записки не состоится и что полученное послание — чья-то глупая выходка, когда события начали разворачиваться, неожиданно и стремительно.
      И совсем не так, как ему представлялось! 

      С треском распахнулась входная дверь — в трактир с шумом ввалилась компания подвыпивших молодых людей во главе с верзилой в распахнутой на груди блузе. Вновь прибывшие посетители, выпив вина, разбрелись по залу, а верзила, с пьяной улыбочкой на губах, направился к столику Арда. Покачиваясь на длинных ногах, он произнёс несколько слов, затем уцепился рукой за спинку свободного стула и плюхнулся на его сиденье.
      Наблюдая за этой сценой, Манин внутренне подобрался, готовый придти на помощь приятелю, но Ард отрицательно качнул головой, продолжая слушать верзилу. В это время один из подвыпивших молодых людей сцепился у стойки с хозяином. Ухватив за ворот трактирщика, он плеснул на его голову пива. Трактирщик заверещал, словно застигнутая врасплох свинья перед своим закланием, взывая к помощи, которая тут же явилась в облике двух рослых ажанов. 

      Они специально поджидали у входа в трактир, машинально отметил Манин и бросился к  столику, где вскочивший верзила сгрёб в охапку Арнольда и тряс его, грозя сломать кости. Репортёр двинул парню под рёбра, после чего тот разжал руки и опустился на стул, ловя воздух разинутым ртом.
      Так-то, лучше будет, мысленно усмехнулся Манин и, схватив приятеля за руку, потащил его к выходу из трактира.
       Оказавшись на площади перед собором, они присели передохнуть у фонтана.
      — Что сказал тебе тот верзила?  —  Голос Манина звучал хрипловато, но спокойно.
      — Требовал вернуть ему деньги, которые, якобы, проиграл мне вчера, потому что я передёргивал карты.
      Манин потрепал приятеля по плечу.
      — Не бери в голову эту чушь. Годился любой предлог, чтобы вовлечь тебя в драку.
      — Для кого годился? —  Ард растерянно поглядел на приятеля. — Кому нужно было, чтобы я пришёл в трактир и ввязался в драку с пьяной компанией? Ты видел у входа в трактир шарманщика? Он шепнул мне, что в трактире меня  ожидает ловушка. Как тебе это нравится?
      — Вот видишь, всё было подстроено, включая записку... Компания выпивох и трактирщик, и внезапно появившиеся ажаны —  все они действовали заодно. 
      — Зачем?
      — Не знаю, какие цели они преследовали, но  уверен, что это как-то связано с Тони Дебрисом. Надо быстрее уезжать из Парижа. —  Репортёр замолчал, решив, что в оставшееся до отъезда время займётся выяснением происшедших в трактире событий.
      — Совсем не хочется спать, — Ард втянул в себя тёплый воздух и посмотрел на тёмное небо, затянутое грозовыми тучами 
      — Давай, пройдёмся немного пешком.
      — Только до Сены, — согласился Манин, — а затем возьмём извозчика ипоедем с тобой в Иври. Ты просил, помочь разобраться с бумагами Тони. Отберем те из них, которые могут понадобиться нам в Берлине.

      Была уже ночь, когда они подъехали к вилле Дебриса и заметили  у ворот фигуру в коротком плаще.
      — Не нас ли поджидает этот ажан?  —  пробормотал Арнольд, вылезая из открытой коляски.
      Манин оказался проворнее. Подскочив к полицейскому, он представился и спросил, что происходит в доме?
      — Ограбление, — ответил тот и пожаловался:  —  Вот-вот, хлынет дождь, а начальство никак не подъедет.
      У порога дома их встретил Лео с похоронным выражением на лице и принялся объяснять, что случилось беда, не имеющая для него никаких оправданий.
      — Успокойся, — прервал его Ард. — В  доме нам всё расскажешь.

      Первое, что он увидел, войдя в кабинет, была открытая  дверь массивного сейфа. Заглянув в него, с досадой выругался — все отделения сейфа были пусты: ни папок с бумагами, ни женских портретов, которые он сам сюда положил.

         — Ключи! — произнёс подошедший Манин.
      Достав связку ключей, Ард передал её репортёру. Тот несколько раз закрыл и снова открыл замок сейфа, потом вопросительно посмотрел на Лео.
       — У кого ещё имеется ключ от сейфа?
       — Их всего два. Один этот, а другой мсье Антонио взял с собой, отправляясь в Берлин.
      — Понятно, — пробормотал репортёр.
      — А мне не понятно. — Ард принялся открывать ящики секретера и просматривать их содержание. — Здесь, вроде бы, всё, как было. — Он присел к столу и зажмурил глаза.
      Отчаянно жаль пропавших из сейфа портретов. Тони просил беречь их, полагая, что они должны сыграть какую-то важную роль в жизни его наследника.

      Он представил себе лицо Тони,  и ему показалось, что старик взирает на него с укором.
      Кроме трёх портретов, пропал ларец, в котором хранились бумаги художника, в том числе, тетрадь в кожаном переплете с дневниковыми записями художника. После смерти Тони он прочел дневник — бесценный труд для будущих исследователей жизни и творчества гениального живописца. Арнольд даже собирался выписать из дневника те места, которые показались ему интересными. Да не успел он  этого сделать!
      Нужно найти убийцу Тони, попытаться вернуть похищенные из сейфа дневник и картины. К счастью, уцелел великолепный портрет Софии, который днём он передал в руки Лео, и тот унёс  его в свою комнату.

       — Расскажи ещё раз, спокойно и внятно, как была обнаружена кража? — обратился Манин к расстроенному мажордому.
      — Я же не знал, когда вернётся на виллу месье, — оправдываясь, начал рассказывать Лео. — Поэтому коротал время на кухне вместе с поваром, пока он не отправился отдыхать в свою комнату. В начале одиннадцатого часа я поднялся на верхний этаж проверь всё ли в порядке. Горничные иногда забывают выключить свет или закрыть окно...
      — Кто ещё в это время присутствовал в доме? —  перебил журналист, не глядя на Лео.
      — Кроме меня, только повар Карл и мальчишка Санди, да еще ночной сторож до восьми утра дежурит в будке, что у ворот. Остальные слуги приходят на виллу утром.

      Манин кивнул, приглашая Лео рассказывать дальше.
       — Когда я осматривал комнаты, мне послышался шум, словно кто-то в темноте наткнулся на стул или кресло. Показалось, что звук раздался за дверью, которая вела в кабинет, но я знал, что месье ещё не вернулся. Я прислушался, приложив ухо к двери ; тишина. Но как только шагнул от двери, за дверью послышался шорох. «Может, бродячая кошка», подумал я, достал ключ и вставил его в замочную скважину. В это время в кабинете раздался треск и, когда я заглянул в приоткрытую дверь, в кабинете гулял ветерок и створки одного из окон были распахнуты. Вор успел скрыться, прихватив с собой содержимое сейфа
       — Как же вор  попал в кабинет и открыл замки сейфа? — огорченно воскликнул Арнольд
      В ответ Манин хмыкнул и помахал в воздухе связкой ключей.
      — Очень просто. Воспользовался такими же, как у тебя, ключами, а вернее, ; дубликатами тех ключей, которые были у старика Дебриса. 


                6.Финал «парижских каникул».
               

      Похороны Антонио Дебриса проходили при  скоплении людей, пришедших на кладбище Монпарнас проститься с любимцем парижского богемного мира. К концу погребального мероприятия Ард от усталости еле стоял на ногах. Голова гудела от речей ораторов и бесчисленных соболезнований, которые приходилось выслушать. К тому же, сказалась бессонная ночь, проведенная на вилле в компании с представителями местной полиции.
      На кладбище события предыдущей ночи поблекли, отступили на второй план, но вскоре ему снова пришлось вернуться к делам Тони и к последствиям дерзкого ограбления. 

      Направляясь после траурных церемоний к своему экипажу, Ард собирался поехать на виллу в Иври. Однако путь ему преградил  лощёного вида мужчина и попросил уделить ему время по важному делу. Это был Густав Кошан — поверенный в делах только что погребенного Тони Дебриса.
      Арду было известно, что юридическая контора Кошана на протяжении многих лет представляла интересы художника, и что Тони  доверял Кошану. По пустячным делам адвокат не стал бы беспокоить в день похорон.

      Скоро всё прояснилось. Кошан привез Арда в свою контору и продолжил начатый по дороге с кладбища разговор:
       — Значит, вам ничего неизвестно о крупном денежном займе Тони. И фамилия Шатур ни о чем вам не говорит?
      Отрицательно покачав головой, Ард спохватился:
       — Постойте! Мне говорили, что звонил месье Шатур и просил о встрече со мной. Он оставил номер своего телефона. Лео сказал, что этот человек был несколько раз на вилле в Иври и о чём-то  долго беседовал с Тони.
      — Саймон Шатур — крупный банкир. Так вот, сегодня утром он соизволил лично придти  ко мне и показал вексель на два миллиона франков. Такова была сумма займа, выданного банком Шатура покойному ныне Антонио, наследником которого вы являетесь. Срок погашения данного займа истекает через две недели. В связи с этим банкир хотел бы  встретиться с вами. И ещё он просил передать, что ему известно состояние финансовых дел покойного, и  он готов принять в счёт погашения долга, доставшуюся вам по наследству виллу в Иври.      
      — Д а... —  в растерянности протянул Арнольд. — На банковском счете Тони в данный момент не более ста тысяч франков. Но усадьбу в Иври я не хочу никому отдавать. Разве нельзя пожертвовать чем-то другим для уплаты этого долга? Тони завещал мне много имущества, как во Франции, так и в других европейских странах.

      Пожевав губами, Кошан открыл лежащую перед ним толстую папку.
      — Понимаете, друг мой, Саймон  Шатур большой хитрец. Ему известно, во что оценивается оставленное вам Дебрисом наследство, и что, в конечном счете, вы сможете расплатиться с ним по этому векселю. Все дело в сроках. Банкир знает, что за это короткое время невозможно превратить в наличные деньги находящиеся за границей  владения. Саймон берёт вас за горло, требуя в счет уплаты долга виллу в Иври, зная, что она стоит гораздо больше.
      — Пускай дело дойдет до суда, но я не отдам ему эту усадьбу.

      Кошан внимательно посмотрел на Арнольда и неожиданно улыбнулся.
       — Поступим проще. Нужно выиграть время, а для этого вам достаточно заложить, скажем, на год, виллу с землёй и парком и продать кое-что из картин Дебрисаю Так и наберётся необходимая сумма. За год мы осуществим продажу других владений и сможем погасить залоговую сумму за виллу.
      — Но у меня больше нет картин Тони, — воскликнул Ард. — Завещанная мне серия женских портретов  этой ночью была похищена из кабинета Тони. Правда, один из портретов сохранился совершенно случайно, но это уже не решает дела. Продавать портреты я тоже не стал бы. Так хотел Тони.

      Кошан, ослабив на шее узел изящного галстука, стал расспрашивать о ночном ограблении.
       — Жаль пропавших картин, — произнес он, выслушав Арда. — Но вам повезло, что в сейфе  не было основных документов. Все бумаги, подтверждающие ваше право на собственность, хранятся в банке.
      — Что же  мне делать с Шатуром?
      — Думаю,  что нужно достать ещё тысяч  триста. Посмотрим, что можно сделать.
      Листая бумаги в папке, Кошан воскликнул:
      — Ну вот, кажется, это то, что нам надо. Считайте, что недостающие деньги у вас в кармане. Но вам придется срочно поехать в Германию к барону фон Роттенбергу...

                ***   

      Вечером того же дня Ард направился на бульвар Сан-Мишель, где жили супруги Манины. Настроение было скверное. После известия о смерти Тони, неприятности посыпались, словно крупа из прохудившегося пакета. Хорошо еще, что  рядом с ним оказались хорошие люди, такие как Александр Манин и Густав Кошан, а то пропал бы  в Париже наследник Тони Дебриса. Наследство, недавно казавшееся огромным, на глазах растаяло. Ну, и Бог с ними, с деньгами, с виллами и поместьями. Важна память о Тони. Конечно, жаль похищенных женских портретов! А еще больше жаль дневника живописца и последнего, если не считать самого Арнольда, представителя рода Дебрисов.

      Будь, что будет, но он решил, что найдет виновных в гибели Тони. Если события последних дней кем-то подстроены, то они ошибаются, рассчитывая  запугать наследника Тони. Конечно, проще всего вернуться в Брюссель, позабыв о всех неприятностях, и безбедно жить, подумывая о женитьбе и о продолжении  рода Дебрисов.
     Ну, уж нет! Он поедет в Берлин. Тем более, что в Берлине надо встретиться с Роттенбергом. Кошан очень кстати вспомнил об этом аристократе. Может, это к нему Тони ездил в Берлин? Как бы то ни было, можно надеяться на помощь Вернера Роттенберга — одного из  друзей художника, с которым он часто общался на протяжении многих лет.

      По словам адвоката, Роттенберг был занятной личностью. Тони познакомился с ним лет тридцать назад, когда за душой молодого Вернера не было ни сантима, а все имущество представителя обнищавшего баронского рода составляли шпоры и плащ драгунского офицера. Но барон женился на дочери фабриканта, производящего лечебное мыло и мятные лепешки от кашля. Дочь фабриканта оказалась особой столь предприимчивой, что во много раз преумножила своё состояние, а барон, разбогатев после женитьбы, не изменил своим прежним привычкам, оставаясь поклонником женщин, любителем конной охоты и всего, что касается романтической старины. Выкупив в Германии земли, принадлежавшие некогда его предкам, барон восстановил  древний замок, залы которого в настоящее время украшали картины Дебриса. Дело в том, что Тони во время своих вояжей по землям Германии написал около трёх десятков полотен, которые всегда оставлял в поместье  своего приятеля Вернера. Барону нравились картины Тони; он не раз предлагал купить их, но художник только посмеивался, говоря, что подумает над этим вопросом. 
      Эти картины, по праву наследника, принадлежат теперь Арнольду Дебрису, и он может продать их. Хотя бы тому же Вернеру  фон Роттенбергу.

                ***

      Свернув с набережной, Ард вышел к площади. Здесь, на пересечении двух бульваров, всегда было много народа, особенно молодежи. Он входил в Латинский квартал, названный так в честь обитавших в этом районе студентов и в память о языке, на котором в прежние времена общались между собой студенты и преподаватели учебных заведений Парижа. Ему невольно взгрустнулось, потому что вспомнился студенческий городок в городе Лувене, в университете которого он  учился, а потом он уехал в Брюссель, чтобы продолжить образование. Теперь имеется перспектива навсегда перебраться в Париж, где больше возможностей для историка искусства европейского средневековья. Но сначала надо уладить финансовые претензии банка Шатура и выяснить загадочные обстоятельства смерти Тони. 
     Примерно такие мысли роились в голове Арнольда пока он шёл к дому супругов Маниных, чтобы провести с ними вечер. Последний вечер перед отъездом в Берлин.

      В восемь часов утра Арнольд  в коляске извозчика направлялся к вокзалу, чтобы встретиться там с Александром Маниным. За полчаса до отправления экспресса Париж — Берлин.
      Город проснулся, выплескивая на улицы вереницы людей, конные экипажи и рокочущие моторами автомобили. Воздух был пропитан утренней свежестью и почти невидимой дымкой, искажавшей находящиеся вдали силуэты зданий. Тёмно-серые тучи клубились над куполами недостроенного  Сакре - Кёра, предвещая ненастный день.

     Вот и закончился короткий период парижских каникул Арнольда. Скоро он сядет в блестящий металлом вагон экспресса. Поплывут над перроном призывные звуки отправляющего поезд рожка, и пассажиры, как по команде, прильнут лицами к окнам вагонов...

      До свиданья Париж! Он не мог тогда знать, что  пройдёт много дней прежде, чем он  вернётся в этот священный город.
      Впереди его ожидают странствия по Европе. Впереди погоня за «тенями» из того вечного и бескрайнего мира, заглянуть в который дано лишь избранным людям.
               
       
               
                7.  Поезд  Париж - Берлин.

     За окном купе стояла непроглядная ночь. Только изредка мелькали цепочки огней невидимых в темноте поселений. Огоньки проносились и таяли, оставляя после себя грустные мысли о  странствиях по чужбине и о просторах родной земли, находящейся далеко отсюда.
      За последние годы Александру Манину часто приходилось ездить по железным дорогам. Он был опытным путешественником, исколесившим Европу, — такова уж участь репортёра парижской газеты, востоковеда и сотрудника отдела разведки Генерального штаба российской армии.

      Шесть лет назад он приехал с женой из далёкой Москвы в Париж, выполняя секретное поручение своего начальства. И вот уже год, как это начальство морочит ему голову обещаниями отозвать его в ближайшее время на родину. Только каждый раз находилось новое неотложное дело, и штабс-капитану Манину приходилось опять задерживаться в Европе.


      Последнее задание было не очень сложным, но важным, так как было связано с несомненно готовящейся к войне Германией. Потому и ездил часто в Берлин, выискивая для этого любые предлоги. Случайное знакомство в Брюсселе с Арнольдом неожиданно оказалось полезным для дела, так как открывались определённые перспективы для решения одной из поставленных перед ним задач. Но даже жене  Марии он не решался признаться в том, что поддерживает дружеские отношения с Арнольдом не только из чувства симпатии к этому человеку. Были и другие резоны: появилась возможность вступить в личный контакт с живописцем Тони Дебрисом. Но Тони умер и теперь важно  узнать, по какой причине убили в Берлине художника. 

      Посмотрев на Арда, прикорнувшего в купе на диванчике, Александру подумалось, что его приятель похож на свою мать-россиянку. А вот Тони Дебрис имел колоритную и типично европейскую внешность. Жаль, что не довелось познакомиться с ним. Теперь придется искать другие пути, другие возможности. Впрочем, линию Тони совсем закрывать нельзя — у знаменитого живописца, кроме поклонников и почитателей, было много  друзей и, возможно, тайных помощников. Взять хотя бы шарманщика, предупредившего об опасности у входа в трактир «Старая Фландрия». Почему же тогда не предупредили Арда о краже из сейфа? Ясно, что оба события связаны между собой. Арнольда вызвали в тот вечер в трактир, чтобы беспрепятственно проникнуть в кабинет художника. Сейф очистили не случайные уголовники! Всё  сложнее. У грабителей были ключи от сейфа, а легко достать их могли  люди, причастные к смерти  Дебриса.

      Таны-тайны! Слишком много загадочного и непонятного связно с личностью Тони Дебриса. Знать бы только, какая из тайн художника привлекла к нему внимание германской разведки?

      Взглянув на часы, Александр открыл саквояж и проверил его содержание. Скоро Страсбург — надо успеть за время стоянки поезда отправить телеграфное сообщение, а заодно  проверить возникшее подозрение, что за ними следят. Двух подозрительных типов рядом с билетными кассами он заметил ещё в Париже. Оба были французами и сели вместе с ними  в тот же вагон. Если это действительно шпики, то объектом слежки, вероятно, является Ард. «Вот и посмотрим, за кем из нас последуют эти типы, когда мы выйдем из поезда в Страсбурге».
      
      Оба подозрительных типа, как и следовало ожидать, последовали за Арнольдом и Маниным по перрону Страсбургского вокзала. По ночному времени людей было мало. Впереди виднелся  локомотив, застывший на рельсах, словно огромный металлический жук. Яркий свет электрических лампионов заливал площадку перед внушительным вокзальным зданием.

      Наклонившись к Арнольду, Манин шепнул ему несколько слов и свернул к дверям почты. Перед входом репортёр обернулся. Один из двух типов  продолжал идти по перрону за Ардом,  а другой — в нерешительности остановился, разглядывая вывеску почты.
      Грубо парни работают, усмехнулся Манин. Видно — не специалисты по наружному наблюдению.
      Потеряв к шпику видимый интерес, он направился к окошку с табличкой: «Телеграфная связь».
Пахло гарью, сырыми опилками и ещё какими-то ароматами никогда не спящего мира железных дорог и городских вокзалов.

     Страсбург, основанный на месте древнего кельтского поселения, и долгое время  являвшийся центром юго-восточных французских провинций, после завершения франко-прусской войны с 1871 года отошёл к владениям Германской империи. Но и  спустя четыре десятилетия во Франции не утихали страсти в связи с отторгнутыми частями Лотарингии и Эльзаса, где проживало много франкоговорящих людей, не утративших тяги к своей исторической родине.

      Не удивительно, что в ресторане экспресса, во время остановки поезда в Страсбурге, обсуждение данной темы возникло как бы само собой.
      Невольно прислушиваясь к разговорам посетителей ресторана, Александр Манин пригубил из бокала вино и довольно ехидно напомнил Арнольду, что в Бельгии не производят хороших вин.
      — А лучшие эльзасские вина до сих пор считаются винами Франции, а не Германии, — добавил он громким голосом, обратив на себя внимание двух немцев  за соседним столиком.
      — Я не любитель вин,  улыбаясь, ответил Арнольд. — Но пару рюмок шартреза с удовольствием выпью на сон грядущий.
      Покончив с  ужином, друзья  устроились на диванах купе и продолжили обсуждение, что предстоит им делать  после приезда в Берлин.

      Вокзал «Фридрихштрассе», расположенный в центре Берлина, встретил их людской суетой на платформах и звуками громкой музыки. Играли сразу несколько небольших оркестров. Арнольд с интересом оглядывался по сторонам пока они пробирались сквозь толпу, а затем ожидали в условленном месте берлинского приятеля Манина.

      — Завтра ежегодный спортивный праздник, встречают прибывающих в Берлин гостей и спортсменов из других городов, — пояснил подошедший к ним сухощавый мужчина, которого Манин представил как репортёра берлинских газет Эрика Зоннера.
      Переговорив с ним, Манин бодрым голосом сообщил Арнольду, что Эрик отвезет его в поместье фон Роттенберга, расположенное к северу от Берлина.
      — Будем действовать по нашему плану, — сказал он, заглядывая в глаза Арда. — Я постараюсь узнать всё, что можно о смерти Тони в берлинской полиции, а завтра вместе отправимся в Тегель. К этому времени тебе надо решить с бароном свои денежные дела. И обязательно выясни у него, что известно ему о последнем визите Тони Дебриса в Берлин. 


                8. Берлинский дебют.


      Спустя час управляемый Эриком автомобиль въехал на мост, перекинутый через ручей, и устремился к чугунной решетке ворот усадьбы барона. В глубине парка возвышалось здание, стилизованное под старинный замок. На лужайке перед фасадом здания в кресле сидел старик и стрелял из ружья по мишеням. Увидев автомобиль, он отложил ружье и приветственно помахал рукой. 

      Наверное, это и есть барон, подумал Арнольд, подходя к старику, который продолжал сидеть и вежливо улыбался, смешно топорща кайзеровские усы. Один глаз у него был прикрыт неподвижно опущенным веком, а левую щёку пересекал давний  шрам. Заметив, что Арнольд вглядывается в него, старик шутлив воскликнул:
       — Молодого Дебриса удивляет моё лицо? А мне оно нравится и не мешает ухаживать за красивыми дамами.
      — Лицо воина не может, не нравится дамам, — поддержал Ард шутливый тон старика, уверовав, что перед ним Вернер фон Роттенберг. Старик, по всей видимости, рад был видеть гостей. Не подвёл  Кошан, обещавший предупредить барона о приезде наследника Тони Дебриса.

      Пожимая руку приподнявшегося в кресле барона, Ард спросил о его самочувствии.
      — Обезножил, — пожаловался, словно ребенок, барон. — Повредил на охоте лодыжку, теперь прыгаю на одной ноге, как охромевший заяц.

      Подозвав одного из слуг, барон велел проводить гостей в дом. Эрик вежливо отказался, сказав, что ему надо возвращаться в Берлин, и спустя пару минут уехал.
     Арнольд принялся было излагать, по какому делу он прибыл к барону, но последний решительно пресёк его объяснения:
      — Потом расскажите, а сейчас примите мои извинения, что не смог быть на похоронах старого друга. Всё из-за этой ноги, будь неладна подвернувшаяся лодыжка. Хорошо, что вы решили меня навестить. Будет с кем вспомнить о Тони. Он рассказывал мне о вас, говорил, что возлагает на вас большие надежды как на помощника  и продолжателя его дел.
      — Каких  дел? — удивился Арнольд.
      — А я знаю, каких? — беззаботно ответил старик. — Может, финансовых  или связанных с сохранением его творческого наследия. Он говорил, что вы имеете  отношение к изобразительному искусству.
      — Скажите, а Тони ничего не рассказывал о  женских портретах, которыми весьма дорожил и редко кому показывал?
      — Ничего об этом не слышал. — Барон покачал  головой и признался: — Тони всегда был человеком скрытным, даже по отношению к  давним друзьям. Например, когда он гостил у меня, то мог внезапно сорваться с места и уехать в другую страну без всяких на то объяснений. — Рассмеявшись, борон протянул Арду руку. — Все разговоры потом. Сейчас  пойдём в дом, помянем великого человека.

      За обедом  Ард налегал на закуски и горячие блюда, не забывая расспрашивать о Тони Дебрисе. После нескольких рюмок крепкого хереса барон  пустился в воспоминания о проведенной в Эльзасе молодости и зародившейся в тех местах дружбе с нищим художником.
      — Это было почти полвека назад, — печально сказал барон. — С тех пор утекло столько воды, но Тони не забывал друзей, даже став знаменитостью.
      — А с кем, кроме вас, он дружил в последние годы?
      — За последний десяток лет я почти не бывал во Франции, и с Тони мы виделись в основном  во время его приездов в Германию. — Барон вздохнул и продолжил: — Я знаю, что у него было двое очень близких ему друзей, один в Берлине, другой в Москве.
      — Кто же его берлинский друг ?
      — Фридрих Нойс. Я не был знаком с ним, но Тони часто упоминал о нем как о выдающемся человеке. Нойс скончался месяца три назад, Тони приезжал тогда на его похороны. Думаю, что и последний приезд Тони в Берлин был как-то связан с личностью этого человека.
      — Почему вы так думаете?
      Старик насупился, залпом выпил рюмку хереса и неторопливо стал объяснять:
     — Нойс жил в Тегеле  —  пригороде Берлина, у него там дом у  берега озера. Полиция установила, что Тони останавливался в гостинице, расположенной неподалёку от дома Нойса. К тому же, Тони почувствовал себя плохо и потерял сознание  во время прогулки вдоль берега этого озера. Выходит, что Тони в этот злосчастный берлинский визит всё время кружил около дома Нойса. Может, что-то разыскивал или пытался понять?  Вот и напрашивается сам собой вывод, что смерть его  друга  не давала ему покоя.

      Наконец Арнольдд задал  главный вопрос:      
      — Что вы думаете, барон, по поводу смерти Тони?         
      Промокнув салфеткой седеющие усы, Роттенберг в задумчивости покачал головой:
       — Прискорбная и нелепая смерть. Так считают  авторы  газетных статей. Но я не верю в нелепости. Случайно самому отравиться смертельным ядом! Что за чушь! О самоубийстве, и вовсе, не может быть речи. Я-то знаю, каким он был жизнелюбцем. К тому же, в жизни Тони Дебрису всегда везло.
      — Мне тоже не верится в его случайную смерть, — мрачно сказал Арнольд и стал рассказывать о своих разговорах с Тони в Париже...

      — Я приехал к вам не только за тем, чтобы договориться о продаже картин, — сказал он в завершение своего рассказа. — Завтра отправлюсь в Тегель и попробую установить детали пребывания Тони в этом местечке. Может, что-нибудь проясниться. 
      — Бог в помощь, мой юный друг. — Старик усмехнулся и попытался подмигнуть Арнольду здоровым глазом. Казалось, что его распирает от гордости, когда он радостно сообщил:
      — Не мог же я после гибели друга спокойно просиживать задницу в кресле. Поэтому в Тегеле уже находится мой человек, вынюхивая всё, что связано с Тони. Рихард Гоппе — отставной полицейский. Если он нащупает след, то вцепиться в него мертвой хваткой. Я дам вам к нему записку  и адрес гостиницы, где вы сможете найти его в Тегеле.
      После обеда Роттенберг провел Арда по залам особняка, показывая картины в тяжелых багетных рамах.
     — Это крупнейшее в Германии собрание произведений Дебриса, — сообщил барон. — Я давно уговаривал Тони уступить мне эти картины. Он, был не против, да всё откладывал окончательное решение. Я выплачу вам, любезный Арнольд, за них  сумму, которую вы сами назначите.
      — Можете считать, что коллекция ваша, — произнес наследник Дебриса.
      И услышал в ответ, что по этому поводу надо обязательно выпить хереса. 

      Поздним вечером, засыпая на роскошной постели в одной из спален особняка, Ард подумал,   что сегодняшний день в гостях у барона всего лишь дебют ожидающих его в Берлине важных открытий


                9. Воскресшая тень.

     В жизни всё повторяется. Но этот старый, проверенный временем тезис вряд ли может служить утешением, если ты, позабыв о прежних ошибках, наступаешь на одни и те же пресловутые грабли.
 
      Александр Манин не раз корил себя за излишнюю, как казалось ему, доверчивость, в результате чего происходили нежелательные последствия. Вот и сегодня его давний знакомый — сотрудник берлинской полиции — подвёл его самым бессовестным образом. Обещал предоставить возможность ознакомиться с материалами следствия по факту смерти Тони Дебриса. А сегодня вдруг отказал ему в этом, сославшись на запрет своего начальника. Придётся  самому поработать в Тегеле, тратя драгоценное время на сбор фактов и сведений.

      Манин взглянул на часы, с нетерпением поджидая Арнольда, с которым договорился встретиться на углу Фридрихштрассе и Унтер ден Линден. Интересно, удалось ли ему выудить у барона   сведения о цели пребывания Тони Дебриса в Берлине? Если бы знать, зачем он сюда приехал, с кем встречался, и что заставило пожилого художника остановиться в крохотной местной гостинице в одном из берлинских пригородов? Несомненно, что парижскую знаменитость убили, отравили ядом в первый же день его приезда в Германию. Кому же он так помешал? Может, это один из завистников таланта Дебриса? Конечно, возможен и такой вариант, но, похоже, что мотивы убийства иные. Как бы то ни было, а Тони убили. Его больше нет. Но это не освобождает Александра Манина от поручения выяснить причины пристального внимания к личности Антония Дебриса со стороны немецкой агентуры во Франции...

      Наконец он увидел вышедшего из авто и озирающегося по сторонам Арнольда. Приятный он человек, подумал Манин. Жаль, что Ард ничего не знает о делах своего знаменитого родственника. А Тони, видно, не зря сделал Арнольда своим наследником. И не только своего огромного состояния, но и каких-то важных дел, которыми он занимался и, наверное, хотел передать Арнольду.

      За столиком уличного кафетерия, Ард торопливо поведал приятелю всё, что ему удалось узнать у барона.
      —  Не так уж много, но есть с чего  начинать. И этот отставной полицейский Гоппе, думаю, нам  поможет, — подытожил он свой рассказ. — Теперь отправимся в Тегель?
      — Конечно. — ответил Манин. —Только мне надо зайти в одно место. Это рядом, и займёт не более четверти чача.

      Они вышли на старинный бульвар, усаженный липами, и направились к виднеющейся вдали  колоннаде Бранденбургских ворот.
     — Погуляй здесь. Я скоро вернусь, — сказал Манин  и направился к красивому зданию, расположенному  по левую сторону от бульвара.
      Невдалеке, на одной из бульварных скамеек, курил трубочку человек с типичной бюргерской внешностью. Подойдя к нему, Ард спросил, что за здание дворцового типа украшает левую сторону Унтер ден Линден?
      Спустя пару минут он  выяснил у словоохотливого горожанина, что в 18 веке здание принадлежало принцессе Анне Амалии, младшей сестре прусского короля Фридриха Великого. А в 19 веке, спустя сто лет после возведения этого здания, его приобрёл российский император, обосновавший здесь свою берлинскую резиденцию. Горожанин не знает, с каких именно пор, но уже много лет, в этом здании  находится также  российское императорское посольство.
      Манин вернулся минут через двадцать, сообщил, что навещал в посольстве приятеля, с которым когда-то учился в Москве. Сообщил также, что до Тегеля им можно добраться на трамвае или пригородным поездом от Штеттинского (северного) вокзала, но, с целью экономии времени, он предлагает нанять у здания Рейхстага извозчика.

      В начале 20 века северо-западные предместья Тегель и Виттенау ещё не входили в городскую черту Берлина, но давно уже считались одним из его районов. Да и дорога  сюда  от центра города занимала сравнительно мало времени.
      Когда коляска с Маниным и Арнольдом  вкатила на главную улицу Тегеля, на них дохнула  волна прохлады от расположенного рядом озера. Манин с наслаждением потянулся и прокомментировал вид на окрестный пейзаж:
      -— Простор для промышленных предприятий. Вон, какой поселок  возвела здесь компания Борзик. А с другой стороны, вдоль берега озера, — чудесная зона отдыха для жителей города.

      Свернув в один из проездов, ведущих к берегу озера, коляска остановилась около двухэтажной гостиницы. Зелёные ветви плюща почти целиком закрывали простенки здания и ограду летнего ресторана.
      Опасения Арнольда не застать в гостинице Рихарда Гоппе, к счастью, не оправдались. Отставной полицейский с бокалом пива в руках скучал в безлюдном зале рецепции. Передав ему записку барона, Ард рассматривал сидящего напротив него человека. Самая, что ни на есть, заурядная внешность. Старикан с остатками пегих волос вокруг лысины и с тусклым взором выцветших светлых глаз.
      Обменявшись с Гоппе любезными фразами о приятном знакомстве, Манин спросил, удалось ли ему выяснить что-нибудь новое о загадочной смерти художника?

      Вскоре, все трое сидели  у живописной ограды летнего ресторана, и Гоппе рассказывал о результатах проведённого им расследования:
      — Бедняга Дебрис скончался в больнице Дальдорфа, теперешнего Виттенау. Местные эскулапы установили, что причина смерти — отравление неизвестным ядом. Всё это, наверное, вам известно, кроме времени отравления. Этим фактом или, точнее сказать, предположением поделился со мной один из участников вскрытия тела Дебриса в морге Дальдорфа. Он шепнул мне, что яд попал в организм усопшего через желудок максимум часа за три до его смерти.

      Осушив бокальчик светлого пива, Гоппе продолжил:
      — Этой подсказкой я не преминул воспользоваться. В больнице Дебрис провёл около часа. Значит, следовало установить, где он был, что ел или пил в последние два часа до того, как его привезли в больницу. А поскольку академик в Тегеле был человеком известным и имел колоритную внешность, сделать это оказалось достаточно просто. Я составил перечень, где находился и с кем общался  Дебрис с двух до четырёх часов дня, когда он лишился сознания. Кстати, это случилось недалеко от места, где мы с вами сейчас находимся.
      — И что даёт нам этот перечень? — с сомнением в голосе спросил Ард.
      — Примерное время  и точное место убийства, — ответил Гоппе. — Он достал из кармана и протянул Арнольду листок бумаги. — Посмотрите, и вам станет ясно, что Дебрис за три часа до своей кончины мог получить смертельную дозу яда только в доме профессора Нойса, где он находился около тридцати минут.
       Арнольд закашлялся и растерянно произнёс:
      — Барон говорил мне о Фридрихе Нойсе как о давнем товарище Тони. Что он делал в доме умершего друга?
      — Вероятно, встречался с хозяином дома.
     Ответ отставного сыщика походил на бред сумасшедшего.
      — Я не шучу и нахожусь в здравом уме, — невозмутимо продолжил Гоппе. — Мне известно, что профессор Нойс уже несколько месяцев как похоронен на местном кладбище. Но вчера  вечером я видел его вполне живым. Наблюдая за домом профессора, заглянул в одно из окон и отчётливо разглядел лицо Фридриха Нойса, разговаривающего с кухаркой. Я узнал его по напечатанному в газете портрету. То, что это не призрак, а реальный живой профессор, нет никаких сомнений. На моих глазах он съел четыре сосиски с аппетитом не собирающегося умирать человека.

       Слова Гоппе неприятно поразили Арнольда. Он уверен был,  что друзья Тони не могут быть плохими людьми. Личность неожиданно воскресшего Нойса теперь представлялась ему подозрительной.   
      — То, что профессор оказался живым, удивило меня не меньше вашего, — продолжал рассказывать Гоппе. — Но тогда для меня важно было другое: живой Нойс мог прояснить обстоятельства, при которых был отравлен Дебрис. Однако в этих надеждах я просчитался. Придя на следующий день к дому профессора, узнал, что проживавшая там кухарка на рассвете уехала к живущей в Берлине сестре и оставила соседям ключи от дома для дальних родственников профессора из Варшавы.
      — Что теперь вы намерены предпринять? — спросил отставного сыщика Манин.
      — Искать Нойса и его кухарку Берту. Хотите услышать подробности мнимой, как  выяснилось, гибели этого человека?  Так вот. В марте этого года он внезапно  пропал, и только спустя много дней в водах озера у дальнего острова обнаружили тело утопленника в одежде профессора. В кармане жилета находились принадлежащие Нойсу часы. И хотя опознать лицо утонувшего человека не представлялось возможным, полиция установила факт гибели Фридриха Иоганна Нойса, 79 лет, в прошлом профессора философии Берлинского университета.
      Вскочив на ноги, Арнольд заявил:
      — Надо найти профессора. Только он может назвать нам убийцу. Известно, кто  находился в доме Нойса, когда Тони туда заходил ?
      — Именно это и надо узнать,— буркнул сыщик. —  Вероятно, в доме была кухарка и кто-то ещё. Думаю, этот кто-то и отравил художника.

      Возвращая сыщику список, Манин спросил:
      — Как вы думаете, почему Нойс, которого здесь считают умершим, не скрылся в дальних краях, а остался в Тегеле после гибели  Тони ?
      — Кто его знает, — Гоппе пожал плечами. —  Личность профессора мне не понятна. У местных жителей он пользовался уважением. Говорят, что на похороны профессора приехало много знаменитых людей даже из-за границы. Близких родственников у него не имеется. В Тегеле он поселился давно и жил здесь, работая над своими рукописями. Странно то, что временами  Фридрих Нойс исчезал из дома в неизвестном никому направлении. Жившие в его доме кухарка Берта и помогавшая ей по хозяйству местная девушка привыкли к этим выходкам старика; они даже не волновались, когда он пропадал на несколько дней.
      — Ну, с кухаркой понятно —  сейчас она где-то в Берлине, — Манин пытливо взглянул на Гоппе. — А где девушка, которая ей помогала?
      — Луиза из семьи польских евреев-выкрестов и живёт в Дальдорфе, рядом с русским кладбищем. После похорон Нойса Берта продолжала жить в доме профессора, а Луиза вернулась в деревню. Час назад я разговаривал с ней, но ничего нового о профессоре не узнал, кроме одной детали. Она вспомнила, что художник, приезжавший на похороны её хозяина из Парижа, и раньше бывал в доме Нойса. Что они были очень дружны, и художник часто насмешливо называл профессора «дряхлой тенью».
 
 
                10. Предчувствия.

      Открытия, сделанные Рихардом Гоппе в Тегеле, приоткрыли завесу над тайной гибели Тони Дебриса. Оставалось выяснить главный вопрос: кто лишил жизни выдающегося живописца? А для этого надо отыскать Фридриха Нойса или хотя бы его кухарку Берту.
      С этой целью Александр Манин и Рихард Гоппе отправились в центр Берлина. Арнольда оставили в Тегеле присматривать за покинутым домом профессора — вдруг кто-то туда придёт. Правда, надежды на это не было почти никакой, но Манин решительно заявил, что Арду лучше остаться в Тегеле. Поиски профессора, объяснил журналист, не должны быть связаны с именем наследника Тони Дебриса...

      Сыщик и репортёр расстались рядом с кирхой  Святого Николая, договорившись встретиться часа через три в пивной у здания «Красной ратуши».
      Может, сыщику повезёт, думал Манин, провожая взглядом тщедушную фигуру малорослого Гоппе. Если удастся выяснить, где проживает старушка — сестра кухарки Нойса — то, возможно, узнаем и всё остальное.
       Для себя Александр решил начать поиск с посещения университета, где Фридрих Нойс раньше заведовал кафедрой. Он надеялся, что среди служащих знаменитого учебного заведения найдутся знакомые и друзья профессора. А это уже немало для поиска воскресшего Нойса, имя которого хорошо известно в учёных кругах.

      Пройдя мост, он оказался на территории острова между двумя рукавами Шпреи и направился к колоннаде портика помпезного старинного здания. Ему повезло. Почти сразу же отыскался полезный для него человек.. Им оказался бородатый швейцар, скучающий у раздевалки пустынного в летнее время университетского вестибюля.
      Объясняя, что собирает материалы для монографии о жизни недавно почившего выдающегося мыслителя, Манин всматривался в спрятанные под густыми бровями глазки швейцара. Подумал, что перед ним не заурядный служитель, а личность, осведомлённая о многих негласных моментах из жизни преподавателей и студентов.
      Сообщив Манину имена университетских сотрудников, с которыми профессор находился в дружеских отношениях, старик, пряча в пышных усах усмешку, спросил:
      — А. вам известно, что Нойса не в первый раз считают умершим? Лет пять или семь назад он был арестован как член тайного масонского  общества. Никто не знал о его дальнейшей судьбе. Потом появился слух, что он скончался в застенках полиции, но через год профессор, как ни чём не бывало, объявился в университете и продолжил читать лекции..
      Полученные от швейцара сведения были любопытными, но не давали ниточки для поиска  ожившего Фридриха Нойса. Решив временно отложить расспросы университетских сотрудников, Манин отправился в редакцию  газеты «Берлинские новости». С редактором он был знаком и знал, что тот не откажет ему в содействии.

      Выслушав просьбу Манина, газетчик вылез из кресла, застёгивая на пивном животике пуговицы  полосатой жилетки.   
— Пойдём, познакомлю тебя с одним человеком, — произнёс он, пыхтя от усердия. — Он  просветит тебя по  вопросу  берлинских масонов.
      Спустя час Александр снова шёл по берлинским улицам, залитым ярким солнечным светом. Свернув на набережную канала, решил передохнуть на одной из свободных скамеек. Хотелось спокойно осмыслить полученную только что информацию о двух загадочных европейцах, с жизнью и смертью которых ему довелось познакомиться.
      Смерть одного из них — французского живописца — не вызывала сомнений. А вот мнимая смерть философа из Берлина, вероятно, была умелой фальсификацией. Непонятно только, зачем это кому-то понадобилось. Зато наконец-то выяснилось, что же, кроме обычной дружбы, связывало этих двух неординарных людей, двух столпов общества, вокруг которых кипели страсти. Оба едва ли не гении, один — в живописи, другой — в своих философских воззрениях. Каждый из них возвышался над своим окружением, словно в море одинокий утёс. Но, оказывается, не так уж  они одиноки, если у них имелись соратники и какая-та общая цель, приведшая обоих в закрытое объединение выдающихся личностей.
      По словам Петера, с которым Манина свёл редактор газеты, это необычное тайное общество существовало в Европе на протяжении многих столетий, но до сих пор даже масоны о нём почти ничего не знают.
      Петер по профессии был историком и обладал обширными познаниями из области возникновения и развития различных масонских движений. Будучи чехом, он большую часть своих исследований осуществил, работая в архивах Праги, где и наткнулся на рукописные мемуары позапрошлого века, в которых упоминалась организация, члены которой называли себя  «тенями», и каждый из них являлся выдающимся по своим способностям человеком.
      Жизненные обстоятельства вынудили чеха перебраться из Праги в Берлин, но и здесь он с упорством фанатика продолжал собирать материалы для книги, посвящённой масонам и тайным организациям прошлого. Несколько лет назад, работая в берлинской газете, он занимался громким делом арестованных членов масонской ложи «Лига Свободного Духа». Тогда и узнал, что  Фридрих Нойс был выпущен на свободу, так как  руководители «Лиги» заявили, что профессор не имеет к ним отношения. В ходе проведённого тогда же расследования неожиданно выяснилось, что Фридрих Нойс вместе с французским художником Антонио Дебрисом представляет в Европе так называемых «Серых апостолов» — организацию, отрицательно относящуюся к идеям масонства и занимающуюся, главным образом, благотворительными делами.
      Улыбнувшись, Манин вспомнил светящиеся энтузиазмом глаза чеха и то, как он волновался, рассказывая, что меценаты из «Серых апостолов» — это последователи тех самых  «теней», на след которых он впервые  наткнулся в Праге.
      В конце разговора Петер сообщил ещё одну интересную вещь.
      — Лично мне не удалось познакомиться с Фридрихом Нойсом, — с сожалением произнёс он. — Однако мне в руки попала копия протокола одного из допросов профессора, из которого следует, что он родился в Варшаве, а свою карьеру учёного начинал в России.
      Чем дальше, тем запутаннее дело о смерти Дебриса, подумалось Александру Манину в завершение своих размышлений на берегу канала.

      Мимо него проходили люди в красивых летних одеждах. Праздничная атмосфера, царившая на улицах города, и тёплая безветренная погода располагали к неспешной прогулке. Особенно в этом районе, где в зелени парков утопали островерхие кровли и купола старинных построек, а потемневшая патина на памятниках и скульптурах, словно дыхание из глубины веков, придавала их окружению волнующее очарование.
      Манин часто бывал в Берлине, ему нравился этот город, и не только за красоту его древностей. В начале 20 века Берлин по праву считался одним из центров авангардистских веяний почти во всех областях искусства. Новации от искусства расцвели в стенах города, считавшегося раньше оплотом старых культурных традиций.
      Удивительно, но это так, подумал Манин, разглядывая афиши на стенах зданий. Берлин ни в чём не хочет уступать Парижу. А что касается театра, кинематографа, а также новых поисков в архитектуре, то пальма первенства, вне всякого сомнения, принадлежит Берлину.

      В пивной у ратуши  его уже поджидал Гоппе. Увидев кислую физиономию сыщика, Манин понял, что ему не удалось обнаружить следы Берты.
      — Я нашёл сестру Берты, — сообщил он. — Надо ждать, когда кухарка появится у сестры. Так что задержусь здесь, возможно, на несколько дней.
      — А я продолжу выяснять контакты Нойса, — ответил сыщику Манин.
      На том они и расстались.
      Вечером у Александра Манина должна была состояться встреча с  резидентом российской разведки в Берлине. Уже стемнело, когда он разыскал невзрачное кабаре «Галоп», расположенное на задворках улицы. Около входа слонялось несколько человек, собираясь с духом зайти в кабаре и полюбоваться обнажёнными прелестями танцовщиц.
      «Странное место для встречи выбрал Генрих Павлович», — подумал Манин, покупая в кассе входной билет. На Фридрихштрассе  много гораздо более респектабельных заведений. Но у шефа в отношении данного кабаре, очевидно, были свои резоны. Он прекрасно знает Берлин, и можно полностью доверять мудрости и опыту этого человека.

      В полутёмном зале Манин сразу увидел сутулую фигуру пожилого мужчины, для встречи с которым он явился сюда. Генрих Павлович сидел за столиком в стороне от других посетителей и потягивал из бокала вино. Александр устроился рядом с ним. Заказав кофе с двумя рюмками коньяка и рассеянно поглядывая на сцену, стал рассказывать всё, что узнал о Тони Дебрисе и его друге Фридрихе Нойсе.
      — Жаль, что художник умер, — вздохнул Генрих Павлович. — Любопытный был человек, наделённый редким талантом. Интерес к нему германских коллег понятен. Им хотелось бы всех влиятельных лиц во Франции и России сделать своими агентами. Может и на Фридриха Нойса они положили глаз с этой целью. Сообщи нам, если узнаешь о профессоре что-то новое или где он сейчас находится.
     Отставив бокал, Генрих Павлович поаплодировал девицам из кордебалета. Затем наклонился к Манину и передал ему небольшой блокнот.
      — Это для твоего начальства, — сказал он и снова вздохнул. — Понимаешь, Алекс, я кожей чувствую, что скоро для нас наступят трудные времена. В воздухе пахнет войной. Большой войной, одной из самых кровавых...

      А что же Арнольд Дебрис, оставленный нами в Тегеле?
      Прекрасная солнечная погода в тихом посёлке на берегу живописного озера. Что ещё надо  молодому мужчине, не обременённому семейными узами или тягостным повседневным трудом?
      Он прогуливался, не выпуская из виду пустующий домик Нойса. Провожал взглядом каждую из симпатичных девушек или женщин, любуясь их ножками и покачиванием изящно очерченных бёдер. Но скоро это занятие ему надоело. Он купил бутылочку прохладительного напитка и присел на скамейку. Неужели ему придётся вот так провести весь день? «Попью водички и покину свой пост»,— решил Арнольд и тут заметил, как в палисадник перед домом профессора запорхнула златоволосая девушка. Достав ключи, она скрылась в доме.
      Вот это уже интересно. Посмотрим, что будет дальше. Или лучше сразу постучать в дверь и спросить девчушку, где можно найти господина профессора и что она делает в его пустующем доме? Решил подождать: вдруг ещё кто-нибудь подойдёт, и будет ещё интереснее.

      Спустя пару минут златокудрая барышня вышла на улицу, прижимая к груди завёрнутый в белую ткань предмет.
      Может, что-то очень важное уносит из дома, подумал Арнольд и рванулся навстречу девушке.
      — Простите, фройлен. Я ищу профессора Нойса. Не подскажите, где мне его найти?
      Девчушка затормозила и удивлённо уставилась на него.
      — Профессор умер, — с трудом выговорила она. — Это случилось в мае. С тех пор я не живу в этом доме, где раньше была прислужницей.
      — Так вы Луиза! — воскликнул он, изобразив на лице удивление. — Мне говорил о вас мой родственник, художник Дебрис, который был другом профессора. Мне срочно надо поговорить с вами по важному делу.
      — Я помню художника, — сказала девушка, не поднимая  на Арда глаз.— Герр Дебрис в разговорах со мной обычно шутил. А однажды подарил  сделанный им рисунок лица очень красивой женщины. Когда я спросила, кто это, он опять пошутил, сказав, что видел её во сне. Сегодня ко мне приходил один человек, расспрашивал о профессоре, его друзьях и знакомых.  Вот и вспомнила о подарке художника и решила забрать его из комнаты, где раньше жила. Хотите взглянуть на этот рисунок?
      Они уселись на уличную скамейку, на которой Арнольд недавно скучал, и Луиза протянула ему карандашный рисунок, вставленный в дешёвую рамочку. Рисунок был просто великолепен! Но важно было другое. Несомненно, что это один из набросков, сделанных Тони с портрета Софии.
      Именно в этот момент в душе Арнольда зародилось предчувствие, что портрет Софии как-то связан с его дальнейшей судьбой...

      Потом они целый день гуляли по окрестностям озера. Арнольд был в ударе: шутил, рассказывал  о тёплых морях и занимательные истории, услышанные им в бытность свою моряком. Он даже читал Луизе любимые строки из поэм Гийома Апполинера и Артюра Рембо. Он понимал, что Луиза не та девушка, в которую он мог бы влюбиться, но рядом с ней он опять почувствовал себя молодым полным сил мореплавателем, способным беззаветно любить, испытывать радость от жизни и  стремиться делать людям добро, добро и добро...

      А Луиза в ответ рассказала ему о своём детстве, проведённом в бедной еврейской семье в Варшаве, и что скоро она собирается вернуться в этот прекрасный город, потому что после смерти профессора её ничто не удерживает в Берлине.               
      Общение с похожей на ангелочка девушкой и чистый воздух необъятного озера заставили Арда на время забыть о происшедшем в уютном посёлке мерзком убийстве Тони Дебриса.

                ***

      Ироническое четверостишие, сочинённое Арнольдом Дебрисом на берегу озера во время прогулки с Луизой:

      Как много сверху воздуха
      И синевы небес,
      Что хочется без отдыха
      Любить и  смаковать шартрез.

    



                11. Варшавские мелодии.
 
     Погожее летнее утро расплывалось светло-жёлтым масляным цветом вдоль побережья озера, водная гладь которого сливалась у горизонта с пронзительной синевой небес.
      В этот прекрасный, живительный для природы час франтоватый наружности молодой человек прогуливался вдоль увитого плющом фасада гостиницы, насвистывая мелодии песенок, популярных в берлинских кафешантанах. Постоялец гостиницы, которого он поджидал, должен вскоре выйти на улицу. Не будет же он в такое чудесное утро сидеть в гостиничном номере. Вот тогда и состоится у них короткий и скрытный от посторонних ушей разговор.
      
      Арнольд Дебрис не заставил себя долго ждать.  Допив кофе (на этот раз без шартреза), он перебросился несколькими словами с портье и, выйдя на залитую солнечным светом улицу, решительным шагом направился в противоположную от озера сторону. Франт, дежуривший  у гостиницы, пошёл следом за ним, выжидая удобный момент. Когда Арнольд зашёл в табачную лавку, он негромко его окликнул:
      — Месье Дебрис. — Незнакомец склонился  к Арнольду и прошептал: — Я один из друзей вашего парижского родственника, мне надо сообщить вам нечто важное. Присядем на пару минут, — он кивком указал на столик  с огромной пепельницей и утренними газетами.
      Купив коробку бельгийского табака, Арнольд уселся в кресло рядом с уткнувшимся в одну из газет незнакомцем. Со стороны могло показаться, что два человека случайно встретились в лавке и отдыхают перед тем, как продолжить свой путь.
      — Слушаю вас,— не скрывая любопытства, произнёс Арнольд. — Но к чему эти предосторожности?
      — За вами следят, и вам угрожает опасность. Друзья просили вам  передать об этом, а также, что профессор Нойс хочет встретиться с вами. Не сейчас и не здесь, а через несколько дней...— Незнакомец прервал свою речь, всматриваясь в появившегося на пороге нового покупателя.
      Всё остальное промелькнуло перед глазами Арнольда за считанные секунды. Успел заметить шляпу и чёрную бороду вошедшего человека и почувствовать, как сосед резко дёрнулся в сторону. Одновременно в уши ударил хлёсткий звук выстрела. Арнольд попытался вскочить, подхватив тело навалившегося на него соседа, но уже всё было окончено — стрелявший скрылся за дверью.   К счастью, пистолетная пуля не причинила  большого вреда соседу, процарапав ему предплечье левой руки.
      — Я же говорил, что вам угрожает опасность, — отвечал на расспросы Арнольда франтоватый молодой человек. — Пойдёмте, провожу вас в гостиницу, перевяжем там мою рану. Заодно  расскажу о просьбе Фридриха Нойса. Жаль почти нового пиджака, испорченного стрелком.

      Александр Манин вернулся в Тегель ближе к вечеру. Войдя в гостиничный номер, с порога  сообщил Арнольду:
      — Собирай, дружище, вещички. Утром вместе с Гоппе мы покидаем Германские земли.
      Отложив в сторону книгу, Арнольд нарочито бесстрастным тоном ответил, что самое время покинуть место злодейской смерти великого человека и что в Варшаве они наконец-то узнают имя его убийцы.
      — Откуда тебе известно, что, мы поедем в Варшаву? — Манин подозрительно  посмотрел на приятеля. —  Не томи, выкладывай всё, как на исповеди.
      Арнольд рассказал о вчерашней встрече с Луизой и о том, как сегодня его, во-первых, чуть было не застрелили в табачной лавке, а, во-вторых, спасший его молодой человек передал ему просьбу профессора Нойса встретиться с ним в ближайшее воскресенье в условленном месте в Варшаве.
      — Кто же этот молодой человек?
      — Он не представился, сказал, чтобы я называл его парижанином. Сказал ещё, что его послали друзья Тони Дебриса и что мне угрожает опасность. Да, уже в гостинице, он предложил проводить меня до Варшавы, но я сказал, что у меня есть два надёжных попутчика. Он не стал настаивать, пожелал удачи и ушёл, проклиная того негодяя, пуля которого испортила его новый пиджак.
      Смачно выругавшись, Манин сказал, что ни черта не понимает в этой истории.
      — Одно дело угрозы, а совсем другое, если имеешь дело с попыткой убийства. Но, зачем? Зачем кому-то могло понадобиться лишать тебя жизни?  Наследников или смертельных врагов у тебя не имеется. Всё-таки, я думаю, дело в старом Дебрисе, вернее, в тайнах, которыми он владел. Слишком много людей проявляло к нему  интерес не только как к живописцу.

      Утром небеса разверзлись неспешным и по-летнему тёплым дождём. Крупные дождевые капли, барабанили по раскрытому зонтику, под которым Гоппе пытался спрятаться, ожидая друзей на Восточном вокзале Берлина.
      Рихард нервничал, до отхода Варшавского поезда оставалось около получаса, а он не любил, когда кто-то запаздывал. Но два француза, с которыми пришлось работать в Берлине, ему нравились, и он прощал им некоторые вольности в поведении. В журналисте ему импонировала смекалка, которую тот проявлял в расследовании запутанного преступления. А к Арнольду он сразу почувствовал почти отеческую расположенность.
      Острый глаз сыщика наконец выделил среди людской толчеи фигуры двух молодых людей, спешащих к вокзальному зданию.
      — Могли бы и пораньше приехать, — провор- чал Рихард Гоппе, обмениваясь с ними рукопожатиями.
      До отправления поезда Манин рассказал сыщику о приключениях Арнольда в Тегеле и что Нойс предложил встретиться с ним в Варшаве.
      — Значит, не соврала  мне старуха, предположив, что её сестра на днях собирается уехать в Варшаву.— Рихард истово перекрестился. — Слава Богу, наши поиски подходят к концу.
      Как только поезд отошёл от перрона, Гоппе уткнулся носом в схему Варшавы, изучая район, где назначена была  встреча с профессором. Александр с Арнольдом, молча, смотрели в окно. Оба думали об одном и то же — о загадочной дружбе между философом и живописцем.

      В это время на одной из окраин Парижа вели беседу два человека ничем не примечательной внешности. Один из них, положив руку в перчатке на плечо собеседника, произнёс: 
      — Род Дебрисов должен исчезнуть. Но родственник и наследник художника жив. Больше того, он скоро приедет в Варшаву, где ожидаются гастроли Софии. Не допускайте больше ошибок, Саймон. Если София и последний из  рода Дебрисов встретятся, ваша с братом карьера в этом мире закончится.
      — Не угрожайте, Конрад, — раздражённо ответил его собеседник. — Мы крепко стоим на ногах и вполне независимы...— Он внезапно умолк, заметив, как полыхнули гневом глаза стоящего рядом с ним человека.
      — Знаю, что вы не трус,— усмехнулся Конрад. — Сделайте всё, как было условлено. И не вздумайте, посягать на жизнь профессора Нойса или Софии. Они для вас, по-прежнему, неприкосновенны....
      
      На Варшавском вокзале Александр Манин уверенно провёл своих спутников к стоянке извозчиков.
       — Гостиница, в которую мы направляемся, — рассказывал он по дороге, — небольшая, но комфортабельная. Обычно там останавливаются приезжие из России купцы и промышленники. А главное достоинство этого заведения в том, что оно находится недалеко от центрального входа на православное кладбище Воля, где Ард должен встретиться с Нойсом.
      Повернувшись к Арнольду, он ободряюще улыбнулся ему:
      — Не дрейф, моряк. Мы с Рихтером будем рядом. Думаю, что тебе, как человеку наполовину русскому, интересно будет взглянуть на российский некрополь и православный храм Иконы Владимирской Божьей Матери.
 .
      В то воскресное утро Арнольд, не бывавший до этого в Польше, поехал в Виляново, посмотреть один из самых чудесных дворцово-парковых ансамблей Варшавы. Полюбовавшись произведениями искусства, собранными в залах старинного загородного дворца, он долго бродил вокруг озера, очарованный поэзией и музыкой пейзажного парка.
      Взглянув на часы, Арнольд с сожалением понял, что пора уезжать. Сегодня в пять часов пополудни должна состояться важная встреча, а хотелось ещё успеть побывать в районе Старого города. Но, если он задержится в Варшаве хотя бы на несколько дней, то обязательно снова приедет в Виляново.

      В пролётке  извозчика он доехал до площади с  высоченной колонной, увенчанной скульптурой короля Сигизмунда Ш. Постояв перед фасадом Королевского замка и вспомнив, что где-то читал о  привидениях, которыми раньше славился этот замок, Арнольд усмехнулся и углубился в узкие улочки  Старого города.
      Уже на подходе к Площади Старого рынка, куда ноги, казалось, сами его привели, он услышал звуки музыки. В центре площади, вытянутой по продольной оси, возвышалась сценическая площадка, на которой юная пианистка исполняла один из ноктюрнов Шопена. Люди у сцены стояли, не шелохнувшись, завороженные звуками музыки и мастерством молоденькой музыкантши. После короткого перерыва девушка стала играть полонезы Огинского. А когда она исполнила «Прощание с Родиной», публика, заполнявшая площадь, разразилась шквалом аплодисментов...

      Стрелки часов показывали пять часов, когда Арнольд остановился у главного входа на кладбище. Манин и Гоппе находились неподалёку, рассматривая цветы на прилавках. Профессор должен был сам подойти к нему, но похожего на него человека не было видно. И тут за спиной Арнодьда  раздался голос: 
      —  Вы точны, молодой человек. Рад, что  решились на встречу со мной.
      Обернувшись, Ард увидел  широкоплечего старика, непокрытая голова которого казалась очень крупной из-за копны волнистых седых волос.
      — Позвольте представиться: Фридрих Нойс, — произнес старик. — А вас  я узнал по рассказам и фотокарточкам с вашим изображением.  Я должен передать вам записку от Тони. Он написал её в моём доме незадолго до смерти.
      — Скажите, — голос Арда внезапно охрип.— Вам известно, кто его отравил?
      Нойс не ответил. Внимательно посмотрел на Арнольда.
      — Нам о многом надо поговорить. В том числе, и о смерти Тони. Если хотите, ваши спутники могут присутствовать при нашей беседе. Я знаю, что им можно довериться.
      Нойс кивнул человеку в рясе священника, и тот проводил их в гостевые апартаменты рядом с храмом Иконы Владимирской Божьей матери.

      Рихард Гоппе, едва усевшись на стул, не скрывая нетерпения, задал Нойсу вопрос:
      — Профессор, встречались ли вы с Антонио Дебрисом в Тегеле в день трагической смерти художника?
      — В том-то и дело, что я разговаривал с Тони  за несколько часов до его гибели. Мы заранее условились о месте и времени встречи. Тони передал мне для детей-сирот крупную сумму денег и записку, предназначенную Арнольду. Он ушёл, пообещав на днях встретиться со мной в центре Берлина. После этого я  уехал в южный пригород, где находится детский приют, а на следующий день узнал о неожиданной смерти друга.
       — Скажите, кто, кроме вас, находился в доме, во время встречи с Дебрисом? — продолжал расспрашивать Гоппе.
      — Никто. Служанка Луиза уволилась, а кухарка Берта  в это время  отсутствовала.
      «Ошибался я в своих подозрениях, — подумалось Рихарду Гоппе. — Но кто же тогда тот ловкач, сумевший дать художнику яд в доме или радом с домом профессора?   
      Ответ на этот вопрос дотошный Гоппе получил лишь спустя много дней.

      Протянув Арнольду  обещанную записку, Нойс отошёл к окну. Ард пробежал глазами чёткие, с красивыми завитками строки, растерянно взглянул на товарищей и уже вслух опять стал читать послание Тони:
      — «Мой мальчик, если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Утром  почувствовал, что наступил мой последний день. Жаль, что не успел рассказать тебе главное. Те четыре портрета, которые я передал тебе перед отъездом в Берлин, могут сыграть судьбоносную роль в жизни  людей. Особенно, портрет женщины, которую я называю «София». Эта женщина, как и я, уже умерла, но её дочь и внуки должны продолжить её родословную. Разыщи их и помоги им выжить. Только тогда душа моя успокоится в Царстве небесном. Остальное тебе расскажет мой друг Фридрих Нойс.
      Прощай. И прости за доставленные  неприятности».

      — Кто же эта София? Почему надо найти  членов её семьи? — воскликнул Арнольд, обращаясь к Нойсу.
      Вернувшись в кресло, Нойс начал рассказывать издалека:
      — Тони был не только гениальным художником. Он обладал удивительным даром заглядывать в потусторонний мир. Эта способность оборачивалась для него невыносимыми муками от увиденных ужасов или, наоборот, великим счастьем от созерцания прекрасных образов божественного мироздания. Более того, благодаря посещавшим его видениям, он способен был предсказывать те или иные события и повороты судьбы из будущей жизни ...   
      Те четыре портрета Тони написал в конце восьмидесятых годов 19-го столетия. Он был счастлив, что наконец ему удалось создать образы, соответствующие его представлениям о прекрасном и совершенном мире.
     Вскоре после этого он приехал в Берлин и рассказал мне о происшествии, случившимся с ним в швейцарских Альпах. Он попал под обвал камней, но чудом успел укрыться в одной из узких расщелин. Оказавшись в каменной западне, Тони понял, что самому из неё не выбраться, а ждать помощи — бесполезно. На третий день заточения, находясь почти в беспамятном состоянии, он увидел  рядом с собой молодую женщину. Она сказала, что  скоро его спасут, и что он проживёт ещё много лет. И тут, всмотревшись в её лицо, он узнал в ней Софию — женщину на одном из написанных им   портретов...

      — Но это ещё не всё, — продолжал Фридрих Нойс. — Когда до наступления 20 века  оставалось два года, Тони снова привиделся образ Софии. На этот раз она сидела в одном из кресел его кабинета, и на коленях у неё лежал раскрытый альбом.  Подозвав к себе Тони, она показала ему фотокарточку прелестной девчушки и сообщила, что это её трёхлетняя дочь, которую она назвала Софией. А затем она сказала  непонятную для Тони фразу: «В этом альбоме уже есть фотоснимки внуков и правнуков моей дочки Софии. Это станет возможным, если убережёшь её, пока у Софии не родится сын или дочь. Совсем скоро я уйду в вечное Царство теней, и моя девочка останется сиротой».

      Нойс умолк, и в комнате долго царило молчание.
     — Мистика,— произнёс Александр Манин. — Хотя, известны случаи, когда увиденные или услышанные во сне пророчества затем осуществлялись в точности.
      Гоппе взлохматил на голове остатки пегих волос и вслух стал подсчитывать:
      — Если малышке Софии в 1898 году было три года, то сейчас ей должно быть лет 18. Вряд ли она уже родила ребёнка, и, значит, ей до сих пор угрожает опасность.
      — Вот именно! — пробурчал профессор. —  Тони долго искал эту девочку, и всё безуспешно.  Только недавно наши польские друзья и помощники выяснили, что она живёт в Кракове, занимается музыкой и собирается на гастроли в Варшаву.
      — Постойте! — вскричал Арнольд, в душе которого до сих пор звучала мелодия знаменитого полонеза Огинского. — Сегодня в Старом городе я слушал выступление пианистки и поразился её внешним сходством с портретом, на котором Тони изобразил Софию.
      

                12. Вечная битва.

      — Эта юная пианистка  и есть та самая дочь Софии, о которой Тони сообщил в своём прощальном письме, — отозвался старый философ.
      — Надо встретиться с девушкой,  рассказать ей о Тони и о том, что ей угрожает опасность, — взволнованно произнёс Арнольд. — Или считаете, что следует поступить иначе?  Мне кажется, профессор, вам известно об этой истории гораздо больше, чем сочли возможным нам рассказать.
      — Вы  о чём-то недоговариваете, — поддержал товарища Александр. — С одной стороны, две Софии — мать и дочь, а с другой — знаменитый художник. Всех троих связывают озарявшие Тони Дебриса видения. Но, скажите, почему его так волновала судьба ещё не родившихся потомков Софии - матери? Внуков и правнуков именно этой, а не любой другой женщины? Может, у Тони в связи с этим были  и другие  пророчества?
      — Были,— еле слышно произнёс Нойс и, качнув седой головой, добавил: — И не только у моего погибшего друга. Расскажу вам об этом позже, когда  выясним, кто убил Тони или кто стоял за спиной убийц.
      — Разве убийц было несколько? — удивился  Гоппе.
       —  Кто-то  дал Тони яд. И кто-то, в том же Тегеле, пытался застрелить Арнольда. Убийцами могли быть разные люди, но оба убийства организованы лицами, заинтересованными в смерти обоих Дебрисов. У меня имеются подозрения, что эти преступления устроили живущие в Париже финансист Саймон Шатур и его двоюродный брат Эмиль Беллони. Против них  нет улик, но доказательства будут, если найдём убийц – исполнителей. Наши с Тони друзья занимаются этим. Но об этом потом. В первую очередь, нужно исполнить завет Тони и сделать так, чтобы Арнольд познакомился с пианисткой Софией Смулецкой. Она получила эту фамилию от известного музыканта, удочерившего её в детском возрасте. Отец и дочь остановились сейчас в варшавском отеле «Бристоль». Через несколько дней я устрою встречу Арнольда с Софией, а затем уж решим, как действовать дальше.
      Арнольд произнёс слова благодарности за участие, которое Фридрих Нойс проявляет к памяти погибшего друга, и спросил:
       — Скажите, что связывало вас  с моим родственником? Мне говорили, что вы были  друзьями. Но я догадываюсь, что, кроме дружбы, у вас с ним  какие-то общие интересы и общее важное дело.
      — Ну, что же, вы вправе знать,— сказал Нойс. — Я философ, изучающий нравственные аспекты человеческого сознания. Это в науке. А в практической жизни занимаюсь тем, что помогаю проявить себя талантливым и одарённым людям. Чаще всего, это относится к личностям творческим: литераторам, художникам, музыкантам.
      В начале художественной карьеры Тони я помог ему, обратив на него внимание знатоков искусства, потому что угадал в нём  талант живописца и способность видеть не только то, что окружает нас в этом мире. Позже мы с ним стали друзьями, и уже Тони помогал мне, разыскивая  будущих гениев от искусства. Людей, наделённых большим талантом, легче распознать в детском возрасте, и поэтому мы с Тони открыли в Европе несколько школ для особо одарённых детей. Это и есть одно из главных наших с ним общих дел. Последнюю из таких школ — приют для сирот — мы создали  в прошлом году в Варшаве...

      Дождавшись паузы в рассказе философа, Гоппе задал не дававший ему покоя вопрос:
     — Профессор, что вынуждает вас от кого-то скрываться и даже пойти на то, чтобы вас считали умершим?
      — Сразу несколько обстоятельств, — неохотно ответил Нойс., —  и одно из них — опасения, что пока я жив, будут преследовать преданных мне людей, учеников и помощников...
               
      После ухода Арнольда и двух его спутников Нойс подошёл к настенному зеркалу, вглядываясь в свое отражение. Седые волосы, дряблая кожа и мешки под глазами, в которых затаилась усталость. Да, он устал от битвы со злом, от бесконечной борьбы, соревнуясь  с  Конрадом за награды в виде спасённых или загубленных человеческих душ. Коварный соперник временно отказался от гонки, в которой чаша весов колеблется то в одну, то в другую сторону. Решил выиграть битву одним мощным натиском. В первый же из удобных моментов он нанесёт роковой удар. Откроет шлюзы — и, словно из запретной шкатулки Пандоры, на волю вырвутся потоки людских грехов, преступных помыслов и накопленной за многие годы злости...

       Вспоминая только что состоявшийся разговор, Нойс подумал, что из молодого Дебриса может выйти толковый помощник. Он такой же, как Тони, мечтатель, преданный друг и стойкий боец.
      Старый философ вздохнул, сожалея о том, что Бог не дал ему похожего на Арнольда сына.
      А наследник Тони Дебриса, вспоминая недавнюю встречу с Нойсом, думал о  длительной дружбе философа и живописца. И опять ощутил в душе  боль от безвременной смерти Тони.

      Православное кладбище в районе Воля напоминало скорбный затерянный мир. Хаотическое нагромождение памятников, надгробий и склепов, многие из которых пребывали в запущенном состоянии, создавало ощущение замшелой вечности, подчёркивая призрачную эфемерность грани, разделяющей мир живущих и мир усопших людей.
 
      Арнольд рассматривал памятник из чёрного камня и потемневшей бронзы на братской могиле российских воинов, погибших в конце 18-го столетия в боях с отрядами польских повстанцев. Очевидно, это одно из старейших на  кладбище захоронений. Внезапно за его спиной послышался топот ног...

      Их было трое. Широкоплечие, с сытыми наглыми мордами. Они  окружили Арнольда и, молча, к нему присматривались.
      — В чём дело? — спросил Арнольд, хотя уже понял, что бравые молодчики не грабители, и ему придётся сейчас с ними драться.
      Когда повергнутое на землю тело Арнольда перестало дёргаться под ударами ног нападавших, один из них, утирая с лица капли пота, распорядился:
      — Обыщите его, а потом затащите тело в ближайший склеп....

      Он очнулся от дикой боли,  пронзившей всё его существо, и долго не мог понять, где находится. Потом вспомнил лица молодчиков и драку, в которой был обречён на смерть, и то, как свирепо его добивали, когда он рухнул на землю.

      Пытаясь приподнять голову, Арнольд понял, что это у него не получится. Стиснув зубы, стал поворачиваться с бока на спину. Когда выполнил этот  маневр, долго лежал неподвижно, успокаивая острую боль в спине и в груди. Глаза привыкли к окружающей темноте, и теперь он мог различить, что находится в узком, как колодец, пространстве. Напротив него угадывались ступени, ведущие вверх, к проникающим сквозь щели полозкам света. Конечно, там выход на волю. Но как же преодолеть крутые каменные ступени? Хватит ли сил и воли добраться до этой двери?

      К вечеру похолодало, поднялся ветер. Его порывы промчались в вышине над старинным кладбищем, терзая в небе остатки перистых облаков. Линия небосклона окрасилась в тревожный тёмно-оранжевый цвет и плавилась под раскалёнными всплесками солнца, уходящего за горизонт.
      Отблески пылающего в небе заката, пробиваясь сквозь кроны деревьев, высвечивали силуэты громоздких склепов, скульптур и простеньких деревянных крестов, придавая кладбищенскому пейзажу зловеще мистический вид. 
      Но это нисколько не беспокоило пожилого странника, который уселся рядом с одним из надгробных памятников и развернул на коленях узелок с едой. Внезапно за его спиной послышался стон.
      — Иисус и Мария! — странник перекрестился, взирая на вход в  каменный склеп, откуда вновь послышались стоны...
      В тот же вечер изувеченное тело еле живого француза было доставлено в городскую лечебницу для нищих и бездомных бродяг. Однако беды Арнольда на этом ещё не закончились.

      Он снова очнулся глубокой ночью в полутёмном коридоре больницы и всматривался в окно, за которым простиралось бездонное чёрное небо. Как долго он ещё будет мучиться!  Боль в груди не позволяла сделать глубокий вздох, а каждая попытка изменить положение тела превращалась в нестерпимую пытку.
      Терпи, моряк, утешал он себя. Не зря же Всевышние силы отвёли от тебя пулю убийцы, а затем помогли избежать нелепой смерти в глубине мрачного склепа. Терпи, и в конце концов всё образуется. Нужно дождаться рассвета и увидеть  синеву прекрасного неба, а затем уже ожидать, отсчитывая минуты, прихода друзей...

      Под утро  Арнольд  забылся в  глубоком, словно обморок, сне и не видел, как в закуток, где стояла его кровать, заглянули два типа в засаленных больничных халатах. Лица обоих  заросли  щетиной. У одного под глазом красовался синяк с  фиолетовыми разводами на половину щеки. У другого опухшее от пьянства лицо напоминало бесформенную массу рыхлого теста.
      Тот, что был с синяком, склонился к Арнольду, разглядывая на его руке серебряный перстень.
      — Молодец, что углядел эту цацку, — похвалил он типа с рыхлым лицом. —  Сейчас снимем перстень, и у нас с тобой будет, на что выпить и закусить.
      — А вдруг он очнётся, поднимет шум?
      — А ты подушкой. Подушечкой накрой ему голову.
      — Так он задохнётся.
      — Ну, и что. Он всё равно уже не жилец. А перстенёк его санитары стырят.

      Арнольд приоткрыл глаза и не сразу понял, что его убивают. Выворачивая лицо в сторону от зловонной подушки, он в ужасе закричал.
      Так кричал он только однажды, попав в далёком детстве в  приют для сирот. Тогда безжалостная ребятня засунула ночью под его одеяло свирепую тощую кошку...

      — Эти подонки действительно собирались тебя задушить? — с сомнением в голосе спросил Александр?
      — Если бы я не смог заорать, тебе пришлось бы искать моё тело в мертвецкой.— Арнольд, помолчав, добавил: — Омерзительные преступления совершаются и ради мизерных дел. Эти типы хотели убить меня, чтобы снять с  пальца перстень и купить себе выпивку.
      — Ты уверен, что они не связаны с теми, кто пытался прикончить тебя на кладбище?
      — Уверен. Эти двое — жалкие существа, потерявшие разум от беспробудного пьянства,— не скрывая презрения, произнёс Арнольд, с трудом шевеля рассечёнными в драке губами.
      — Успокойся и отдыхай. Мы сегодня же заберём тебя отсюда в гостиницу.

      Прошла неделя прежде, чем Ард  стал подниматься с постели, а затем и самостоятельно передвигаться, опираясь на трость, подаренную Рихардом Гоппе. Вручая Арду подарок, сыщик сообщил, что  вынужден поехать в Берлин, но постарается вернуться, как можно быстрее.

      В тот день Александр вернулся  в номер к обеду, во время которого отмалчивался, о чём-то раздумывая. Сопоставив внезапный отъезд Рихарда с поведением  Манина,  Ард встревожился и попросил объяснить, что случилось.
      — Ничего особенного, — угрюмо ответил Манин. — Рихард, кажется, нащупал след в тайне убийства Тони Дебриса. Хочет проверить свои догадки, но для этого ему надо вернуться в Тегель. — Осушив бокал минеральной воды, Александр неожиданно предложил:— Прогуляемся после обеда по кладбищу. Взглянешь на склеп, который едва не стал для тебя могилой. Заодно, побеседуем вдали от посторонних глаз. Мне надо сообщить тебе важные вещи.
      Едва вступив на безлюдную кладбищенскую аллею, Ард, прихрамывая, устремился к скамейке и потребовал:
      — Рассказывай, что же, всё-таки, произошло, пока я отлёживался в постели?
      Александр присел рядом с ним, вытянув ноги в начищенных до зеркального блеска штиблетах.
      — Это касается той молоденькой пианистки...
      — Софии! И что же? Мы собирались встретиться с ней.
      — Необходимость в этом отпала. Она сама приходила в нашу гостиницу.
      — Когда? Почему я ничего об этом не знаю?
      — Понимаешь, — стал объяснять Александр, — учитывая твоё состояние, мы решили познакомиться с ней без тебя. Несколько дней назад профессор встретился с отцом Софии — музыкантом Казимижем Смулецким. Они настолько друг дугу пришлись по душе, что на следующий день мы вместе отобедали в ресторане и расстались друзьями...
      — Кто это мы? — перебил друга  Арнольд, чувствуя   непонятное  душевное беспокойство.
      — Ну, София с отцом и я с профессором. За обедом Фридрих рассказал им о Тони, о его видениях и о портрете, который он называл  Софией. В общем, всё, что нам с тобой известно о Тони и его загадочной смерти. А вечером мы зашли в нашу гостиницу, так как София попросила показать ей портрет матери, написанный Тони четверть века назад. В это время ты спал. София долго всматривалась в твоё лицо и воспротивилась, чтобы мы тебя разбудили. Сказала, что обязательно навестит тебя.
        Александр умолк, не глядя в глаза Арнольда, словно не решаясь сообщить ему неприятную весть.
       — А третьего дня София утром ушла из отеля «Бристоль» и пропала. Отец её тоже куда-то исчез. Профессор подключил к поискам всех друзей и знакомых в Варшаве и в Кракове.      
       Взглянув на часы, Манин намеренно бодро   добавил:
      — Нойс просил, чтобы к шести часам мы были в гостинице. Уверен, что ему удастся что-то выяснить о пропавших Смулецких. Пойдём в другой конец кладбища, покажу тебе тот склеп.
      Ард отрицательно качнул головой:
      — Лучше вернёмся в гостиницу. Может, Фридрих уже дожидается нас.

      Покидая кладбище, Ард с горечью думал, что  рядом с ним и его друзьями постоянно витает  злобная тёмная сила, готовая сбросить их в бездонную пропасть.
       А идущий следом за ним Александр, глядя на купола православного храма, осенил грудь крёстным знамением, вспоминая далёкий московский погост, на котором покоится прах самых близких и дорогих его сердцу людей. Сколько же лет прошло с тех пор, когда он был там в последний раз? И удастся ли в скором времени вернуться домой?
       Александр Манин и думать не мог, что  этой же ночью будет мчаться на родину в купе пассажирского поезда  Варшава - Москва.   

                ***

      В купе стоял полумрак.  Откинув седую голову на спинку сиденья, Нойс устало обратился к своим молодым попутчикам:
      — Какие ещё у вас есть вопросы? Спрашивайте,  а потом надо хотя бы немного поспать.
      — То, что вы рассказали, — задумчиво произнёс Александр, — весьма убедительно подтверждает, что Софию обманным путём вынудили срочно уехать в Москву. Тем более, что кассир на вокзале узнал Софию по рисунку на концертной афишке. Но почему она купила только один билет до Москвы? И куда подевался её отец?
      — С Казимижем пока неясно, где он сейчас находится? Думаю, что наши недруги применили простую, но дьявольски беспощадную схему: дочь бросается спасать отца в то место, куда ей сказали, а отец в это время мчится туда же, чтобы избавить любимую дочь от смерти. Вопрос в том, смогут ли они снова увидеть друг друга? Софию они  не тронут. А вот с отцом злодеи могут сделать всё, что угодно.
      — Кто же эти злодеи? — ещё раз спросил профессора Александр.— Вы назвали нам некоторые имена. С банкиром Шатуром и его братом Эмилем, более или менее, всё понятно. Это негодяи – стяжатели, действующие по наущению некоего Конрада Вурда. По вашим словам, он не стремится ни к богатству, ни к власти. Что же движет тогда поступками этого Конрада?
      — Его интересуют то, что происходит в душах людей. Нет, нет, всё гораздо сложнее, чем вы подумали. Конрад вовсе не дьявол, не Мефистофель или нечто подобное им. Он не вмешивается в процессы, происходящие в душах людей, а лишь умело использует то, что уже имеется.
      Старик устало потёр пальцами веки глаз и продолжил:    
       Представьте, что мир, в котором мы с вами живём, — только крохотная частица космоса. И в душах людей, как в капле воды, отражается извечное противоборство Добра и Зла в бескрайнем мире, лежащем по другую сторону человеческого бытия... 
      Никто не знает, что такое душа человека, которая способна меняться, подвержена разным влияниям и способна на непредсказуемые деяния. И никто никогда не измерит необъятность добра или зла,  которые могут таиться в глубинах души человека.
       — Тони мне говорил, что Ад и Рай могут находиться внутри нас самих,— вспомнил Арнольд, с удивлением слушая слова Нойса.
      — Это так. Давно известно, что людская подлость  не знает предела. Но, в то же время,  люди способны пожертвовать жизнью ради других людей или для осуществления благородной цели.   
      — Скажите, Фридрих, — не удержался от вопроса Арнольд, — а сами вы, кем являетесь? Учёным, филантропом, членом тайной масонской ложи? Или, может, вы  один из представителей внеземного мира? Знаете, я подобное допускаю, как бы ни казалось это парадоксальным...
      — Друг мой, если угодно, считайте меня гражданином Земли или Вселенной. Профессия или род занятий в моём случае не имеют значения. Я всего лишь один из участников вечной битвы в душах людей между добром и злом.



                13. Москва в начале ХХ века.   
      
      Бездонное небо с россыпью еле видимых бледных звёздочек простиралось над  спящим городом, распластавшимся по склонам холмов.
      Город в давние времена был крохотной крепостью, окружённой селениями ремесленного и служивого люда. Миновали века, и здесь появился могучий кремль, от которого во все стороны разбегались лучи уличных магистралей, соединённых причудливой сетью улочек и переулков.
 
      К началу двадцатого века Москва превратилась в центр православного христианства — в город храмов, монастырей и святынь, к которым стекались паломники со всех концов света. Почитатели Москвы любовно называли её Златоглавой или же  Первопрестольной, то есть городом, где в прежние времена находился престол главы русского православия.
      А ещё — это был город мечтателей и романтиков. Город великих писателей, композиторов и поэтов! 
      Кто же знал, что  в новом двадцатом столетии город  постигнет жестокая участь, когда закроются двери многочисленных порушенных храмов и толпы доверчивых жителей окажутся в плену дьявольских наваждений. 
      Смогут ли люди  выстоять и возродить славу  Города?  Или впереди — катастрофа, после которой останется только Тьма, где нет ничего, кроме мрака и холода... 

      ... Уже вторую неделю София взирала на небо, раскинувшееся над незнакомым городом, моля Всевышнего, чтобы с её отцом не случилась беда, и чтобы она встретилась с ним. Пусть это будет в Москве или в любом другом месте. Лишь бы отец был живой, а слова того ужасного человека в Варшаве оказались неправдой...

      В то злополучное утро отец отправился в варшавский пригород навестить заболевшего друга. Сказал, что вернётся вечером и уехал, поцеловав на прощание дочь. Однако вечером он в «Бристоль» не вернулся. София не спала всю ночь и ранним утром помчалась в наёмном авто к человеку, к которому сутки назад уехал отец. Но у Петра Грушевича отца Софии не оказалось. Более того, Пётр давно ничем не болел и сообщений о своей болезни другу юности не посылал.
      Понимая, что кто-то намеренно выманил отца в город, она вернулась в отель, собираясь заявить о случившемся в полицейский участок. Но в гостиничном холле её поджидал хорошо одетый пожилой человек. Внешность его оказалась обманчивой. То, что он сообщил ей, было просто ужасно. Он сказал, что музыкант велел кое-что  передать ей. Что Казимиж срочно уехал в Москву, и будет ждать там Софию не более трёх дней в гостинице «Боярский двор».
      «Так что, поспешай,— словно отрезал он, утирая лицо платком. —  Московский поезд отправляется через два часа. А если поедешь завтра, то можешь успеть только на похороны отца».
      Она принялась расспрашивать сурового незнакомца, что случилось и что означают его слова? Но он швырнул  ей шёлковый галстук Смулецкого, в котором тот  поехал к Петру, и сказал, что «Боярский двор» в Москве знает каждый прохожий и что, если она не успеет застать там отца, то сама будет в том виновата.
      Уходя, незнакомец приказным тоном добавил, что вещи отца и свои наряды София должна оставить в номере, захватив с собой лишь самое необходимое. «Если хотя бы одна душа узнает, куда и к кому ты едешь, Казимиж умрёт, не дождавшись приезда дочери».  Это было последнее, что София услышала от жуткого визитёра.
         
      Хорошо ещё, что  она знала русский язык, научившись ему у своей  подруги — дочери русского генерала, семья которого жила в Кракове рядом с домом Смулецких. На огромном и шумном вокзале, названном в честь бывшего российского императора, София села в коляску с рессорами и мягкими шинами и попросила отвезти её в «Боярский двор». Расплатившись с извозчиком у входа в гостиницу на Варварской площади, она обнаружила,  что из сумочки исчезли  её документы и захваченная в дорогу крупная сумма денег. Осталось несколько мелких купюр и монет. Но в данный момент не это её волновало. Еле сдерживая нетерпение, она вбежала в огромный гостиничный вестибюль и направилась к стойке, за которой скучал облачённый в строгий костюм портье.
      — Скажите,— обратилась она к нему,— в каком номере остановился пан Смулецкий? И, будьте любезны, сообщить ему, что в холле его ожидает дочь. 
      — Когда названный господин изволили к нам прибыть? — спросил портье, склонив голову с безупречным пробором над регистрационной книгой.
      —  Точно не знаю, вчера или сегодня.
      — Такого постояльца у нас не значится, — вежливо сообщил портье и участливо посмотрел на девушку...

      До тех пор, пока не стало смеркаться, и в небе  не завис лунный серп, словно вырезанный из пожелтевшей бумаги, София сидела на  каменном парапете недалеко от входа в «Боярский двор» в надежде, что увидит подъезжающего к отелю отца. В глубине души она  чувствовала, что её обманули. Разлучили с любимым папочкой ради какой-то цели. Но, возможно,  отец где-то в Москве, или что-то задержало  его в пути, и вскоре он  приедет именно в этот отель.

       Приближалась ночь. Куда ей идти и где ночевать, не имея для этого денег? В Москве у Софии не было ни одного знакомого человека...
      Когда над парадным входом в гостиницу зажглись разноцветные огоньки, из приоткрытой швейцаром двери выскользнула молодая женщина, придерживая поля простенькой шляпки. Проходя мимо Софии, она внезапно остановилась и удивлённо воскликнула:
      — Так и не  дождались приезда отца! Простите, но я слышала ваш разговор с портье. Я работаю в гостинице телефонистской и находилась в тот момент рядом с вами.
      Взглянув на миловидную телефонистку, София не выдержала и разрыдалась. Всхлипывая и утирая платком глаза, рассказала, как оказалась в Москве, вдали от родного Кракова.
      — Не реви, — приказала женщина. — Обязательно всё образуется. И отец твой найдётся. А сейчас подумаем, где тебе провести эту ночь. Меня зовут Вера,  и живу я неподалёку отсюда. Старуха, у которой я снимаю  комнату, очень строгая дама. Давай сделаем так: хозяйка квартиры рано ложится спать, и ты можешь провести эту ночь в моей комнате. Утром отведу тебя в полицейский участок к помощнику пристава Василию Ерофееву. Расскажешь ему о своих несчастьях и о пропавшем отце. Василий опытный сыщик и славный парень. Он давно ухаживает за мной, да всё никак не решится сделать мне предложение.

      Василий Иванович Ерофеев, служивший во 2-м участке Мясницкой части помощником пристава,   был талантливым сыщиком. Его скромная должность объяснялось тем, что, происходя из бедной мещанской среды, у него не было влиятельных покровителей, а начальники тормозили карьеру способного полицейского, опасаясь, что он  обойдёт их наградами и чинами. Зато Бог наградил Ерофеева не только умом, но и завидной внешностью: стройной фигурой, приятным лицом с румянцем на щёках, вьющейся шевелюрой и схожими с ней завитками пышных усов.
 
      Внимательно выслушав, что рассказала ему барышня, назвавшаяся Софией Смулецкой из Кракова, Ерофеев задумался. Кто-то сыграл злую шутку над этой красивой девушкой. Документы и деньги, конечно, украли в поезде или же на вокзале. А если всё гораздо серьёзнее, и с отцом Софии случилась беда? Предполагать можно всё, что угодно. А пока что надо оформить заявление девушки, направить запросы в Варшаву и Краков и решить, как помочь ей в данный момент. Решение пришло как-то само собой. Взглянув на длинные пальцы девушки, он вспомнил, что один из его приятелей — администратор гостиницы «Марсель» на Петровке — говорил, что им  требуется пианистка для концертного зала и синематографа на первом этаже их отеля. Желательно женщина привлекательная, но скромного поведения.

      Прошла неделя,  жизнь Софии на новом месте — в гостинице на углу Петровки и Столешникова переулка — потекла день за днём в ожидании встречи с пропавшим отцом. Работа в зале «Тауматографа» оказалась несложной. Она исполняла на пианино музыкальные сопровождения кинокартин во время дневных сеансов, а вечерами наигрывала мелодии в ресторане гостиницы. Временами её подменяла дама, обладающая пышным телом и мечтающая обрести счастье в замужестве.
      Каждый вечер София наведывалась на Варарку в полицейский участок и в гостиницу «Боярский двор», справляясь о пане Смулецком. Но никаких известий о судьбе отца до сих пор не было.
 
      Вот так довольно часто случается в жизни — то, что мы ищем, находится рядом с нами, можно сказать, под самым боком.
      Александр Манин и Арнольд Дебрис уже несколько дней находились в Москве, остановившись в меблированных комнатах на Петровке, совсем рядом с гостиницей, что на углу со Столешниковым переулком, где София нашла приют и работу.

      Профессор ещё в поезде рассказал, что Софию, вероятно, вынудили поехать в Москву люди Конрада Вурда. Сам же Конрад отбыл в Москву незадолго до этого. Однако два помощника Нойса, следуя по пятам прислужников Конрада,  отправились вслед за ними в старую столицу России.
      —  В Москве один из моих людей обязательно остановится в меблированных комнатах на Петровке,— пояснил профессор,— чтобы я мог с ним поддерживать связь. 

      В том же поезде, маясь  вынужденным бездействием, журналист попытался выяснить у Нойса то, что профессор недоговаривал. Всё до конца.       
      — Объясните же нам, наконец, — потребовал Александр. — Кто этот Конрад Вурд, какую роль играете в этом деле вы? И какое предназначение у Софии Смулецкой?
      С едва заметной улыбкой Фридрих обвёл взглядом лица сидящих рядом с ним молодых людей и стал объяснять:
       — Вернёмся к четырём портретам, которые Тони написал в конце прошлого века. Увидев их, я понял, что это Небесные вестницы, появление которых предвещает миру людей тяжелейшие потрясения.
      —  Ничего себе дамы, — Александр повернулся к Арду. — Ты же говорил, что женщины на этих портретах — идеалы гармонии и красоты. А умные люди считают, что красота спасёт мир...
      — Не спешите с выводами, — строго прервал его Нойс. — Дело в том, что  одна из Небесных вестниц — София, а точнее, её внук или внучка, если таковым суждено будет родиться, спасёт сотни миллионов людей от губительных последствий двух самых кровопролитных войн, которые ожидают нас в двадцатом столетии.
       — Откуда вам это известно? — почти шёпотом спросил Александр, знавший, что современные войны похожи на гигантские мясорубки для переработки человеческого сырья.
      — Это известно мне и Конраду, — произнося последнее имя, Нойс поморщился. — Оба мы, в общем-то,  обычные люди, но обладаем способностью предвидеть возможные варианты перемен в существовании земного мира. Подобные мне и Конраду люди появляются на белый свет во крови и плоти,  приходя в наш мир из Царства теней по велению Высших сил. Такие, как мы, всегда рождались, и будут рождаться в мире людей, потому что  души их изначально грешны, и приходится заботиться об относительном равновесии между силами зла и добра.
      Теперь о Софии. Конрад не посмеет  лишить её жизни — таковы законы  нашего с ним  пребывания на Земле. Но он сделает всё, чтобы жизнь её стала невыносимой, и чтобы у неё никогда не было ни сына, ни дочери.
      — А если ему удастся сделать это, и у Софии не будет потомства?  Что  тогда? — воскликнул Арнольд.
      — Успокойся. — Александр  сжал руку товарища. — Понятно, что Софию надо спасать. Но скажите, профессор,  как скоро начнётся эта война, и можно ли её избежать?
      — До начала первой такой войны  времени осталось совсем немного. — Покачав крупной седой головой,  Фридрих  признался: — Я не в силах тут что-то сделать. Мы не можем вмешиваться в ход  истории человечества. Люди сами должны вершить  свои судьбы, сами прокладывать те пути, по которым пойдёт развитие стран и народов. Но это внешняя видимая сторона событий земной истории. Есть и другая скрытная сторона человеческого развития — постоянная борьба в людских душах тёмных и светлых сил. Я уже говорил, что мы с Конрадом являемся участниками этого противоборства. Я с одной стороны, а Конрад с другой.  Но мы не можем устраивать между собой поединок или каким-то образом посягать на  существование своего антипода. Как только один из нас вознесётся после смерти на Небеса, другой тотчас последует вслед за ним...
      Некоторое время все молчали, и отчётливо слышался перестук колёс пассажирского поезда

      — Битва за души людей может длиться многие тысячелетия, — продолжил Фридрих. — Честно скажу, что не знаю, сможет ли когда-нибудь завершиться это сражение. Вероятно, в этом имеется определённый смысл, известный только Небесным силам. Однако к настоящему времени слишком много грехов и зла накопилось в душах людей. Слишком много слабых незащищённых мест в душе почти каждого человека.

      Склонив голову к Арнольу и Александру, так что морщины на его  лбу показались им глубокими бороздами, старик сообщил:
      — Конрад задумал использовать хаос, который  царит в головах и душах людей во время войн, несущих массовое истребление человеческого населения. Если в воюющих странах из всех щелей  вдруг полезут активные, как тараканы, лжепророки, политические шарлатаны, апологеты анархии и безграничной свободы, то у Конрада появятся шансы сместить равновесие, о котором я говорил, в сторону зла и насилия. В качестве полигона он выбрал Германию, Россию и Австро-Венгрию, зная, что огонь полыхнёт там наиболее яростно. Используя свои давние связи с германской разведкой, он наводнил  города Российской империи прибывшими из Европы политическими смутьянами, мистиками и фанатиками оккультных наук...

    Днём позже в ресторане гостиницы «Альпийская роза», что на Софийке рядом с Лубянской площадью, состоялся следующий разговор:
      — Сейчас нужно активизировать действия всех горлопанов, возмутителей душ и прочего сброда — говорил Конрад Вурд своему собеседнику. — Они должны  дать толчок к смуте и к началу развала империи ещё до начала войны Год назад мы подбросили эту идею руководителям германской разведки. Те заглотнули крючок и внесли изменения в тактику внедрения своей агентуры в страну будущего противника....
 
      После того, как они вселились в номер из двух комнат, кухни и ванной, Фридрих Нойс ушёл разыскивать московских друзей и помощников.
      — Ты впервые в  Москве, поэтому не уходи далеко от этого здания — посоветовал  Александр Манин Арнольду. — А я навещу знакомых в городской полицейской управе и своих давних товарищей. Они помогут нам разыскать Софию, хотя сделать это в городе с населением в полтора миллиона людей очень трудно.

      Выйдя на улицу с непривычным для его слуха названием, Арнольд невольно подумал, что она мало чем отличается от парижских торговых улиц. Перспектива прямой, как стрела, Петровки терялась вдали, среди каменных невысоких зданий. Множество магазинов, в витринах которых предлагались  те же, что и в Париже, товары: одежда, украшения, драгоценности, изящные безделушки и красивые предметы домашнего обихода. Всё в соответствии с новейшими европейскими модами.

      Он свернул на перпендикулярную улицу с однотипными зданиями в стиле пышной эклектики конца девятнадцатого столетия. Выйдя на параллельный Петровке проезд, увидел живописный уходящий уступами вверх переулок и решил подняться к вершине холма, надеясь, что оттуда откроется часть городской панорамы. В это время колёса проезжающего мимо него экипажа расплескали глубокую лужу, окатив одежду Арнольда мутной с кусочками глины водой.
      Ничего не поделаешь. Придётся теперь возвращаться в номер. А по тому переулку он поднимется в другой раз, когда выйдет прогуляться по городу. Так думал Арнольд, не зная, что совершённая им «в другой раз» прогулка перевернёт его предыдущую жизнь.

      Со второго дня его пребывания в незнакомом городе, время вдруг понеслось со спринтерской скоростью. С утра до вечера Арнольд и два сотрудника криминального сыска прочёсывали окрестности Александровского вокзала, опрашивали извозчиков, обходили гостиницы, постоялые дворы, рестораны, трактиры и прочие места, посещаемые  пассажирами прибывающих в Москву поездов. Следов Софии не обнаруживалось. С Александром и Фридрихом он виделся лишь за ужином или за вечерним чаем. Тогда и рассказывали друг другу, что удалось узнать или сделать за день.

      В один из таких вечеров Фридрих сообщил печальную новость. Из Варшавы привёзли газеты и письмо от Рихтера Гоппе. В  газетах коротко сообщалось, что в одном из варшавских пригородов обнаружено тело убитого выстрелом в спину Казимижа Смулевского — известного польского музыканта из Кракова.
      — Жаль хорошего музыканта и красивой души человека,— с грустью произнес Фридрих Нойс. — В моих запасах есть бутылочка коньяка. Помянём Казимижа по старой славянской традиции...

      —  А что пишет нам старина Гоппе? — спросил Александр, закрывая бутылку с остатками коньяка.
      — Он нашёл убийцу Тони Дебриса. Его отравила служанка Луиза. Гоппе не пишет, как ему удалось это выяснить. Обещает составить подробный отчёт, но я и без этого знаю, что здесь не обошлось без козней Конрада, который, вероятно, и приставил Луизу ко мне, чтобы шпионить за мной и Тони.  Он  ненавидел Дебриса за талант, за пророческий дар и за то, что Тони каждый день стремился делать людям добро.
      «Если повезёт встретиться с этим Конрадом, — подумал Арнольд,— придушу его без малейшего угрызения совести. Надо срочно найти Софию, пока до неё не добрался этот стервятник».

      А София в это время находилась далеко от отеля «Марсель» и от тех людей, которые приехали из Варшавы, пытаясь её спасти. Она с ужасом, словно кошмарный сон, вспоминала, как поздним вечером трое мужчин с бандитскими лицами запихнули  её в крытую тентом повозку и отвезли в незнакомую местность. Потом завели её в полутёмный подвал и принялись избивать. Били в основном по лицу, желая его изувечить, а затем  каким-то тяжёлым предметом стали колотить по прижатым к столу пальцам и запястьям рук. От нестерпимой боли она потеряла сознание, а когда очнулась, услышала, как один из её истязателей говорил, что нужно спрятать её у старухи, которая никогда не выходит из дома, заплатив ей из денег, которые они получили.

      Старуха выглядела отвратительно, напоминая ведьму из жутких сказок. Когда бандиты ушли, она  достала большую бутыль и принялась пить вино прямо из горлышка. Потом, кинув в угол комнаты рваное  одеяло, приказала Софии не покидать это место и не мешать ей своими стонами. София хотела попросить у неё воды, но с ужасом обнаружила, что не может произнести ни слова.

      Когда старуха упала на подушки кровати и захрапела в пьяном угаре, София стала медленно к ней подползать. Продвигаясь вперёд по липкому грязному полу, она еле сдерживалась, чтобы не вскрикнуть от боли. Целью её усилий был ключ, торчащий из кармана халата хозяйки квартиры. Наконец тяжёлый ключ с круглой головкой оказался у Софии в руках. Боясь выронить его из разбитых пальцев, она засунула головку ключа  в рот и держала там, пока добиралась до двери.
      
      Она брела по узкой и тёмной улице в надежде, что встретит кого-то из добрых людей, кто поможет ей, не даст упасть и умереть под забором.
      Тогда она понятия не имела, что её завезли  на Грачёвку — в один из трущобных и криминальных районов города, и что встретить здесь в ночные часы  человека с добрым сердцем и милосердной душой надежды практически не было.

      Но, видно, несчастья на время оставили бедную девушку, и ей удалось добрести до просторной площади. Начинало светать. От строений на другой стороне послышался колокольный звон, призывая прихожан или монастырский люд к заутрене. Они будут молиться, чтобы Бог оберёг  души людей от страданий, бед и напастей.
      Но на всё  воля Всевышних Небесных сил.
      До начала одной из кровопролитнейших войн оставалось чуть меньше года...      
 

                14. Гражданин Земли и Вселенной.


      В то памятное для Арнольда утро, он вышел на улицу, пытаясь понять, что творится в его душе. Всю ночь ему снилась София. Такой, как запомнил её на Площади Старого рынка в Варшаве. И он чувствовал, что сейчас Софии приходится особенно трудно. Но как ей помочь, и где её надо искать он не знал, и от этого своего бессилия у него перехватывало дыхание и темнело в глазах.

      Поиски в районе Александровского вокзала прекратились, не дав положительных результатов. Александр и Фридрих делают всё возможное, чтобы обнаружить следы Софии в Москве или в её окрестностях. Может, её уже увезли из города? Но сердце подсказывало, что она здесь. Значит, надо искать и искать, прислушиваясь к подсказкам души и сердца.

       Чтобы проветрить тяжёлую от тревожных раздумий голову, он решил прогуляться. Ближайшие окрестности Петровки и Столешникова переулка он уже знал, поэтому направился в сторону улицы с названием «Неглинный проезд», дальше которого ещё не бывал.
      Выйдя на перекрёсток, где его когда-то обдал водой проезжающий экипаж, он снова увидел взбегающий по крутому склону узенький переулок. В конце его виднелась жёлтая колокольня и купол храма. Подобные храмы в городе возвышались почти на каждой из улиц, на перекрёстках и площадях.
     «В прошлый раз случайность помешала мне подняться по этому переулку. Сегодня я это сделаю, потому что в третий раз могу сюда  не попасть»,— размышлял Арнольд, уже взбираясь по крутой тропинке вдоль фасадов невысоких зданий. Наконец он вышел на широкую поперечную улицу и увидел в конце её кирпичную ограду монастыря.

      Он так и не понял, что именно подтолкнуло его подойти к монастырским вратам, по сторонам которых расположилось с десяток калек и нищих. Бросив в картуз одноногого старика пятиалтынный, Арнольд спросил, как называется монастырь, и услышал в ответ, что это Богородице - Рождественская женская монашеская обитель, основанная много веков назад.
      В это время за спиной у него раздался свист, и к узкому тротуару подкатила повозка, крытая грязным тентом. Из неё выскочило двое крепких парней, и устремились к одной из нищенок. Они грубо подхватили её под локти и  стали тащить к фургону. Нищенка упиралась и что-то глухо мычала.
      — Помоги ей, мил человек,— попросил одноногий. — Пропадёт немая, забьют её насмерть.
     — Стойте! — гаркнул Арнольд и выхватил из кармана наган, которым снабдил его заботливый Александр.
      Парни запнулись, и нищенка вцепилась зубами в плечо одного из них. Парень взвыл и ударил её в подбородок, отчего женщина упала на тротуар. Густые волосы с прядью седых волос разметались в стороны,  приоткрыв лицо, покрытое ссадинами и синяками. Арнольду на миг показалось, что это лицо Софии. Он выстрелил в воздух с криком: «Полиция!» Слово, которое магическим образом действовало в разговорах с извозчиками на привокзальной площади.

      Он отвёз её  к дому доктора, на который указал нанятый им извозчик. Спустя пару часов Ард выслушивал объяснения сухонького пожилого врача:
      — Повреждений важных внутренних органов, к счастью, не наблюдается. Потеря речи — следствие сильнейшего душевного потрясения девушки. Думаю, что к ней вернётся способность говорить, как все обычные люди. Гораздо серьёзнее обстоит дело с руками. Гибкость пальцевых суставов утрачена навсегда, и она никогда не сможет играть на рояле.
            
      С тех пор, как София оказалась в кругу друзей, миновал почти месяц. Девушка приходила в себя, телесные и душевные раны медленно, но зарубцовывались, и к ней постепенно вернулся дар речи. После событий у Рождественского монастыря они вчетвером перебрались на постой в городскую усадьбу одного из московских знакомых Александра Манина.

      Весь день накрапывал дождик, сопровождаясь порывами прохладного ветра. Чувствовалось, что лето заканчивается и скоро наступит пора переменчивой осенней погоды.
      Александр и Ард не выходили на улицу, оставаясь в доме. Профессор ушёл из усадьбы утром, сказав, что отправляется на важную встречу с соратниками и друзьями. Александр уединился в библиотеке якобы для того, чтобы закончить статью для парижской газеты. Арнольд, послонявшись по комнатам просторного дома, решил, что Софии к этому часу  пора просыпаться, и постучался в дверь её спальни.
      Она сидела за туалетным столиком и, обернувшись к Арду, радостно заулыбалась. Он спросил, что приготовить ей к завтраку, и девушка тут же  шутливо ответила, что была бы счастлива, позавтракать вместе с ним.      
      Как хорошо и тепло становилось на душе у Софии, когда рядом с ней находился Арнольд.

       Фридрих вернулся во второй половине дня мрачный и чем-то расстроенный. Переодевшись, сказал, что хочет поговорить с Софией о трагической смерти ее отца.
      — Она всё равно об этом узнает. Будет лучше, если София выслушает меня. Потому что мне известны причины несчастий, которые на неё обрушились.
      — Погодите, — остановил его Александр. — А как же Конрад Вурд и пара парижских ублюдков, его ближайших пособников?
        — Саймон Шатур и его брат Эмиль Беллони?— уточнил Фридрих. — Обоих настигла кара. Один из них арестован и будет отправлен на каторгу, а другой скончался во время приступа буйного помешательства. Что касается Вурда, то подобраться к нему почти невозможно. Никто не знает, где он скрывается и под какой из личин действует в данный момент. Но, кажется, я уже говорил вам, что он исчезнет с лица Земли, когда закончит свой жизненный путь известный вам бывший профессор Берлинского университета. 

      В это самое время за окнами дома городской усадьбы прояснились вдруг хмурые небеса, словно приглашая в свои объятия неутомимого воина Фридриха Нойса...      

      Выйдя из спальни девушки, Фридрих попросил, чтобы Софию до утра не тревожили:
      — Пускай выплачется. Слёзы и время лечат душевные раны. А с вами, милостивые судари,  мне тоже надо поговорить, так как вскоре мы можем  расстаться.
      Пригласив Арнольда и Александра в предоставленный ему кабинет, Фридрих сообщил, что встречался сегодня с людьми, обладающими особой политической прозорливостью, а также с личностями, известными силой своего духовного виденья...
      — Все они,— продолжил после паузы Фридрих,— полагают, что  сегодняшнее состояние дел в России близко к той смуте, которая потрясла страну после завершения русско-японской войны. Они считают, что, если не принять жестких мер по пресечению подрывной деятельности различного рода смутьянов и бунтарей, то неизбежен политический взрыв и крах российской монархии. А самое трагическое заключается в том, что планомерно обрубаются корни главной опоры российской державы. Я имею в виду православие, которое исповедует подавляющее большинство русского населения.
      Понурив седую голову, философ ненадолго умолк, а журналисту и русскому офицеру Манину зримо представилось, как алчное, крикливое вороньё слетается в города его родины, мечтая о добыче  и власти.
      — К тому же, вскоре начнётся ужасающая по своим масштабам война, в которой погибнут миллионы людей. — Нойс встряхнул  седой шевелюрой и пристально посмотрел в глаза своих слушателей.   
      — Разве нет выхода из этой дьявольской ситуации? —  обескуражено спросил Александр.
      — Выход всегда можно найти, — пробормотал философ.— Сейчас мне пора идти. Сегодня уже не свидимся.
      Он встал, надевая куртку. Затем склонился к Александру и Арду, положив им на плечи руки.
      — Берегите Софию. Она символ Премудрости Божьей. Да поможет эта Премудрость людям, сохранив в их сердцах веру, любовь и надежду.
       У дверного порога он обернулся, помахал им  шляпой и, словно продолжая внутренний монолог, сказал:
      — Можно попробовать свести с Конрадом последний расчёт. Хуже не будет. Но мировая война в нашем грешном обществе всё равно разразится.

      Утром на скамейке Страстного бульвара нашли бездыханное тело Фридриха Нойса. В одной руке он сжимал револьвер, а в другой записку с несколькими словами: «Я И КОНРАД НАВСЕГДА УШЛИ ВО ВСЕЛЕННУЮ»...

    —  Что же делать нам, Ард? Неужели война и всеобщая смута? Будь они прокляты, эти выродки и чокнутые фанатики, предавшие Божьи заповеди, — выкрикивал  Александр, обхватив ладонями голову.
      — Надо жить, как жили Тони и Фридрих, —  ответил Арнольд, вспоминая слова ушедшего в вечность философа Нойса:
      «Я такой же, как и все остальные люди, — сказал тогда гражданин Земли и Вселенной, щуря в небо старческие глаза. — И только от нас, от людей, зависит, как  жить нам на этом свете».