A Light Novel - Глава 009 - The Cobra And The Lion

Глава 9
The Cobra and The Lion

- Так вот он какой, «Золотой Всадник», - шептала Айюми пересохшими губами.

Она спешила прочь от ветреного побережья Де Труа. За спиной оставалось 10-е отделение. А еще – пристань и паром для перевозки трупов, психов и опасных животных.

Даже в сильные морозы Де Труа не замерзал полностью. Черная вода, ошметки льдин и невыносимый запах, от которого во рту – металлический привкус.

Паромщики в сиреневых комбинезонах сгружали на пристань прозрачные гробы-саркофаги. Айюми видела три штуки: красноватый, желтоватый и зеленоватый. Все пустые.

Девушку колотило и тошнило вчерашним воздухом. Бледная, словно бабочка-однодневка, он кружилась – вернее, ее кружило – по полубезлюдным улочкам, наполненным россыпью грязного весеннего снега, – туда, где начинается проспект Ковальского, и откуда можно, не слишком плутая, за четверть часа добраться до маршрутки, что отвезет на улицу Поливанича.

Ей уже виделось, как она рассматривает скабрезности, намалеванные в салоне общедоступного такси, – кто есть кто, куда, зачем и сколько раз, – только бы потеряться-забыть, что город населяют люди, их лица.

Начинает смеркаться, лиц становится больше – тревога растет, как поганый гриб. А ведь только что докладыва пергаментному дядьке, что тревоги нет, что все отлично, потому что нормально, потому что отлично, потому…

Зажигаются огни на проезжей части – воспоминание раннего детства, дарующее успокоение – многократно растиражированный свет. Он мог быть ярким, словно в конце тоннеля, мог казаться зыбким, прерывистым, словно мерцающее дыхание маяка в бухте, призрачной клубящимся туманом. Непрочным, как любая надежда, но таким же необходимым. Как все вечное и абстрактное в мире путников, терпящих бедствие, – и неважно: в далеком мертвом океане, среди остовов гнилых пиратских фрегатов, либо в Сент-Клэре, меньше всего напоминающем городские джунгли, а больше всего – свалку прокаженных броненосцев и крыс.

* * *
- Спасать девочку надо! – взывала эта женщина.

Бикуто молчал (соглашался). Его руки пропахли типографской краской брошюрок служб религиозного блага, которым пропахли его мозги.

Айюми ничего не могла поделать. Она психовала, не говоря ни слова, хлопала дверью, чтобы уйти с головой в хрупкий мирок, сотканный из любимой музыки, рвущей барабанные перепонки в наушниках. Ей было трудно и вместе с тем легко понять, почему с отцом случились метаморфозы, сделавшие его невыносимым. Все эта женщина!

Но ведь это логично! Общаясь с людьми, нельзя не запачкаться людьми. Пачкаешься их проблемами, обязанностями. Вовлекаешься. Становишься частью человечьей системы. И ты – больше не ты.

Кажется, она слышала о «священной системе» еще до знакомства с дядей Мишей. Только бы вспомнить, от кого? И что это означает? (Айюми чувствовала, что в голове, изгрызенной галоциклодолом, словно чайно-гибридные розы, распускаются черные дыры амнезии). Наверное, об этом говорили в «реалити-шоу». Где ж еще? Дебилизор она больше не смотрела – чтобы ни в чем не походить на болтливую и неугомонную мачеху.

* * *
Уже на автобусной остановке, в толпе, состоящей из нескольких человек, в глаза бросились яркие белые пятна. По прихотливой задумке дизайнера их цепочка поднимались по внутренней стороне бедер к заднице неизвестного мужика. Нелепые пятна на чистых и гладких джинсах ее выбесили. Айюми отошла на десяток компьютерных шагов и едва не пропустила маршрутку.

Салон оказался полон резких незнакомых запахов. Запахи вливались в ноздри, словно матерная ругань, и девушка была готова проклясть свою чувствительность, маршрутку, город и всех тех, из-за кого случилось так, как случилось. В первую очередь – Бикуто.

* * *
Восьмого марта прошлого года Айюми была не менее рассержена и с утра вела себя бессвязно. Лучшая подруга Марина Немцова (она же Хитоми!), предложившая вместе отметить Праздник Весны, смеху ради и, желая подбодрить всех женщин в мире, нацепила на дядю Мишу мешок из-под старого косплея. Внутри мешка домашний психолог не видел почти ничего и не мог шевелить руками. Подвижность ног ограничивала трофейная юбка Аски Умико из «Гранд Айзена». Юбка цвета морской волны и ядовито-зеленый мешок, унизительно пыльные и давно неглаженные, смотрелись на психологе запредельно комично.

- Ну что, Михаил Дмитриевич, вы прыгнете в окно ради науки? – весело подтрунивала его Хитоми.

На хозяйке было шелковое вечернее платье «без спины». Единственную бретельку, крепившуюся за шею, было не разглядеть, зато татуировки черных ангельских крыльев Хитоми в местах, откуда должны начинаться руки, смотрелись, словно на обложке глянца. Айюми любовалась подругой и хихикала, глядя на дядю Мишу. Эти мужчины – такие придурки!

В дверь позвонили. Айюми решила, что это соседи (осты из «Хроник Плоти и Крови» заставляли оконные стекла визгливо камертонить!), но Хитоми кивнула: мол, все под контролем. Она вообще-то предупреждала, что для «системных расстановок» нужны четверо, как для игры в покер.

- Ну, Солнышко, хватит уже! Мне душно, – голосил дядя Миша, неуклюже ползая по комнате, откуда была вынесела вся мебель.
- А ради мечты? Вы готовы прыгнуть ради мечты, Михаил Дмитриевич? В окно? Или козликом? Вам понравится, Михаил Дмитриевич!

Хитоми называла психолога по имени-отчеству, но такое величание не выходило за пределы ироничного глума. Психолог психовал, Айюми называла его дядей Мишей, и он успокаивался, надевал умный вид и начинал толкать про Хайльмунда Киндхейта и других светил. Хитоми грубо прерывала беднягу, психолог нудел, называл Хитоми «Солнышком», и у Айюми резко уходило настроение.

«Тоже мне! Совсем как Бикуто с этой…» – бурчала она, сильно дергая замок входной двери.

Дверь непривычно легко поддалась и распахнулась наружу. Хрясь!!

Айюми кого-то убила!

Некто несчастный подлетел и шмякнулся, а цветы, на мгновение забыв о гравитации, объемно зависли в воздухе, чтобы тут же засыпать лежащее на лестничной площадке тело, которому в момент удара показалось, что во всем Сент-Клэре вылетели пробки.

- Мама мия, - воскликнул довольный труп. – Вот это ударчик!
- Э? – произнесла Айюми.

Прекрасный стройный юноша томился под грудой чайно-гибридных роз. Девушка влетела в его пространство и, причитая извинения, собрала цветы с парня, будто с клумбы. Цветов было 23 штуки.

- Нафига так много, ты, дурик, - незаметно появившаяся Хитоми подцепила парнишку носком левой ноги. Вуаля! – теперь юноша и вертикален, и функционабелен.
- Гоменасай сумимасэн, - выпалила Айюми на одном дыхании и залилась краской.

Накатившая слабость мешала придумать что-то, или сказать. Она так и прохлопала ресницами, пока Хитоми, горделиво улыбаясь, не вернулась с массивной цветочной вазой на голове. В вазе плескалась только что налитая вода.

- Это VanillaSnow, а это Ayumi, - сообщила хозяйка и движением глаз попросила парня и девушку все-таки определиться, кто несет вазу с цветами. – Познакомились, теперь приступим.
- Меня вообще-то Антон, - прошептал VanillaSnow и протянул руку. Айюми ощутила рукопожалие и сразу почувствовала мужские губы на трепетном запястье. Короткий поцелуй ушел в маленькое влажное пятнишко, которое теперь зудело, словно руку запятнали крапивой.

Так и остались: Антон и Айюми.

Между тем, в комнате, лишенной мебели, цветы нашли приют на подоконнике. Для Антона по велению Хитоми Михаил Дмитриевич стал «Гусеницей Мишей» (в юбке и мешке было похоже!), а сам Антон вполне оправился от дверного шока и уже шутил на тему депрессивных грибных эльфов. В руках у него была стопка чистых листов бумаги – единственный необходимый реквизит для «социальных расстановок» по Хэвенгеру.

- Ребята, смысл расстановок очень прост, - чуть заикаясь, объяснял дядя Миша. – Каждый из нас, ведая или нет, живет в собственной «святой системе», в пространстве которой воспринимает все вокруг. Это происходит через активацию «силовых линий», создаваемых нашей психикой. Сведения о мире собираются вдоль этих линий. Расположение эгосистемы, направленность и кривизна линий определяются векторной составляющей нашего видения близких людей: родственников, знакомых, коллег по работе, живых и мертвых, а также реальных и воображаемых кумиров, или напротив тех, кого мы терпеть…
- Смелей, Айюми, - прервала психолога Хитоми. – Ближе к делу. Встань в центре комнаты и размести вокруг себя всех, о ком ты мне постоянно рассказываешь. Невроз твой лечить будем!

* * *
Выскочив из маршрутки, Айюми едва не подвернула ногу. Ей предстояло прошмыгнуть в недобро освещенный двор, найти второй с дальнего конца подъезд, подняться на третий этаж и позвонить в квартиру под номером 90 либо 91 (она не могла вспомнить точно). То была самая близкая дверь к окну, выходящему на улицу Поливанича – единственному на всю лестничную клетку.

Минута длилась, как дюжина вечностей. Айюми, ослабленная и изможденная, уже валилась, все силы уходили на кнопку звонка.

Дверь отворилась. На пороге стояла Хитоми. В банном халатике, дорожкой мокрых следов сзади и покрасневшим заплаканным лицом.

- Ой… Я думала, это опять следователь, черт побери, - пролепетала Хитоми. И тут ее прорвало. – АЙЮМИ!!!!!!!!
- А-а-а! – кричала Айюми. – А-а-а-а-а-а-а-а!!!!!

Ее воспоминания, ее боль выходили с этим криком.

Подруги обрушились на бетонный пол – на то самое место, где почти год назад лежал Антон Кепчак, усыпанный розами. Айюми крепко обнимала подругу, дышала ей в волосы, в грудь и в живот. И везде чувствовало тепло, возвращающее к жизни. Она знала, что теперь спасена. И никуда больше отсюда не уйдет.

- Ах-ах, заблудшая ты моя хиккушечка, - проговорила Хитоми, интегрировав в голос весь потенциал нежности. – Всю зиму просидела взаперти? И ради чего? Из-за тех слов, что я тогда…
- Нет-нет, - рыдала Айюми. – Не надо, не вспоминай…
- Без вопросов, - сказала Хитоми. – Прошлого нет, как и будущего. Черт, знаешь, все – полная хрень. Лучше скажи, что с тобой?
- Я только что… на 10-м отделении… меня мои достали, мачеха с катушек, брошюрки свои… Думала совсем, на остров… но так стараааашно!…. Хитооооми, прошу!….
- Что с дуба совсем? – возмутилась Хитоми. – Какой-такой остров? Ты хоть знаешь, что сейчас происходит?

Айюми не знала, что это означает. Может, они вообще о разных островах думают. Неважно. Совсем неважно, потому что хорошо. Хитоми. Ее изящная улыбка. Ее кивок «все под контролем». Одно только это значило куда больше, чем все мировые заговоры, вместе взятые, и все коварные замыслы «старшего поколения».

«Спасать девочку надо»… щаз, десять раз!

Лучше она еще раз обнимет Хитоми и освежит горько-сладкую память. О первой встрече со своим будущим экс-бойфрендом. Восьмого марта. Прошлого года.

* * *
- Хитоми, радость моя, - протянула Айюми. – Может, в другой раз? Давай, может «Хроники Плоти и Крови»? Одну ж серию досмотреть…
- И мне тоже последнюю, - выпалил Антон. – Обожаю «Хроники»! Каери – меганяшка! Как думаете, зачем Урюку нужен «Половел сна»? Наверное, с его помощью он может…
- Нет и еще раз нет! – Хитоми была категорична. – Аниме посмотрим, когда закончим с «расстановками». Или ты, VanillaSnow, можешь с ходу решишь проблемы этой милой девушки?
- Ага!
- Что, все до единой?
- Да без базара! – вдруг согласился Антон, почесывая ушибленный дверью лоб. – Она же милая, добрая кавайняша. Я помогу тебе, слышишь! Просто возьму и…
- Разговорчики! – обрезала Хитоми. – Но коли вызвался – помогай. Бери фломастер, пиши на каждом из листов: «Айюми», «Мама», «Бикуто», «Хитоми»… и все, пожалуй. Айюми?
- Не знаю, - пискнула Айюми под прицелом трех пар глаз.
- Анимешники рулят!! – выкрикивал Антон. – Анимешники вечно молодые! Они никогда не окуклятся, не превратятся в унылых! Тупых! взрослых! гусениц!
- Теперь расположите подписанные листы по комнате, - «Гусеница» дядя Миша воспользовался заминкой и продолжил объяснять. – Да, да, располагай так, как ты ощущаешь этих людей относительно себя и свой жизни. Нет, листок «Айюми» остается в центре. Нужно разместить остальные. Каждый из нас выберет чью-то роль и встанет на соответствующий лист бумаги. Лицом повернитесь, как скажет Айюми. А теперь – самое интересное!…

* * *
Нежность встречи смешалась с горечью. Подруги сидели напротив дебилизора, подключенного к социалке. Экран показывал выборку из френдленты Айюми. Несколько фоток из столицы, где народружи крутят и вяжут беспомощных анимешников, остопоклонников и дораманов, пихают их в «пативагены». Многие из народружей позировали фотографу, подняв обе руки к небу. Кулаки сжаты, мизинцы выпрямлены. «На штыки!» – самый популярный жест. У них.
 
- А помнишь наши «расстановки» в том году? – обратилась Айюми к удаленной стене, переходящей в подоконник (где же цветочная ваза?). – Помнишь, Хитоми, как нам было весело? Куда ушли эти времена? Все совсем-совсем не так… Я ничего не понимаю, но мне страшно. Хитоми, скажи, что же нам делать?

* * *
- Все великое всегда просто, - продолжал Михаил Дмитриевич. – И методика Эрни Хэвенгера – не исключение. Вы заняли места объектов из системы Айюми, и теперь к вам придут странные незнакомые ощущения. Вы войдете в «систему» и на уровне чувственного восприятия станете теми, кого изображаете. Ваша задача: максимально четко, по-очереди, рассказать о том, что вы чувствуете. Это и есть терапия «расстановок» – феноменальной методики, рожденной после самой кровопролитной войны в истории человечества.

Айюми, Хитоми, Антон и дядя Миша застыли по разным местам в комнате. Психологу роль досталась самая ответственная – Бикуто. Роль покойной мамы перешла к Антону, к которому Айюми почему-то испытывала очень сильное доверие – почти такое же, как к Хитоми, которой пришлось играть роль самой себя.

В «святой системе» Айюми ее мама (Антон) стояла сразу за спиной, оберегая от прошлого. На таком же коротком расстоянии впереди стояла вестница будущего Хитоми (с ней не должно быть ничего странно-ощущательного).

Бикуто (он же – отец; он же, в данный момент, дядя Миша) стоял где-то сзади слева. Потом Айюми передумала и переместила его направо, а потом еще раз передумала и заставила его ползать по кругу (до одури забавное зрелище!).

Бикуто молчал (не возражал!).

В какой-то момент Айюми начало трясти.

«Силовые линии» психики, образующие инфополе величиной с комнату, высасывали из нее все силы. Ненависть и холод, с которым не сравнится даже прогулка на Де Труа в ветренный зимний день, пронзили ее, как жестяные трубкозубы из пыточного арсенала демона Урюка.

«Отец, ты поганая тварь! Ненавижу тебя! Сдохни, сдохни, сдохни!»

Айюми почувствовала, что умирает.

В этот миг Антон крепко обхватил ее сзади, вцепился в шею. Поцелуй, совмещенный с укусом, разом вернул ей и жизнь, и тепло.

- Я рисую анимешных школьниц, няхахахаха! Это анимешные школьницы, - орал дядя Миша. – Необычные, няхаха, странные ощущения! Японские школьницы! Сеейра фуку! Няхахахахаха!

* * *
- Сейчас, моя хорошая, сейчас, - отозвалась Айюми.
 
«Няхахаха» годичной давности еще перекатывалось из уха в ухо. Девушка помотала головой, но едва ли это могло помочь. «Системные расстановки» не помогли, но поможет лучшая подруга. А теперь она помогает подруге.

Айюми сбегала в прихожую, на книжной полке с одиннадцатью томами астрофизика Галли Виллона стоял баллончик со сжатым воздухом. Дверь в кладовую была уже распахнута – на обратной ее стороне виднелась грубо изображенная рептилия: то ли кобра, то ли дракон, изогнутый так, что тень от не уместившихся в кадре крыльев образовывала характерную змеиную маску на шее.
Сервера, размещенные в кладовке, Айюми видела впервые.

- Итак, трафик социальных профайлов в столице уже превышает показатель Сент-Клэра, - говорила Хитоми полушепотом. – Это значит, что столица, считай, наша… Осталось только добавить в систему мою маленькую мистическую штучку. Тебе Принц не рассказывал про технологию «Уиссу Ното»?

Айюми почувствовала, как ее сердце едва не оборвалось. Она снова увидела его. Сначала Принца. Потом Антона. А потом – того пергаментного мужика с 10-го отделения. Ее лечащего психиатра, выписавшего еще один рецепт на десять упаковок галоциклодола.

- Знаешь, а с Принцем оказалось сложно, - проговорила Айюми. – Днем в субботу он ушел и больше не возвращался, хотя обещал. И еще… я сказала, что люблю его, но не знаю. Он такой очень странный! Предлагал сбежать на Хайли Штерненштауб. Ну, ты понимаешь… у всех принцев в космосе есть своя планета.
- Хайли – не планета. Хайли – это дворянская звезда, - оборвала подругу Хитоми. – И она тесно связана с «Уиссу Ното». Чего я и спрашиваю… знаю точно, как это работает, но не могу объяснить, почему. И это бесит. Подай-ка баллончик!

Баллончик, Принц… Баллончик в руке, реален. А он?
SMS про ГНУСМАС прекратились, но если… А, неважно! Потому что прошлого нет. Потому что оно совсем неважно.

Хитоми, удерживая баллонччик ступней левой ноги, вычищала сжатым воздухом RAID-массив из нескольких десятков SSD-дисков. Чтобы пыль не летела в глаза, девушка надела солнцезащитные очки, добавившие в ее облик «плюс один» к анимешности.

- Сейчас, еще сейчас, - шептала Хитоми. Кончиком носа она давила на тумблеры, и молчаливые серверные стойки зашумели, начав перекличку светодиодами. – Айюми, ты прости меня. Я тогда запорола «расстановку», слышишь?
- Ты?…
- И за Принца тоже, - Хитоми запустила последнюю серверную стойку. – Прости, что сбагрила его тебе. Не должна была этого делать. Но когда Принц появился, я была так рада!
- И я, я тоже! Принц, он не дал мне свихнуться полностью!
- Я поняла, что все делаю правильно. Без него не получилось бы. Как и без Гусеницы Миши. Он, кстати, упал и умер. Тоже в субботу случилось...
- Как думаешь, я увижу принца?

Хитоми искоса посмотрела на подругу, но ничего не ответила. Все серверные мощности трудились на полную. Социалка была готова к эксперименту.

- Сегодня мы завершим «расстановку», - наконец, молвила Хитоми. – И, учитывая сколько анимешников онлайн… уверена, что правда восторжествует!
- «Расстановку»? Только не говори, что социалка – это…
- Не для того ее создавала, чтобы анимешники тупили за монитором, - Хитоми мягко улыбнулась. – Я хочу большего, и хочу, чтобы делали то же самое. Меньше смотреть – больше участвовать. Проклятые пассивные твари!…
- Зато мы не такие, - Айюми пыталась поймать взгляд подруги за темными стеклами. – Мы – ведь экстрим, верно? Нас боятся, мы с тобой – банда!
- Так и есть, - отозвалась Хитоми. Она несколько раз переключала дебилизор в режим социалки и обратно. – Победоносное преступление, котрое сделает мир лучше. Что скажешь?
- Но я… А, а что мы будем-то?!…

Вместо ответа Хитоми в очередной раз обратилась к дебилизору, перещалкнув его на «четный» канал, где шли политические прения из цикла передач «Спрос? – Ответ!». Дебильное название! Айюми даже удивилась, каким образом оно сохранилось в памяти. Дебилизор она смотрела разве что в стародобрые времена, когда не тошнило воздухом и «кавайная депра» обходила стороной. Но даже тогда ее не интересовало ничего, кроме реалити-шоу на «нечетном».

«Четный» канал транслировал столицу. Официальная картинка, мелькают государственные полоски, городские башни, крыши, шпили, среди которых – Публичная Ратуша в 112 этажей.

Камера приближается, звуки музыки, настраивают на серьезный лад.

Теперь взору телезрителя предстает гофрированный золотистый интерьер Первого Ассамблейного Зала, расположенного на самом верхнем этаже Ратуши. Здание это, как Айюми слышала, было возведено при помощи так называемой «нечеловеческой инженерии», которая, по слухам, сделала конструкцию Публичной Ратуши неуязвимой.

Первый Ассамблейный Зал был тревожно огромным, как и сама Публичная Ратуша, способная уместить на этажах до полумиллиона человек. В зале располагалось до тридцати тысяч посадочных мест, словно в древнем театре или варварском колоссеуме. Многие числом, наполняли его чиновники всех мастей, партийные и беспартийные, бетрахтеры (они же бехолдеры), сурвайверы (они же лауреаты), гевиннеры (они же викторианцы) и почетные депутаты «Законодумы» (она же «Думло»). Приметные, словно осиное гнездо в сарае, виднелись шапки и знамена приглашенных сотников и тысячников народодружинного воинства.

В первых рядах зала напротив президиума, размещенного в центре «колоссеума» на огромном вращающемся постаменте, сидели президентские советники, культовые служители, министры и регистраторы коллежских министерств, асессоры, подьячие и прокуроры. Амбассадор в шапке сотника сидел, окруженный пустующими креслами и выглядел весьма озадаченным.

Президент страны Александр Немцов (однофамилец Хитоми?!), прославившийся ликеро-водочной реформой, мирным договором с Японией и повсеместной установкой статуй Геноботов, подпирал сухощавым телом трибуну президиума, крутил желваками и недобро косился в строну прессы, сгрудившейся по проходам (камера умышленно избегала показывть журналистов, но было заметно, что шуршиков, писунов и телевизионщиков собралось немало). Лицо Александра Немцова – подтянутое и блестяще-неестественное напоминало покерную карнавальную маску. Седые вески, казалось, пожелтели от времени. Президент откровенно скучал.

Уполномоченный по связям общественности с властью, Ричард Запулин, лютейший ненавистник телепрессы с ее огороворками, скороговоркой зачитывал пресс-релиз, посвященный новейшим достижениям инициативной группы правительства и при этом грустно поглядывал вниз и в сторону.

- Таким образом, нами было удобрено к воплощению взаимное решение проблем как бездомных, так и голодающих…
- Первых скормили вторым, - Хитоми дернула срезанными плечами. – Ладно, ждем. Сейчас президент будет говорить.

Но Запулин говорил еще очень долго. От экономических проблем совершил плавный переход к проблемам общества. Тонкий плазменный экран, идущий по переметру зала вместо уличного застекления, показывал уже не столбики цифр и круговые диаграммы, а съемки недавних событий: кровавых схваток народружей с гласными в столице, Сент-Клэре и других городах. На экране мелькали фотки с разогнанной встречи остопоклонников в столице (те самые, которые Айюми разглядывала в социалке), небольшой видеофрагмент ее двора, где из-за горящего бензина сложно было что-либо разобрать, а также часть привокзальной площади, где в минувшее воскресенье, 2 марта, случилось еще одно побоище. Совершенно четко в кадр попали двое протестующих: девочка в анимешной школьной форме, с почтальонкой, усыпанной значками, а также здоровый мужик с открытым ртом и парой золотых зубов, одетый, впрочем, совершенно невнятно.

Испуганная девочка убегает от четырех всадников-КНДРов (конных народных дружинников-регуляторов) в полном обмундировании. Мужчина преграждает им дорогу и швыряет какой-то предмент.

Охваченные внезапным пламенем, перемешанные в кучу люди и кони замирают на стоп-кадре. Зал молчит. Камера выхватывает деталь: пульт от управления плазмой – в руках у амбассадора.

Амбассадор Сарудар Первый, Вождь Драгоценного Религиозного Единства, встает из кресла и выходит в центр Ассамблейного Зала.

Одет амбассадор в длинную белую мантию, расшитую драгкаменьями и драгметаллами. Трехглавый дракон из золотых ниток ярится со спины рубиновыми глазами и брильянтовой челюстью. Айюми показалось, что этот дракон и кобра, украшающая серверную кладовку Хитоми, – дело рук и замысла одного художника. Более того, это они оба являются одним и тем же существом, только в разных фазах развития.

- Все видели? Все видели? Цто творят цалопаи полуноцные! – кричал амбассадор без микрофона, и голос его гремел на тридцатью тысячами голов собравшихся, как призывный набат (с выбитым регистром!). Теперь стоп-кадр – на девочке со значками. – Снова цто? Снова эта анимецная жопанская мразь, анимецная косоглазая мерзость! Во имя Единого, во имя детей! Уццербная раса, не веряццая в Единого, не имеет никаких прав – ни небесных, ни земных, ни водяных, ни огненных – порабоцать и наисиловать нацих дорогих детей! Против уродства, против цизофрении, против мутаций с голубыми и розовыми волосами! Единогласно! Единогласно! Единогласно!

Айюми была уверена, что недавно слышала что-то подобное.

- Хех-хех, - язвительно прервала его Хитоми, сделав звук дебилизора вдвое тише. – Сейчас тридцать тысяч цирковых уродов поднимут руки и проголосут за полный запрет аниме. Приравняют его к идеологическим наркотикам. Или сразу – к экстремистскому контенту. Анимешников, кого еще народружи прирезать не успеют, отправят по «дурным тюрьмам».

* * *
Айюми содрогнулась. Перед ее глазами расплывалась пергаментная харя дядьки-психиатра с 10-го отделения. Каждые четыре месяца ей придется видеть эту морду. Пропущенный прием, не реализованный рецепт на галоциклодол, – и все, приплыли! В прямом смысле.

Ее, как и других «без перспективы», отправят на остров Золотого Всадника. Пергаментный дядька в окне своего кабинета, выходящем на пристань, установил штатив с подзорной трубой, направленный на остров. Мерзко похихикивая, дал посмотреть.

«Дурная тюрьма» Сент-Клэра, психо-неврологический карантин «Золотой Всадник», располагается на самом крупном острове в центре Де Труа, отравленного водохранилища. Огромное здание, вмещающее почти все отделения психушки: с 1-го по 9-е. Мрачно-серые и светло-коричневые тона. Узкие окна, похожие на бойницы. Повсюду колючие решетки.

Так вот он какой, «Золотой Всадник»!

* * *
Когда амбассадор закончил филиппику, Запулин первым подскочил со стула и, разбрызгивая слюну, начал бешено хлопать. Его очки выглядели, как мошонка поперек лица.

Вслед за Запулиным поднялись офицеры войска народружей и дупутаты Законодумы. Зал аплодировал, словно дрочил.

Когда последние, звучавшие по-дзеновски, хлопки стихли, тридцать тысяч ладоней единогласно взметнулись в воздух.

Ужасный час для анимешников и им сочувствующим. И звездный час для правительственного «четного» канала. Возможно, в этот час его смотрела вся страна.

- Ты знаешь, что я натворила? – самодовольно молвила Хитоми. – Я совместила протоколы дебилизора и социалки. Догадываешься, к чему это?

Айюми уже начала догадываться. Ее лучшая подруга, даже не имея рук, год назад создала социалку – медиа, возможно, не гарантирующее стопроцентную анонимность, зато пригодное для общения многочисленных разрозненных неформалов, среди которых – анимешники.

Встроенный клиент для видеочата был закрыт еще во время бета-тестирования социалки, опять-таки из соображений защиты анонимности, но со слов Хитоми, его можно было вернуть в любую минуту.

Что и произошло. В тот момент у многочисленной аудитории социалки вместо экрана вспыхнуло окно, передающее звук и изображение «четного» канала. Как сообщила, Хитоми,  онлайн вечером бывает смачным, но сервера должны выдержать любой наплыв. Кладовка шумела, гремела и обещала не подвести.

Выходит, анимешники уже должны быть в курсе, что их судьба почти решилась. Бедолаги... Что же дальше-то?

- Но ты не догадаешься, что я сотворю прямо сейчас!

Айюми с опаской взглянула на подругу. По темным стеклам очков Хитоми бегали злые огоньки. Между ног девушка сжимала черную записную книжку, украшенную обложкой с ангелами и скелетами.

* * *

Лица приглашенных на политическое ток-шоу-заседание «Спрос? – Ответ!» выражали телеэкранную готовность действовать быстро и решительно.

Запулин полез обнимать амбассадора. Вокруг президента собралась кучка прокуроров, грозящих набегающей прессе. Мелькали диктофоны, фотоаппаратура, кулаки. Кто-то голосил, что народу нужно сплотиться и всем вместе пойти громить зону отчуждения в Сент-Клэре.

Плазменные экраны-окна по переметру зала погасли и снова вспыхнули. Показанный в нескольких экземплярах, на собравшихся гордо взирал ревущий золотой лев – символ рода Немцовых, а также символ президентской власти.

- Александр. Антонович. Немцов, - вдруг произнесла Хитоми. – Мой. Отец. Худшее. Что случилось. В моей. Жизни!

Внезапно президент покачнулся. Его голова запрокинулась к спине, но сию же секунду выпрямилась. По лицу Александра Немцова блуждала беззащитная улыбка. Щеки бороздил восхитительный детский румянец.

- Счастливого общения с мамой, придурок! – закричала Хитоми.

В следующее мгновение президент соскочил с трибуны, схватил амбассадора в охапку, и на третьей космической скорости, растрезвонив одного из ревущих львов на плазменные осколки, провалился в вечернее небо.

Звук падения осколков утонул в море оглушительного львиного рева.

В этот миг ревела вся страна.