Леди Джейн. Сирота

    На склоне лет мне захотелось рассказать моим внукам о своем прошлом. И поэтому пусть слушателей не удивляют некоторые шероховатости моего рассказа, ведь память не всё сохраняет нам, многое приходиться узнавать из рассказов других. Но давайте приступим.             
   Мне было пять лет, когда моя жизнь круто изменилась. Я была единственной и любимой дочерью. У меня было все о чем только может мечтать маленькая девочка. И вот веччером в день Гая Фокса всё резко изменилось.
    Я очень обиделась на родителей, которые не взяли меня на прогулку в тот вечер. А ведь они были правы, я была больна, у меня была ветрянка и я осталась дома с нянюшкой. Но я была слишком мала и избалована и поэтому раскапризничалась и разлила зеленку, которой няня смазывала мои болячки. Хорошо еще, что ковер в детской был зеленый и пятно было не очень заметно. Но няня расстроилась: чем же смазывать мои болячки? Она собралась в аптеку, а мне наказала сидеть тихо, не озорничать и ждать её и папеньку с маменькой. Ведь они страшно огорчаться, если узнают, что я так плохо вела себя и маменька не поцелует меня на ночь, а папенька не расскажет мне сказку. Это напугало меня больше всех угроз. Я клятвенно обещала нянюшке тихо сидеть на банкетке на баллюстраде и смотреть на вход, ожидая их или её. Так я и сделала. Мне было сверху хорошо видно входную дверь и я знала, что не пропущу прихода родных.
    Так и было. Вскоре пришли мои родители и папенька стал помогать снимать пальто маменьке: ведь все слуги по случаю праздника были отпущены и только нянюшка осталась со мной. Вдруг двери открылись вновь и в  ветибюль проскользнула темная фигура. Она резко ударила чем-то папеньку в спину, он стал падать, маменька от испуга вскрикнула, но прозвучал  выстрел и она тоже упала. Незнакомец сорвал с её ушей серьги, снял кольца с рук, сорвал с руки браслет-змейку, затем так же поступил с папенькой.
    Тут дверь в дом отворилась вновь и я увидела нянюшку. Она даже вскрикнуть не успела как незнакомец выстрелил и потом, перешагнув через упавшую няню, исчез за дверью. Няня осталась лежать в проходе и её тело не давало двери закрыться. Видимо это, а может быть выстрелы привлекли внимание полицейского и вскоре он появился на пороге. Что было дальше я помню плохо как во сне: кажется он засвистел и появились еще полицейские и какие-то еще люди, они ходили по дому, нашли меня, но я почему-то не слышала ни звука. Потом выяснилось, что я не могу говорить и некоторое время ничего не слышала. А потом я вобще потеряла сознание.
    Очнулась я уже в больнице, но, хотя слух вернулся ко мне, говорить я не могла. Было ли это последствием моей болезни или шока я не знаю. Скорей всего и то и другоё. Но к делу.
     Пока я была без сознания, многое произошло. Оказывается моя матушка была не первой женой моего отца, а он был женат ранее на другой: когда ему было 17 лет его родители послали его в Париж в Сорбону учиться и он там женился на дочери женщины, у которой снимал комнату. Их застали однажды в одной постели и отцу пришлось жениться на обесчещенной им девушке. Она родила ему дочь, но ехать с ним на его родину отказалась. Отец уехал один, он высылал деньги, обеспечивая жену и дочь. Спустя несколько лет его первая жена умерла и отец смог жениться на моей матери, с которой его обручили еще в 13 лет и которая ждала его все эти годы. Она была моложе его на 12 лет, но любила своего жениха и ждала его. Не знаю знала ли она о первой женитьбы отца. Скорей всего нет. Мои родители очень любили друг друга и только огорчались, что у них не было детей.  Но когда моей матери исполнилось 24 года, родилась я. Мой дед подарил моей матери платиновый браслет в виде змеи с двумя изумрудными глазами. Браслет был полый и открывался при нажимании на оба глаза. Мой отец, когда мне исполнился один год, срезал у меня, себя и маменьки по одной прядке волос, а маменька сплела из них косичку, которая и хранилась в браслете. Позже вы поймете почему я так подробно упоминаю это. 
    Вот эта-то моя единокровная сестрица, которая была старше меня на целых 18 лет и забрала меня из больницы и увезла в Швейцарию, где отдала меня в монастырь, вернее в школу-интернат при монастыре. Это потому что на ту пору осталась она у меня единственной родственницей, так как обе бабушки и оба деда к тому времени уже умерли, а мой крёстный, двоюродный дед по матери, тяжело болел.
    Монастырь, в который я попала, был очень бедный, дети в его интернате, а было их не больше тридцати трех, были все круглые сироты и воспитывались на деньги добрых людей, так как если за них и платили то очень мало, а за многих и вообще ничего не платили. Сестрица моя сказала монашкам, что я бедная сиротка, денег у нас совсем нет, а тут я еще и немая. Вот меня и взяли.
    Вначале жила я в больнице при монастыре и ухаживали за мной дежурные монашки по очереди. Они кормили меня, причесывали, умывали и все такое, но не разговаривали со мной так как думали, что я  глухая. Утром приходила одна из них, умывала и причесывала меня, а потом ставила рядом с собой на коленки и читала молитвы, я тоже молилась, но про себя, говорить я не могла. Но однажды я увидела как от свечи загорелся чепец монашки, у него были такие большие отогнутые края. Я вскрикнула: "Огонь, горит!" Монашка быстро погасила огонь, а я с тех пор стала говорить, но о своем прошлом я забыла и никогда не говорила о нем.
   Вскоре перевели меня в младший дортуар интерната, там было три дортуара: младший, средний и старший, в каждом было по 12 кроватей - 11 для девочек-воспитанниц и одна для дежурной монашки, которая менялась каждую неделю и редко повторялась в одной группе девочек. В младшей были девочки от 4-х до 7 лет, в средней от 8 до 10, в старшей от 11 до 13. Более старшие уходили или в послушницы, или их разбирали родные, или в семьи служанками, иногда в мастерские уценицами, очень редко девочек удочеряли.
   Монашки нас не обижали, но порядки были строгими: утром нас будили рано - летом в 5 утра, зимой в 6, еще в постели мы молились на коленях по полчаса, потом мы шли умываться и причесываться, вода была только холодная, старшие в группе помогали тем, что помладше, а разные группы встречались между собой редко, только по праздникам, даже сестры, так как дортуары, учебные классы и мастерские разных возрастов были на разных этажах. Потом мы шли завтракать, младшим давали всегда молоко и хлеб, по праздникам даже белый, или пирог, иногда в скоромные дни давали кусок сыра, а еще реже мясо. Монашки с нами не ели, а только следили за порядком в столовой. Девочки в старших группах ели позже нас, так как были в это время на службе в церкви при монастыре. После завтрака мы шли на занятия, где нас дежурная монашка учила читать, писать и считать. Учили нас сразу на трех языках: английском, французском и немецком и еще немного латынь. Читали мы только библию и катехизес, других книг не было, писали и считали на листочках или на грифельных досточках мелом. Кроме того учили нас петь хором молитвенные песнопения и закон божий. После учебы мы обедали, на обед было рагу из овощей, а в скоромные дни и мясное, и хлеб, летом и осенью нам давали и фрукты со своего огорода и сада. После обеда, мы снова шли на занятия, но теперь нас учили шить, вышивать, вязать кружева или шерстяные изделия, у кого что лучше получалось, старшие помогали младшим. Да, кстати перед каждым делом и после мы читали соответствующую молитву: перед едой ли, перед учебой или перед работой, а также после еды, учебы, работы.
    Вечером мы ужинали снова молоко с хлебом, молились и ложились спать.
    Одежда у нас тоже была самая простая: две рубашки холщевых, одна для сна, другую мы носили под платьем, летом ситцевым, зимой грубошерстяным. Поверх платья передник, на голове косынка. Зимой нам выдавали чулки на резинках и теплые платки, а когда мы изредка выходили на улицу, то полушубки. Обувь самая простая - сабо.
    Постели у нас тоже были скромные: тюфяк, набитый соломой, подушка тоже соломенная, две простынки, зимой выдавали шерстяное одеяло, да еще для тепла разрешалось укрываться платком. Топили в дортуарах не очень.
    По субботам вечерних занятий не было и нас водили мыться в баню, где меняли нам одежду полностью. Своего ни у одной девочки ничего не было, разве только крестик нательный.
    По выходным и праздникам занятий не было и нас водили  на службу в церковь, только там мы и встречались с другими восспитанницами, но и тогда говорить с ними удавалось редко. После службы мы отдыхали в дортуарах, но так как никаких игрушек или книг у нас не было, мы сидели обычно на своих постелях, а одна из нас рассказывала что-нибудь: сказку или свои восспоминания из прошлого. Домой нас почти никогда не забирали. Летом занятий утром не было, но мы выполняли какую-нибудь работу на кухне, в дортуаре, столовой или в классе; в саду или на скотном дворе, кто какую мог, даже самые маленькие.
    Наказывали нас не строго, но провинившихся или ленивых отводили в церковь и они там молились перед иконой часами в зависимости от проступка, церковь не запирали, но никто не решался прервать наказание. А в старших группах еще и еды лишали.
    Было вообщем не так уж плохо, но очень тоскливо: петь, играть, смеяться - было строго запрещено. Монашки нас никогда не ласкали и почти никогда не хвалили. Изредка при уж очень хорошем поведении - одобрительно кивали. Бить нас тоже никогда не били и почти не ругали, а только объясняли что мы делали не так.
    Мы не голодали, хотя еда была однообразная и скудная. Но, главное, нам было очень тоскливо: игрушек ни у кого, даже у самых маленьких, не было, никаких игр и развлечений тоже, только однообразная жизнь без особых радостей.
     Когда мне исполнилось 7 лет, меня перевели в среднию группу, но распорядок жизни мало изменился, разве что после умывания мы шли на службу, да молоко мы получали только по праздникам. Учились мы теперь тоже не каждый день, а по очереди через день, а через день выполняли работу какую кому назначат: на кухне, в саду, на огороде или на скотном дворе, кто послабее те шили или вышивали в мастерской.
    Так я и жила до 9 лет, когда жизнь моя снова совершила крутой поворот. Меня взяли в семью в качестве компаньёнки к больной девочке, моей ровеснице. Дело в том, что в Швейцарию приехала вдова-англичанка миссис Черри с тяжело больной дочерью и, чтобы той не было скучно, вдова решила взять ей девочку-компаньёнку-подругу. Выбор пал на меня, так как я хорошо говорила по английски и была из благородной семьи.
    После строгих порядков в монастыре мне показалось, что я попала в рай: теперь меня одевали в нарядное платье, кормили сытной мясной пищей, не заставляли часами молиться и, главное, у меня было много игрушек и книг. Подруга моя была слабенькой, но доброй девочкой и мы с ней быстро подружились. Теперь меня учили всему, что полагалось благородной леди: играть на фортепьяно, танцевать, ездить на лошади и разным наукам. Подруга моя, её звали Мари, училась вместе со мой, но она часто болела и я занималась с учителями одна, а потом помогала Мари догнать меня в учебе. А на лошади она вообще не ездила, а только смотрела как я училась, да и танцевала редко и совсем не долгл. Так продолжалось 5 лет. Но потом Мари стало хуже, она всё чаще лежала в постели и мы с её матерью ухаживали за ней. А потом она умерла. Матушка её очень горевала, а я утешала её как могла. Спустя два  месяца вдова решила ехать на Родину в Англию и забрала меня с собой. Она узнала от монашек адрес моей сестры, которая оказывается назвалась моей тетушкой. Мы приехали в Лондон и какое же было удивление моё и вдовы: оказалось, что я не бедная, а из очень богатой семьи и что мой отец был лордом, а мой крёстный думал, что я лечусь в богатом швейцарском санатории все эти годы. Он выдавал моей сестре большие деньги на мое лечение и воспитание и на содержания дома в порядке и разрешил ей жить в нем. По завещанию моих родителей всё их состояние отошло мне, а сестра моя получала только ренту, правда очень хорошую. Но той было всё мало.
    Первое время я жила у крёстного, но потом мне очень захотелось посмотреть на свой родной дом. Крёстный вначале не хотел отпускать меня, боялся что я снова заболею, вспомнив тот страшный вечер. Но я уговорила его и он неохотно отпустил меня, но в провожатые дал миссис Черри. Она осталась гостить у нас с дедом. Дом был таким каким я помнила его, но только чуточку поменьше - я то ведь подросла. Сестры моей не было, она куда-то ушла, зато меня встретил папин камердинер Джон. Дед не позволил уволить его как других слуг и тот остался жить в своей комнате в мансарде и выполнял разную работу по дому.
    Дом моих родителей почти не изменился, даже в моей бывшей детской комнате на полу был тот же зеленый ковер, пятна не было, видно оно выгорело или его отчистили. Я обошла весь дом и вдруг в  бывшем мамином будуаре на подзеркальном столике я увидела тот самый браслет-змейку, который убийца сорвал с руки моей мамы. Я не поверила своим глазам и  даже открыла браслет, волосянная косичка была на месте, она даже не выгорела. Как браслет попал сюда? Неужели моя сестра была замешана в той жуткой истории?
   Миссис Черри и Джон нашли меня в моей бывшей детский горько плачущую с браслетом в руке.
    Я рассказала им о том, что случилось в тот срашный вечер и показала браслет. А Джон рассказал, что к моей сестре несколько раз в год приходит какойто француз-моряк и та принимает его очень хорошо, велит накормить его повкусней, наливает ему вина из отцовского бара, а потом уеденяется с ним в своей комнате. О чем они говорят Джон не знает так как французским языком не владеет, а моряк на английски с моей сестрой почти не говорит, хотя владеет им не плохо. Но видно что-то плохое он ей говорит, так как Джон не раз слышал как он кричал на нее и очень грубо. И тут я вспомнила о тайнике в стене разделяющей мамин будуар и отцовский кабинет. Он был крошечный, но я в нем не раз пряталась в детстве и хорошо слышала о чем говорят мои родители. Там были еще такие окна: со сторонны кабинета и будуара они были как зеркала, а из тайника как прозрачные окна. Я проверила тайник и оказалось что я с трудом, но помещалась там, только надо было встать на ящик, в котором отец хранил драгоценности и фамильные документы. Я договорилась с Джоном, что когда этот моряк появится, он сообщит мне и проведет меня к тайнику, а я подслушаю о чем говорят моя сестра и этот таинственный моряк. Конечно это не очень подходит для юной леди, но "цель оправдывает средства", как говорил Наполеон. Миссис Черри покачала головой, но возражать не стала.
   Уже на следуюший день к нам прибежала горничная из родительского дома и сказала, что Джон зовёт меня. Я отпросилась у крестного, сказав, что забыла вчера кое что дома. Дед отпустил меня, благо идти было всего один квартал, но наказал горничной проводить меня обратно. Джон ждал нас у черного входа и быстро провел меня в кабинет отца, там я открыла тайник и затаилась. Вскоре в будуар вошли сестрица и её спутник. Я сразу узнала сестру хотя она очень изменилась за эти годы: она была сильно и довольно грубо накрашена, одета богато, но как-то пестро. Для парижанки это было странно. Спутник её был мужчина лет 50, одетый как моряк. Он сразу же стал требовать деньги и называл сестру дочуркой. Сестра дала ему довольно большую сумму денег и слезно просила его не приходить больше, мол приехала Джейн и ему опасно встречаться с ней. Он рассмеялся, но обещал ждать в таверне в порту, они завтра уходят в плаванье, но через месяц вернуться, и денег побольше приготовить велен, а иначе он всё расскажет. Я еле дождалась их ухода и выскользнула из тайника. Джон сам проводил меня до дому и там я всё рассказала крестному и миссис Черри. Дед сказал, что он давно догадывался, что с моей сестрицей что-то не так. Он наймет сыщика и тот всё выяснит и выведет эту парочку на чистую воду.
    И вот, что выяснил детектив: оказывается первая жена моего отца выходила за него замуж уже беременная от другого, того самого моряка, который шантажирует мою "сестрицу". Дело в том, что когда матушка первой жены отца узнала о том, что дочка беременна, она решила выдать её замуж за моего отца и тем самым решить проблему и одновременно обеспечить дочке безбедную жизнь. Она напоила моего отца снотворным и подложила к нему в постель дочку, а потом подняла скандал. Мой отец, конечно женился и обеспечивал жену и дочку. А ехать с ним жена отказалась так как не любила его и не желала покидать мать и любовника. Перед смертью она написала письмо настоящему отцу своего ребенка и просила его заботиться о дочери. И тот позаботился: он отбирал почти все деньги высылаемые моим отцом. А когда та приехала в Англию продолжал тянуть с нее деньги и грозил ей разоблачением. Кроме того он знал о том, что это она убила моего отца и мать, она убила бы и меня, но пришла нянюшка и ей пришлось убить её и убегать, так как выстрелы могли привлечь внимание. Хотя был день Гая Фокса, но два выстрела подряд уже чересчур.
    "Сестрицу" мою арестовали и отца её тоже. Оба они понесли соответствующее наказание. Но родителей мне это не вернуло.
     Крёстный решил, что все эти события снова могут привести меня к болезни и решил отправить меня к родственникам в Шотландию. Дело в том, что он был братом отца моей матери и наполовину шотландец по матери. Он хотел чтобы я наконец-то обрела покой и взрослела без стрессов. Миссис Черри поехала со мней, она сказала, что считает меня своей богоданной дочкой. Крестный был доволен, ведь кто-то должен дать мне правильное воспитание достойное леди и научить правильно найти супруга, ведь ему предстаяло стать лордом, так решила Королева, ведь в нашем роду не осталось мужчин после смерти отца, а в роду матери тоже кроме крестного нет мужчин, а он вряд ли женится и заведет детей.
   В Шотландии я прожила три года, а потом вернулась и удачно вышла замуж, но это уже другая история...