Ах, Анюта!

Я столкнулся с ней на входе в подвальное кафе – хотел-таки позавтракать, поскольку был уже полдень. Тык-мык, тык-мык – это я даме дорогу хотел уступить, а она – по обыкновению – тоже – в унисон – в ту же сторону, куда и я. Так что – по обыкновению же – впору осердиться: голод не тётка, а тут, понимаешь, досадное препятствие в своём репертуаре. Глянул сердито – ба! Да это ж Аня Трубецкая!
- Анюта!?
- Вот именно, Славик. Я ему дорогу пытаюсь заслонить, а он – ишь! – объехать норовит и даже не взглянет. Аль оголодал настолько?
- Анюта, какими... э-э-э?
- Судьбами?
- Да-да, какими?
- Ну... что ж мы на бегу да на проходе. Я, собственно, тоже хотела перекусить.
- Но кака-ая ж ты стала!
- Какая?
- А глаза! Ну прям... экстра-класс!
- Тю-тю-тю...
Мы с ней – вернее, с ними, двумя подружками – работали в разных отделах: я на шестом этаже, Анюта с Катюшей – на втором. Иногда сталкивались в столовой или в буфете. И поначалу я их мало различал – нужды, в общем, не было. Но вот однажды одна из них, тёмненькая, с чертами лица неброскими, но строгими и приятными, и каковые особенно расцветают в пору женской зрелости, а не в младой юности, вдруг и говорит (подошли к буфетному прилавку и, так сказать, играючи меня потеснили), озорно так поблескивая глазами:
- А купите-ка ей стакан соку, - этак вполоборота ко мне, - чтоб она отстала от меня раз и навсегда.
- Вы это мне?
- Вам-вам, кому же ещё, тут никого больше и нету.
В самом деле, в буфете мы были лишь втроём, не считая буфетчицы, которая не обращала на нас за своими арифметическими подсчётами на калькуляторе решительно никакого внимания.
- А почему чтоб отстала?
- Да потому что... потому что канючит и канючит: познакомь её, видишь ли, с молодым этим мужчиной и всё тут. А как я познакомлю, если и сама не знакома? - и она пожала плечами, и озабоченно свела тёмные брови.
- Х-хэ, - мне стало весело, и лёгкая досада за их маневр у прилавка покинула меня, и я даже перестал спешить, хотя обеденное время закончилось, а с этим у нас было строго.
- Вот вам и “х-хэ”. Так что, будем знакомиться? - и она протянула узкую ладонь с длинными пальцами. - Аня. А вот эта кокетка – Кэ-атя. Катюша.
Кэ-атя-Катюша засмущалась, зарделось её кругленькое личико с припухлыми губами и голубыми глазками, но ручку маленькую также протянула бойко, как точно опасалась не успеть. Так мы познакомились.
Потом... потом у нас с Катюшей была любовь (слово роман не совсем тут уместно: Катюша хотела познать в сексе всё и сразу) – до тех самых пор, покуда я не перевёлся на другое предприятие. Причём, уходил без боли и сожаления не столько по причине повышения по службе, сколько оттого, что Катерина мне прискучила – своими однообразными разговорами о делах в своём отделе, интригах, своей неугомонностью и даже ненасытностью в делах любовных, которых она – что сразу бросилось мне в глаза – любила себя и только, даже прижимаясь ко мне у зеркала на прощанье, глядела во все глаза лишь на себя саму: как она, очевидно, смотрится на фоне зрелого мужчины. Что-то сквозило в наших отношениях от телемоды... типа того, что надо в её молодую пору если не жениха, то уж по крайней мере любовника (слово возлюбленный употребить не решаюсь, также, впрочем, как про искренность и трепетность). А ширпотреб, хотя и модный, всегда меня быстро утомлял.
С Анютой же мы иногда сходились на лестничной площадке моего шестого этажа у таблички “Место для курения” и болтали те несколько минут, что оставались от обеденного перерыва: о кино, театрах, книгах, как водится. Вот с ней мне почему-то было легко – точность в слове и жёсткость в определениях и оценках, прямота, будто говорила с лучшей подругой, а не с недавно знакомым мужчиной. Может быть, оттого, что был у неё старший брат, недавно женившийся и оставивший её без приватного собеседника-друга.
- Знаешь, Слав, замуж хочу, у-ужя-ас как. Если не выскочу вскорости, по рукам пойду.
- А есть за кого?
- Да есть. Не очень, правда, чтоб люб, но лучше уж так, чем...- Её пауза могла означать намёк на наши с Катериной отношения. Она вздохнула: - Только не думай, будто я намекаю...
А потом, как уже сказал, я переменил место работы и мы уже не встречались, о чём я в иные минуты сожалел, так, как обычно сожалеет человек о том, что вот, сменив коллектив, новых друзей до сих пор не обрёл.
И вот передо мной сидит красивая дама, не дорого, но со вкусом одетая, умным взором чуть ли не проглядывает меня насквозь. Вдруг спрашивает:
- Счастлив?
И это посередь обычного трёпа случайно столкнувшихся людей.
- Что? - я уже отвык от такой её прямоты. - Как тебе сказать... А ты?
- Да я уже вторично замужем. Но чего-то нет, ты не знаешь чего?.. - И поскольку я промолчал в замешательстве, продолжала нащупывать нужные слова: - Не достаёт нам... нет в отношениях наших... как бы сказать... не то чтобы тепла, а некая вот игра всё время - сю-сю-сю-сю. Боюсь, так и не прорвёмся друг к другу. Что?
- Нет-нет, ничего, говори.
- Да я, собственно, всё и сказала.
И она опять смотрела мне в глаза, и я никак не мог понять... чего-то не мог я освоить своим замороченным умом. Осознал лишь в своей комнате в коммуналке, где очутился после развода со своей благоверной, стоя у окна и глядя, как ветер раскачивает деревья, срывая с них последнюю листву. Ох, какой же я тупой! Боже праведный! Ведь мы не случайно встретились у этого кафе! Ну почему, Славик, ну почему ты такой?.. Эх, Славик-Славик, эх!.. Ах, Анюта!.. И ещё эта песня в мозгу неотвязно: ”...где-то далеко-о гудят поезда, самолёты сбива-аются с пути... если он уйдёт – это навсегда. Просто не дай ему уйти...”