Судно связи 1. 26

Вечером, после ужина, Шумкова и ещё двух матросов отправили в госпиталь учебки и поместили в инфекционном отделении. Палата была на четырёх человек и все четверо были дрищами. Персонал здесь был гражданский, в основном женщины, которые по-матерински относились к матросам, а вот порядки флотские. Виктор искал среди них интересную, красивую особу, но здесь таких не было, только потолстевшие и постаревшие тётки, и максимум, что они могли сказать в адрес молодёжи, лишь несколько банальных малоутешительных слов. В госпитале кормили лучше, чем в учебке: еда подавалась горячей и была очень сытной, всё было приготовлено от души лишь бы поскорее вернуть матроса в строй. Здесь тоже заправляли всем старослужащие, хоть ни дрищи, ни караси не были их бойцами, не служили в одной части, всё же приходилось выполнять всякого рода прихоти: подродить сигареты и, конечно, без всякого сомнения, отдежурить за них и по отделению и в гальюне.
Виктору полагалось провести в госпитале не более пяти дней. У него было обычное ОРЗ. На второй день после уколов и приёма лекарств, он почувствовал себя лучше. Сразу подошла его очередь дневалить в гальюне. Занятие это было не из приятных. Вода плохо поступала в бачки и плохо смывала, время от времени переполняла унитазы и заливала пол или палубу (моряки, вообще везде употребляли свою терминологию, на суше тоже). Бороться с этим приходилось собственными силами без посторонней помощи и как можно быстрее ликвидировать потоп. Ветошь была одна и вся дырявая. Иначе, если старослужащие видели это, то заставляли вычерпывать всё прогарами или собственными руками, а ещё хуже того, снимали с дежурного пижаму и заставляли ей сушить палубу. Если фекалии не проходили, приходилось проталкивать его, благо, специально для этого был металлический прут, загнутый на конце, в виде кочерги, очень упругий, он то и облегчал эту зловонную работу. Дошла очередь до Виктора Шумкова, но дежурный, который был до него, не достаточно хорошо подготовил гальюн к передаче. Старослужащие решили наказать его, заставив дежурить ещё сутки. У матросика был такой вид, что можно было заключить, что второго наряда в гальюне он уже не перенесёт и казалось, вот-вот рухнет в обморок. Виктору стало жаль его, хотя в голове возникали мысли о возможном подвохе со стороны дембелей, который были весьма изощрены на подобные штучки. Он прибавился решимости и сказал.
- Сейчас, моя очередь, я и отдежурю!
- Дурак ты, что ли? Ты можешь, вообще не дежурить. Он твой наряд на себя возьмёт - ответил ему матрос по палате.
- Лучше честно свой день отмотаю, чтобы потом не цеплялись ко мне.
- Ну, как знаешь, только два дня будешь мотать, за него и за себя.
- Не буду, посмотрим ещё.
- А, чё, здесь смотреть, сам подписался, такие здесь правила их ещё никто не отменял.
С этими словами Виктор пошёл принимать наряд. Видеть усмешки одногодок и дембелей, которые совсем ржали над его поступком, ему приходилось весь день. Виктор старался не запускать с приборкой и справлялся со своими обязанностями как следует. Гальюн его блестел как операционная. Скоро ему совсем наскучило быть в гальюне. Единственное место, где можно было отдохнуть, был подоконник, но он был слишком мал и узок, для того чтобы хоть частично снять усталость, поудобнее прислонившись к откосу, которая к обеду уже накопилась. Тихий час не полагался, всё время нужно было проводить в гальюне, следить за чистотой. Отлучаться только на обед и ужин и снова быстро возвращаться назад: толкать, мыть, вытирать и прочее. Старослужащие дивились чистоте гальюна и хвалили Виктора, а он с нетерпением ждал, когда закончатся эти мучения. Прибравшись перед сном, он отбился позже всех. А утром его подорвал ещё раньше подъёма, тот самый паренёк, за которого дежурил Виктор.
- Ты чего ещё спишь братуха, гальюн заливает.
- Как заливает…. Ну и чёрт с ним, не моё дежурство.
- Ты че лох совсем, как раз твоё и начинается. В прошлый раз ты за меня дежурил. Лоханулся сам виноват, никто тебя за язык не тянул.
- Да отвали ты, козёл! - вскипел Виктор.
- За козла ты ответишь скоро…

До подъёма оставалось около пятнадцати минут, Виктор с грязной ветошью сгонял воду в самый низкий угол, с которого её лучше было вычерпывать. Потом он собирал её в дырявую, грязную ветошь и выжимал в унитаз. Рядом стояли трое старослужащих и курили, нервозно посматривая на часы. Дело продвигалось медленно.
- Снимай прогары, педераст – крикнул один из них – Черпай ими и соображай быстрей! К подъёму всё должно блестеть и сверкать. Не успеешь, останешься на третьи сутки!
Виктор бы никогда не позволил так издеваться над собой на гражданке. Но здесь он был очень слаб и психически, и физически, на него давили инстинкты, и сопротивляться им уже не было сил. Приборку гальюна он закончил только после завтрака, на который, конечно не пошёл. Не выспавшийся и голодный Шумков проклинал те минуты, когда проявил инициативу, такую порядочность, которая стоила ему мучений. Он был весь промокший. После уборки, пришлось сушить и робу, и прогары, и самому согреваться от холода прислонившись к батарее. После такого залёта, как говорили старослужащие, Виктор был озлоблен на весь мир. Первым делом он мыслил, как расквитаться с этим ухмыляющимся подлецом, за которого ему пришлось вторые сутки, дежурить, а он, заходя в гальюн, светился от удовольствия и насмехался над ним. Время тянулось с черепашьей скоростью, особенно после обеда. Но, уже быстро темнело, шёл мокрый снег, погружая город в какое - то состояние обречённой хандры. Такое ощущение приходило Виктору и хотелось плакать. Владивосток зажигал огни. Виктор смотрел в окно. Вдали виднелась сопка, усыпанная у подножия панельными коробочками жилых домов, издали они мерцали как звёздочки, и каждый огонёк напоминал Шумкову отдельный мирок, в котором люди наслаждались спокойной жизнью, и многие из них не думали о своём гражданском долге. «На этом краю земли только и надо, что служить, да ещё как служить. И для чего, точнее для кого?» - снова беспокоил Виктора этот вопрос. На мгновение он представил свой дом, свою комнату, в это время он обычно читал и погружался в океан мыслей. Стало, невыносимо жаль, что этого уже нет, что мир изменился так неожиданно, и предстал ему во всей своей жестокости, но вместе с этим приходило понимание, что нужно выживать и проходить испытание, скаля зубы. Показать эти зубы он решил на своём обидчике. Виктор хотел отомстить, и таким образом, чтобы это видели его одногодки, он просто хотел реабилитироваться себя за свой глупый поступок. Когда закончились вечерние процедуры, врачи обошли палаты, медсёстры поставили уколы и раздали лекарства, Виктора одолела навязчивая мысль, он стал думать, как ему посчитаться со своим обидчиком. Шумкову нравилось придумывать разные планы, продумывать всё пошагово и детально. Но в это раз мыслить не получалось, выстраивать тактику действий мешал гнев. Он ничего так и не придумал, решил просто зайти ночью в палату и дать ему в морду.
После отбоя Шумков зашёл в палату, где находился его обидчик. Поначалу он немного дрожал, совесть заедала, не хватало смелости ударить спящего человека. Он был таким беспомощным, с детским личиком и сопел, пуская слюни на подушку.
- Ей, ты чего здесь делаешь? – послышался голос.
Виктор вздрогнул и на мгновение забыл, зачем пришёл в соседнюю палату.
- Тебе чего надо, отбой же? – повторил ещё раз сонный голос.
Виктор наполнился решимости .«Сейчас или никогда?» Не говоря ни слова, он поднял его с постели и начал лупасить, что есть силы. Удары приходились по всем частям тела. От неожиданности нападения, матросик повалился на пол, теперь Шумкову просто хотелось раздавить эту мразь, другого слова он подобрать не мог. Но бить ногами много Виктору не дали. Со шконок соскочили другие больные и оттащили Шумкова. Побитый паренёк загибался, от боли. Виктор разбил ему его горбатый нос. Этот тип ему сразу не понравился. «И зачем только я его пожалел?» - думал Шумков про себя.
- У тебя совсем мачту снесло придурок – закричал один из матросов – На кичу что - ли захотел?
- Да мне уже пофиг. Только бы эта падла за всё получила.
- Успокойся Витёк, хватит!
- Да я только начал…
- Перестань, на кичу посадят там вообще ласты склеишь.
- Да мне пофиг на это – Виктора трясло от злости.
- Тихо ты, придурок! Дембеля услышат, всю ночь физкультурой заниматься будем.
 Наконец, Виктор отошёл, и немного, успокоившись, но презрительно озираясь на своего обидчика, вышел из палаты и направился к себе спать.
 Через два дня он вернулся в часть с чувством собственного достоинства.