Охота-3, кавкзский тур

                КАВКАЗСКИЙ  ТУР

Ах, Кавказ, Кавказ! Кто тебя только не воспевал, кто только не связывал с тобой свои легенды, мечты, помыслы! Красота твоя, дикость гор и нравов, вдохновляющее величие природы – все рождает идею гармонии и свободы,  внушает если не уверенность, то надежду  в возможность ее достижения.

О горах твоих в позапрошлом веке писал один русский человек: «Увидишь их, - без всяких размышлений, без всякой подготовки себя, ощутишь их владычество над собою, поклонишься внутренно их величию, их неземной красоте». (Е.Марков, Очерки Кавказа, 1887 год). И далее: «…это целое могучее существо с своим выражением, с своим характером, великое, почти божественное…Человек-дикарь должен был обоготворить их, пасть перед ними ниц; они должны были казаться ему недоступными престолами богов, хранилищем великих священных тайн прошлого и будущего…С Кавказа Прометей похищал небесный огонь и к нему был он прикован на алмазной цепи мстительною десницею Зевса». Хорошо, не правда ли?

Как профессиональный геолог Юрий начал работать на Кавказе с 1954 года. И как когда-то Прометея, его на Кавказе привлекал тоже огонь, разумеется, не небесный, а вполне земной и даже подземный - вулканический. Он стал изучать здесь новейшие проявления вулканизма, сосредоточенные на, вокруг и вблизи Эльбруса. И, как человек-дикарь, он тоже считал это место хранилищем великих тайн природы, над разгадкой которых ему очень хотелось потрудиться. Разумеется, не всех – некоторых.

 И вот в процессе этих стараний он столкнулся с давней своей врожденной страстью, которая вдруг проклюнулась в нем с силой, от которой уже нельзя было отмахнуться. Это страсть к охоте и оружию. Этому способствовало два обстоятельства. Первое – он попал в мир, искусственно очищенный от людей и изобилующий дикими животными. Второе – он стал обладателем охотничьего оружия.

Это было время, когда Центральный Кавказ был опустошен выселением балкарцев и карачаевцев. Уже десять лет все свидетельства живших здесь некогда людей - аулы, дороги, мосты, коши, кладбища ветшали, разрушались, зарастали травой и кустарником. Все обращалось в тлен и предметы археологии на радость дикому зверью, пернатым и ползающим существам.

Свято место пусто не бывает: вместо людей появились  дикие животные. Условия для охоты стали идеальными. Лишь на летнее время пастухи кабардинцы и черкесы пригоняли с предгорий стада домашних животных на альпийское разнотравье горных пастбищ, но им, похоже, было не до охоты. По крайней мере, из-за своей малочисленности они не могли сколько-нибудь серьезно воспрепятствовать росту численности диких животных и птиц. В чем Юрий очень скоро убедился на личном опыте.

  Ружьё, скромненькую двуствольную курковую тулочку только что подарил Юрию отец. Этот подарок пробудил в нём дремавшую доселе (правда, не глубоко и не постоянно) непонятную приверженность  к оружию. Господи, как же ему нравилась его двустволка! Отныне он постоянно носил её с собой во все маршруты, где испытывал её боевые качества на импровизированных мишенях. По возвращении в лагерь чистил её, «обихаживал» и любовно укладывал рядом с собой, под бочок. И, конечно, страстно желал опробовать её в настоящем деле – на охоте. Первых своих зайца и улара (горную индейку) он не помнил, но первого тура и первую серну не забыл.

Первый раз этих великолепных зверей он увидел во время подъёма в жуткую непогоду на перевал из реки Кестанты в реку Сырын-су (Баксанско-Чегемский водораздел). Это было ошеломляющее впечатление: на фоне зыбкого вдруг  раскрывшегося перед ними, как страницы книги, тумана они увидели переливающуюся через перевал неоглядную серую живую массу, увенчанную спутанным хаосом раскидистых рогов, походивших своей многочисленностью и оголённостью на сухой, осыпавшийся по осени и шевелящийся под ветром кустарник.

- Что это? – в изумлении спросил Юрий.
- Туры, горные козлы.
- Но почему же их так много, разве так может быть?
- А кто их здесь тронет! После балкарцев некому, вот они и расплодились с 44-го  года, никем не пуганные. Мы, наверное, будем первые, – ответил проводник-кабардинец Муса.

 Однако, несмотря на свою непуганность, туры близко не подпустили, зорко следя за манипуляциями людей и пронзительным свистом предупреждая об опасности. В зависимости от оцениваемой ими меры этой опасности свист был то удивлённым, то испуганным, то предупреждающим, а порой казался даже насмешливым.
 
И вот теперь Юрий стал обладателем охотничьего ружья, которое просто требовало от него охотничьих действий. Требовал этого и пробудившийся в нём инстинкт предков, бороться с которым ему даже не приходило в голову. И помимо всего этого очень хотелось опробовать дикого мяса. Страсть подогрел и их шофер Евгений Фомич, расставаясь с уходящими в горы:
- Там, как ты говорил, тьма туров или архаров, или как там их обзывают. Верим в ваши охотничьи способности и ждём по возвращении достойной добычи. Не подведите, не осрамитесь, архаровцы!

Но ни знаний, ни навыков, ни учителя рядом не было. А способности ещё дремали за невостребованностью. Оставалось надеяться только на случайность встречи с осторожным зверем в условиях непогоды и скрытности рельефа.

И скоро такие обстоятельства представились. 19 июля 1955 года группой из трех человек они затаборились в истоках реки Сырын-су близ водораздела  Баксан–Чегем у западного края вулканического нагорья на высоте около трех тысяч ста метров над уровнем моря.

Некогда нагорье представляло собой сравнительно плоскую равнину, на которой располагался мощный покровный ледник, спускающийся с рядом расположенного Главного Кавказского хребта высотой 4500 – 5000 метров.  Неожиданная в высокогорной стране равнина была образована затоплением горного рельефа рыхлыми вулканическими массами, извергшимися из многочисленных трещин в земной коре. Объём их составлял здесь более 150 кубических километров.

 Под ними «утонул» огромный горный массив. Вулканизм прекратился, на окружающих горах и вулканической равнине, когда остыли эти образовавшие её извергнутые толщи глубинного вещества, возникли ледники. При своём медленном сползании вниз к предгорьям ледники взламывали под собой горные породы и несли с собой огромные массы камней, дресвянника и песка, перемалывая весь этот материал и откладывая его в виде так называемых морен.

 С потеплением климата ледники растаяли, после чего началась новая вспышка вулканизма, значительно меньшая по масштабам. На вулканическом плато и покрывавшей его морене возникли отдельные сравнительно небольшие вулканичики. Слагающие их породы легли на морену и усложнили равнинный рельеф плато.

С течением времени образовавшиеся ручьи и реки расчленили вулканическое нагорье. Остатки этих морен, хаотическое нагромождение пород полуразрушенных вулканов, сами вулканы  и более мелкий искрошенный каменный материал покрывают сейчас сравнительно узкие гребни – реликты расчленённого вулканического плато.

Примерно так расшифровывали они историю геологических событий последних одного - двух млн. лет, карабкаясь по крутым склонам, задыхаясь от нагрузки и высоты (~3600м), обследуя все попадающиеся выходы коренных горных пород, вникая в причины именно такого соотношения и расположения впадин и возвышенностей, скальных гряд и балочек, пластов горных пород и лавовых потоков.

, непрерывно конструировали, воссоздавали из оставшегося первоначальное. И жили сиюминутной жизнью: трудностью пути, выбором места, куда в следующий миг поставить ногу, холодом ветра, радостью проглянувшего солнца, глотком ледяной воды или комочком льдистого снега, режущей солью пота, заливающего глаза, моросью тумана, обращающегося вдруг в хлещущий дождь со снегом.

при всём при этом – непрерывное всматривание и вслушивание в окружающий мир, который принадлежит не только им, а ещё и другим существам, загадочным и влекущим – турам. Хорошо, чертовски хорошо, можно сказать – прекрасно!

Был  бессолнечный день с мокрыми облаками и ветром, леденящим лицо. То скрывались, то вновь проявлялись в бесновато–мутном месиве безрадостные перспективы в виде выпуклых серых спин увалов на вулканических гребнях, пятен серовато–белых снежников в лощинах со светло-изумрудными и бирюзовыми озерками вытаявшей воды, в виде чёрных зубьев останцовых скал замерших вулканов и иногда – темно-синих далей, набитых слипшимися тучами.

Но чаще всё же перед глазами во все стороны расстилалась белая завеса, да под ногами мёртво лежали камни, а они, Юрий и студент-практикант Белевитин, ориентируясь по компасу, карте и зрительной памяти, шли и шли с надеждой на новое окно в облачном безысходном естестве. Когда мир снова распахивался, они быстро сверялись с картой и продолжали делать своё дело.

Однако в тот день сделали они очень немного: взяли лишь один образец в конце южной гряды, когда дальнейший путь вниз по гряде им плотно и окончательно закрыл туман. Повернули назад и, поднявшись повыше, поняли, что один слой облачности, который под ними, садится, а второй, что выше, вроде, поднимается. Между ними образовался  довольно мощный прозрачный воздушный пласт, позволивший им   успешно продолжить маршрут по высоте этого открытого и свободного от облаков горизонта.

Ободрённые открывшейся перспективой, заспешили вдоль юго-восточного гребня. Но прошли немного. Из-за водораздельного увала показались мрачные клыки небольшого безымянного вулканчика. Он находился  в двух – трех сотнях метров за пологим гребнем увала. По мере подъёма на увал он всё более и более открывался и, наконец, они увидели его целиком.

 Между его подножием и горбом увала лежало снежное поле, по которому тесной группой бродили шесть туров. Находясь по эту сторону увала и увидев животных, маршрутчики сразу же инстинктивно присели, спрятавшись таким образом за разделяющее их и зверей возвышение.

Юрий стал судорожно освобождаться от груза. Ружье лежало у него на рюкзаке за спиной, и снялось довольно легко и быстро. А вот рюкзак  намокшими лямками глубоко врезался в столь же мокрый плащ, под которым была ещё и изрядно подмокшая телогрейка. Пришлось стаскивать с себя вместе с рюкзаком и эту одежду. Зато стало очень легко и ловко.

Велев студенту сидеть, не шевелясь и не подавая звуков, сам, сначала согнувшись, а потом и ползком, стал сокращать расстояние до туров. Полз, сколько позволил рельеф, пока не появилась опасность быть обнаруженным. И тогда замер, пристально всматриваясь в добычу. Было явно далековато для уверенного выстрела, если не сказать далеко. Но выхода не было.

Пробираться дальше, значит наверняка всё испортить – заметят точно. Оставалась надежда, что, не видя и не чувствуя охотника, туры сами приблизятся. Но ведь могло быть и другое – удалятся ещё более. Что же делать, что делать?! Стал наблюдать, высматривая жертву.

 Пусть, перемещаясь, они станут тесной группой, чтобы тем самым увеличить мишень: целясь в центрального и почти наверняка промазав в него, можно будет угодить в соседнего. Но ничего из задуманного не получалось. А время текло, нервы натягивались, появилась редкая крупная дрожь. И стало невыносимо больно и холодно снизу от камней и льда между ними.

Решение стрелять пришло без всякого решения. Просто возник момент, когда жёлтенький шарик латунной мушки лёг на самого крупного быка, оба этих теперь почему-то абстрактных предмета легли в желобок между двух стволов, и длина желобка, сократившись, обратилась в луночку. Всё это соединилось вместе через его зрачок с чем-то находящимся глубоко внутри него и через это что-то с пальцем на спусковом крючке.

И палец легонько надавил на него. Грянул гром. Юрия сильно ударило в плечо, туры испуганно взметнулись, озираясь по сторонам, так как гром, ударяясь о скалы, облака, камни и снежники, покатился и загремел отовсюду. Юрий, привскочив, пальнул из второго ствола, мгновенно перезарядил ружьё и дважды выстрелил в теперь уже убегающих туров. Но никто из них не упал. Все ушли за каменную глыбу вулкана к обрывам в сторону реки Джылгы-су.

Снова перезарядив, невесело и опустошённо пошёл посмотреть на место, где только что были эти великолепные и так недоступные звери. Автоматически посчитал шаги. Оказалось, стрелял на расстоянии около 95 метров. Это как-то примиряло с показавшимся промахом. Догнавший его  студент возбуждённо кричал:

- Вы заметили, Юрий Петрович, заметили, один-то уходил последним. И как-то он бежал не по-людски! Что-то ему, вроде, мешало. Правду говорю!

И Юрий увидел кровь на снегу, вернее, слегка розоватый снег. У глубоких следов в рыхлом снегу розовело уже сильно. Сомнений не оставалось – попал! Помеченный след отделился от остальных и повёл их справа от вулкана, тогда как остальные обогнули его слева. Крови становилось всё больше. Они  побежали. И остановились у самого края обрыва. Он был почти отвесным, метров 80 – 100 высотой, а ниже шёл довольно крутой склон, весь в осыпях. Там ничего не было видно.

 Лишь далеко в стороне, слева и ниже обрыва уходили к реке разрознённые крохотные фигурки с раскидистыми рогами. Юрий  не успел сосчитать их, так как услышал снизу звук падающих камней и, снова опустив глаза, увидел прямо под собой метрах в 20 на  скальной полочке стоящее животное.

 Оно было так отчётливо видно, что он зафиксировал отдельные шерстинки на его спине, зазубрины и ссадины на рогах, и, продолжая всё это рассматривать с удивлением и восторгом, направил ствол прямо между лопаток и чуть-чуть левее и нажал на спуск. И тотчас, колыхнувшись от мощной отдачи (патроны ведь снаряжал сам!), увидел в том месте, куда целился, мгновенно возникшую круглую, точно такую же, как его круглая пуля, дырку.

И ничего из неё не брызнуло, она оставалась такой же аккуратной и чистой, пока не исчезла из поля зрения вместе со спиной перевернувшегося и полетевшего вниз зверя.

  - Ура-а-а-а! – дико заорал студент и побежал вправо вдоль кромки обрыва туда, где он кончался и где по сомкнувшимся нижним и верхним осыпям можно было спуститься вниз. А Юрий стоял у обрыва и смотрел на своего тура, белевшего брюхом и изнанкой задранных ног. И к торжеству и счастью удачи от всего содеянного и этого зрелища примешивалось что-то неприятное. Он постарался оттеснить его, и в трудной и ещё очень непривычной работе свежевания и разделки туши ему это удалось.

Первая пуля перебила жертве таз, вторая угодила в лёгкое и  сердце. При падении со скалы зверь получил много повреждений. Поэтому часть мяса пришлось забраковать. Но оставшегося хватило надолго.

С лихвой испытали первое проклятие удачной охоты в горах – тащить на себе непомерную тяжесть добычи. И еда слегка разочаровала: при такой высоте и нехватке дров довести свежатину до кондиции не удавалось, и потому осталось от состоявшегося пира примешанное к торжеству ощущение чего-то явно недоваренного.

А тут ещё Фёдор Егорович, их рабочий и одновременно повар, и вовсе привёл добычу в полупригодное для еды состояние: поленился сохранять её в далёком от лагеря снежнике и погрузил в холодные воды ручья. Воды эти, конечно, сберегли мясо от порчи, но нашпиговали его великолепным песочком, вымыть который более уже никак не удавалось. Еда превратилась в жестокое испытание от скрежета и хруста этого песка на зубах.

 Архаровский гостинец, оставленный для Евгения Фомича его тоже не порадовал.
- Ну, вы настоящие архаровцы! Кто же так обращается с ценным продуктом?! Креста на вас нет! – в сердцах бурчал он при встрече, которая состоялась по возвращении отряда на базу в предгорьях.

Через три дня Юрий со студентом Белевитиным  в следующем маршруте пережили еще одно знаменательное приключение. Погода тогда была не лучше: для тех, кто внизу – облака, для них туман, то густеющий, то пропадающий, то выше них, то ниже, а чаще – сплошняком вокруг. Утром поспешно поднялись, попили чайку, поели макаронов с тушёнкой. Экономя дрова (их надо носить  на горбу снизу, из долин рек) и время, турятину больше не варили, у кострика не рассиживались.

Быстро собрались. Мешочки для образцов и мешки для проб горных пород, этикетки для их документации, хлеб и сгущёнка для дневного перекусона, молотки, компасы, анероид и, конечно, неизменное ружьё с патронами, снаряженными дробью, картечью и пулями. И это, кажется, всё. Пошли.

 Фёдор Егорович остался кашеварить в лагере. Как и в прошлом году устроили его в полуразрушенном загончике, обложенном валунами – остатки балкарского коша.
До гребня бывшего плато (3600м) добрались за пару часов, так как не торопились из-за неопределённой погоды – то ли состоится маршрут, то ли придётся вернуться. И тяжело к тому же.

 Наверху, вроде, слегка разошлись, стало видно вдаль на сотни метров. На душе полегчало, и они побежали по увалистой и удобной гряде к вулкану Кум-Тюбе (3775м). До него километра 3 – 4, в зависимости от того, как идти, и он иногда проглядывал сквозь белое. Добравшись до него, наверх забираться не стали – излишне крут и скалист, и сверху спустилось густое молоко. Решили обойти его вокруг.
 И началась работа: сбор и описание образцов. Дойдя до самой дальней, противоположной стороны, решили обследовать гребень, на котором он стоит, до его окончания, а другую сторону вулкана осмотреть на обратном пути. Пошли.

до конца гряды, в густой туманной тишине услышали вдруг снизу негромкое перестукивание камней. Подумали, было, что это обычный камнепад, но нет – звуки не обвально беспорядочны, а ритмичны. Похоже, кто-то идёт. Присели, укрывшись за крупным валуном, и стали ждать. Звуки всё отчётливее и сильнее.

вдруг сквозь прорвавшуюся белую муть почти рядом с собой (так показалось!) увидели небольшое стадо туров. Голов 10 – 12. Впереди идёт совершенно белый с длинной висячей шерстью гигант. Как як, но откуда бы здесь быть яку?! Размах рогов его казался исполинским. И вообще весь сам он представлялся каким-то доисторическим животным. Такого  ни Юрий, ни студент его не видели ни в своём коротком общении с турами, ни в книжках. И, наверное, потому им показалась, безусловно, дремучей, почти неправдоподобной его всё ещё могучая старость.

 Он неторопливо и уверенно поднимался на гребень, держа направление прямо на наших ошеломлённых изыскателей. Взгляд его был задумчиво (так показалось Юрию) устремлён под ноги, будто бы он погрузился в воспоминания или размышлял о прожитом, и это представлялось ему более важным, чем вероятность опасности, предвидеть которую в этот момент ему не казалось столь необходимым.

Мгновения растянулись, и всё более и более растягивались до предела, за которым, казалось, последует что-то невероятное. Юрий всем своим существом ощутил надвигающуюся не на зверей, а на себя опасность от своего присутствия здесь, где ему не должно было быть. Она возникнет, когда мирная и закономерно устоявшаяся жизнь этих существ вдруг будет дерзко разрушена их, людей,  вторжением в неё. Столкновение вот-вот произойдёт, и им, этим диким зверям, более ничего не останется делать, как уничтожить их своей разъярённой и всесокрушающей массой, каменными рогами и каменными копытами.

Такие панические мысли и фантазии промелькнули в нём и, позабыв о сжимаемом в руках ружье и помня только о необходимости как можно быстрее и деликатнее предупредить стадо о своём присутствии здесь, чтобы оно, помчавшись не растоптало их, а отвернуло в сторону, он встал и тихо вышел из-за вовсе уж и не большого валуна, являя себя им не угрозой, а просто невинной помехой. И стадо, конечно, мгновенно среагировало, развернувшись на девяносто градусов и ринувшись в туман и камни крутого склона.

И Юрий вдруг будто проснулся, и всё это  увидел совершенно другими глазами, и стал бешено и беспорядочно палить из ружья, стремительно перезаряжая его, им вслед, в призрачно мелькавшие туши. Но где там?! Всё стихло вдруг, опустело.

Люди одиноко стоят среди серого «моря скал» в заброшенном мире голых камней, сырого ветра и первозданности. От пережитого возбуждения слегка дрожат руки и прерывается голос. Они обсуждают ситуацию и, поняв бесплодность дальнейших попыток, отказываются  от столь внезапной, истеричной и безуспешной охоты, скорее не охоты, обороны. Из угадывающейся под ногами пропасти сквозь медленно и зловеще плывущие космы тумана доносятся постукивания камней.
 
Обойдя вулкан, возвращались по пройденному пути через то место, где Юрием три дня назад был убит тур. И он догадался вдруг, почему это всё так нелепо произошло там за вулканом Кум-Тюбе: чувство страха и охватившей его паники возникло на месте охотничьего азарта потому, что ему не надо было больше убивать, так как не далее, как три дня назад он уже убил тура, они уже вдоволь обеспечены мясом, и охотничья страсть удовлетворена, по крайней мере, на некоторое, большее, чем три дня, время.

 И далее во всей своей жизни он стремился никогда не стрелять в зверя и дичь, если в отряде не было нужды в свежем мясе, никогда более не превращать охоту в чисто спортивное занятие. Это утешало его в охотничьем убийстве, и несоблюдение кем-либо такого же правила вызывало в нём осуждение.

И все же стремление к этому правилу еще долго не уберегало полностью Юрия  от  его несоблюдения им самим. Время от времени он грешил вопреки своему настрою. Нельзя сказать, что это приводило его к сильным моральным страданиям. Лишь некоторый неприятный осадок садился где-то там, в скрытых глубинах, и, накапливаясь, привел его в конце концов к освобождению от этой скверны.

Ну, а пока жизнь продолжалась во всем своем блеске и греховности.

Не далее как еще пять дней спустя наш моралист убил серну. Он со своими спутниками продолжал работать в верховьях Чегема. Его истоки, особенно левый отвержек, река Башиль-аузу-су, одно из прекраснейших мест на Земле. Здесь уже не было селений, которые в глазах Юрия выглядели в то время удручающе мрачно из-за покинутости и запустения.

Здесь был первозданный мир, украшенный величаво торжественными горами, свободными долинами с чистыми громкоголосыми ручьями и дремлющими тёплыми соснами, синими ледниками и открытыми лужайками, где всё понятно (так ему тогда казалось), предопределено и вечно.

 Лишь грустным напоминанием о людях, как археологические памятники, кое-где берега рек ненадёжно соединяли ветхие мосты да заросшие каменные ограды напоминали о бывшем некогда разделении покосов между соперничающими людьми. Пустынно, тихо, лишь шумит близкий ручей да звенят кузнечики в пахучем разнотравье.

Закончив маршрут у края ледника Башиль, Юрий со спутником из простого интереса поднялись на ледник и пошли вверх вдоль левой боковой морены. Прошли всего ничего, как вдруг были остановлены резким свистом и посыпавшимися с морены камнями. Задрав головы, увидели десятки серн, столпившихся у края морены и с любопытством взирающих на них, свешивая и склоняя то влево, то вправо головы, увенчанные коротенькими  и у конца загнутыми назад рожками.

 Непроизвольно, автоматически, бездумно Юрий вскинул ружье и выстрелил. Стаю, как ветром сдуло, а одна серна рухнула вниз прямо под ноги ошеломленного охотника. Она еще не была мертва. Большие выпуклые глаза смотрели с печальным недоумением, горячее тело подрагивало. Выражение глаз менялось. Вслед за недоумением -  какая-то отрешенность, самопогружение внутрь себя, будто дымка затягивает сознание и, наконец, - остановка, остекление.

 И все эти превращения сопровождаются начавшимися и внезапно прекратившимися судорогами. Все, жизнь ушла. Потрясенные они смотрели на страшный акт перехода от жизни к смерти. Позднее он записал в дневнике: «Я смотрел в глаза смертельно раненной серны. Мне кажется, я уже видел эти глаза у человека, поверженного во тьму страсти: в них погасло сознание, в них - агония и содрогание тела. И, кстати, - никакой печали…». Но в душе-то его печаль от увиденного все же осталась на всю жизнь. Это были первые и последние убитые им тур и серна.