Однажды в феврале. Наталья Юренкова

НАТАЛЬЯ ЮРЕНКОВА  http://www.proza.ru/avtor/pereselenetc -  ТРЕТЬЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «АХ ТЫ, ЗИМУШКА-ЗИМА!» (часть 2) КЛУБА «СЛАВА ФОНДА» 


            Падать всегда очень обидно. Конечно, и больно, и опасно тоже, но вначале обидно. Особенно если ты шагаешь «от бедра», если тебе 23, если на тебя оглядываются, а ты при этом думаешь: «Это кто такой красивый вдоль по улице идет? Это я такой(ая) красивый(ая) вдоль по улице иду!» И вдруг ты уже не идешь, а сидишь прямо посередине заснеженной площадки, шмякнувшись абсолютно всем кандибобером на глазах изумленной публики.
 
            «Сметана! Ура – не разбилась» - это была первая мысль после приземления.

            «Как бы подняться поизящнее, чтобы фасон сохранить», - это была вторая мысль.

            Подняться относительно прилично удалось, и я быстренько потопала в общежитие, нежно прижимая к себе чудом уцелевшую банку со сметаной. Сметану мне привезли аж из Тюмени, потому что в середине 70-х купить ее в нашем городе нефтяников Нижневартовске было невозможно. Все продукты сюда завозились летом баржами, зимой самолетами по причине отсутствия железной дороги – инфраструктура катастрофически не успевала за семимильными шагами покорителей Самотлора (Самотлор – это нефтяное месторождение, для тех, кто не в курсе).

            Приближались праздники – 23 февраля, 8 марта, планировалась грандиозная выпечка тортов, поэтому вопрос сохранности сметаны был едва ли не важнее сохранности здоровья. Наверное, интуитивно спасая сметану, я неловко приземлилась, потому что к вечеру рука моя стала болеть, припухать, и ночью я уже не могла ни о чем думать, баюкая свою конечность.

            Проявив сознательность, я еще пришла на работу, даже что-то там работала, но мой начальник, не выдержав моих стенаний, отпустил меня пораньше, приказав немедленно идти в поликлинику, что я и сделала.

            Поликлиника находилась на другом конце города, мне предстояло преодолеть очень много покрытого снегом скользкого пространства, где было очень много шансов повторить полет в вечность, поэтому я шла осторожно, в особо опасных местах просто лезла по сугробам, забыв о красоте походки. Наверное, со стороны я была похожа на зайца под артобстрелом, или на минном поле, но уж тут, как говорится, «не до жиру, быть бы живу».

            В регистратуре на мой вопрос: «Куда идти, если рука опухла и болит», меня почему-то послали к хирургу, но предупредили, что нужен талон, а талоны давно закончились. Отступать мы, комсомольцы 70-х, не привыкли, поэтому я нашла кабинет хирурга и заняла выжидательную позицию.

            Дождавшись, когда вышел последний больной, я вошла в кабинет, собрав вместе всю бездну своего обаяния и половину мировой скорби в одном своем лице: «Доктор, я без талона, но у меня сильно болит, можно?»

            Замученный тяжким трудом доктор прорычал, не поднимая головы: «Без талона не приму».

            «Но талонов нет».

            «Утром пораньше придете – будут».

            «А вдруг я до утра не доживу?»

            «Это еще почему», - заинтересовался хирург.

            «Умру».

            «От чего?»

            «От боли».
 
            Любопытство свойственно всем, даже замученным хирургам, он поднял голову, а перед ним я – обаяние и скорбь вместе взятые.

            «Что-то вы не похожи на человека, умирающего от боли».

            Я подумала: «Надо было скорби побольше, а обаяния поменьше», - но упорствую: «Это я просто держусь, но ночь я точно не спала, мучилась и страдала».

            «Ничего, пострадаете еще ночь, а утром в регистратуру за талоном, потом вечером с талоном ко мне на прием. Гарантирую, что до утра доживете», - он уже почти возненавидел меня, и так мне это показалось обидно, что я даже разозлилась, тем более, поняла, что терять мне уже нечего.

            «А как же клятва Гиппократа?!» - укоризненно воскликнула я.

            Разумеется, я хотела его «уесть», но такой реакции я не ожидала - наверное, я невольно задела самое уязвимое место в его медицинском сердце. Я даже не берусь описать, что было с бедным доктором после моих слов, но в итоге он подлетел ко мне и зарычал: «Что там у Вас?»

            Насмерть перепуганная, я протянула ему руку и пискнула: «Вот, упала, а теперь рука опухла и болит».

            Это был его триумф, врачебная покровительница дала ему шанс отомстить мне.
 
            Торжествующе воздев руки, он саркастически возопил: «Про клятву Гиппократа она знает, видите ли, а про то, что с ушибами и переломами надо к травматологу, а не к хирургу, она не знает, видите ли!!! Покиньте мой кабинет и идите… к травматологу».

            Мне дважды повторять не надо, растоптанная и униженная, я рванула опять  в регистратуру: «Девушка, вы меня послали не туда, мне надо к травматологу».

            Девушка, уставшая за день от бестолковых больных до полного ступора, пробормотала: «К травматологу в порядке живой очереди», и исчезла в дебрях коридоров поликлиники.

            Я подумала о том, что весь медперсонал явно переутомлен – то ли работают на несколько ставок, чтобы заработать побольше, то ли народ прирастает слишком высокими темпами, а клятва Гиппократа не дает отказать в помощи страждущим, и отправилась искать кабинет травматолога.

            Очередь к травматологу если и была живой, то очень приблизительно, скорее полуживой, да и то только с точки зрения оптимиста. С трудом пробравшись по узкому коридору между торчащих в разные стороны гипсовых конечностей, я нашла свободный стул и приготовилась к долгому ожиданию. Как ни странно, очередь все же продвигалась, и, насмотревшись на страдания больных до обморока, я все же через пару часов попала в кабинет.
 
            Травматолог, видимо, тоже обалдевший за целый день от чужих страданий, напоминал механического робота. Он автоматически взял мою медкарту, спросил, когда именно и где я получила травму, и стал записывать: «Такого-то числа, в такое-то время, возвращалась с работы домой. Поскользнулась, упала», - диктовал он сам себе.

            Я слушала монотонный успокаивающий голос и автоматически продолжила: «Очнулась – гипс!»

            Ручка выпала из рук врача, он ошалело посмотрел на меня и вдруг стал хохотать. Хохотал он так заразительно, что я тоже хихикнула, потом сообразила, что невольно использовала бессмертную цитату, и мне стало совсем смешно. Мы сидели и хохотали так громко и так долго, что в дверь стали заглядывать озадаченные больные. Я уже забеспокоилась, не вызвали бы сюда психиатра, но доктор наконец успокоился, вытер слезы и сказал: «Ну, спасибо, радость моя, Вы просто вернули меня к жизни, я уже боялся, что сегодня отсюда не выйду».

            Потом он очень долго крутил и вертел мою руку и со вздохом произнес: «После всего, что произошло между нами, я просто обязан быть с Вами честным. Вам нужно сделать рентген, но талоны дают только утром в регистратуре. Я посмотрел в карточке, Вы живете далеко, придется встать на рассвете и идти через весь город почти в темноте. Если даже Вам повезет, и Вы себе больше ничего в дороге не сломаете, Вам могут свернуть шею в очереди в борьбе за талон, при этом талон вы можете так и не получить – талонов мало, а народу много. Мне кажется, перелома нет, просто очень сильный ушиб, я выпишу лечение, могу дать больничный, но решайте сами».

            «Скажите мне, доктор, что за парадокс такой – упала я всем кандибобером, так что искры из глаз посыпались, а вот болит почему-то рука, а не кандибобер?» - полюбопытствовала я.

            Доктор откинулся на спинку стула и снова начал хохотать, я испугалась, что на этот раз точно без психиатра не обойдется, и заторопилась уходить.

            «Доктор, а что-нибудь хорошее на прощанье скажете?»

            «Скоро весна, снег растает», - мудро улыбнулся он.

            В общежитие я вернулась очень поздно, сестренка, с которой мы вместе жили в малюсенькой комнатушке, очень волновалась и уже собиралась идти на поиски. Она накормила меня ужином, помогла выполнить процедуры, которые веселый доктор прописал, посмеялась вместе со мной над моим посещением поликлиники и занялась разборкой открыток и журналов. В своем НИИ Гипро…чего-то-там она выполняла очень важную обязанность – выпускала стенгазеты. Назавтра ей предстояло рисовать газету к 23 февраля, она подбирала в журналах и среди открыток подходящие рисунки, я пыталась здоровой рукой ей помогать.

            «Вот скажи мне – я сегодня поперлась в эту несчастную поликлинику через весь город, убила там практически уйму времени, причем безрезультатно. Так почему же у меня вдруг стало такое хорошее настроение?» - удивленно спросила я.

            Сестренка задумчиво посмотрела на меня: «Может быть, потому что зима скоро закончится? Ведь даже то, что ты поскользнулась, говорит о том, что морозы слабеют, во время сильных морозов не бывает так скользко. Весна близко».

            Ночью я долго ворочалась – то ли рука спать не давала, то ли разные мысли: «Ну, вот что такое здесь весна? Снег растает, грязи будет не только по колено, но и кое-где «вам по пояс», и так до осени. Так почему же только произнесешь слова «Скоро весна», и дыхание перехватывает, сердцебиение учащается, настроение поднимается! Что за магия особая заключена в этих словах?!»